1.
Утром из города выехала и покатила разбитая «копейка», тарахтя и погромыхивая на каждой выбоине, которыми так богато шоссе. Правда, и по внешнему виду можно было судить о «древности» машины. В ней сидели трое: мужчина помоложе, лет сорока, плотного сложения, с короткой стрижкой, в тёмных очках, за рулём; рядом с ним мальчишка лет пятнадцати, загорелый, вихрастый, внимательным взглядом наблюдающий проплывающие вокруг пригородные пейзажи, и на заднем сиденье щуплый подвижный мужчина шестидесяти лет, с седой бородкой клинышком и в соломенной шляпе.
Того, кто сидел за рулём, звали Виктором, и по сухим строгим чертам лица его была заметна деловитость, боровшаяся в настоящий момент с остатками сна. Мальчик, Ваня, его сын, напротив, был бодр, ясные голубые глаза его и лёгкая улыбка говорили о предвкушении удовольствия от предстоящего путешествия. Мужчина в шляпе, Афанасий Арсентьевич, отец Виктора и, соответственно, Ванин дедушка, небольшими влажными глазами с нескрываемым удовольствием глядел на открывающееся вокруг него, и чему-то удовлетворённо кивал головой. Все они ехали по своим делам в дальний город, за тысячу километров, хоть на какой, да на своей машине, не торопясь, ибо некуда было спешить, и свободно, будучи сами себе и своему движению хозяевами. Виктору нужно было решить дела с партнёром по бизнесу, который, к тому же уже давно звал его к себе в гости отдохнуть, порыбачить, поохотиться, походить по лесу за грибами да ягодами, и попариться всласть в новой баньке. У Афанасия Арсентьевича в том городе была дальняя родня, с которой он не виделся уже лет двадцать, и когда сын сказал, что едет туда да на машине, он решил воспользоваться случаем, благо времени у него свободного было хоть отбавляй. Ну, а у Вани этого времени было – целые каникулы, и страсть к путешествиям у него тоже была, поэтому он упросил отца и мать, и сейчас сидел рядом с отцом и глядел на открывающийся перед ним мир.
Они проезжали мимо знакомых мест. Вот за пригорком появилась белая пригородная церковь с тёмно-зелёнными куполами, рядом с нею кладбище за металлической оградой; обильно цветущая в эту пору черёмуха скрывала памятники и надгробия, лишь кое-где видны были они, напоминая о зиме жизни этой цветущей весной. А вот уже мастерские, обычно громыхающие и лязгающие металлом, и спящие в это воскресное утро. Далее пригороды закончились, и началось поле с перелесками.
Ваня оглянулся на деда и заметил, что тот с печалью глядел в окно машины на уходящий в даль родной город, и что-то чуть-чуть защемило в сердце Вани, совершенно помимо его воли. Отец, не отрываясь, глядел вперёд, крепко сжав пальцами руль. Привычно работал мотор, в открытую форточку бокового окошка залетал свежий утренний ветерок. Ваня сосредоточился на этих ощущениях и, вдруг, почувствовал, как на него что-то снизошло, какая-то невидимая сила. Он не мог дать ей ни объяснения, ни описать точно, что он ощущал в этот момент. Одно он мог сказать, на что бы он сейчас ни глядел, что бы ни возникло в его сознании, во всём ему чётко увиделись две стороны. Вот сухое дерево на обочине, вот мусор, обильно разбросанный на лужайке, вот ещё молодая и красивая женщина, сутулившись и опустив голову, идёт по тропинке – во всём этом и в себе самом он ярко, буквально на какое-то мгновение, увидел взаимодействие этих двух начал. Это ощущение так же быстро исчезло, как и появилось…
Отец, по-прежнему глядя вперёд, крутил баранку руля, по-прежнему глухо работал мотор и в форточку залетал ветерок с ароматами свежего летнего утра. И окрестные пейзажи, и всё встречаемое по дороге больше не вызывали того ощущения, что было несколько мгновений тому назад. «Да, и было ли что вообще, может, просто померещилось?» - подумал Иван и решил разгадку этих своих наблюдений оставить на потом.
- Что головой вертишь? Так и отвернуть недолго, - не улыбаясь, пошутил Виктор, обращаясь к сыну.
- Ничего, Ваня, ничего… Наше везде с нами, – загадочно, как он любил это делать с некоторым эдаким “прищуром”, произнёс Афанасий Арсентьевич.
- Не хочешь вернуться? – спросил Виктор.
- Не, пап, ты чего?
