Глава VII
Четкость, с какой Луи Лебер организовал поиски пропавшей мадемуазель де Лепранс, могла удивить людей, знавших его только как композитора: бытует мнение, что творческие личности в жизни отличаются рассеянностью и непрактичностью. Однако архитектор и руководитель крупной строительной компании умел использовать время и человеческие ресурсы наиболее рациональным образом. Эрик разделил пятнадцать добровольцев на три группы и быстро набросал два плана – каждый содержал чертежи четырех подвальных этажей, – один он отдал Ксавье де Ронделю, а другой – Жоржу Риньону. Третью группу месье Лебер повел сам. Эрик надеялся, что глубже четвертого подземного уровня девушка все же не спустится. «Вооружившись» фонарями, веревками, брезентовыми полотнищами и инструкциями архитектора поисковые отряды отправились в подвалы Гранд Опера.
Инциденту постарались не придавать широкой огласки, и большинство присутствовавших на банкете гостей оставались в полнейшем неведении относительно происшествия. Поскольку графиня де Рондель ужасно нервничала, мадам де Шаньи попросила месье Андрэ предоставить в их распоряжение какую-нибудь гримуборную, где они могли бы дождаться результатов экспедиции, не привлекая своим взволнованным видом внимания присутствующих.
– Благодарю вас, господин директор.
– Всегда к вашим услугам, виконтесса. Мы только что приготовили эту комнату для сеньоры Малиано, она должна прибыть из Милана на следующей неделе. Здесь все совершенно новое. Надеюсь, вашим сиятельствам будет удобно. Что я еще могу для вас сделать?
Жиль Андрэ лучился предупредительностью и заботой, но Кристина могла себе представить, как замучили несчастного директора истории с подземельем Оперы. Гримуборная новой итальянской дивы очень напоминала ту, что в свое время дирекция предоставила в распоряжение юной примадонны Кристины Дае: те же зеркала, вазы, кресла, софы и ширмы – дорогие и довольно безвкусные.
– Не будете ли вы так любезны, прислать сюда воды для графини, месье Андрэ? – попросила Кристина.
– Разумеется, мадам де Шаньи.
– И… если увидите виконта, объясните, пожалуйста, моему мужу, что случилось и где меня искать, – добавила она.
За весь вечер после окончания спектакля Рауль ни разу не попался ей на глаза, что было несколько странно, но не вызвало у Кристины большого беспокойства. С другой стороны, время перевалило далеко за полночь, официальная часть банкета и концерт давно завершились. Приглашенные начали постепенно разъезжаться.
Дверь гримуборной распахнулась без стука, и на пороге возник месье Фирмен. Вид у второго администратора был взволнованный. Его импозантный кок на голове немного растрепался, а на лбу выступили капельки пота:
– Что случилось, господа? Начальник пожарной команды сообщил мне, что в Опере опять появился Призрак и кого-то похитил! С вами все в порядке, мадам де Шаньи?
– Благодарю вас, месье Фирмен, со мной все в полном порядке. И никто никого не похищал, – улыбнулась Кристина.
– О, Боже мой! – застонал Андрэ. – Людям только бы выдумывать страшные истории. Опять начнут ходить эти разговоры.
Жиль побледнел и приложил руку к сердцу:
– Ришар, вы не знаете, Поль Фисо еще здесь?
– Кажется, я его недавно видел, – немного растерянно ответил Фирмен.
– Простите, мадам, – обратился к дамам Андрэ, – нам нужно идти, пока в зале не обратили внимания на отсутствие не только маэстро, но и наше.
* * *
Надо признать, что белое в черный горошек платье, действительно сидело на ней неплохо. Эжени еще покрутилась перед зеркалом и подошла к окну, выходящему на улицу Вожирар. Несмотря на пасмурный день, весна чувствовалась во всем: в стремительной походке одетых в легкие плащи прохожих, в беззаконно пробивающихся между камнями мостовой у края тротуара пучках зеленой травы, в мечущихся под низким потолком преддождевого неба птицах, даже в бодром ржании запряженных в кареты и верховых лошадей.
