Частное сыскное бюро Юстас повесть-фантазия времен перестройки

От автора

Предвидя вполне резонный вопрос относительно «фантазии», хочу сразу же пояснить: повесть была написана во времена, когда пресловутая перестройка только-только начиналась, когда появились первые кооперативы, но никаких частных сыскных бюро не было и в помине; они появились год или два спустя, во всяком случае, в Ленинграде. Кстати, первый такой кооператив был назван схожим именем – «Алекс»… Так что сюжет повести – чистейшая авторская фантазия, которая, впрочем, впоследствии стала реальностью. Сегодня подобных агентств великое множество, о них даже сериалы снимают на телевидении.

Опять вывеску раздолбали. Ну, поганцы… Ершов осторожно тронул длинный, узкий стеклянный осколок, похожий на лезвие навахи; он вывалился из трещины и упал на асфальт. Следом за ним обрушились и остальные обломки вывески, отвратительно скрежеща и лязгая. Ершов нагнулся и поднял довольно увесистую ржавую гайку.
Ясно. В прошлый раз тоже была гайка. Какое трогательное постоянство… Этак и разоришься на вывесках. Может, металлическую заказать? Чтоб уяснили, паразиты: это надолго.
Кто же этот шалун с гайками в кармане? Придурковатьй акселерат, для которого верх остроумия – на ночь глядя развести костер в лифте, или некий поборник социальной справедливости, втихаря шкодящий «кооператорам-миллионщикам»?
Ершов подбросил гайку на ладони и сунул ее в карман куртки – на память. Он набрал шифр на электронном замке, открыл дверь. Отключил сигнализацию. Малость подумав, полез в чуланчик, достал совок и веник. Вышел на улицу и аккуратно собрал осколки разбитой вывески. За его немудреной работой с большим удовольствием наблюдал старичок с кривоногой таксой. Как мало надо человеку для счастья, подумал Ершов, сбрасывая в урну стеклянное крошево.
Некрашеное деревянное основание вывески смотрелось как-то потерянно, сиротливо, словно книга с оторванным переплетом. Ершов принес мелок и написал, аккуратно выводя буквы: КООПЕРАТИВНОЕ БЮРО «ЮСТАС». Ну и ладушки. Нехай. Все ж таки веселее. Конечно, ночью какой-нибудь сукин сын украсит вывеску заборным фольклором – уж больно соблазн велик. Переживем.
Кооператив назывался «Юстас». Юлиан Семенов со своими агентурными кличками тут не при чем. Название возникло из двух имен – Юрия Ершова и Стаса Мирончика, основателей кооперативного бюро частного сыска.
Ершову осточертела мелочевка в угрозыске, его мутило от бесконечной рутинной писанины. А Мирончика элегантно «ушли» из ОБХСС, когда тот случайно вышел на собственное начальство, с потрохами купленное южными товарищами из рыночной мафии. Ершов стал директором «Юстаса», Мирончик – главбухом. Впрочем, оба они прежде всего были оперативниками, и дела сугубо кооперативные волновали их постольку-поскольку. Бумажки в порядке, формальности соблюдены – и ладно.
– Привет, сыщик,– сказал Мирончик, возникая из-за спины.
– Здорово, разбойник,– проворчал Ершов.– С добрым тебя утречком.
– Вижу, вижу… Чем на этот раз? – поинтересовался Стас, кивая на ободранную вывеску.
– Как всегда. Гайка эм-двадцать.
– Эм-двадцать? Это существенная деталь. Узнай марку стали, и можешь брать злоумышленника голыми руками.
– Я рад, что у тебя с утра хорошее настроение,– проникновенно сказал Ершов.
– Есть немножко,– признался Стае.– Анюту вчера зачислили.
– Твой ребенок – умница. Поцелуй в щечку будущего журналиста.
– Сам и поцелуешь. Закончим грешные наши дела – и к нам. Отметить положено.
– Ноу проблем… Слушай, Стас, а что это за чудик звонил тебе вчера вечером? Как-то я сразу не вник.
– Давай все-таки зайдем в контору. А то народ подумает, что мы пикетируем кооператив, и из чувства солидарности начнет бить окна.
– Гайками?
– Именно. Типа эм-двадцать. Здешние аборигены других размеров не признают.
Они зашли в комнатушку, где приходилось протискиваться между тремя обшарпанными конторскими столами. Воздух здесь был спертый, попахивало крысами. Ершов открыл форточку.
– У нас не офис, а какая-то зачуханная контора по заготовке рогов и копыт,– проворчал он.
– Зиц-председателя Ершова потянуло на роскошь,– заметил Мирончик, устраиваясь на продавленном диванчике.– Панели из красного дерева, японская кондишка, никелированные светильники, телефакс в уголочке… Не стены красят человеков, дорогой Юра, говорю тебе как главбух.
– Кондишка – не роскошь, потому как наши крысы воздух не озонируют. Перед клиентами неловко.
– Давай заведем киску. Делов-то…
– Да эти бегемоты ее просто затопчут! – засмеялся Ершов и заметил:– Что-то мы нынче болтливы. Наверное, к дождю.
Мирончик выщелкнул из пачки «беломорину», закурил и сказал:
– Ты интересовался чудиком… Парень в звании старлея. Уволен из органов. Начальству крепко не понравился митинг милиционеров. Помнишь, был такой на Марсовом поле. Бунтари вскорости сочли за благо покаяться, а этот ни в какую. Ну, его и смайнали за борт.
– Когда ты ему назначил рандеву?
– В девять.
– Без двух,– заметил Ершов, покосившись на часы.– Ладно, поглядим.
– Если паренек ершистый и к тому же не дурак…
– Поглядим.
Вяло затренькал телефон – черная уродина времен первого спутника. Ершов поднял трубку.
– Это бюро «Юстас»? – Женский голос. Такие интонации хорошо знакомы диспетчерам «скорой».
– Что случилось?
