Ты моя боль в груди. Песок на кафеле моей души. Ты убегаешь. Я потерял все силы, не догнать. Что мне до штор и занавесок, тюли, которые ласкают нежно мне моё лицо. Ведь я бегу, и воздуха так мало. Бегу без крика и вздыхая. Ты тренируешься в закрытии дверей. Я отделён все большим их числом от твоей тени. Она, хоть и не такая, но как ты. Красивая и лёгкая. С рожденья видел я цветы в твоих глазах, которые запрятал в чужом взоре. Но не догнать.
Когда один я с неудачей, сидим, поём и пьём. Всё больше, больше пьём. Её любимые напитки – подороже, мои же деньги – те, что ты забрала. Я пью без всякого желанья и, зажатый в круг простого разговора, не улыбаюсь, морщусь и вздыхаю. А воздуха вокруг мне всё ещё так мало.
Несчастье тает, ему надоело. я слишком скучный, одомашненный мыслитель. Я думаю, и мысли на ладошках кривляются как дети в зеркалах. Я ставлю мысль посредственную между любым хотя бы капельку понятным оправданьем. За мягкие дорожки я судим и должен проложить их ещё много. Мне красной полосой придётся разделить весь мир на первую, вторую половинки. И полоса уткнётся в рот с огромными блестящими губами, которому я должен миллионы слов. Теперь пора бросать их на съеденье. Я, отдирая слабые ручонки, не плачу, не смеюсь, не улыбаюсь. И слух не хочет больше знать, что мне кричит очередной ребёнок.
Тут слишком мало слов, в мешке, осталось. Мне борода из ваты не идёт. Я жадно закрываю дверь на ключ и жду, когда все эти а и б помрут. Их трупик я, засовывая в печь, рассматриваю почти вовсе беспристрастно. Мне умереть от скуки не даёт тепло их жжёных тел, от скуки – лучшее лекарство.
Сегодня я пью с одиночеством, немного. Мы пьём не весело, и не увидеть здесь у нас улыбок. Мы выпиваем среди пепла в липкий дождь. И капли слёз прощения за жертв нам в бокалы попадают, растворяясь.
- Ты любишь их душить?
- Мне страшно видеть их живыми.
О, где же моя муза? Где мои слова? И крик впитался снова в пепел, дав побеги точек, запятых.