Мадемуазель де Лепранс вздохнула: месячный домашний арест подходил к концу, но ее заточение продлится до воскресенья, а сегодня был только вторник. Больше всего ей хотелось вырваться из надоевшего дома и вообще из пыльного огромного города, вдохнуть аромат покрывшихся зеленью полей, прикоснуться к крошечным клейким листочкам, нарвать букет ранних цветов. Но, увы, после сумасбродной выходки в Опере Виктория практически не позволяла Эжени покидать даже ее комнату. Нет, ее, конечно, не запирали на ключ и не кормили отдельно, словно заключенную, однако спускаться в гостиную или в музыкальную комнату, когда в доме находились друзья Виктории и Ксавье, запрещалось. Это было тем более досадно, что самыми частыми гостями четы де Рондель в последнее время стали мадам де Шаньи и маэстро Лебер.
Виконтесса бывала почти каждый день, они с Викторией отправлялись вместе кататься или ездили по магазинам выбирать новую мебель, ковры, гардины и предметы искусства – сестре пришло в голову сменить интерьер, пользуясь советами месье Лебера. Иногда приезжала и мадам Ларбо, но из-за плохого самочувствия долго она не задерживалась.
Если Эжени становилось скучно читать в своей комнате, она могла пойти в детскую и повозиться с племянниками – пятилетней Николь и двухлетним Оноре – и девятимесячным Анри де Шаньи, которого подруга Виктории обычно привозила с собой. К малышам был приставлен целый штат нянек и гувернанток, которые весьма неодобрительно взирали, как барышня вместе с племянниками бегает на четвереньках за шустрым маленьким гостем. Шум, смех и визг стояли до потолка, но графиня де Рондель не имела ничего против этого безобразия, а потому прислуге оставалось только молча поджимать губы и убирать последствия бурного веселья «молодежи». Как ни странно общение с детьми доставляло Эжени немало удовольствия, но все же ссылка в детскую не могла не вызывать чувства обиды. Девушке ужасно хотелось послушать удивительные маленькие концерты, отзвуки которых едва достигали ее комнаты.
Как оказалось, у Кристины был восхитительный голос, но она давно не занималась пением, поэтому виконтесса попросила месье Лебера дать ей несколько уроков. Однако такому невинному намерению препятствовало множество условностей и обстоятельств: посещать дом холостого мужчины в одиночестве мадам де Шаньи, разумеется, не могла, в то же время малопонятное мадемуазель де Лепранс деловое соперничество исключало возникновение дружеских отношений между Луи Лебером и Раулем де Шаньи. Узнав о затруднении, Виктория тут же предложила выход: проводить уроки в доме де Ронделей. Голос подруги буквально очаровал графиню, а послушать виртуозную игру месье Лебера не отказался бы ни один мало-мальски разбирающийся в музыке человек. Два раза в неделю маэстро и его ученица встречались у друзей и музицировали. Во время занятия Виктория деликатно оставляла их наедине – дыхательные упражнения и распевки не слишком интересное зрелище для посторонних глаз, – зато по окончании она могла с полным правом рассчитывать на маленький домашний концерт самого высокого профессионального уровня. Полчаса истинного эстетического наслаждения. Именно на них Эжени не могла присутствовать! Как жаль, что у нее совершенно нет никаких музыкальных способностей! Даже если бы они были, знаменитый маэстро вряд ли стал бы тратить на нее свое драгоценное время. Достаточно того, что он лично разыскал любопытную искательницу приключений в необъятном подземелье Гранд Опера.
– Просыпайтесь, мадемуазель де Лепранс. Пора возвращаться, скоро утро. Ваша сестра места себе не находит.
Девушка вздрогнула, открыла глаза и несколько секунд испуганно озиралась по сторонам, пока ее недоуменный спросонья взгляд не стал, наконец, осмысленным. Лицо наклонившегося над задремавшей на ступенях одной из бесчисленных лестниц Эжени высокого мужчины во фраке и с фонарем в руках показалось знакомым. Это был сам маэстро Лебер, позади него стояли еще какие-то люди.
Щеки девушки начали полыхать, словно предвещающий жаркий безветренный день багровый закат на исходе лета. Она вспомнила, как, пытаясь выбраться из-под сцены, забрела в какие-то складские помещения, а через них попала в настоящее – таинственное и полное легенд – обиталище Призрака Оперы. Эжени не забыла статьи в газетах, которые в немалом количестве выписывал месье де Лепранс, дабы и в своем деревенском уединении не совсем отстать от жизни. Замки и привидения были одной из самых интересных тем, привлекавших внимание Эжени в книгах или рассказах суеверных деревенских жителей. Никакого Призрака мадемуазель де Лепранс в подвалах Оперы, конечно, не встретила, а попросту заблудилась. Проплутав несколько часов в полумраке, она в изнеможении опустилась на холодные ступени, подтянула к груди и обхватила руками острые колени, чтобы было хоть немного теплее, и решила больше не двигаться с места. Сон подкрался незаметно, она провалилась в темный колодец, со дна которого ее сознание извлек вкрадчивый тихий голос месье Лебера.
