иное кино
*
В полупустом зале рассаживаются зрители. Парочки. Одиночки. Мужчины. Женщины. Молодые. Не очень. С ведерками попкорна. С пивом. С прочей синемажрачкой. Свет гаснет.
**
Пространство кинозала заполняет стерео шум учащенного дыхания. Ненавязчивая музыка создает атмосферу Ничего Незначащего Незатейливого перепихона. По периметру экрана кадры черно-белой мультипликации, на которых черные силуэты, мужчины и женщины, в разных позах: сзади, спереди, на, под.. Вздохи и стоны учащаются: оо.. ммм.. Картинки начинают двигаться быстрее и действие каждого отдельно взятого кадра сливается с последующим, и воспроизводят мультяшный секс в действии.
Вспышка! Стерео эффект:
тттыдыщ! - в правое ухо ,
тыц.. тыц! - на выходе из левого.
***
Крупным планом смятая широченная кровать, два червеобразных голых тела расслабленных после совокупления.
Тело с выдающейся грудью №4 вещает с придыханием, не размыкая глаз:
–– Ты монстр, я когда-нибудь умру прямо под тобой..
–– Не умрешь, от этого ещё никто не умирал,- насмехается мужчина с обмякшим, безвольно подрагивающим хвостиком/пестиком-тычинкой. Прикуривает сигарету. Самодовольно щуриться. Пустота его глаз поглощает тусклый огонек от сигареты.
Грудь №4 просительной интонацией, растягивая каждое слово:
–– Завтра муж прилетает. Не звони мне, я сброшу эсэмэску когда будет можно.
–– А когда он свалит?- с неприкрытым раздражением выдыхает клубы дыма обладатель пестика-тычинки на разомлевшее лицо женщины.
–– Через неделю, может, полторы.
–– Какого ему надо то? Чего он приезжает? Ну не трахать же тебя?
–– К сыну. И ко... Этот ремонт уже вымотал вконец все нервы, высосал все деньги.
–– Скажи-ка, а ты его разлюбила за то, что давно не стоит?
Про ремонт курящему с обвисшим хвостиком опостылело, и в голосе сквозит вялая заинтересованность с намеком на понимание всех женщин мира.
–– Иногда мне кажется, что вообще не любила. Знаешь, прошлым летом он провел с нами весь отпуск - возили сына к морю, в детский санаторий, чтобы посещать дельфинарий. Ты же в курсе у сына снижение мышечного тонуса в правой руке и ноге, нарушение координации движений... Полтора месяца я не знала куда деваться. Муж раздражал всем чем мог. Всё бесило: как он двигается, как дышит, какие звуки издает, когда умывается, и, особенно, когда ест. Чуть не свихнулась, - отрешенно, будто сама с собой, женщина вдаётся в подробности незавидной супружеской жизни.
–– Фига ты вышла замуж, раз не любила? – укором бросает молодой любовник, выпуская кольцами дым.
–– Мои семнадцать пришлись на время, когда спаривались исключительно для создания ячейки общества, а в крови горячечной приступами разливалась любовная лихорадка и перепутать взбалмошную влюбленность с..., сам понимаешь. А потом, ещё и родители, как назло, строгих нравов, мне ничего не оставалось, кроме как узаконить право на близость с мужчиной.
Оправдываясь, женщина переворачивается на живот, кверху пышными ягодицами.
Гора тела из трицепсов и бицепсов, явно не вникая в детали душещипательной тирады, тушит сигарету, отпивает из бокала напиток багряного цвета.
–– Иди ко мне, я тебя пожалею, – его рука исчезает меж половинок
Периметр экрана - знакомая анимация воспроизводит черно-белый мультяшный секс из силуэтов М и Ж. По центру - искаженное сладострастными муками лицо женщины. Приоткрытый рот шумно и сбивчиво дышит.
Тыдыщ !
