3.
Часа в два по полудни ремонт проводки был успешно завершён, и наши путники уже ехали по пыльной дороге, под палящими лучами солнца, раскалившими до невозможности кузов машины. Открытые окна не спасали от жары, так как воздух снаружи был так же раскалён, как и земля, по которой они ехали, и пыль, и кузов, и как, казалось, само небо, воспринимаемое в этом пекле нераздельным с солнцем.
Виктор, насупив брови, сосредоточено крутил баранку, и было заметно, что он борется с дремотой, сказывались недосыпание ночью, усталость от двух ремонтов, беготня и отсутствие какого бы то ни было отдыха днём. А вот Афанасий Арсентьевич, откинувшись на спинку заднего сиденья, запрокинув голову, сладко спал и самозабвенно храпел. Ваня же, напротив, был, не сказать, что бодр, но и не сонный, головой не крутил по сторонам, как утром, но и носом не клевал, а спокойно глядел вперёд.
Вокруг простирались просторы равнины, и, казалось, она была без конца и края, сколько ни вглядывайся в горизонт, бесконечность её невозможно было воспринять сознанием, и невозможно было справиться с бессознательным страхом перед нею. Может ли человек покорить эту беспредельность, хотя бы внутренне, в душе, в сознании? Нет, её можно только любить, как младенец любит свою мать, представляющуюся ему божеством, безотчётно любить её и верить ей, своей матери-земле.
Иван иногда непонятно чему улыбался, и, пытаясь спрятать улыбку, отворачивался в сторону, вроде разглядывая что-то за боковым стеклом на проносившейся мимо них равнине. Отец, привычный к такому поведению сына, не реагировал на его, как он называл, странности, лишь изредка взглядывая туда, куда глядел сын. Для него это был лишний повод повертеть головой, чтобы не заснуть. С этой же целью он заставлял себя прокручивать в голове последние дела, связанные с бизнесом. Виктор делал это не первый раз, но, сколько бы он ни думал, получалось, что его усилия в работе приносили слишком мало стоящих результатов, да и те слишком легко уничтожались неизвестно откуда появляющимися обстоятельствами.
Виктор занимался вендингом – бизнесом с торговыми автоматами. Из всех автоматов он остановился на тех, что продавали горячие напитки: кофе, чай, какао и бульоны. После покупки автомата у оптовика и заключения договора о поставке сухих компонентов для производства напитков, следовало доставить автомат в город и установить в доходном месте, заключив договор об аренде площади. И вот тут начиналось самое интересное.
После того, как все вопросы, связанные с обслуживанием автомата и небольшой рекламой решены, и он постепенно выходил на уровень хорошей прибыли, которая позволила бы через год полностью окупить его стоимость, и возникало одно обстоятельство. Хозяин арендуемой площади, видя, что автомат приносит хороший доход, решал сам стать хозяином такого дела. В нарушение договора об аренде и всех этических норм он повышал арендную плату за площадь в десятки раз специально для того, чтобы такая стоимость была неприемлемой. И у арендатора оставалось два варианта дальнейших действий: либо найти новое место для автомата, либо продать его хозяину помещения. В первом случае приходилось всё начинать сначала, а во втором – терять часть стоимости автомата, так как он уже считался бывшим в употреблении. И в обоих случаях все расходы Виктора, которые он производил для раскрутки дела, терялись.
Кроме того, был ещё ряд неприятных обстоятельств, связанных с недоброкачественность поставляемых расходных материалов, с попытками взломать автоматы, стоящие на мало охраняемой территории, и другие, связанные с обслуживающим персоналом.
И ведь не скажешь, что он, Виктор, дурак, и ума у него достаточно, и обучался, и опыт есть, а уж стараний и силы воли, хоть отбавляй. Получалось, что от всего этого мало что зависит, и оставалось только верить и ждать, как писал ему друг, или говорить себе: «да, ничего плохого…» и «может это так надо…», что проскальзывало в словах его дурачка-сына, как он мысленно его называл.
И ещё одно беспокоило Виктора, сколько лет уже он занимается бизнесом, а гложет его какой-то страх, тщательно скрываемый ото всех, страх денег, больших денег, и ничего он не может с собой поделать. «Напарника бы, а лучше двоих, вместе легче было бы, - думал Виктор, и чувствовал, что дела пошли бы, и, что вообще было бы лучше, почему, он не мог объяснить, просто чувствовал так. Да, вот беда, единственный друг, на которого можно было бы положиться, живёт за три тысячи километров, какой из него напарник. Отец же для этих дел слишком стар, да и не с теми понятиями, а сын мал ещё, дурачок.
Кто из него выйдет, – в который раз задавал себе вопрос отец, - с его образом мыслей, с его странностями, с его реакцией? Ни здравого смыла в нём, ни житейской хитрости, ни даже той юношеской хватки, какой обладали его сверстники-одноклассники в своих «делах», нет и в помине, какое-то сплошное неуменье и ничего не деланье на каждом шагу, - спрашивал себя и не находил ответа.
