«Спасибо тем, кто молился за нас, - сказал он. – Это помогает. После того, что мы прошли там, в Ливане, я знаю это наверняка». Во время тяжелых боев в деревне Айта-Шаеб, продолжавшихся два дня, Миша Скрицкий был вынужден взять на себя командование взводом и эвакуировал тяжелораненого под непрекращающимся обстрелом, не дожидаясь темноты. Только благодаря этому Вадика Гобермана удалось спасти.
***
Когда началась война, они находились в Хевроне: до окончания службы оставался всего месяц. В их батальоне были парни с севера, чьи близкие сидели в убежищах, спасаясь от ракетных обстрелов. Парни рвались в бой, но приказа все не было. 890 десантный батальон перебросили на север только 23 июля. В ночь на 24-е они перешли границу.
В ночь на первое августа десантники получили приказ выбить боевиков Хизбаллы из деревни Айта-Шайб. На то, чтобы пройти полтора километра, ушло несколько часов: передвигались медленно, чтобы себя не обнаружить. Зашли в деревню под утро, и сразу завязался бой. Группа, в которой были Миша и Вадик, захватила один из домов и начала отстреливаться. В первые же десять минут погиб доброволец из США Майкл Левин, прибывший в Израиль с началом войны, а командир роты получил ранение в голову. Миша бросил гранату в окно, из которого стреляли, подозвал на помощь гранатометчика, и они начали метать туда одну гранату за другой. На какое-то время стрельба стихла. К Мише подошел замкомроты, заменивший раненого в бою командира, попросил показать, откуда стреляли. Миша повернулся в его сторону, и тут же услышал свист снайперской пули, пролетевшей мимо головы. Так он уцелел в том бою впервые.
Бой продолжался до вечера. С наступлением темноты прибыли вертолеты и вывезли в Израиль 60 раненых и одного погибшего.
К утру десантники получили приказ продвигаться вглубь села и заняли большой дом, куда зашла вся рота. Миша получил приказ захватить соседний дом – тот был лучше, окна не такие большие. Он взял с собой группу из одних «стариков» (эфиоп, трое русских и трое уроженцев страны). Десантники закрепились на втором этаже, но в какой-то момент боевики начали пробивать дом противотанковыми ракетами: и это укрытие оказалась не слишком надежным, но выйти наружу – означало понести большие потери. Здание стояло на главной улице и хорошо простреливалось изо всех ближайших домов, где засели снайперы.
Десантники решили поменять этаж. Миша начал спускаться с гранатометчиком вниз по лестнице, приказав двоим парням прикрывать их сверху. В этот момент раздалась автоматная очередь, и гранатометчику перебило осколком нос. Передавая Мише гранаты одной рукой, второй он зажимал рану, из которой хлестала кровь. Миша забросил две гранаты в окно дома, из которого стреляли, а одну – взорвал у двери, чтобы перекрыть боевикам выход из здания.
Вадик, занимавший позицию в одной из комнат второго этажа, заметил под окном двух боевиков с противотанковой ракетой, выстрелил, а через минуту снова стал с оружием к окну, ожидая, когда боевики придут за трупами, и в этот момент в него попала пуля (вторая с начала боя за деревню: от первой его спас бронежилет). На сей раз Вадика ранили серьезно: пуля пробила легкое и задела позвоночник. Он уже не видел, как боевики пришли забирать трупы и были сражены очередью, которую выпустил по ним Миша. Миша и сам едва бы не убит в той перестрелке: две пули угодили в бронежилет, одна в затвор автомата, четвертая пробила дырку в ремне, на котором он висел. Когда его отбросило назад, и в лицо брызнули осколки горячего железа, он подумал, что ранен. Проверил, вроде, целый, и снова занял прежнюю позицию у окна, где ранили Вадика. Боевики пытались зайти в дом снизу, Миша бросал гранаты вниз, отгоняя их от входа и рискуя обрушить дом. Другого выхода у него не было: если бы противнику удалось проникнуть в здание, они закидали бы гранатами второй этаж, где засели десантники.