– Вы разыскиваете пропавших?
– В принципе, да. А кто пропал-то?
– Можно сказать, член семьи. Афганка.
– Что-то я, извините… Кто она, эта афганка? Родственница или знакомая?
– Да сука она, сука!..
– В каком смысле – сука?
Малость одуревший Ершов отставил трубку от уха и посмотрел на Стаса. Тот тихо умирал, дергаясь на диванчике. А в трубке надрывалась хозяйка пропавшей суки, костеря Ершова за. идиотские шуточки в столь драматичный момент, и от души желая кооперативу скорейшего краха. Потом голос затих и послышались короткие гудки.
– У меня башка афганцами забита, а она со своей арганкой,– пробормотал Ершов.– С ходу и не врубишься…
– Есть предложение,– сказал Мироичик, вытирая слезы.– Давай наберем шустрых ребят, и пусть они разыскивают этих афганок и пуделей. Озолотимся ведь! Вон на телевидении каждый вечер объявляют: пропала собака, кошечка убежала. Граждане буквально на ветер деньги швыряют!
– Трепло…
В этот момент приоткрылась дверь и на пороге появился молодой человек в клетчатой рубашке и видавших виды джинсах. Подделка под «монтану», с ходу определил Ершов. Молодому человеку было лет тридцать, а может, и меньше – сбивала с толку широкая залысина спереди.
Пришелец помедлил на пороге, критически оглядывая офис, будто слегка сомневался, туда ли он попал.
– Я могу видеть товарища Ершова? – спросил он, глядя на Мирончика.
– Присаживайтесь,– сказал Ершов.
– Чашкин,– представился молодой человек и почему-то смутился.– Петр Егорович… Вот, хочу посвататься к вам на работу…
– Посвататься? Ну что ж, хорошие женихи нам нужны. А как вы, Петр Егорович, вышли на нас?
– Я живу тут рядом. Да и в газетах про вас читал.
– Понятно .В сыщики, значит, потянуло?
– Я люблю живое дело,– пояснил Чашкин.
Мирончик поперхнулся дымом и закашлялся. Включил вентилятор, развернув его в сторону форточки.
– В угрозыске работали? – спросил Ершов.
– Нет, участковым. Как раз в этом районе.
– Петр Егорович,– встрял Стас,– допустим, ваше бывшее начальство стали мучить угрызения совести и оно решило снова призвать вас под их знамена. Пошли бы?
– Конечно. Я этого и добивался. Дело не в вакансии – несправедливости не терплю. А со мной поступили несправедливо. Разумеется, пошел бы. Чтобьг тут же подать заявление об уходе по собственному желанию.
– А что, жест эффектный,– сказал Ершов.
– Да ну, какой жест… Надоело брюхо отращивать, просиживая за сводками и отчетами. А оперативная работа мне не светит. Если уж раньше не мог пробить, то после бунта – и думать забудь.
– Трезво мыслит товарищ,– заметил Стас.
– Пожалуй,– согласился Ершов.

***

Из телевизионного сюжета

В кадре небольшой офис: не слишком шикарный, но опрятный. На стене календарь с кошками, от него панорама по помещению. За столами изображают напряженную работу сотрудники бюро частного сыска «Юстас» (съемка со спины).
Ведущий (за кадром): Мы сознательно не показываем в лицо оперативних работников этого кооперативного сыскного бюро. Такова уж специфика их работы. Мы не называем и фамилий этих людей, потому что излишняя реклама может им только повредить… Итак, чем же занимается бюро «Юстас»? Этот вопрос я адресую директору.
Камера сзади-сбоку наезжает на директора бюро, Юрия Николаевича Ершова. Тот говорит:
– Наши оперативники решают проблемы, до которых у милиции, как говорится, руки не доходят. Разыскиваем пропавших детей, охраняем любого, кто нуждается в охране, ну и так далее… В наших услугах заинтересованы очень многие.
Ведущий. У вас большой штат?
Ершов. Скажем так: достаточный для выполнения задач, которые нам приходится решать.
Ведущий. Обращаются ли к вам за помощью кооператоры?
Ершов. Очень часто. Их замучил рэкет, и мы нашли кое-какие методы борьбы с этими бандитами.
Ведущий. Вам разрешено использовать оружие?
Ершов. У нас нет оружия. Хотя в некоторых случаях оно бы очень даже не помешало.
Ведущий. Какие у вас отношения с милицией?
Ершов. Вполне деловые. Мы передаем ей преступников, которых загоняем в угол.
Ведущий. Что значит «загоняем в угол»?
Ершов. Это когда нам удается собрать прямые улики, от которых не отвертишься.
Ведущий. Похоже на взаимоотношения Шерлока Холмса со Скотланд-Ярдом…
Ершов. Ну, не совсем так. Если помните, у Холмса с инспектором Лейстером отношения были довольно напряженные.

***
– Давайте не будем терять времени, а сразу возьмем быка за рога,– сказал Ершов,– Садитесь за этот стол, Петр Егорович, и отвечайте на звонки. Вам могут звонить или заказчики, или наши оперативники. Первым обещайте дать ответ в шестнадцать ноль-ноль, а если позвонит оперативник, нажмите вот эти две кнопки, чтобы записать на магнитофон.
– Расшифровывать надо?
– Есть кому. В три часа пополудни приходит симпатичная девушка Варвара, надевает наушники и со страшной скоростью переводит фонограмму в машинописный текст.
Чашкин слушал и кивал, скучнея с каждой секундой. Он был разочарован.
– Похоже, вам нужен мальчик на телефоне. На пару с девушкой Варварой… Если вы называете это оперативной работой…
– Что вы все о работе да о работе,– сказал Мирончик.– Пойдем, Егорыч, прогуляемся. Я знаю тут одно местечко, где угощают отличным кофе.
Стас его обработает, подумал Ершов. Он мастер на такие штуки. Если человек пришелся ему по душе…
Звонок.