– Вы можете встать, мадемуазель? – маэстро протянул девушке руку.
Поднялась она не без труда: тело затекло и страшно ныло, казалось, в каждый миллиметр кожи воткнулся десяток мелких острых иголок. Возвращение Эжени помнила смутно: на нее надели чей-то остро пахнущий мужским потом сюртук, сначала ее поддерживали под руки, а потом уложили на импровизированные носилки и так вынесли из подвалов люди, которыми распоряжался идущий где-то впереди остальных месье Лебер.
К счастью, проведя один день в постели, на следующее утро Эжени чувствовала себя уже совершенно нормально. Тяжелый разговор с сестрой и суровое наказание нельзя было назвать приятными моментами жизни – Виктория даже пригрозила отправить ее обратно в деревню, но, пожалев отца, передумала, – и, тем не менее, в глубине души мадемуазель де Лепранс ни в чем не раскаивалась. Своей молоденькой горничной Мари девушка по секрету рассказала выдуманную от начала и до конца, захватывающую историю, которую потом записала на бумаге и спрятала на дно ящика письменного стола.
* * *
Только что сочиненная мелодия оборвалась на высокой, улетевшей под своды помещения, словно в небеса ноте. Эрик замер над клавиром органа. Музыкальный зал в его особняке был велик – сто пятьдесят квадратов – и занимал два этажа. На опоясывавшую второй этаж галерею снизу вела лестница, с галереи можно было попасть прямо в кабинет, как и из художественной мастерской.
Как бы ему хотелось показать свой продуманный до мельчайших деталей, изысканный и в то же время устроенный по последнему (а вернее, опережающему) слову строительной и инженерной мысли дом ЕЙ. Привести ее сюда и подарить все, что в его силах: любовь, нежность, радость искусства, гармонию и волшебство новой музыки, тепло своих рук, страстные ночи и сладостные рассветы. Сегодня он мог положить к ногам Кристины целый мир. Какой чудовищный парадокс: она любит его, далеко не представляя всех его возможностей, любит отнюдь не за то, чем он владеет и какое положение занимает в обществе, и, тем не менее, они не могут принадлежать друг другу! Эта бесконечная пытка – быть рядом, но не вместе – сводит с ума томительным и неопределенным ожиданием призрачных перемен.
Эрик понимал, что Кристина морально не готова начать длительный и психологически изматывающий бракоразводный процесс, вновь оказаться в центре громкого скандала и попасть на язычок светских сплетников. Пожалуй, следовало бы дождаться возвращения Жюли: ее поддержка и дружеское участие помогли бы мадам де Шаньи пережить тяготы развода. Но как же это долго!
Лебер не торопился рассказать любимой женщине о похождениях ее супруга, однако позаботился о том, чтобы за развлечениями виконта присматривали профессионалы. Совсем немаловажно, на чьей стороне окажется общественное мнение: от этого может зависеть решение самого болезненного для Кристины вопроса – о ребенке. Она была уверена, что Рауль пойдет на все, только бы не оставить Анри с матерью.
Итак, между ними стоял не столько охладевший и постылый супруг, сколько юное жизнерадостное существо, передвигающееся, как и положено в его возрасте, согласно знаменитой загадке Сфинкса, на четырех конечностях. Вопреки природе ревности и корыстному здравому смыслу, внешне похожий на своего отца Анри Виктор очень понравился Эрику. «Представленный» маэстро Леберу в доме графа де Рондель наследник рода де Шаньи доверчиво попросился на руки к незнакомцу – чего за юным виконтом обычно не наблюдалось – и, сидя у того на коленях, вдохновенно минут пять тыкал кулачками по клавишам рояля. На улыбку Эрика Анри ответил заливистым смехом, чем окончательно покорил сердце потенциального отчима. Нет, отдавать малыша его законному отцу Этери Луи Лебер был не намерен: Кристина должна быть счастлива, а потому он заберет их обоих.
В открытые двери музыкального зала заглянул лакей и, убедившись, что господин не пишет на нотных листах, а просто сидит, о чем-то задумавшись, быстро подошел к хозяину:
– Месье Луи, – кашлянув, окликнул слуга.