- Да, я так…
Снова наступило молчание, а впереди простиралась бескрайняя холмистая равнина до самого горизонта, от лиловой полосы далеко сзади и слева. А впереди всходило солнце, и по земле полился навстречу машине свет, вот он дошёл до них, осветил всё в машине, ослепил их, тепло обласкал лица, отразился в задних стёклах, побежал от машины дальше к городу. И вот уже всё вокруг проснулось, ожило, и трава по обочинам дороги засветилась ярким бисером утренней росы, обещая хорошую погоду. Высоко летали ласточки, был слышен стрекот кузнечиков и медведок, начался тёплый, уже летний в сию пору в этой полосе день.
Справа пошли поля озимых пшеницы и ржи, а слева, сколько хватал глаз, тянулся луг, разнотравье радовало обилием полевых цветов, а по краю гордо синели луговые красавцы васильки. Но, что это, Ваня видит среди трав огромный камень-валун, как будто сказочный великан сидит на лугу и отдыхает после ратных трудов, солнце блестит на росе, покрывшей его всего, как на стальных доспехах, а рядом лежит шлем – это валун поменьше.
Ваня загляделся на великана и не заметил, как впереди на шоссе показалась машина, стоящая у обочины. Женщина, увидев их, подняла руку, прося остановиться, а мужчина, копошившийся в моторе, разогнулся и так стоял с ключом у капота. Виктор затормозил, вышел и, подойдя к мужчине с ключом, долго о чём-то говорил, заглядывая в мотор.
- Нужно помочь, у них серьёзная поломка, а им нужно ехать – мать при смерти, - сказал он, подойдя к своим, - Так что располагайтесь, - огляделся вокруг, - Да, вон хотя бы под тем деревом, там хорошая тень, через часа два позавтракаем и поедем дальше.
Виктор вернулся к поломанной машине, а Афанасий Арсентьевич с Ваней, захватив с собой провизию и походные сиденья, перебазировались под высокий кряжистый дуб, что рос в окружении лип и каштанов недалеко от дороги и бросал изрядную густую тень, что было немаловажно в это уже по-южному жаркое утро. Бросив сиденья на землю, они уселись, прислонившись к стволу, а продукты сунули подальше в густую траву, ещё влажную от росы.
- Посидим немного и пособираем ветки и хворост для костра, чайку попьём, - сказал дед, снимая башмаки, - Эх, ножки мои, ножки… Снимай, дай ногам отдохнуть, да через них чтобы тело пообщалось с матушкой-землёю, не бойся пока роса, - улыбнулся он, зная как Ваня побаивается холода.
Ваня снял ботинки и, действительно, уже через пару минут почувствовал, как через ступни в тело стала вливаться какая- то сила. Дед много чего знал, и не понаслышке, а любил поговорить со знакомым знахарем, у которого все в роду были такими, много читал, пропадая днями в читальном зале городской библиотеки, что-то всё выписывал из книжек. Он никого не «пользовал», как это делают многие новоиспечённые «целители», которые узнают чуть-чуть, двухдневные курсы окончат, и несутся во всю прыть лечить людей. Нет, дед брал что-то для себя, проверял, и если нравилось и помогало, применял. Бабушка, порой, когда злилась на него, или шутила, крутила пальцем у виска, но претензий к нему не предъявляла, так как, «тьфу-тьфу, не сглазить, на здоровье дед не жаловался.
Ваня задумался и не сразу заметил, что рядом на куст сел пёстрый зяблик. Дед заметил его, сделал движение, зяблик вспорхнул, но не улетел, а начал летать вокруг.
- Гони его, гони прочь! - закричал Афанасий Арсентьевич, и, встав, отломил ветку и стал гоняться за зябликом.
Ваня встал, не понимая зачем, и с улыбкой стал смотреть за действиями деда. Наконец зяблик куда-то улетел, дед сел, недовольно поглядывая на внука.
- Надо было вдвоём его гнать, сделал бы, потом я бы тебе объяснил!
- Зачем, дед?
- Зачем, зачем? Затем… - Ещё злился тот.
- Ну, деда, скажи!..
- Рябая птица – не к добру! Я её вовремя погнал, только села, но всё равно… Да, и ты не помогал. Что-то произойдёт…
- Я в это не верю! – с убеждением юнната ответил Ваня.
- Мг-мг… Не верит он, Фома неверящий… Поглядим, что нам снесёт курочка-ряба вместо золотого яичка.
- Где твоя ряба с золотым яичком? Да, и мышки что-то не видно. Дед, ты чего? – улыбался во весь рот Иван.
- Мы ехали на машине на восходе солнца – вот тебе яичко, и всё так хорошо начиналось – вот тебе золотое! - Подбоченясь и выставив клинышек бородки вперёд, задиристо сказал Афанасий Арсентьевич.
- Дед, не смеши… Опять ты своё, - продолжал улыбаться Ваня.
- Вот увидишь, вот увидишь… Яйцо пестро, востро, костяно, мудрено…
- Дед бил, бабка била, мышка бежала…
- Да, и мышка… - сказал дед, и поглядел на часы.
© Яков Шафран