– Помогите, пропала моя дочурка, вторые сутки дома не ночует. Катюша... Дочка-лапушка…
– Вы с ней поссорились?
– Позавчера поговорила с ней, возможно, чересчур резко – и она ушла. Катя такая впечатлительная… Если бы я знала… Вы ее сможете найти?
– Не беспокойтесь, найдем. Принесите нам ее фотографии, желательно, недавние. Сколько ей лет?
– Пятнадцать. Понимаете, такой сложный возраст…
– Любой возраст сложный – у каждого свои проблемы. Постарайтесь поскорее приехать к нам. Вы должны рассказать все как можно подробнее.
– Простите, а вы дорого берете за такие услуги?
– Об этом мы поговорим при встрече. Я не знаю, что для вас дорого…
Так, еще одно дельце. Кому поручить? Вроде бы некому. Все сыщики загружены до предела. Видимо, самому придется искать эту дочку-лапушку.
Для Ершова такие дела были не в диковинку. Этим летом он разыскал уже двух подростков. Причины, были банальные, и розыск не занял много времени. Одному из них осточертели родители-алкаши, он почел за благо скрыться в котельной, где его понял и пригрел кочегар с университетским дипломом философа. В «Юстас» позвонила соседка по коммуналке. Ершов проделал эту операцию бесплатно, узнав о нищенской пенсии женщины. Он отыгрался на родителях девочки, сбежавшей из позолоченной клетки. «Она у нас как сыр в масле каталась,– рассказывала мамаша.– Вот тебе французские сапожки за двести пятьдесят рэ, вот канадская дубленка за тысячу, ходи на музыку по десятке за урок. Но и ты, будь добра, жить по правилам. Сказано: не делай этого – значит, не делай; не дружи с этим – значит, не дружи. Родителям виднее, что хорошо, а что плохо». В общем, шаг влево, шаг вправо… Девчонка затесалась в компанию токсикоманов. И не по душевной испорченности, а просто от желания разрушить приторный образ пай-девочки сунула голову в полиэтиленовый пакет с солидной порцией клея «Момент». Вовремя вышиб он дверь на том чердаке. Девочку успели откачать.
Идя по набережной Мойки, Ершов прикидывал, по какой из двух версий начинать работать. Мама Кати оказалась до странности слабо информированной в делах своей дочки-лапушки. Подружки? Были, но ни с кем она долго не водилась. То одна промелькнет, то другая. Она не очень общительна, в компании ее не тянуло. Запрещала? А как же не запрещать? Знаете, что они там вытворяют, в компаниях-то?.. Для нынешних детишек нравственность – пустой звук, с пеленок грамотные в этих самых вопросах… Мальчики? Нет уж, еще в четвертом классе отбила у нее охоту думать о мальчиках. Разве это мальчики? Коблы нахальные, прости господи… Ну как же, были у нее интересы, что ж она, не живой человек? Вязать любила, я ее научила. Связала себе шарф, полосатый такой – красное с белым, кофточку модную. Не до конца, правда, я сама довязывала. Нравилось? Ну раз сидит человек и вяжет, значит, нравится. А еще теннисом увлеклась. Это интеллигентный спорт, я не запрещала. У нас тут корт недалеко. С кем играла? Ну-у… с кем играла… Я знаю? Да, одну вспомнила, кажется, Надей зовут. Несколько раз заходила за Катей. Она чуть постарше. Фамилия? Не знаю, она ее но фамилии не называла. Где живет? Помню, однажды она сказала, что из окна ее прихожей корт как на ладошке, потому она и решила попробывать себя в теннисе.
Миловидная девчушка на фотографии. Пойдет в десятый класс. Пятнадцать лет. Хорошие глаза, добрые. Но что-то в них… Некая жизнь, скрытая от других, даже от матери. Может быть, от нее – в первую очередь.
Второй мир, ее собственный. Надежно защищенный. Туда не сунешься с этими осточертевшими «можно» или «нельзя». Посторонним вход воспрещен. А не посторонним?..
На том и основывалась вторая версия Ершова. Первая предусматривала вариант попроще, без особой психологической подоплеки. Так сказать, фантазия по первому кругу. Коллизия весьма распространенная, стереотипная даже. Однако чутье подсказывало Ершову: надо копать поглубже. И он решил начать со второй версии.
Невдалеке от Храповицкого моста пришлось продираться сквозь плотную толпу, которая бурлила, гомонила и кисло попахивала скверным пивом. Здесь, в подвале, была пивнушка, местными алкашами любовно прозванная «гадючником». Гомонящая толпа состояла из плохо выбритых личностей с внешностью люмпенов и строителей в заляпанных известкой куртках – рядом ремонтировался дом; тут же сновали неряшливые женщины в изрядном подпитии, такие буднично тоскливые на этом вымученном пивном празднике.
Ершов вспомнил прошлогоднюю поездку в Гамбург, вспомнил пивные ресторанчики, по-домашнему уютные, с кельнершами-хозяюшками, с тихой музыкой и тонким запахом светло-золотистого пива в высоких кружках с фирменной эмблемой. Он посмотрел на темный зев вонючего подвала, на раздавленные окурки и грязные пивные потеки на асфальте, на скучно матерящихся женщин… Российская тоска. За что нам такая гнусь? Неужто лучшего не заслужили? Что, рылом не вышли?..
Ершов обошел дом с трех сторон, а дольше ходу не было – к четвертой стене вплотную примыкал высокий дощатый забор, по верхнему торцу обитый колючей проволокой. Коварное изобретение: вздумаешь перелезть, обдерешься до безобразия. Ершов обнаружил дырку от выпавшего сучка и заглянул в нее. За забором был корт. Отойдя подальше от забора, он заметил и верхний край проволочной сетки, ограждавшей площадку.