Эрик полуобернулся:
– Да, Жан?
– К вам месье Катуар, – доложил лакей. – Кажется, он сильно взволнован.
Эрик никогда не запрещал прислуге делиться с ним наблюдениями или высказывать мнение по делу:
– Благодарю вас, Жан. Будьте добры, проводите месье Катуара в мой кабинет и предложите ему воды. Я сейчас поднимусь.
– Будет исполнено, месье Луи, – чуть поклонился лакей.
Несмотря на мягкое обращение, слуги относились к Леберу с большим уважением, фамильярности никто не допускал. Весь обслуживающий особняк на авеню Трюден штат высоко ценил право называть хозяина «месье Луи»; было в этом что-то, с одной стороны, демократичное, а, с другой, вызывающее еще большее почтение.
Эрик встал из-за клавира, не торопясь надел брошенный на одно из кресел короткий темно-серый сак, одернул манжеты и, убедившись в зеркале, что выглядит вполне пристойно для встречи с деловым партнером, поднялся по лестнице на галерею.
* * *
– Кажется, ты не слишком удивлен, Луи. Ты уже знал обо всем?
Серж сделал два больших глотка и поставил стакан из темно-синего стекла с золотым рисунком на стол.
– Нет. Но я предполагал нечто подобное. За два месяца мы забрали из-под носа Клонье и де Шаньи девять самых крупных заказов. Должны же они были хоть что-то предпринять, – усмехнулся уголками губ Лебер. – Полагаю, получение подряда обошлось им недешево. Не нервничай, Серж. Свободных средств у наших конкурентов не так много, они связаны старыми обязательствами.
– А, пожалуй, ты прав.
Катуар потер согнутым пальцем переносицу, откинулся на спинку обитого бежевым с бледно-болотным рисунком гобеленом кресла и ослабил узел галстука. Глядя через разделявший их письменный стол на абсолютно спокойное лицо бывшего однокашника и его опасно поблескивающие зеленые глаза, Серж в который раз подумал, что Луи стал страшным человеком.
– Разумеется, я прав. Действуя такими методами, они очень быстро выкопают себе хорошую яму. Может быть, не такую глубокую, как котлован Гранд Опера, но вполне достаточную и полную грязи. К тому же, ты сам знаешь, с кем им приходится работать. Я бы выпил за твою дурную новость бокал шампанского. А ты?
– Предпочитаю Шато Латур до 64 года.
– Как скажешь, – Эрик нажал кнопку электрического звонка. – Да, филоксера почти опустошила наши погреба.
Отдав распоряжения Жану, Эрик вернулся к разговору:
– Как продвигается проект мэрии в Монлюсоне?
– Почти готов. Будешь проверять? – едва заметно напрягся Катуар.
– Нет, конечно, нет. Просто интересуюсь. Дай мне знать, когда понадобится выделить кредит, я свяжусь с Грубиччи.
Вошел Жан с подносом, на котором стояли два бокала и бутылка бордо 1861 года.
– Спасибо, Жан.
Эрик отпустил слугу, встал и налил вино в бокалы. Серж также поднялся со своего места, ледяное спокойствие и уверенность Лебера подействовали на него благотворно. Он даже вспомнил, зачем собирался заехать к компаньону до того, как узнал о перехваченном Клонье подряде.
– Кстати, я слышал, тебя можно поздравить, Луи.
– С чем именно? – поинтересовался Лебер, в последнее время с чем его только не поздравляли.
– Говорят, ты получил хорошее наследство и еще кое-что, – подняв бокал, подмигнул бывшему однокашнику Катуар.
– Странно. Я не распространялся на эту тему, но все равно спасибо за поздравление. А с «кое-чем» не все так просто: процедура в Геральдической палате сложна и запутана.
Лебер тоже поднял бокал с бордовой жидкостью и пригубил вино.
– Как раз там работает мой кузен Пьер, ты должен его помнить, – сообщил об источнике информации Серж.
* * *
То, что Эрик мечтал и даже не мечтал осуществить каких-то три-четыре года назад, воплотилось в реальность с пугающей легкостью. Или это ему теперь так только казалось? Остались позади титанические усилия, бессонные ночи, изматывающие месяцы напряженной работы, болезненные операции, горечь поражений и безысходное чувство собственной несостоятельности как творца и как человека.