Глаза широко распахиваются. Камера погружается в зрачки, в кровеносные сосуды и устремляется вглубь, через извилины серого вещества, через горловые связки кроваво-синие то расширяющиеся, то сжимающиеся, дальше через легкие, заполненные сизым дымом. Упирается в сердце, хлюпающий звук разламывающегося куска мяса, сердечная мышца срезом демонстрирует черную дыру. В дыре виселица. В тугозатянутой петле сморщенное сердечко валентинки пепельного цвета. Валентинка осыпается в горстку пепла. Печальные черно-бурые оттенки анимационной картинки сопровождает музыка, воссоздающая атмосферу выжжено-вытоптанной пустыни. Поскуливая, солируют скрипки. До изнеможения. До хрустящей попкорном тишины в зрительном зале.
****
Панорама мегаполиса, высотные здания, сотни ячеек из окон. Звуки-ассоциации кипучей жизни города: сигналы клаксонов, рев моторов, трения шин об асфальт.
Яркий свет современной многокрасочности витрин и прочей рекламной мишуры. Атмосферу обреченной городской суеты нагнетает жесткая музыка, бескомпромиссно атакует бас гитара. Камера наезжает на одну из стеклобетонных конструкций с признаками жизнедеятельности человекообразных. Упирается в не зашторенное окно.
На экране комната, развороченная ремонтными потугами. Стремянка, куски обоев свисают с ободранных стен. Свет от одинокой лампочки на скрюченном проводе тонкими лучами разрезает пустующее пространство. Муж меряет комнату неторопливыми шагами, в них легко угадывается состояние безысходности, руки в карманах. Жена, накручивает на палец локон и тут же раскручивает. В наэлектризованном пространстве, как дамоклов меч, повисает отчуждение.
–– Скажи, чего ты хочешь.. ешь? Хочешь, я больше не приеду.. еду? Живи, как тебе удобно... но, - эхом в пустом пространстве дважды повторятся обрывки фраз.
–– Решай сам... ам - вздыхает грудь и приподнимается на максимальную амплитуду.
–– Я привез ламинат, подложку, выгрузил в общем коридоре, видела? Что ещё я могу сделать, прежде чем..?
–– Послезавтра придут стеклить лоджию, нужно убрать железную перекладину, ты обещал срезать. Ещё, надо бы привезти два рулона изоляции для второго этажа..
–– Понял. Сделаю. Потом билет поменяю на ближайший рейс. Не напрягайся. Ни к чему тебе лишние морщины.
Камера выезжает из заоконного пространства. Шторы смыкаются. Свет гаснет. Скрежет несмазанных петель сменяется на..
..Скрежет металла о металл. Брызги искр фейерверком, слепит пространство. В шумопоглатителях комфортного кинотеатра тонут звуки как от бенгальского огня.
Камера разворачивается в зрительный зал. Зрители без эмоций поглощают картинку за картинкой и вместе с ними попкорн, пиво и прочую синемажрачку.
Снова экран. На экране жена, мурлыкая что-то под нос, возится в полупустой комнате, обрывает куски обоев со стен. С лоджии вползает тело мужа. Рукой сжимает раненую ногу.
–– Что? Что случилось? – лицо жены истерично меняется, сначала вытягивается от ужаса, потом с него сходит краска, от румяного оттенка выцветает до пергаментно-белого.
–– Жгут быстро, бинт. Аптечка в ванной,- ровным тоном командует пострадавший.
Камера, словно взгляд жены, входит в развороченную ногу. Глубокий порез вспорол бедро во всю длину. Из вывернутой наружу открывшейся плоти просвечивает белесая кость. Резаные волокна мышц нежно-розового парного мяса дышат теплом и сочатся алой кровью. Редкие капли в форме валентинок капают на пол.
Жена ошалело кричит:
–– Нееееет , не может быть!- её тело корчится в судорогах и падает навзничь. На крики и шум, прихрамывая, вбегает сын-инвалид, одна из рук бессильно висит вдоль тела.