Именно в этом шестиэтажном доме живет Катина подружка. Откуда еще увидишь корт как на ладони? Теперь остался пустячок: найти ее квартиру. Не зная фамилии, между прочим. Прочесать все шесть этажей? Не метод. Нужна оригинальная идея.
Ершов поглядел внимательно на забор и пришел к выводу, что не может он, красавец этакий, не иметь лаза, проделанного мальчишками. И точно – в самом углу двора, скрытый зарослями одичавшей сирени и шиповника, обнаружился пролом.
Со стороны корта грязно-желтая глухая стена дома смотрелась неряшливо, прямо-таки вгоняла в тоску: с облупившейся штукатуркой, в бурых пятнах и ржавых потеках. Однако таилось в ней нечто, заставившее Ершова удовлетворенно хмыкнуть и, беспечно посвистывая, направиться к дому. На уровне пятого и шестого этажа на корт смотрели два узких окна, похожих на бойницы, бог весть когда вырубленные в толстенной стене.
В квартиру на пятом этаже его не впустили. Суетливая бабуля – слегка подшофе – держала дверь на цепочке и категорически отказывалась ознакомиться с удостоверением; она довольно связно пересказала ему статью Конституции о неприкосновенности жилища и заметила, что нынче любой бандит может выдать себя за милиционера, тюкнуть по башке и ограбить юзартиру, о чем даже по телевизору предупреждали. Ершов готов был поклясться, что юридически подкованная старушка варила на кухне самогонку: предательский сквознячок выносил на площадку едва ощутимый, но характерный запах сивухи. Бабуля, конечно, бяка, но я-то в стукачи не нанимался, подумал Ершов, поднимаясь на шестой этаж.
Подружка Надя как раз собиралась куда-то упорхнуть,– она, тихонько чертыхаясь и подергивая дверь, запирала замок, а когда с ним справилась, нос к носу столкнулась с Ершовым. Тот мысленно похвалил себя за расторопность и сказал нудным, официальным тоном:
– Здравствуйте, Надя. Извините, вам придется задержаться на некоторое время.
Девушка глянула на удостоверение и в полном недоумении пожала плечами.
– А что случилось?
– Мы можем поговорить где-нибудь во дворе, если хотите,– предложил Ершов.– А то на лестнице как-то неуютно.
Они спускались молча, и только перед выходом Ершов, как бы вскользь, поинтересовался:
– На теннис собрались?
– Ну… А вы откуда знаете?
– Трудно не догадаться – из сумки ракетка торчит.
– А-а… – Она не чувствовала за собой никаких грехов, ничего криминального, но против воли поднимался в ней неприятно сковывающий холодок тревожной неизвестности.
Они сели на колоду от спиленного поблизости тополя. Ершов спросил:
– Уж не с Катей ли вы собрались… слушай, давай на «ты», а то разговор какой-то кислый получается… Так вот, не с Катей ли Малышевой собралась ты потренироваться?
– Нет, я сама. Есть такой вид тенниса – сквош называется. Можно играть как бы сама с собой…
– С партнершей ведь интереснее.
– Когда как…
– Когда ты в последний раз играла с Катей?
Она с легкой подозрительностью посмотрела на Ершова.
– Дня три назад.
– Где она сейчас?
– А я знаю?..
– Вы же подружки.
Надя пожала плечами и стала чересчур старательно поправлять ремешок на сумке.
– Конспирация – штука полезная, но не всегда,– сказал Ершов.
Надя молчала. Лицо у нее было индифферентное.
– Ума не приложу,что ты имеешь против Кати?
– С чего вы взяли?
– С чего? Девчонка в беде, а ты разыгрываешь из себя юную партизанку из плохого фильма.
– Она здорова и счастлива, можете за нее не беспокоиться. Это дома она была в беде.
– Как парнишку-то звать? – спросил Ершов как бы между прочим.
– Миша… – И спохватилась: – Какой парнишка вас интересует?
– Да этот, этот самый… Его родители в отпуске. Уехали отдыхать. Правильно?
– Ну…
– Через некоторое время они вернутся. Куда денется Катя?
– Чего-нибудь придумают…
– Ага. Миша возьмет палатку напрокат и станет жить под окнами любимой девушки.
– Скажете… – засмеялась Надя.
– Ладно. А через две недели надо идти в школу. Или она решила в десятый класс не ходить?
– Куда ей деваться? Школу-то надо закончить.
– На том и закончится ваша великая конспирация,– заключил Ершов.– И с превеликим скандалом, попомни мое слово. А взрывная волна от этого скандала ударит и по Кате, и по Мише, и по тебе. Последствия будут самые гнусные, можешь не сомневаться. От сегодняшнего счастья останется только горький привкус, ничего больше.
– Ну и что вы предлагаете? Плюнуть на все?
– Зачем же плевать? Просто я думаю, невелика радость – переть напролом из-за двух счастливых дней. Представь себе: человек убегает из тюрьмы ради того, чтобы насладиться свободой, хотя отлично знает: не сегодня-завтра его обязательно поймают и добавят срок. Так стоит ли игра свеч?
– Чем-то старческим попахивает от вашей мудрости,– сказала Надя,– Сиди в дерьме и не чирикай, потому как можно начирикать на свою голову.
– Я вижу, мы уже дочирикались,– сказал Ершов, вставая с колоды.– Еще самую малость, и умненькое яичко станет учить глупую курицу… Так вот, моя старческая мудрость состоит в том, чтобы вернуть твою подружку безутешной, но весьма агрессивной мамочке, и сделать это с наименьшими потерями для Кати. Я берусь это сделать – но только сегодня. Завтра будет поздно.
Почему завтра будет поздно, Ершов уточнять не стал. Некоторые вещи полезно не уточнять…
Надя подумала, подумала, недоверчиво поглядела на Ершова и с явной неохотой назвала адрес.
– Только не говорите, что вы со мной встречались. Ладно?
– А разве мы с тобой встречались? Да я тебя и в глаза не видел,– проникновенно произнес он.