В конце марта Мишель явился к нему в сопровождении некоего господина Бати – поверенного из Алансона. Визит адвоката довершил фантастическую феерию сказочной удачи, буквально гонявшейся за Эриком со дня первой постановки «Минотавра». Вот уж чего он не ожидал, так это получения наследства по линии бабушки Генриетты, скончавшейся за месяц до его появления на свет.
Сам факт удивил его тем больше, что Лебер не имел ни малейшего понятия о гибели своего троюродного кузена Александра Реми де Шабрие де Ларенкура, как оказалось, застреленного противником на дуэли в январе 1876 года. После смерти холостого лейтенанта де Шабрие – перед дуэлью молодой человек оставил завещание в пользу единственной известной ему родственницы – двоюродная тетушка Эрика мадемуазель Лиана Антуанетта де Вутвиль переписала состояние на последнего потомка угасшего графского рода, каковым и оказался Этери Луи Лебер, сын Лионеля Клемана Лебера и внук Генриетты Луизы Лебер, урожденной де Ларенкур. Почти столетие революций, бунтов и войн практически выкосило род де Ларенкуров, и в результате в живых остался один скромный представитель третьего сословия, неожиданно ставший наследником имущества и состояния прадеда, чье имя – Луи – он получил по настоянию покойной бабушки.
Три дочери графа Луи оказались не слишком плодовиты, а сыновей имела только младшая – Генриетта. У старшей – Матильды, в замужестве де Вутвиль – родилось две дочери, а средняя – Жюдит – и вовсе постриглась в монахини бенедиктинского монастыря. Всю эту темную генеалогическую историю Эрик знал от тетушки Антуанетты, несколько раз навещавшей их с отцом в Руане после смерти матери Этери Луи. Горбатая – не от рождения, а вследствие неудачного падения в детстве – мадемуазель де Вутвиль с большой симпатией и сочувствием относилась к двоюродному племяннику. Насколько помнил Эрик, никакого снобизма в маленькой юркой – несмотря на горб и неровную походку – тетушке совершенно не было.
Последний раз они виделись на похоронах Лионеля Лебера: Антуанетта приехала из Алансона, чтобы проводить кузена в последний путь. Она с радостью взяла бы осиротевшего Луи к себе, но он хотел учиться в Париже, поэтому переехал к старшему брату отца, которого на тот момент практически не знал. Антуан Лебер время от времени переписывался с родственниками матери, так им стало известно о смерти сестры Лианы Антуанетты – Марии Ортанс де Шабрие. Со своим троюродным братом Александром – наследником титула и состояния – Луи Лебер никогда не встречался.
Ни с того, ни с сего свалившееся на Лебера состояние рода де Ларенкур пришлось как нельзя более кстати. Его размеры вполне позволяли выкупить контрольный пакет акций компании, которой руководил Эрик, после чего оставался еще вполне солидный свободный капитал, не считая длинного списка недвижимости.
Глава VIII
– Мой ангел…
Эрик оторвался от клавиш черного, блестящего полировкой рояля, развернулся на стуле и, глядя в глаза стоящей рядом с инструментом Кристине снизу вверх, заключил ее правую руку в свои ладони.
В распахнутое окно второго этажа, где находилась музыкальная комната, вливались потоки солнечного света. Сложный аромат свежей зелени, ранних цветов и согретой майским солнцем земли заполнял помещение, словно под окном находился настоящий сад, а не мощенный внутренний двор с несколькими клумбами и двумя рядами деревьев вдоль подъездной дорожки. Уличный шум долетал издалека, приглушенный расстоянием от дома до литой ажурной ограды особняка.
– Мой ангел, – повторил он, – послезавтра мне нужно уехать примерно на неделю, может быть, дней на десять.
– Эрик, нет! Только не уезжай, я так боюсь потерять тебя снова. Когда ты покидаешь меня, случается что-нибудь ужасное.
Кровь отхлынула от побледневших щек мадам де Шаньи, в карих глазах заметались тревожные искорки.
– Кристина, ничего не случится…
– Случится, я чувствую… я больше так не могу, я хочу быть с тобой всегда. Боже, Эрик, как я люблю тебя!
Он легонько потянул ее к себе и посадил на колени. Сегодня Виктория повезла Эжени в модный шляпный салон: срок наказания закончился, и мадам де Рондель решила подобрать сестре гардероб к новому сезону. Кроме детей с нянечками наверху и прислуги в доме никого не осталось.
Лебер обнял и поцеловал любимую женщину так, что на какое-то время они оба потеряли представление о реальности. С каждым разом сдерживать все возрастающее желание становилось труднее, они были близки к тому, чтобы потерять всякую осторожность.