–– Аптечка в ванной, неси!- приказывает отец
Мальчик исчезает. Появляется с аптечкой. Наклоняется с бинтом к окровавленной ноге, в глазах ужас, зрачки зашкаливают за радужную оболочку, губы синеют , но руки изо всех мальчишеских сил бинтуют ногу, крепко сжимая половинки разрезанной ноги.
Чудо! Инвалидная рука непостижимым образом повинуется и работает в унисон со здоровой. Кровь из раны попадает на одежду сына, расползается пятнами в форме сердечек.
Жена, очухавшавшись, издали слёзно задает один и тот же вопрос, как пластинка которую заело:
–– Тебе больно? Скажи тебе больно?
******
Вой сирены «скорой», блики мигалки, бригада в специальной униформе, носилки.
–– Отвезите нас в самую лучшую больницу,- визжит жена с выпученными от страха глазами.
–– Не вопрос, доставим. Полтонны, хозяйка.
–– Сколько бы это не стоило! Несите осторожнее, мясники, - и уже к мужу срывающимся грудным голосом и бережно поглаживая воздух поверх забинтованной ноги –– Тебе больно? Скажи, что тебе не очень больно!
*******
Действие разворачивается в больнице муниципального значения. Рядом с операционной на каталках в очереди трое пациентов с разными травмами. На одной бомжеватого вида мужичок неопределенного возраста. На второй каталке древняя бабка с неестественно подвернутой ногой, на третьей женщина, не подающая признаков жизни, с заостренным синюшным лицом в луже крови.
Бомж периодически заходится нечеловеческим ревом. Горловые стенания сменяются тихим стоном и оханьем. И уже слышно, как хрипит бабуся, в её сдутом бесформенном теле что-то натужно булькает, она пытается рукой звать на помощь. У зрителей в кинозале выворачиваются перепонки, их глушит стереозвук, создающий атмосферу нечеловеческих страданий.
Женщина в накинутом белом халате в ожидании мужа раскачивается на кушетке. Она по очереди пристально смотрит на травмированных людей, в её представлении они напоминают покалеченные червеобразные тела в агонизирующих потугах попасть, во что бы то ни стало, на стол к хирургу, как к богу, как спасителю. Камера-глаза, направленные на бомжа, виртуальным образом проникает сквозь ветошь одежды. На экране крупном планом вспоротый живот. Из раны, в разрезе кожного покрова, выпячиваются кишки кроваво-желтого цвета. Картинка судорожно трясется и внимание камеры-глаз обращается на бабку, пористые серые кости которой сломаны в нескольких местах и острыми краями торчат, натягивая вялую кожу, но не прорывают её совсем.
Женщина цепляется к двигающимся неспешно по больничному коридору людям в белых халатах, белых бахилах и белых шапочках. Шапочки на её глазах вдруг превращаются в нимбы святости:
–– Да сделайте же что-нибудь, им больно! Они же умирают!
–– Успокойтесь,- брезгливо отдирают её руки с белоснежного халата, - доктор закончит с вашим мужем и займется этими,- голова с нимбом дергается по направлению к больным.- Вы же не захотели соблюсти очередь, а хирург у нас один, между прочим, и здесь не боги работают, чтобы по одному мановению всем и сразу помочь.
Светящийся ореол исчезает, крупным планом из под шапочки на женщину укоризненно взирает морда вепря.
–– Чистилище,- последнее, что еле слышным шепотом произносит обессилившая женщина. Она закрывает глаза, зажимает ладонями уши. Звук сыплющего песка заполняет пространство кинозала. Белый халат сползает с тела женщины, она падает без чувств на грязный бетонный пол.
********
Вспышка. Еще вспышка. Тыыддыщ дыщ дыщ! Раскаты грома! Еще и еще.
Первые капли на стекле маршрутного такси. Женщина, слившись лицом со стеклом,
распахнутыми светящимися глазами смотрит в разверзнутые небеса. С мольбой. И надеждой. Шевелит губами:
–– Боже спаси и сохрани, отче наш ...иже еси на небеси ...