***
Чашкин был на посту, хотя шел уже седьмой час. Приятно удивленный Ершов поинтересовался:
– Чего засиделся, Егорыч?
Чашкин отодвинул «Огонек» с наполовину разгаданным кроссвордом и сказал:
– Я думал, вы все-таки зайдете. Узнать, как день прошел и вообще…
– Ну и как он прошел?
– Вот.– Чашкин протянул несколько листиков пергамина с машинописным текстом.
Ершов терпеть не мог эту тонкую полупрозрачную бумагу, но разжиться другой пока не удавалось. «Вы что, с луны свалились? Это же дефицит!» – говорили в канцелярских магазинах с таким видом, будто речь шла не об отечественной бумаге стандартного 4-го формата, а об исландской сельди в винном соусе, которая, как известно, встречается только в редких праздничных наборах.
– Станислав Сергеевич оставил вам записку,– сказал Чашкин.
«Юра! Ежели сыскные хлопоты не отбили у тебя память, в 19.00 ты с Мариной придешь поздравить будущую журналистку. Захвати пару видеокассет – потешь ребенка! Стас».
– Заказчики звонили? – спросил Ершов.
– Звонили. Двое. А один пришел без звонка. Станислав Сергеевич принял его заказ – я записал в журнале.
– Кто сей клиент?
– Один кудрявый молдаванин. Кстати, здорово похож на Будулая из телефильма. Я сначала подумал – цыган. Привез яблоки. Говорит: отборный шафран. Собирался торговать на Андреевском рынке, а к нему подступили перекупщики, мол, продай партию оптом и сматывайся. Он поинтересовался, сколько дадите за полтонны? Ему отвечают: полтыщи получишь чистыми, без всяких хлопот. Молдаванин говорит: я человек не очень образованный, но и не дурак, чтобы такие замечательные яблоки продавать по рублю за кило. Перекупщики ему: лучше иметь пятьсот рублей в кармане, чем лежать в морге с картонной бирочкой на холодной ноге. Молдаванин смекнул, что дело пахнет керосином, и решил схитрить – изобразил покорность и согласился завтра утром передать товар. А сам в милицию, мол, грабят, братцы, среди бела дня бандиты, за грудки хватают. Ну а в отделении его послали подальше – некогда нам вникать в ваши торгашеские проблемы, от своих голова пухнет. Правда, все-таки сделали доброе дело – подсказали наш адресок.
– Слушай, Петя, ты часом не артист? – улыбнулся Ершов.
– Нет, а что?
– Очень складно рассказываешь. И даже в лицах… Между прочим, ты говорил о каких-то звонках. По какой такой надобности звонили?
– А-а… – махнул рукой Чашкин.– Дурью маются… Один юморист допытывался, нельзя ли заказать наемного убийцу, чтобы укокошить своего начальника? Я вежливо ответил, что такие заказы принимает «коза ностра» по четвергам, с трех до пяти после полудня, звонить в Палермо. Еще одна молодая женщина на полном серьезе хотела нанять агента – приглядеть за мужем, который где-то шастает по вечерам.
– Неужели и ей ты отказал?
– Пришлось. Сказал, что последнего филера пришлось уволить еще в семнадцатом году. По моральным соображениям.
– Молодец,– похвалил Ершов.– Держись на том же уровне.
Он посмотрел на часы. Полседьмого. Позвонить жене, просмотреть расшифровку фонограмм – и к Стасу.

Фонограмма №286 от 16.08

– На связи «третий». Надо полагать, в «Юстасе» новенький? Что-то голос незнакомый… Добро, выберу время, познакомимся… А теперь – к делу.
Вчерашний вечер прошел спокойно. До восьми был дома, потом часа на два отлучался, но с радиотелефоном. За это время звонили трое, в том числе "шестой» – по частному вопросу. Ночью – спокойно. Я предупредил Коноплева, чтобы немедленно дал знать, если позвонит вымогатель, не ожидая утра. Предупредил также, чтобы ни под каким видом никого постороннего в дом не впускал. Надо поговорить – спустись вниз, позвони по телефону… Вообще-то его уговаривать не пришлось, он был здорово напуган, так что вряд ли рискнул бы открыть дверь даже ближайшему родственнику…
Минутку, прикурить надо…
Большого труда стоило убедить Коноплева не держать Олю дома. Пусть всё будет как обычно, иначе вымогатель поймет, что приняты меры предосторожности, ляжет на дно, и дело затянется надолго. А потом пройдет какое-то время, страхи родителей улягутся, бдительность притупится, он вынырнет и исполнит свою угрозу. Как ни крути, такой вариант не исключен. Короче, утром девочку выпустили погулять во дворе,– там площадка с избушками, качелями и прочим стандартным набором.
Мать по моей просьбе осталась дома. Договорились так: если будет интересующий меня звонок, она положит на перила балкона красный коврик. Тогда я свяжусь с ней по радиотелефону и буду действовать по обстановке.
Обзор у меня был хороший. Я поставил свой «жигуленок» около гаражей, там еще пара «Москвичей» стояла. Наблюдал из машины, никому глаз не мозоля. Девочка играла с подружками, потом на минутку сбегала домой и снова прибежала на площадку. В 10.32 на балконе появился коврик. Вымогатель поинтересовался: приготовлены ли деньги? Да, приготовлены. Ровно пять тысяч? Да. Очень хорошо, ждите звонка. Потом он стал допытываться, не обращалась ли Коноплева в милицию? Она ответила так, как мы договорились: дочь ей дороже пяти тысяч. Вымогатель похвалил ее за благоразумие и заметил, дескать, обращаться в милицию бесполезно уже хотя бы потому, что у него там свои люди – не пройдет и десяти минут, как он об этом узнает. Тогда уж пусть пеняет на себя: Олю выкрадут, увезут в одно укромное местечко и… Пусть сама сообразит, что с ней сделают.