– Мой ангел, любовь моя, он украл тебя у меня. Украл не потому, что любил, а потому, что такова была его прихоть… Неужели мы будем чувствовать себя виноватыми, если исправим эту несправедливость?
Его возбужденный шепот – Эрик говорил, приблизив губы к самому ушку Кристины, – и горячее дыхание вызывали сладкую дрожь в каждой клеточке ее существа, по позвоночнику пробегали теплые волны, сознание размывалось; все ее женское естество жаждало его ласки, его близости. Будучи третий год замужем, она никогда прежде не испытывала таких ощущений.
– Эрик, я хочу быть твоей, – едва шевеля губами, прошептала в ответ она. – Но не сейчас, не здесь…
– Завтра. Поезжай в Оперу к двенадцати. Отошли карету. Я встречу тебя в коридоре у лестницы, ведущей на крышу. Мы выйдем с другой стороны и поедем ко мне. Ты согласна?
Он заглянул ей в глаза и прочел там ответ:
– Да.
Несколько раз мадам де Рондель и мадам де Шаньи присутствовали на репетициях новой постановки маэстро Лебера. Иногда они приезжали в Оперу вместе, иногда порознь. Кареты обычно отсылали, так как после ехали обедать в ресторан или посещали какой-нибудь салон живописи, пользуясь экипажем Эрика. Он отвозил дам в дом де Ронделей, откуда виконтесса возвращалась домой в наемной карете.
– Куда ты едешь? – немного придя в себя, вспомнила его слова Кристина.
– Я все собирался тебе сказать.., – Эрик почему-то смутился. – Я получил наследство, довольно значительное. Ты не поверишь, – он неопределенно хмыкнул, – я еду осматривать свои замки – Вутвиль и Ларенкур – и несколько домов в Алансоне, Анже и Орлеане. Не представляю, в каком состоянии они находятся. Мне нужно решить, что делать с недвижимостью. Получить все это должен был мой троюродный брат, но в полку он повздорил с сослуживцем и… дуэль закончилась не в его пользу. Парижский дом Александра теперь тоже принадлежит мне.
– Вот это да! – по-детски изумилась Кристина. – Ты получил в наследство замки? Это уж как-то слишком… Вы самый удивительный человек на свете, маэстро, и я до сих пор не могу понять, кто вы такой!
– Я тот, кто любит тебя больше собственной жизни, мой ангел. Все остальное не имеет ровно никакого значения.
Урок возобновился лишь за четверть часа до возвращения хозяйки дома и мадемуазель де Лепранс.
* * *
День своего рождения Жаклин решила отпраздновать на широкую ногу: столы ломились от восхитительных, приготовленных специально нанятым по такому случаю известным поваром Жаком Бланже, блюд провансальской и бургундской кухни, вино лилось рекой, виновница торжества поражала гостей новыми эротическими виршами и бриллиантовым гарнитуром сумасшедшей стоимости. По ошарашенным лицам не сводивших глаз с колье, диадемы и серег поэтессы приглашенных было заметно, что расточительство любовника впечатлило их гораздо больше приевшихся своим однообразием и потерявших свежесть и оригинальность сочинений мадемуазель Минош.
Рядом со светящейся, словно хрустальная люстра бального зала во время великосветского приема, Жаклин виконт де Шаньи казался бледной невыразительной тенью. Он заметно осунулся, на лбу между бровями залегла резкая перпендикулярная морщина, взгляд стал беспокойным – ни на чем подолгу не задерживаясь, он бесцельно метался по лицам, при этом мысли Рауля, похоже, были где-то далеко.
Однако настроение любовника ничуть не смущало и даже не интересовало хозяйку. На ее взгляд, он мог бы убрать с лица эту приевшуюся ей маску озабоченности и хотя бы в такой день не омрачать праздник. Откровенно говоря, за последние два месяца он изрядно надоел Жаклин своими жалобами на какие-то совершенно далекие от ее понимания «деловые проблемы». Ей еще повезло: она сумела заставить виконта преподнести себе весьма и весьма ценный подарок. Если он будет и дальше оставаться таким же скучным и хмурым, им придется расстаться – она не сестра милосердия и не монашенка, утешающая страждущие души, – но теперь в проигрыше она точно не останется.
