Сумасшедшая.
Нищие и убогие, голодные и бездомные, дранные, рванные, пьяные, всем не приглядные, были на свете всегда. В одни времена, их проклинали, в другие за блаженных считали, и даже за священных людей почитали. И пожалуй, было у них одно оправданье, раз Бог был к ним милостив, раз жить в таком виде давал, значит и всем простым, смертным людям, не зазорно, милость подать. Но шли времена, и популярность сего ремесла возросла, а Бога напротив, вниз поползла, и люди стали стыдиться нищим монеты кидать, в них чувство, как есть состраданье завет, а разум стыдиться и давать не дает. И это поверьте, большая беда, не в том что мы понимает, тщетность услуги своей, трагедия в том, что сотни бездомных, ведомы указом теневых сутенеров. Господ, что заставляют, бродяг, своею убогую долей, у горожан слезу прошибать, и если подобное дело, покинет успех, если свою популярность нищий утратит, или жалость больше не будут к нему проявлять, то будет он выкинут, прочь, а может, убьют…так как не будет приносить он рабовладельцам доход. Подобное зрелище, мы помним в истории, когда в Колизее, толпа горожан, решала указом, жить или нет, сражающимся на арене рабам. Вот он жизни суровой закон…
Все эти слова, да и мысли пожалуй, мы слышали с вами, по новостям. Все это старо как мир. И разумные философы призывают нас надавать им милостыни, другие говорят и вовсе их выслать за пределы города. Как знать, быть может они и правы?! Я помню высказывание Ф.Ницше «Когда даешь нищему, он обижается, когда не даешь, то он все равно обижается…». Как видно, выбор не велик. И в чем то тут можно согласиться, ведь я помню, как со мной произошел, довольно странный случай. Ели даже быть более точным, то мне довелось его наблюдать.
Я, как и большинство горожан, нашего города, езжу на работу в метрополитене. Каждый раз, спускаюсь вниз, сажусь в вагон, и еду. И это время поездки, можно считать сгоревшим временем, так как в сущности ты ничего не можешь делать, что тебе действительно надо, и что ты действительно мог бы. Как максимум полистать журнал, или книгу, как минимум послушать стоять озираясь по сторонам, и слушать заходящих торговцев и трагические истории нищих. И длиться это как правил от двадцати минут, до часа.
И вот в совершено обычный день, я спустился по экскаватору вниз, и стал ждать на платформе прибытия поезда. Электричка задерживалась и я стал глядеть по сторонам, изучать публику. И как это обычно бывает, что наш глаз замечает все самое выделяющиеся из общего, я увидел крупную женщину, стоявшею ко мне спиной с седыми коротко стрижеными волосами, зеленом, распахнутом плаще и резиновых ботах. Конечно меня привлек не ее внешний вид, так как сегодня он вообще мало кого привлекает, что особо задевает работяг модников, извечно работающих на свой гардероб, а привлекло меня то что она периодически раскачивалась, переступала с ноги на ногу, так будто выполняла какое то гимнастическое упражнение или готовилась к прыжку. Но наблюдение мое закончилось когда подошел поезд, и я ухал, разуметься даже и не думал о ней.
Через некоторое время, быть может спустя пол месяца, я вновь увидел ее на платформе своей станции. Только в этот раз видел ее с лицевой стороны. Одета она была так же, разве что на груди красовался розовый шарфик, которым она как видно гордилась, периодически поправляла его, и при каждом прикосновенье с ним у нее на лице возникала улыбка. Но в основном она старалась сохранить серьезность в лице, и как видно подобное давалось ей не легко, так как все мускулы периодически дергались и строили неприятную физиономию. Но перемена была не только в шарфе, а и в ее поведении. Она так же качалась на ногах, но уже как видно с более прагматичной целью, а не ради забавы. Она вытягивала правую руку вперед с раскрытой ладонью, а левую прятала за спину. И при таком качанье, получалось, что она не трясет рукой как многие нищие, а совсем иначе, словно танцует, и видно это было ее ноу-хау. И она и в самом деле пританцовывала, протанцевала в такт своей песне. Но в принципе саму песню разобрать было не возможно, так как она каждый раз начинала, на одной фразе, потом сбивалась и начинала снова, при этом еще успевала как бы извиняться, мимика выражала извинение перед зрителем и просила дать еще один шанс, постоянно при этом приговаривая «…Сейчас, сейчас!....Аааа! Он…Ушеееел, ух!…а, а, а!....Сейчас, сейчас!....» и так до бесконечности. Вся картина эта носила образ некоторого массового сумасшествия, люди шли по платформе, бесконечным марше, спускались вниз, поднимались наверх, садились в вагоны и уезжали, выходили из вагонов, заполоняя опустевшее пространство вновь. И эта женщина, словно хотела что то начать, быть может что то разорвать или разорвать с чем то, выкрикивала, пыталась петь, строила гримасы, но так ничего не получалось…лишь только ритм ее раскачивания, мог совпадать с ритмом посетителей метро, с ритмом перемещения толпы. И право, для метро, был уместен ритм, но не старая песня. Я пошел мимо нее, пытаясь заглянуть в глаза, ведь обычно говорят, что в них можно прочесть о душе человека, но в них я ничего не разобрал конкретного, быть может только что то вроде отстраненности и как не странно злобы. Так словно одна ее половина уже давно хотела уйти от сюда, но другая не пускала. Мне даже стало страшно, и пошел к вагону. Уехал.