Этот сукин сын довел Коноплеву до такого панического состояния, что она умоляла меня согласиться на требования вымогателя. Мол, деньги – бумага, пусть подавятся ими и оставят в покое девочку. Пришлось объяснить ей, что вымогатели так просто не отступаются; сперва возьмут пять тысяч, затем потребуют десять, а в конце концов и вовсе по миру пустят. До тех пор, пока они не попадут за решетку, покоя не будет, на этот счет не стоит питать иллюзий. Как мог, успокоил.
В 11.20 на площадке появился лохматый парень в «варенке». Па шее болталась дорогая японская камера – то ли «Кэнон», то ли «Никон». Лохматый посидел на лавочке, разглядывая детишек, потом подошел к Оле, о чем-то с ней поговорил, чиркнул в блокнотике и сделал несколько снимков. Ну, я его тоже взял своим телевиком – в фас и профиль.
Сразу же после съемки парень бодрым шагом двинул со двора. Я довел его до светло-зеленых «жигулей» (номер записал), в которые тот сел и уехал. В машине он был один.
Связался с ГАИ, назвал номер «пятерки» и узнал, что машина принадлежит ассистенту режиссера с «Ленфильма» (фамилия у меня записана). Быстро вернулся к Оле, расспросил о бородатом дяде. Оказывается, ассистент предложил ей сняться в кино, записал адрес и сфотографировал. Называл ли он картину, которая будет сниматься? Нет, ответила она.
Позвонил на «Ленфильм». Там подтвердили: действительно, есть такой ассистент на фильме «Ночные черти», занимается подбором исполнителей на детские роли.
Думаю, к нашему делу он отношения не имеет, хотя чем ночные черти не шутят… Буду иметь его в виду.
На 15.00 новостей не прибавилось. Наблюдение прекращаю. Вызвал Коноплеву, она забрала девочку домой. Еще раз предупредил: позвонит вымогатель – немедленно пусть свяжется со мной, и чтобы никакой самодеятельности, даже в мелочах.
Некоторые соображения. Возникает вопрос, почему вымогатель, узнав о приготовленных деньгах, не оговорил способ их передачи? Клиент ведь созрел, самое время пускать его в ощип. Что мешает? Мне кажется, ему хотелось окончательно убедиться в искренности Коноплевой. Точнее, не в искренности, а в покорности. Участвует в игре милиция или нет? А как проверить? Разве что издали понаблюдать за Олей. Ага, выпустили на улицу – прекрасно, милиция наверняка посоветовала бы держать ее взаперти, глаз не спуская. Как еще проверить?..

***
– Юрий Николаевич, а кто такие Коноплевы, и в чем смысл шантажа?– спросил Чашкин.– В донесении «третьего» об этом говорится как-то смутно…
– Коноплев – директор универмага,– пояснил Ершов, делая пометки на полях расшифровки.– Но нашим данным, очень порядочный человек. Не ухмыляйся, в жизни всякое бывает… На днях пришел он домой, а в почтовом ящике записка, вложенная в конверт. Содержание примерно следующее: немедленно готовь, директор, пять тысяч рублей, чтобы по первому сигналу передать их посыльному нашей группы, в противном случае тебе придется навсегда распрощаться со своей любимой дочуркой; тем же закончится и твоя попытка заявить в милицию – мы не знаем пощады. Коноплев хорошенько подумал и решил все-таки запросить помощь, но не в милиции – зачем искушать судьбу? – а у нас. Он рассудил так: кто их знает, этих мерзавцев, возможно, в милиции есть у них осведомители, что не так уж невозможно по нынешним временам.
– А не опасно посылать одного человека на такое дело? – засомневался Чашкин.
– Ну, Дима Самарский – парень надежный! – улыбнулся Ершов.– Если не просит подмоги, значит, справляется. Собственно, пока его задача – защита девочки и наблюдение. Надо будет, подключимся.
– Восьмой час,– напомнил Чашкин, постучав по циферблату.
– Ах, черт! – спохватился Ершов.– Меня же Стас измордует…

***
Шел восьмой час вечера. До семи он был в полной готовности, ожидая звонка. Чутье подсказывало: должен быть звонок, ситуация созрела. С минуты на минуту. Но минуты шли, а новостей никаких. В восьмом часу он решил расслабиться. Нечего без нужды грызть удила. Придет время, тогда и будем действовать, решил Самарский.
Он пошарил в холодильнике и с привычным вздохом посетовал на скудность холостяцких запасов. Пара бывших диетических яиц, окостеневший кусочек сыра, немного масла, луковица и сомнительный с виду помидор. Не густо, но если проявить некоторую фантазию и не очень-то крутить носом, можно соорудить вполне сносный ужин. Так подумал и тут же приступил к делу Дмитрий Алексеевич Самарский – оперативная кличка «третий».
Он пришел в «Юстас» в тяжкую для себя пору, когда на него разом обрушилось множество напастей, больших и маленьких. Интересная пошла жизнь: куда ни кинь всюду клин, сплошная непруха. Подрабатывал каскадером на киностудии, считался первым кандидатом на штатника в группу знаменитого Малянова, но на одном из дублей спижонил – решил проделать трюк без страховочной лонжи (она, видите ли, ограничивала возможности) и… улегся на больничную койку с переломом руки и ключицы. На третий день Малянов навестил его в палате, принес пакет апельсинов, пожелал скорейшего выздоровления, а на прощанье дружески посоветовал не подходить к киностудии ближе, чем на пушечный выстрел, ибо сознательный нарушитель главного каскадерского постулата «не навреди себе, любимому» не имеет права заниматься этой благородной деятельностью. Вскорости он остался и без жены, которая подала на развод, заявив, что ей не хочется раньше времени попасть в дурдом, живя с муженьком-смертником, обреченным не сегодня-завтра свернуть себе шею на каком-то дурацком трюке; ей бы чего-нибудь попроще, без очень уж острых ощущений.