В это время Вадик уже находился в безопасном месте, и санитар пытался остановить ему кровь. Входное отверстие было маленьким – туда было достаточно засунуть два пальца и просто держать. А вот на выходе пуля вырвала кусок ткани размером с большое яблоко (позже Миша подобрал его и, протаскав в нагрудном кармане до следующего утра, передал раввину уже в Израиле: у десантников такое правило – они не оставляют на месте боя ничего – даже окровавленных обрывков формы). Санитар заткнул рану в спине Вадика отколотым от стены камнем, предварительно обмотав его стерильным бинтом.
От большой потери крови Вадик терял сознание. Спасти его мог только врач, а он находился в соседнем здании. Пройти эти 20 метров под непрекращающимся огнем было все равно что пробежать по минному полю. Миша скомандовал двум бойцам прикрывать с балкона доктора и сопровождающих его десантников, которые пробирались к ним из соседнего дома. Через 15 минут врач был уже возле Вадика и сразу приступил к операции, чтобы стабилизировать положение раненого. Он потерял слишком много крови – до вечера ждать нельзя, а вывозить под огнем рискованно: могут погибнуть другие. Миша решил: будем вывозить. Вышли на связь, запросили помощь. К приходу танка Миша уже стоял на выходе, а позади него - шестеро «стариков» из его призыва с носилками. «Старики» сами вызвались принять участие в этой опасной операции, не доверив ее новичкам.
Задача была не из простых: надо было каким-то образом еще просунуть носилки с раненым в небольшое круглое отверстие БТР «пума», расположенное наверху – и все это в условиях непрекращающейся стрельбы со всех сторон. К счастью, эвакуация прошла успешно – никто не погиб. Только у Вадика в спешке сломали три ребра, чего он почувствовать уже не мог, поскольку находился без сознания.
Десантники вернулись в дом и продолжили бой, а «пуму» на границе встретил вертолет, который доставил Вадика в больницу «Рамбам». Вместе с раненым в Израиль были доставлены обрывки его окровавленной формы, срезанные доктором во время операции, ботинки, бронежилет и оружие. Как я уже сказала выше: десантники ничего не оставляют на месте боя.
В том бою, растянувшемся на два дня, было убито более четырех десятков боевиков. Для Хизбаллы это было ощутимый удар, а для израильтян – серьезное продвижение по фронту.
Когда десантников вывезли в перерыве между боями на двое суток в Израиль, они тут же поехали в «Рамбам» навестить Вадика. Это случилось через неделю после его ранения. Парни зашли во главе с командиром в больничную палату, предварительно натянув на голову береты, и это было очень сильное зрелище. Вадик, едва пришедший в себя после ранения, не мог сдержать слез: он боялся получить известие о том, что все его товарищи погибли в том бою, а они стояли перед ним на расстоянии вытянутой руки целые и невредимые.
***
Для Миши война закончилась через месяц после объявления о прекращении огня. Еще в течение нескольких недель он совершал рейды на ливанской территории, рискуя напороться на мину или получить случайную пулю от сумасшедшего фанатика. Миша покинул Ливан в числе последних и только тогда смог сказать себе: слава богу, все, конец. Он вышел из боев целым и невредимым, если не считать проблемы со слухом из-за постоянной стрельбы. Тогда Миша еще не знал, что через год получит воинскую награду за рискованную и опасную операцию по спасению тяжелораненого.
Возвращаясь мысленно к тому бою, где был ранен Вадик, Миша снова и снова задавался вопросом: можно ли было всего этого избежать? - и всякий раз отвечал себе, что комната, где ранило Вадика, была очень важна для группы в стратегическом плане: из ее окон можно было вести прямой огонь против боевиков, засевших в доме напротив. Кроме того, если бы Вадик не занял эту позицию, боевики могли залезть в окно и забросать десантников гранатами.
О будущем Миша не думал. На этом этапе он хотел забыть страшные картины войны и просто плыть по течению – куда вынесет. Может быть, пойдет пока учиться на курсы бармена, а там видно будет.
Вадик, в отличие от Миши, хотел продолжить армейскую карьеру, но боялся, что обратно его не возьмут из-за низкого профиля, полученного после тяжелого ранения. Едва выписавшись из больницы, он приступил к тренировкам. В прошлом – сильный каратист, на сей раз он еще увлекся кикбоксингом и бегом.