Прошло почти два часа, как они ехали, храп на заднем сиденье прекратился, и Афанасий Арсентьевич, сладко потягиваясь, и ещё не совсем отойдя от сна, немного ошалело глядел по сторонам. Мимо проплывали привычные картины, он прекрасно знал каждый уголок области, ибо прожил в этих местах почти всю свою жизнь, впрочем, как и его отец, дед и все прадеды, весь их род.
Мысли Афанасия Арсентьевича от пейзажей плавно, как это частенько бывало с ним, перетекли на воспоминания, которые перемешивались с эпизодами теперешней жизни. А жизнь свою он не мог назвать удачной, с какой стороны ни посмотри. И учился Афанасий Арсентьевич немало: окончил вначале электро-механический техникум, а затем и механический институт. В течение всей жизни он обучался на разных курсах: изучал и народное целительство, и массажное дело, и журналистику, получил знания по ремонту телевизоров и радиоприёмников. Сам много интересовался историей, краеведением, прозой и поэзией, и пописывал, но не печатался. Ко всему, что изучал, он относился очень серьёзно, ибо все полученные знания хотел применить и применял в жизни. Он мог сделать по мере надобности и массаж, и посоветовать народные методы лечения заболевшему члену семьи, знакомому или сотруднику, мог сам отремонтировать телевизор и любую бытовую технику. Афанасий Арсентьевич хорошо знал историю страны и края, писал статьи вначале в заводскую, а после, когда перешёл на службу в Гостехнадзор, и далее в Облсовпроф, и в городскую, и в областную газеты. Вот только стихи свои и рассказы всё не решался напечатать, считал их несовершенными, недостойными публикации.
Везде, где бы ни работал Афанасий Арсентьевич, он занимал невысокие должности, проще говоря, был рядовым или почти рядовым исполнителем. Может, от недостатка ума не достиг он серьёзных успехов в карьере или материальном положении? Или, наоборот, ума хватало, а образования было недостаточно по уму его? Эти вопросы постоянно выводили Афанасия Арсентьевича из равновесия, но ни одна чаша весов так и не перетянула другую. Вроде бы и неумным не назовёшь его, и образования больше, чем у других. Вот, к примеру, взять некоторых друзей его, дураки дураками, а своих сыновей в деле держат, а не наоборот. "Везет же дуракам, дуракам счастье", - думал он.
Афанасий Арсентьевич, сколько помнил себя, трудился, то на заводе, то на госслужбах, а в свободное время становился рабом реализации какой-то своей идеи. Но везде и всегда он работал самозабвенно, отдавая работе всё время, тяжко, не думая об отдыхе, и о самом себе, в ущерб здоровью и собственному достоинству. О таких говорят – рабы труда, или трудоголики. С одной стороны, хотелось Афанасию Арсентьевичу, вспоминая свою трудовую жизнь, найти ей оправдание, но с другой, будучи внутренне всегда честным, перед самим собой, понимал, что жил он не мудро, мягко говоря. «В суете какой-то прошла жизнь, - думал он, - в постоянных доказательствах всем и каждому, что ты не тот, кем они тебя считают, или, что твоя работа, это вовсе не то, что они о ней думают. А какая, в сущности, разница, что о тебе или твоей работе кто-то думает? Кто он сам, этот кто-то?» Сколько нервов было потрачено на переживания по этим поводам, сколько сил ушло на борьбу. И, что интересно, чем больше он так боролся, тем более менялся, становясь всё более похожим на тот образ, который на него навешивали, а, спохватившись, долго «чистился» и возвращался обратно к себе любимому. И на это также уходило немало сил и времени, и душа от всего этого как-то утончалась. «Какой-то я от всего и от всех зависимый! Вот и сейчас я полностью завишу от сына, и даже внук, Ванька, ведёт себя так, как будто я и от него завишу, улыбается на каждое моё слово, как будто знает наперёд, что я скажу или сделаю. И это притом, что я всю жизнь боролся с собой, строил себя, а он растёт как сорняк, Господи прости… ».
Мысль о растении, по неведомым законам ассоциаций, привела Афанасия Арсентьевича к предкам. Он вспомнил отца, мать, бабушку и деда, с которым особенно был близок и постоянно общался вплоть до его смерти в 83-м. Дед, Афанасий Никитич, был 1888-го года рождения, и, соответственно старого воспитания и старой закалки человек. И сколько помнил его Афанасий Арсентьевич, не мог вспомнить, чтобы даже тень унижения когда-либо проступала в нём, в его поведении и речи. Дед был сообразительным и смелым человеком, быстро воспринимавшим и тут же перенимавшим всё хорошее, был удивительно ловким и проворным в деле, несмотря на годы.