Не может вспомнить последующие слова молитвы и своими словами просит прощения и пощады, зарекается никогда не грешить и просит и просит и просит и просит и просит
Здоровья мужу, мужу и сыну, сыну и мужу, им обоим и по отдельности!
Гремит музыка, наполненная самым неистовым, пронзительным смыслом разрывающим душу. Фортепьяно солирует. Плачут скрипки. Воссоздается атмосфера торжества прозрения и выворачивает потаенные черные дыры и провалы человеческой сущности.
На экране анимация творит чудеса компьютерной графики. Сердце в разрезе. Его черная дыра затягивается, светлеет и розовеет, словно забрезжил предутренний рассвет. Виселица превращается... превращается... чудесным образом превращается в домик: крепенькие стеночки: бревнышко к бревнышку, крыша и труба. И вот в стене уже окошечко, а в окошечке горстка пепла становится свечечкой, и свечечка загорается, мерцает теплым светом надежды.
*********
Открывается дверь. Женщина переступает порог, входит в квартиру. Сын выбегает её встречать. В глазах мальчика застыл вопрос. Что с отцом? Мать видит, что и больная рука согнута и обе держат котенка. Откуда котенок? Зачем котенок? Чей?
До неё доходит смысл произошедшего. Она становится на колени. Щекой прислоняется к выздоровевшей руке сына. Целует каждый пальчик. Слезы катятся по лицу бусами, бусы устилают нечистый пол квартиры в ремонтных потугах. В каждой бусине просвечивает пульсирующая светом сердечко-Валентинка. За кадром порывистая музыка апофеозом к вселенскому пониманию
**********
Сумеречная панорама большого города. Клаксоны, моторы, тормоза. Неоновый свет. Все дела. Камера наезжает на ячейку-окно многоэтажного дома.
В отремонтированной уютно обставленной комнате обычная вечерняя жизнь семьи из трех человек и кота. В кресле перед теликом с газетой в руках сидит глава семейства. Одна нога в бинтах задрана в положение лежа на табурет. Сын играет с котенком, жена/мать перекладывает какие-то вещи, достает аптечку, из аптечки извлекаются бинты для перевязки.
–– Ну-ка давай оденем твою ножку в новый белоснежный костюмчик,- шутит жена и становится перед мужем на колени, разматывает старый бинт.
На экране появляется огромный свежий, с красно-розовыми неровными краями ещё незарубцевавшийся шов. Жена бережно смазывает его антисептиком, накладывает повязку. Бинтует. Смотрит глаза мужу счастливыми глазами, в которых легко читается, что всё самое страшное позади, главное, что... Глаза мужа выдают, что ради таких минут он готов и вторую ногу изувечить, чтобы только...
Звонок телефона жены прерывает идиллическую картинку. Жена поднимается с колен. На мобильном телефоне сообщение от любовника.
Крупным планом дисплей телефона и всего две иконки: «удалить» / «ответить».
Глаза жены во весь экран. В зрачках анимация мультяшного черно-белого секса из силуэтов м и ж. Палец застывает в выборе.
Занавес. Музыка задумчивая, побуждает погрузиться в размышления. Саксофон уверенно лидирует.
На экране вместо титров рифмы:
Ибо - без лишних слов Пышных - любовь есть шов. Шов, а не перевязь, шов - не щит. - О, не проси защиты! - Шов, коим мертвый к земле пришит, Коим к тебе пришита. (Время покажет еще каким: Легким или тройным!)*
Камера разворачивается в зал.
Дают свет.
Пара опухших от слез носов.
Женских.
Всепонимающая ухмылка на лице у пары молодых людей.
И у пары немолодых.
Недовольство за бездарно проведенное время у большинства...
пожирателей синема-ржачки.
КОНЕЦ фильма.
*Цветаева М.