Вернувшись к мирной жизни, оба испытали большое разочарование, осознав, что никому в Израиле нет никакого дела до тех, кто воевал в Ливане, кто сложил там голову. Люди жили своей обычной жизнью, сидели в кафе, ходили на дискотеки, жили своими мелкими заботами. Десантникам казалось теперь, что самые чистые отношения могут быть только на войне – и все самое светлое и настоящее осталось там, несмотря на кровь и грязь. Они пытались сохранить это в себе и цеплялись друг за друга, как утопающие, чтобы не быть снесенными грязным мутным потоком неизвестно куда.
***
Теперь отмотаем ленту событий назад и попытаемся понять, как Миша шел к своему решению, которое поставило на карту его жизнь и жизнь других десантников ради спасения одного раненого.
Миша мечтал о морских коммандос с момента прибытия в Израиль. И это было не простое мальчишество. Он с одиннадцати лет воспитывался на рассказах деда, участвовашего во второй мировой. Все мужчины в его семье были воинами. И не только мужчины: бабушка тоже воевала и закончила войну аж в самой Японии. Добавим к сему дядю-полковника и кузена – боевого офицера-десантника, прошедшего Чечню. Миша просто не видел для себя иного пути. А после того, как во время теракта в «Дольфи» погибли его друзья, желание попасть в десант только усилилось.
Миша призвался в 2003-м, сумел пройти отбор в морские коммандос, где из 400 претендентов оставляли всего 20. Через неделю пришел неожиданный отказ. Никто не объяснял причин. Это его решительно не устраивало. Он снова прошел отбор – на сей раз в другое спецподразделение, и снова оказался в числе 15 счастливчиков, которые оказались лучшими из двухсот. И снова через неделю пришел отказ. Его словно преследовал злой рок. Эту свою обиду на армию Миша не может забыть до сих пор. Забегая вперед скажу, что после окончания войны ему не раз предлагали остаться в армии, но он говорит себе «слишком поздно» и отвечал решительным отказом.
А тогда, в 2003-м, он пошел в обычный десант. В его отделении из 18 человек «русские» составляли ровно половину, остальные – уроженцы страны и репатрианты из Эфиопии. Сабры научили «русских» и «эфиопов» игре в «шеш-беш», а «русские», в свою очередь, научили тех резаться в «дурака». Никакого деления на «наших» и не «наших» у них в десанте не было: когда постоянно участвуешь в боевых операциях (а они прошли Шхем, Дженин, Бейт-Лехем, Кабатию, Хеврон), каждый парень из твоего отделения становится для тебя братом. Иначе не выжить.
Когда друзья на гражданке спрашивали Мишу: «Что ты чувствуешь во время боя?», он отвечал односложно: «Ничего. Когда я иду в бой, я забываю обо всем, кроме своих ребят, которые дышат в спину. И чувствую адреналин в крови». Позже Вадик скажет мне о Мише: «Если посмотреть на него со стороны – обычный парень, ничего особенного. Но в бою он другой: превращается в кусок металла, сметающий все на своем пути. У него внутри столько силы! При этом не строит из себя строгого командира, никогда не запрет своего солдата на базе на выходные за какую-нибудь провинность, скорее, прикроет его перед вышестоящим начальством. Наше отделение называли в батальоне самым трудным: никто с нами не мог совладать. Могли устроить драку в столовой, взбунтоваться на базе против какого-нибудь сволочного офицера. Но во время операции мы всегда были как один кулак. И все это знали. После второй ливанской командир батальона сказал, что за последние пять лет мы были самыми «безбашенными» на базе, но самыми профессиональным в боевых условиях за последние десять лет».
***
Когда я увидела их в «Азриэли», то в первую минуту даже не поверила, что это именно те парни, десантники, один из которых получил награду, а второй, можно сказать, вернулся с того света. Мне они представлялись совсем иными. Более суровыми, что ли. Со взглядом, который бывает только у тех, кто побывал на войне и кому приходилось убивать. Как им удалось самосохраниться и продолжать жить так, будто ничего этого не было? И возможно ли такое вообще?