На следующий день, разуметься я опять спустился в метро, что доехать до работы. И чисто интуитивно оглянулся по сторонам, когда уже стоял на платформе, нет ли тут, тот самой нищенки? Она была, но уже стояла не посредине платформы, а с краю, ждала электричку, хотя и по-прежнему раскачивалась, но не пела. Нам с ней было одну сторону, и я решил подойти поближе, понаблюдать за ней. Признаться тут я сознаю, что тут есть двойственность, ты наблюдаешь за человеком так словно кино, но внешне, а скорей и внутренне, остаешься абсолютно беспристрастным к нему, хотя и испытываешь интерес к его личности, может даже судьбе; может нас этому, научил театр? Не знаю. Поезд подошел, и мы поехали. Она начала петь, какой то старый, неизвестный мне романс, слов я не мог разобрать из за гула поезда, но голос у нее был сильный, возможна она раньше занималась пением профессионально или это был дар. И она так же продолжала раскаиваться, переходя ноги на ногу, в такт песне, и ее рука склонялось над лицами сидящих пассажиров. В руку летели клали монеты и мелкие бумажные деньги. Она подошла ко мне, я сунул ей десять рублей, и посмотрел в ее лицо, наверное ожидая благодарности, но она даже не удостоила меня взгляда, так словно это была моя обязанность. Я разозлился, обиделся что ли. Но конечно это была лишь реакция, ответная реакция на мою же неискренность. Через несколько минут я уже осознал всю глупость своей обиды. Как видно и давать надо уметь; не думать, даже не помышлять о благодарности. Поезд остановился, одни пассажиры вышли, вышла и эта женщина, вошли новые и новая нищенка. В коляске, совсем молодая, лет двадцати-пяти, у нее совсем не было ног, и выглядела она очень несчастно. Поезд тронулся. И девушка в коляске, совсем тоненьким голосом заговорила «Люди добрые! Помогите, чем сможете…» и так словно, птичка без крылышек, щебетала моля. К ней подошел какой-то мужчина, и попросил разменять сто рублей, половина которых ему по видимому была нужна для чего то, а другую, он хотел пожертвовать ей. Девушка охотно согласилась. Мне тоже стало ее жалко, но денег больше не было.
Прошел быть может месяц, или больше, но я признаться уже не встречал той сумасшедшей «певицы», да и думать забыл о ней вовсе. Но как-то мне случилось, поехать на Удельный вокзал, что находиться на окраине Петербурга, для того чтоб узнать расписание пригородных поездов, а потом встретить своего старого приятеля. Расписание я узнал, но мой товарищ позвонил на мобильный телефон и сказал, что задержится на полтора часа. Стояла ранняя, холодная осень. Час был утренний, и я ничего не нашел для себя лучше, чем отправиться в буфет вокзала, и взяв горячего кофе, подождать своего приятеля в зале ожидания. Что, в общем, то я и сделал. И вот удивительное совпадение, пройдя в зал ожидания, я застал ту саму знакомую мне женщину, ту нищенку, которую я так часто видел в метро. Она сидела на металлическом стуле, с видом довольно спокойным и отрешенным, единственное изменение, что произошло в ее внешнем виде это довольно старомодный берет, красовавшийся на ее голове. Я присел на лавку, напротив нее. В зале не было никого кроме нас и милиционера. Как видно, нищенка грелась тут, так же как и я. Вообще вся эта встреча, в подобном месте и подобное время показалась мне странной, так будто между нами образовалась связь - подумалось мне. Но вдруг, ее молчание прервалось, и она так словно, начала вещать – «нет, нет, нет! …Не надо, не надо, не надо, не надо! Положи ремень, положи, положи, положи ремень! Не надо, не надо, не надо бить!...