Он никогда не был партийным, не тяготел ни к чему стадному, и, напротив, часто любил рассказывать, когда это потихоньку уже можно было делать, о старой дореволюционной крестьянской жизни. Вспоминал об их сельской общине, добровольной и не строгой по форме, в которой каждый имел скот и надел земли, который сам обрабатывал, и сам платил налоги, а общими были только луга да рыбные угодья. Вспоминал о взаимопомощи, например, о том, как погорельцам всегда всем миром ставили дом, вспоминал о ремесленных артелях, о сезонных бригадах, с которыми он строил дома, мост, торговал сеном. И при этом дед всегда подчёркивал, что у всего и во всём должен быть хозяин, будь то один человек или группа людей, «без этого ничего не будет быть» говорил он.
Дед был для Афанасия Арсентьевича символом всего цельного, основательного, добротного и всего хорошего. И, вспоминая о нём, он поневоле думал о неприятных, коробивших его чертах в характере и поведении теперешней молодёжи, сверстников сына и внука. Он подмечал их своим внимательным взглядом то тут, то там, этаких добродушных шалопаев, пустодушных артистов и бездумных трепачей, полупьяных да разудалых, беспомощных мечтателей или авантюрных прожигателей жизни. Да, это ещё полбеды, а есть и просто откровенные лодыри, дармоеды и тунеядцы, сидящие на шеях или родителей, или жён, или детей. А такие качества, как беспорядочность и бесхарактерность, неустойчивость и малодушие, небрежность и безответственность, по его мнению, свойственны очень многим представителям современного поколения…
В этот момент машину подбросило на ухабе, и Афанасий Арсентьевич громко икнул.
- Кто-то тебя вспоминает отец!.. – улыбнулся Виктор, крутанув головой.
- Смотри лучше, куда едешь! – ответил Афанасий Арсентьевич.
- Всё, дед, не просто… - вставил Ваня.
- Откуда, ты такой философ выискался?! - не выдержал дед.
Ваня обернулся, и своей широкой улыбкой и ясными смеющимися глазами некоторое время смотрел на деда, словно гася его раздражение. И оно прошло. «Умеет подластиться, сорванец, - подумал Афанасий Арсентьевич.
Ваня ехал молча, он всегда больше молчал, и говорил только по делу, если он считал это делом. А сейчас, глядя на бескрайнее пространство, расстилавшееся перед ним, на бесконечную, бегущую ему навстречу дорогу, он ощущал некий кроющийся в этом смысл, и был занят его осознаванием. Ваня знал, что отличается от своих сверстников, да и от родных, и, если раньше это его пугало, то с каждым годом взросления, а сейчас и с каждым днём, он ощущал внутри некую силу, укреплявшую его всякий раз, как он задумывался о своей инаковости, и как бы говорившую ему: «Это не хорошо и не плохо, это твоё!» Он смотрел и создавал внутри беспредельную пустоту, внутреннее подобие внешней беспредельности, зная по опыту, что это единственный способ выскользнуть из череды внутренних мыслей и образов, и воспринять смысл, а значит и освоить эту беспредельность.
Душа Вани была чиста, девственна и цельна, но он сам этого не осознавал, так как понимание своей инаковости не простиралось в нём до такой степени, это могло быть видно только со стороны внимательному и опытному наблюдателю. Но внутри души он чувствовал некое состояние, которое то появлялось и исчезало, то появлялось вновь и беспокоило своей непонятностью, он чувствовал, что это состояние связанно с чем-то серьёзным, может быть, даже очень серьёзным, но пока не понимал с чем. Пока же это было похоже на зерно, лежащее в готовой почве, но всё ещё не дающее ростка. Ваня смотрел вокруг и чувствовал, что что-то должно произойти в этой беспредельности, что-то должно случиться, что оживит её, сделает её говорящей, или даже поющей. Ответы на все эти вопросы он искал внутри безмолвного пространства своей души.
Знанию всех этих вещей Ваня нигде не учился, оно жило в нём, как он ощущал, всегда, и его удивляло стремление взрослых, казалось бы, умных людей, чтобы что-то понять, непременно действовать, чтобы чего-то достичь, непременно бороться. То есть делать то, что менее всего эффективно, и, потому, лишено смысла. Всё, как он понимал, должно появиться внутри, как зерно, как зародыш, созреть, стать потенциальной силой, и проявиться тогда, когда беспредельность будет к этому готова. И Ваня знал, что возможность такого проявления нужно уметь ждать, ни ум, ни воля здесь ничем помочь не смогут.
- Скажи, Вить, - прервал поиски Ивана Афанасий Арсентьевич, - ты ведь хочешь быть богатым?
- Ну…
- А почему ты им не стал до сих пор?
- Налево пойдешь – богатым помрёшь, направо пойдешь - голову потеряешь…
- Дураком родился - дураком крестился… - пословицей на пословицу начал отвечать Афанасий Арсентьевич.
- Ха, ха, ха, - подал голос Иван, обернувшись к деду.
- Дураком женился - дураком и помрешь, - закончил тот, обращаясь к внуку.
Ваня ничего не ответил на это, он, улыбаясь и не вникая в жизненные перипетии, которые пытался всколыхнуть дед, погрузился в свою душу, и обнаружил там желание сделать так, чтобы и ему, и его родным, и всем-всем было хорошо в этих беспредельных русских просторах…
© Яков Шафран