«Юстас» оказался удачной попыткой перебить дурную карту. Напасти перестали сыпаться на его голову. Жизнь потихоньку наладилась, прежние огорчения потеряли остроту и уже не ранили самолюбия. Не удалась карьера каскадера? Так тебе этого каскадерства и сейчас по уши хватает – в настоящем деле, а не ради щекотания нервов почтеннейшей публике, думал Самарский. Жена ушла? Ну и прекрасно, пусть уходит, коли душа просит чего-нибудь попроще! О разных мелких напастях ему и думать не хотелось, мелочи они и есть мелочи.
Самарский поджарил лук, добавил в сковороду натертого сыра и помидор, потом вбил туда яйца, которые, к счастью, не успели испортиться в холодильнике.
– Пицца по-самарски! – торжественно объявил он, ставя сковороду на стол.– Кушай, Дима, наедай морду…
На маленьком экране портативной «Электроники» шел сюжет, от которого сжималось сердце: в Летнем саду снимали статуи, укладывали их на. землю и накрывали матрасами на случай взрыва авиабомбы. Это ж надо: четверть тонны тротила таилось под землей, а над ним люди гуляли, любуясь благородным мрамором в тени вековых кленов и лип. Почти полвека гуляли над ржавеющей бомбой. Раз двадцать я прошел над ней, прикинул Самарский. А может, и больше. Еще сопливым пацаном первый раз протопал по этой аллее, вцепившись в мамкину руку…
Телефонный звонок прервал его сентиментальные воспоминания.
– Дмитрий Алексеевич? – Ага, это Коноплев.
– Добрый вечер. Есть новости?
– Уж не знаю, насколько он добрый… Только что позвонил какой-то человек, выдал себя за участкового,– я просто убежден, что никакой он не участковый!.. Так вот, этот человек стал задавать нелепые вопросы, совершенно сбил меня с толку…
– Анатолий Михайлович, постарайтесь как можно точнее передать ваш разговор,– попросил Самарский.– Это очень важно.
– Ну, он поздоровался, назвался нашим участковым… Сказал, что ему стало известно о вымогательстве денег, об угрозах. Я спросил, откуда это ему известно? Он напустил туману, дескать, слухами земля полнится, а хороший участковый должен иметь тонкий слух – все в таком роде.
– Как по-вашему, он понял, что вы ему не верите?
– Вряд ли. Я подумал, что не стоит вслух выражать свои сомнения.
– Толково. Ну и…
– Тогда он спросил, не заявлял ли я об этом в милицию? Говорю: нет, поскольку мне никто не угрожал. А слухи – Бог с ними, мало ли о чем вещает «сарафанное радио» на дворовых скамейках…
– Как это воспринял самозванец?
– Представьте себе, похвалил. Сказал, что в нынешних условиях роста преступности милиция и так перегружена, незачем отвлекать ее непроверенными слухами. Завтра в первой половине дня он придет, чтобы уточнить кое-какие детали и решить, надо ли беспокоить органы. Я согласился.
– Что ж,– сказал Самарский,– завтра будет развязка. Вымогатели убедились: клиент в милицию не обращался, опасаться нечего… Теперь слушайте меня внимательно. Завтра на работу не ходите, будьте дома. Олю ни в коем случае на улицу не выпускайте. Дверь – на замок. Утром я приду. Скажу: «третий» – тогда открывайте. Ни о чем не беспокойтесь, все будет хорошо.
– Вы уверены, что справитесь с этими бандитами?
– Я уверен, что завтра они уже будут наслаждаться неповторимым ароматом тюремной баланды. Фирма гарантирует.
Ну вот и развязка. Финал игры с невидимым противником, говоря «высоким штилем». Кажется, с его стороны ляпов не было. Есть шанс нанести последний точный удар.
Унялась дрожь охотничьего азарта. Ожидание, волнение – все растаяло, сменилось холодным спокойствием. Мяч поставлен на одиннадцатиметровую отметку, ему надо разбежаться и пробить пенальти на последних секундах матча.
Самарский не спеша доел свою остывшую «пиццу», тщательно вымыл сковороду. Смахнул крошки со стола. Закурил. IIотом позвонил в угрозыск.

***
Солнце уже встало, но здесь, в начале Большого проспекта, оно угадывалось лишь по освещенным верхушкам старых тополей и розовым перьям облаков высоко в небе. Проспект просыпался неохотно, не торопясь выплескивать на улицы людские толпы. Жидкая толпа неподвижных, угрюмых со сна людей на остановке, женщина в малиновом лыжном костюме, бредущая вдоль газона со старым эрделем на поводке, полупустой троллейбус, переползающий трамвайную линию с металлическим кряхтеньем,– вот и все пока признаки жизни на Большом.
Зато у Андреевского рынка было куда веселее. Подходили и разгружались машины, энергичные люди, не тратя времени на трепотню и перекуры, споро таскали машки, ящики, перевязанные коробки. Стас Мирончик прошел вдоль аркады рынка и свернул в переулок, где скромно притулилась к рынку небольшая гостиница – из тех, которые почему-то называются Домом колхозника. Он поднялся на второй этаж и остановился, разглядывая номера на дверях.
В застывшем воздухе угадывался букет плацкартного вагона спустя несколько часов после отправления: запахи фруктов, вареных яиц, лука, несвежих носков и дешевого дезодоранта из общего туалета. Так уныло пахнет дорожная неустроенность.
В глубине коридора открылась дверь, из номера вышел и замер в нерешительности высокий щуплый молдаванин с вислыми усами, в красном жилете. На Стаса он смотрел с некоторым подозрением, сбитый с толку его темными очками.
– Вижу, Ион Чуря меня не узнает,– сказал Стас, снимая очки.– Как спалось? Как дела?
Чуря облегченно заулыбался.
– Дела мои в ваших руках. Не сумеете помочь, дела будут совсем скверные. Придется отдать яблоки и уехать отсюда поскорее. Собак дразнить – без штанов останешься, как у нас говорят.