А кто бьет? Кто бьет? Никто не бьет, никто не бьет. Какой ремень, где ремень, это? Ах, этот! Ха –ха-ха! Нет никто не бьет…Я сказала положи ремень! …Ой, ой, айаййй! Все нормально, все, все, все, ну все уже успокойся…какой ремень? Никто не бьет, нет никакого ремня…» При всем этом ее ворожение лица не выдавал никаких эмоций, так же она сидела полностью спокойно, не дергалась, не качалась, полностью спокойно, только грудь высоко поднималась, когда ей был нужен воздух для нового изречения. И так она и продолжала, так словно с ней кто то спорил. Обычно говорят, что когда у сумасшедших случается бред, нельзя ничего разобрать, о чем они горят, но мне тут показалось, что несомненно есть какая то связь, будто ее кто то застукал когда она била кого то, толи ее бил кто то но она не хотела выдавать своего обидчика, по-видимому тому кто хотел ей помочь. Она все продолжала про ремень, потом начала извиняться, просить, кого то о прощении – «Простои, прости, прости…ну, ну, ну. Ну не знаю, прости меня! Но нету тут ремня, нет, нет, нету….». Наконец она ушла. И тут мне вспомнился один случай, что произошел со мной этим летом. Я сидел дома, в своей комнате, и кажется чем то был занят, чем не помню. Вдруг, на улице послышался детский плачь, даже визг. Я подошел к окну и понял, что звук доносился не с улицы, а из открытого окна соседнего дома. Было ясно что толи мать, толи бабушка, или еще кто то наказывал ребенка, девочка кричала «не виновата я! Не виновата, не брала я!» на что получала ответ «молчи! Ах ты сволочь еще сопротивляешься! На тога получай!» дальше крики, визг, снова пререкания. Сердце разрывалось, уж не знаю почему, но всегда слыша чей-то плачь, особенно детский, хочется помочь. Я дальше продолжал слушать «Да если ты сейчас не прекратишь, я тебя ремнем выпорю! Ах ты мерзавка такая!» Я хотел как то остановить это, крикнуть, кинуть камень, но не сделал сочтя это глупым и даже бесполезным, ушел в другую комнату, крики не прекращались. Это жестоко, жестоко – думал я, нельзя же так! Но ничем не мог помочь. И вот не знаю, может это моя фантазия, а ожжет и нет, но мне подумалось, что если с эта женщина поступало подобно? Что если из за этого ее решили прав, быть может она начала пить, хотя нет, она не была похожа на обычную пьяницу, ее лицо не было опухшим, как это бывает, напротив, внешне здоровое. Не знаю, но может она и свихнулась от того, что потеряла детей? И теперь быть может, тот на кого она работает, сам бьет ее? Может теперь она ходит, пытаясь извиниться, ищет в толпе того, над кем измывалась? Не знаю, не знаю. Но все эти мои заключения, сами уже начинали походить на бред. Я сам вышел на улицу. Вдалеке стояла эта женщина, и кажется опять что то пела. На ступеньках вокзала сидели какие то бродяги, и я реши попробовать спросить у них, вдруг они что то знают об этой женщине? Побитые, загорелые, опухшие частично от солнца, частично от дешевого вина лица, этих людей вызвали отвращение, любой отворачивал от них взгляд, так словно их не было, и быть может только гадкий запах в знойный день напоминал о их существовании. У многих по мимо отвращения, они вызываю даже злобу, ненависть; как видно тем, что сердце им сострадает, но разум осознает, что это сострадание их выбору, они принимают помощь, но не принимают сострадания, так как они не видят в своем положении ничего плохого, быть может так оно и есть, но большинство это злит. Людей вообще всегда злит, то когда их ценности не воспринимаются за таковые остальными. Мне было сложно добиться от бродяг, чего то конкретного, но все таки я узнал, что они действительно знают эту женщину, ее имя Кристина, или как они ее кличут Крис. Она была сумасшедшей, а таки у них всегда одиночки, своего рода отшельники, особая каста, их не торгуют не они сами, не их крыша. Но хотя иногда конечно случается и такое, но как правило редко. И как оказалось моя догадка подтвердилась, бродяги сказали, что она прошлой жизни, то есть до бродяжничества, занималась чем то связанным с пением, толи преподавала, толи сама где то пела. Как оказалось она не была бездомной, у нее неподалеку от вокзала была комната в коммуналке, но как правило она ночевала либо в ночлежке либо на улице. И самое главное у нее были дети. Это в общем все что мне удалось узнать. Подъехал мой приятель, усмехнулся надо мной за то что я общаюсь со всякими бродягами. Я пытался объяснить ему, рассказать обо всем, но он только отмахнулся. Мы отправились по делам.