Я спрашиваю, испытывали ли они ненависть к противнику? Оба отвечают сразу, без малейшего колебания: нет.
- Мы не убийцы, мы солдаты, - добавляет Миша. – Боевики для нас просто противники. Солдаты против солдат (кстати, они прекрасно экипированы, только, в отличие от нас, не такие профессионалы). Так получилось, они воюют за свое, мы за свое. Во время боя ситуация предельно простая: или ты его убьешь, или он убьет твоих товарищей и тебя. Это война, и она не оставляет выбора.
- Это очень непросто – застрелить человека на расстоянии десяти шагов, когда ты видишь его лицо, - произносит Вадик. – Тот, кто испытывает от подобного удовольствие – просто больной человек, и ему нужен психиатр. Миша правильно сказал, что у нас не было выбора.
Я спрашиваю, как повлияла на них вторая ливанская, что изменила в них.
- У нас и до Ливана было множество боевых операций, где приходилось стрелять и видеть трупы убитых. Но там, на войне, все совсем по-другому. Ты словно находишься внутри фильма с самым напряженным сюжетом, какой себе только можешь представить, - говорит Миша, а Вадик добавляет, - но в отличие от фильма, там есть картины, которых не увидишь в кино. Я бы хотел о них забыть, чтобы это не мешало мне жить, но это непросто.
- Понимаете, когда у тебя на глазах убивают товарища, когда ракета пролетает в метре над твоей головой, а две снайперские пули ударяют в бронежилет, ты уже не можешь остаться тем, кем был до войны, ты перестаешь чего-либо бояться и относишься к жизни гораздо проще, не строя грандиозных планов, - продолжает Миша. – После выхода из Ливана мне долгое время снились сны, где убивают моих друзей, которые на самом деле живы, и я просыпался с жутким ощущением. Когда я поехал «гулять» по миру - побывал в Ирландии, Бразилии, потом слетал в Украину - страшные картины стали постепенно вытесняться из моего подсознания.
- Война, при всей ее жестокости, очищает человека от всего мелочного, ненужного, - говорит Вадик, - где бы я еще мог проверить в такой степени, что у меня есть друзья, которым я могу доверить свою жизнь? Если у меня будет сын, я бы хотел, чтобы он пошел в десант. Там все настоящее, никакой фальши, - добавляет он.
- Вадик после ранения все время говорил мне: «спасибо, спасибо», а я ему: «Дурак, это тебе спасибо, что выжил. Я бы себе никогда не простил, если бы тебя убило», - вспоминает вдруг Миша.
- Миша, а как все-таки ты решился на такую рискованную операцию, где могли положить всех? – спрашиваю я его.
- Это трудно объяснить на самом деле, можно только почувствовать, но все же попытаюсь, - отвечает Миша. – Во-первых, я его командир и несу за него ответственность. Во-вторых, мы с Вадиком с первого дня в армии вместе, столько всего прошли - он для меня как брат. И если есть одна тысячная вероятности, что брата можно спасти, ты будешь его спасать! У нас были в тот день и другие раненые, но они могли ждать до ночи. А Вадик ждать не мог – он потерял слишком много крови и просто не дотянул бы до темноты.
- Мы вернулись с войны, посмотрели на все другими глазами, и нам вдруг открылась бессмысленность происходящего, - продолжает Миша с нескрываемой горечью. - Все ищут противника внутри, убивают друг друга в дорожных авариях, на дискотеках, в уличных драках, совершенно забывая о том, что у нас есть столько противников вне Израиля, и мы должны быть сейчас едины, как никогда.
- Если бы тех, кто ищет врагов внутри страны послать хотя бы на день туда, где вы побывали, может быть, и у них открылось бы иное видение ситуации, - замечаю я.
- Поверьте, им хватило бы и пяти минут, - произносит Миша. – Про пять минут боя можно рассказывать целый год. Сейчас, когда СМИ начали более детально говорить об этом, израильтяне начинают понимать, что происходило в Ливане на самом деле. Война закончилась, но мы должны помнить тех, кто с нее не вернулся и помогать их близким всем, чем только можно. Это делает нас людьми.