Конечно, не хотелось бы продавать такую красоту, зато на вырученные деньги можно будет позволить себе многое: гораздо больший, чем сейчас и находящийся в лучшем районе дом, новую обстановку, собственный экипаж, пару хороших лошадей и поездку в Грецию. Мадемуазель Минош давно мечтала увидеть собственными глазами памятники великой культуры, вдохнуть воздух благословенной прародины всех истинных поэтов.
– Рауль, ради Бога, не будь таким серьезным. Можно подумать, что жена устроила тебе скандал, и ты боишься новой порции праведного гнева, – не переставая улыбаться, вполголоса укорила любовника Жаклин.
Игравшая в соседней комнате музыка создавала достаточный фон, чтобы их разговор не был слышен веселящимся вокруг гостям.
– С чего ты взяла, что Кристина устраивает мне скандалы? – раздраженно, но стараясь не повышать голоса, спросил виконт.
– Ах, не устраивает! Хочешь сказать, что она так ни о чем и не догадывается? Как ты мог жениться на такой идиотке? И чем же занята твоя драгоценная супруга?
Жаклин взгромоздилась на своего любимого конька, остановить ее в таких случаях было трудно.
– Какое тебе до этого дело? Моя жена занимается ребенком и сплетничает с подругами. Оставим эту тему, – жестко отрезал Рауль.
– Как пожелаешь, дорогой.
Жаклин хотелось сказать ему что-то вроде: "Известно ли тебе, что самую близкую подругу твоей жены зовут Луи Лебер?" Однако ее смутные подозрения имели под собой довольно непрочную основу: их часто видели вместе, но никогда – вдвоем. А напоминать виконту о конкуренте именно сейчас было неразумно – вспылит и окончательно испортит торжество.
* * *
Кровь бешено стучала в висках, заглушая стук копыт и уличный шум, поглощая все звуки вокруг, сердце металось в груди, словно уходящий от погони заяц, проплывающий за окнами кареты городской пейзаж – улицы, площади, жилые дома и общественные здания – казался мутной размытой тенью. Экипаж притормозил на повороте, заскрипели рессоры, окружающее неожиданно обрело визуальную и акустическую четкость. Кристина выглянула в окно – площадь Оперы.
Внезапное спокойствие снизошло как откровение: о чем она волнуется? о верности Раулю? о мнении света? Она никогда не любила виконта де Шаньи как мужчину. Какое ей дело до сплетен и скандалов, время от времени будоражащих затхлое болотце высшего общества? Абсолютно никакого. Если вдруг все откроется, ее оправдают уже тем, что муж давно, не стесняясь, изменяет ей. Адюльтер в парижском свете – вещь обычная.
В отличие от Рауля, для нее любовная связь, на которую она решилась, не прихоть и не минутное увлечение: жить, существовать, дышать без Эрика, вдали от него она больше не в силах. Если разобраться, Луи Лебер первый просил ее руки, а ее сердце сказало «Да!» Эрик прав: Рауль украл ее, насильно сделал своей и разрушил их счастье; он заставил жестоко страдать человека, не то что мизинца, даже ногтя которого не стоит. Никаких угрызений совести у нее не должно быть, их нет, нет совершенно…
Экипаж остановился у служебных ворот, кучер соскочил с козел, опустил лесенку, открыл дверь и помог госпоже виконтессе выйти из кареты. Мадам де Шаньи, отдав слуге распоряжение возвращаться в конюшню особняка, уверенным и в меру быстрым шагом направилась внутрь здания. До начала репетиции оставался еще час. Кристина пошла так, чтобы миновать жилую часть Оперы стороной: ей совершенно не хотелось встретиться сейчас с мадам Жири или Мэг, дружеские отношения с которыми она восстановила в последнее время. Несколько раз она ловила на себе и Эрике внимательный взгляд руководительницы балетной труппы. Возможно, мадам Жири начала о чем-то догадываться. Могла ли пресловутая маска Дон Жуана скрыть от Франсуазы Жири сложение и особенности движений маэстро Лебера? Вряд ли. Кроме того, балетмейстер, разумеется, обладала достаточно хорошим слухом и профессиональными музыкальными навыками – узнать манеру автора «Торжествующего Дон Жуана» в «Минотавре» и «Королеве Камелота» специалисту было не так уж сложно. Правда, «Королева» очень мало напоминала предшествующую оперу – ее музыкальная основа частично восходила к мелодике племен, населявших туманный Альбион во времена раннего Средневековья. Но так работать с материалом мог только Луи Лебер. Маэстро Райер, вероятно, тоже обнаружил сходство авторской манеры, однако ему не был известен тот факт, что «Дон Жуана» написал Призрак Оперы. А псевдонимы – дело сугубо авторское.