В общем я думал, что на этим вся история и закончиться, то есть практически ничем, но обернулось все немного иначе. Я ездил узнавать расписание пригородных поездов, так как через два дня мне надо было ехать в командировку, в Выборг. В срок я отправился, завершил все свои дела и через неделю уже отправился обратно. В вагоне со мной рядом сидела парочка, парень и девушка, мы разговорились, чтоб убить время. Предметом нашей беседы были как водиться совершенно нейтральные темы. Но единственно когда у нас разговор случайно зашел о состоянии вокзалах и большем количестве нищих, девушка странным образом переменилась в лице, так словно эта тема ее затрагивала лично. Она высказала свое мнение что нищих, лучше бы и вовсе выслать за пределы города. Путь там живут и не отравляют окружающий вид. Молодой человек вставил фразу, что многие иностранцы специально приезжают на Сенную, площадь, дабы полюбоваться на них. Они начали ругаться и мы переменили тему.
Поезд прибыл на Удельную, мы вышли вместе, и как оказалось дальше нам тоже по пути. И уже выходя из вокзала, я увидел ту самую женщину, певицу и сумасшедшую. Уже шел снег, было сыро и зябко и картина уличной певицы казалось особо жалкой, когда посреди Удельной площади стояла качающаяся женщина, пыталась петь, сбивалась, опять начинала, извинялась за то что не получалось, говорила сейчас начну заново, улыбалась и косилась на публику. Публика же стояла и чего-то ждала, быть может, просто занимала глаз. Кто то стоял с бутылкой пива и пил, кто то курил, кто то просто стоял, кто то потешался над убогой. Ее заметили и мои спутники, девушка и парень. В этот самый миг лицо моей попутчицы изменилось, так словно эта картина ее особо затрагивала и вызывала отвращение. Я поинтересовался, неужели подобная картина настолько ей неприятна? Она ничего не ответила, а отвернулась и ускорила шаг, пошла впереди нас, мне даже показалось что она заплакала. Тогда я решил поинтересоваться у парня, что еще шел рядом со мной, в чем тут дело, что ее это так затрагивает? Он остановил меня, посмотрел в глаза и сказал – «Понимаете, это ее мать…» и пошел дальше, я же в оцепенение остановился. Наконец, мне стало все сразу понятно, я подбежал к девушке, развернул за плечо, и сказал ей – «Я все понимаю, это ваша мать». Она злобно посмотрела на меня и сказала «Да ничего ты не понимаешь, отпусти!» Тут вмешался ее парень, но все же я умудрился успокоить их, чтоб она выслушала меня – «Да послушайте же. Неужели вы не видите, что она просит у вас прощения? Простив, вы отпустите ее!». Девушка прокричала мне в лицо –«Да плевать я на это хотела! Что ты понимаешь, что знаешь об этом?!» - ее парень оттолкнул меня от нее, и они пошли. Но не долго, как видно девушка начала орать уже на парня «Ты! Зачем ты сказал ему! Кто тебя просил!» - она отталкивала его, но он упрямо шел за ней. Вскоре они скрылись, за метро. Все вокруг, словно утихло, я обернулся назад, там стояла эта нищенка, она продолжала петь так словно ничего не происходило, может и в само деле ничего не замечала. Я пошлел своей дорогой, и начал думать, что действительно совершил глупость.
Шло время, и как по обыкновению, всякая история стирается из памяти, оставляя лишь туманный след, так получилось и с этой. Настала зима, мою голову занимали заботы о Рождественских праздниках и прочее. Но вот что произошло, так словно под новый год и в самом деле происходят чудеса. Я спускался на эскалаторе в метро, и в дальнем конце платформы увидел, ту самую сумасшедшею, с ней стояла какая-то девушка что то говорила. Я сошел с эскалатора и пошел к тому самому месту. Но девушка уже прощалась. Она подбежала к подошедшему вагону и вошла в него. Я хотел нагнать ее, двери уже захлопнулись, поезд набирая скорость проносился мимо меня. Я стал вглядываться в окна, надеясь разобрать образ этой девушки, и не зря. Это оказалась та самая моя знакомая попутчица, кажется она почувствовала мой взгляд и обернулась, тут же узнала меня и улыбнулась, в тот же миг поезд крылся в туннеле, унося и ее улыбку. Я подумал; неужели она простила ее? Я направился к концу платформы, где стояла ее мать. Заглянул в глаза, оба были ясные и счастливые, кажется так и есть, она простила. Я сел в вагон, думая что войдет и нищенка. Но эта женщина уже никуда не шла, и не качалась, ничего не пела, я глядел сквозь окно на нее и радовался. Поезд тронулся, и образ ее скрылся от меня навсегда, больше я ее никогда не видел.