Общительный горшок

Николай Лычев
 (сказка)

 Жили-были в одном царстве-государстве в палатах царских белокаменных ночной горшок и цветочная ваза. Друг друга они знали только по чужим разговорам, никогда не встречались и поэтому и не разговаривали друг с другом, так как случая для этого подходящего не было.
И тут вдруг случай такой и настал.
 Стоит ночной горшок перед кроватью маленького царевича, стоит и после трудовой вахты отдыхает, отмытыми поверхностями сияет. И солнечные лучи от боков его зеркальных отражаются. Подбежал царевич к горшку схватил его и ну играть и ну забавляться с ним. Бегает с горшком по дворцу по полу его катает словно мяч, какой. Очень это универсальная вещь – ночной горшок. То на голову его наденет – простим такое царевичу, он ведь маленький ещё – и кричит грозно: «Я лыцаль, я лыцаль («р» он пока не научился по своей малости выговаривать), я непобедимый!»– а то начнёт как в бока горшка, блестящие, зеркальные, всматриваться, любоваться. Смотрит на своё отображение, смотрит... разглядывает. И смеётся, и смеётся от удовольствия такого собственного.
 «Царевич, благодетель ты наш, – позвала его нянька. – Опора и надёжа наша. Не прикажи казнить, прикажи миловать! Пойдём кушать, отец родной! Время уж обеда подошло. Хорошо кушать будешь, царём скорее станешь! Солнце ты рассиянное наше. Батюшки-светы, о-хо-хо...»
Бросил царевич горшок ночной и побежал за нянькой – кушать. Так царём хочется поскорее стать. Упал горшок на пол, ударился, забренчал, сбоку на бок, сбоку на бок поперекатывался – покачался, покачался да и встал тем местом, которым ему предписано стоять от рождения. Встал, осмотрелся и увидел, что очутился нежданно-негаданно в помещении почти незнакомом, тускло помнящемся, один раз как-то посещаемом при заселении во дворец. И увидел он ещё в середине помещения этого столик из мрамора редкого заморского, а на столике вазу золотую и в ней розу распрекрасную. Капельки росы на её лепестках алмазами сверкают, и аромат волшебный распространяется, от розы сей. Подивился горшок ночной картине такой и подумал: «Вот бездельники, всё бы им красоваться, никакого толку от них здесь не видно только зря место на столике занимают».
 И решил горшок глаза им открыть на жизнь для их же и пользы. Разгорячённый и гордый от радости высокого общения с самим царевичем – как же был даже допущен до головы его, обратился он к вазе цветочной с такими словами: «Ваза, а ваза послушай, что скажу я тебе для разумения твоего и лучшего понимания тобой успеха в жизни этой. Посмотри на меня и посмотри на себя, ведь мы с тобою по рождению из одного благородного металла изготовлены – из золота. И я как-то по случаю слышал из разговоров нянек царевича, что у нас с тобой и вес одинаковый и даже проба одна – самая высшая. А какая всё же разница в судьбе! Хотя вроде бы мы должны быть равны. Ты целыми днями напролёт стоишь тут одна-одинёшенька, смахнут с тебя пыль пару раз за сутки, заменят розу и всё. Как жаль. Ну, иногда царь сядет около тебя и смотрит и смотрит, как няньки говорили. Что он там видит, бог его ведает? И никому не велено до тебя касаться. Лишь одна служанка за тобой ухаживает – только одна! Даже царевичу запрещено с тобой играть. Разве это жизнь! Вот я – посмотри, посмотри на меня. Меня же день и ночь, день и ночь – и моют, и скребут, и чистят, и полируют, и гладят. Видишь, какой я гладкий да блестящий. Специальной бархаткой ласкают няньки царевичевы бока мои. И ещё обрызгивают разнообразными средствами-дезодорантами дорогущими. Запахи благовонные – не чета твоей розе, сильнее сильного, лучшими алхимиками царства нашего составлены. Мне иногда даже жарко становится от почтения такого. Ну что тут уж поделаешь, приходится терпеть – заслужил! А царевич-то, царевич, как он меня любит-то, как любит! Да ты и сама, небось, всё видывала. То он котёнок ласковый и по полу со мною катается-забавляется, кувыркается. То рыцарь грозный, если я на голове у него. А уж как он царём-государем станет, то на столике мраморном, ты ваза, навряд ли стоять будешь! Ведь это я, горшок ночной, царевичу друг лучший! Жаль мне, ох как жаль мне тебя, право дело – жаль!»
 Усмехнулась тут ваза цветочная на слова-речи такие горшковые и отвечает ему: «Да горшок, ты прав, воистину прав в том, что мы с тобою из золота сделаны. И в том ты прав не менее, что и вес наш одинаковый, и проба даже одна. Но только меня изготовили мастера золотых дел, лучшие на всём свете белом и из самородка. А тебя горшок отлили ученики-подмастерья из песка собранного по перекатам речным разным. Поэтому-то мне роза распрекрасная доверена, тебе же другое... от того тебя так скребут, моют да полируют и дезодорируют. Ты ещё пока нужен царевичу по возрасту и разумению его малому. Ко мне же прикасается царь! Но любоваться, никому не заказано. Частенько мужи государственные собираются вокруг меня и решают дела важнейшие царства нашего. Тебя же хватают множество рук всяческих. И действительно очень любит тебя царевич и особенно, после того как поест. Да вон он бежит уже!»
 Задумался крепко горшок ночной: «О чём это она?! Разве поймёшь их на столиках мраморных самонадеянно стоящих. Послушаешь – вроде бы и речи разумные, искусные, а всё одно будто в тумане. И слова знакомые, а о чём – не ясно. То ли ругаются, то ли хвалят, то ли завидуют. Да как тут не позавидовать! С самим царевичем денно и нощно общаюсь. Сегодня он маленький, а завтра... огого! Так-то!»
 – Ой!!!

 Ну, вот дорогие мои тут-то и закончилась наша сказочка. И я бы мог там быть, и по палатам бродить, мёд-пиво пить, и по усам бы оно текло, и куда-нибудь да попало б. Да вот незадача, пришла уж беда так открывай все ворота. Усы-то я согласно моде последней сбрил. О-хо-хо, приключения вы наши сказочные. Баюшки несусветные!