Могли ли догадки мадам Жири представлять для них какую-либо опасность? Кристина не скрывала от нее и Мэг, что не счастлива в браке. Нет, Франсуаза не станет докладывать Раулю о своих наблюдениях. Что бы там ни было, она всегда желала Кристине добра.
До назначенного места мадам де Шаньи добралась без приключений: никто не остановил ее и не задал никаких вопросов. Но на лестничной площадке, где царила приятная в жаркий майский день прохлада, никого не оказалось.
– Кристина!
Она чуть заметно вздрогнула от неожиданности и обернулась. Эрик, улыбаясь, стоял у нее за спиной, за ним прямо в стене зияла открытая дверь, которой минуту назад здесь точно не было. Безукоризненно сидящий на его высокой стройной фигуре темно-синий костюм ничуть не походил на наряд человека, только что выбравшегося из глубины каких-то мрачных подземелий – ни пылинки, ни складочки. Он протянул ей руку:
– Иди сюда, мой ангел.
* * *
Бывать в конторе подрядной компании виконт де Шаньи не любил, он предпочитал просматривать планы и проекты, подписывать чеки и иную документацию в кабинете собственного особняка. В конторе вечно сновали средней руки архитекторы, инженеры, поставщики стройматериалов, представители всевозможных субподрядных организаций, занимавшиеся прокладкой канализации, водопровода или освещением в строящихся компанией зданиях. Но иногда их встречи с Клонье все же проходили в деловом кабинете Армана.
На взгляд виконта, контора выглядела довольно угрюмо и, в целом, безлико. Ее арендовали в специально предназначенном для сдачи внаем деловых помещений четырехэтажном доме без архитектурных излишеств, возведенном в начале шестидесятых годов. Громоздкая, лишенная изящества мебель, отличающаяся замысловатой обивкой с помпонами и бахромой, возможно, должна была свидетельствовать о некоей буржуазной солидности, но не обладала и намеком на наличие у ее создателей и покупателей какого-либо эстетического чувства.
Клонье, сидя за тяжелым, отчего-то напоминающим доисторического мастодонта, столом по своему обыкновению жадно затягивался дымом папиросы и стряхивал пепел в глубокую керамическую пепельницу.
– Необходимо срочно выставить на торги половину наших личных акций, Рауль. Иначе мы не продержимся до октября, а раньше закончить строительство лионских текстильных фабрик не получится. Вы знаете, остальные проекты еще более далеки от завершения. Лебер теснит нас со всех сторон, теперь он забирает и промышленные объекты. Черт бы побрал его разносторонний гений! – Арман нервно затушил окурок и тут же взял из лежащего открытым на столе портсигара следующую папиросу.
– Но при нынешней ситуации мы потеряем на продаже акций вдвое против их реальной стоимости, – не слишком уверено возразил Рауль.
– Другого выхода нет, друг мой. Нельзя же вечно дарить любовницам фальшивые бриллианты. Или вы хотите проделать ту же операцию с драгоценностями виконтессы, когда понадобится покрыть очередной дефицит наличности? – не без скрытой насмешки поинтересовался предприниматель. – Кроме того, последнее время мне кажется, что Луи Лебер и Серж Катуар действуют по взаимной договоренности. Кто бы мог подумать! Если мы не найдем мощной поддержки со стороны, вместе они нас расплющат как молот и наковальня.
Рауль сидел, сцепив пальцы рук в замок: предложение Клонье его совсем не радовало. Он уже потерял треть состояния на обрушившийся угольной шахте. Если продать половину акций по цене ниже номинала, а иначе, видимо, ничего не выйдет, убыток окажется столь существенным, что от разорения его спасет только чудо.
– Я думаю, Арман, сотня мелких акционеров не поможет нам поправить дела, – медленно, взвешивая слова, сказал виконт де Шаньи. – Нам нужен третий партнер, обладающий не только деньгами, но и весом, желательно в политических кругах.
– Вы совершенно правы, следует заранее подыскать нужного покупателя и договориться, что он возьмет двадцать процентов пакета акций. Оставим по двадцать у себя, а сорок распределятся между той самой сотней, – согласно закивал Клонье.
– И у вас на примете есть такой человек? – пристально посмотрел в глаза партнеру Рауль.
– Да. Полагаю, подходящий человек у меня имеется.