– У меня есть настроение оставить без штанов этих базарных жуликов,– сказал Стас.– Очень хочется мне их огорчить.
– Трудно,– покачал головой Чуря.– Двое их.
– Их, конечно, не двое. Думаю, побольше. Эти двое только «шестерки», забойщики. Ну да ничего, мы ребята хваткие – не заробеем.
– Они еще раз приходили, я уже спать собрался. Давай, говорят, заберем товар прямо сейчас. Так и быть, дадим тебе по рубль двадцать за кило. Но я сказал, что завтра придет мой товарищ, мы с ним посоветуемся, тогда и поговорим. Один решать не буду – обманете, знаю я вас. Правильно я ответил?
– Точно по сценарию,– похвалил Мирончик.– Когда они грозились нагрянуть?
– В семь утра. Сказали, будем ждать у камеры хранения.
Стас ободряюще улыбнулся Иону Чуре и надел темные очки.

***
У камера хранения к ним подошли двое, довольно крепкие ребята, лет по двадцати пяти. Ужасно деловитые, как и положено «шестеркам».
– Это они,– шепнул молдаванин за спиной Стаса.
– Вижу. Еще раз прошу: держитесь с ними нагло, вызывающе, ни на какие условия не соглашайтесь. Я работаю первым номером.
Не сможет он по-наглому, подумал Стае. Не то воспитание. Видимо, не приходилось иметь дела с такой шпаной.
– Отойдем,папаша,– начисто игнорируя Мирончика, сказал хмырь в замызганной курточке с доморощенным трилистником «адидаса».
– Говори при мне,– ровным голосом сказал Стас.– Папаша не против.
– Не против,– подтвердил Чуря.
– Кто такой? – поинтересовался у него второй, розовощекий здоровячок в кожаной кепочке. И опять-таки, на Стаса – ноль внимания.
– Тебе как, подробно рассказать биографию или можно в общих чертах? – спросил Стас.
– В гробу я видал и тебя, и твою биографию,– проворчал здоровячок, и снова к Чуре:– Так что, пошли товар грузить? Машина ждет.
– Нет моего согласия! – неожиданно вскинулся молдаванин.– Очень хитрым хочешь быть? Рубль двадцать – не деньги. Надо мной в Бендерах не то что люди – кошки смеяться будут!
– Сколько ж тебе отвалить? – спросил хмырь, прищурившись.– Чтоб кошки не смеялись…
– Три рубля! – отрезал Чуря.– Вот так!
– Во дает!..– охнул хмырь.– Ты что, папаша, охренел?
Стас, вплотную подошел к хмырю и тихо произнес:
– Еще раз оскорбишь моего друга – пересядешь в инвалидную коляску. И будешь кататься не на рынок, а в аптеку. Я понятно говорю?
– Это ты папашу обработал? – спросил здоровячок, наконец-то заметив Стаса.
– Моя работа,– охотно сознался тот.– Ничего сработано, верно? Накрылись вам яблочки одним местом. А почему? Да потому что жадность фраеров сгубила.
– Думают, дурака нашли! – расхрабрился молдаванин.– Думают, я испугаюсь и задаром отдам свой шафран. Три рубля! Такое мое слово.
– С тобой потом разберемся,– сказал здоровячок.– Ишь, раздухарился… А ты, парень, напрасно хвост пистолетом задираешь. В чужой огород рыло совать нехорошо, некрасиво. За такие штуки недолго и перышко в бок схлопотать.
– У меня прямо-таки руки зудят начистить вам хари,– проникновенно произнес Стас.– Но я еще успею отвести душу. А пока, «шестерки», хорошенько запомните и передайте своему хозяину: на Андреевском рынке работает моя команда. Хлопцы серьезные, шуток не любят. Свернуть шею таким недоноскам, как вы, что два пальца обмочить. Намек поняли?
– Слушай,Серега,– возник хмырь,– мужик нам лапшу на уши вешает. Какая команда? На Андреевском чисто, я тебе говорю! Вкручивает, падла, туфту гонит.
– Вижу, намеки не доходят,– спокойно констатировал Стас.– Ладно. Мое дело предупредить. Пойдем, Ион. Бери свои шафран и торгуй. Никакая зараза к тебе не сунется, это я обещаю.
Они направились к камере хранения, а «шестерки» остались на месте, о чем-то тихо переговариваясь. Вид их выражал явную нерешительность. Лезть на рожон было рискованно,– поди знай, чем дело обернется! – но не хотелось расставаться с богатой кормушкой, вот так запросто дарить ее неизвестно кому… Мирончик понимал, дебют остался за ним, он выиграл время. Может, полчаса, а может, и чуть больше. Какая-никакая, а фора, и воспользоваться ею надо с толком.
Пока молдаванин стоял в очереди за своими ящиками, Стас вышел на улицу и с настенного телефона-автомата (хорошо, приметил заранее) позвонил Чашкину.
– Петр Егорыч, я «второй». Бросай все и прожогом – на Аидреевский рынок! Меня найдешь у входа, меж двух павильонов.

***
Ершову пришлось торчать в офисе. У него, конечно, были дела, но не настолько срочные, чтобы оставлять без дежурного связной телефон. Клиенты – ладно, перебились бы денек-другой, но минимум трое оперативников вышли на финиш, им могла потребоваться связь с «Юстасом». Делать нечего, придется подменить Чашкина (с сегодняшнего дня он стал «седьмым»), который сейчас работает со Стасом, получает боевое крещение.
И как это чинушам удается не спятить, изо дня в день просиживая за канцелярскими столами? Сдохнуть же можно от скуки. Будто бежал, бежал – весь в хлопотах, в вечном цейтноте, а тебя сзади хвать за штаны! Постой, приятель, умерь свой пыл, переведи дыхание, успокойся, отдохни, отрешись от суеты, войди в полусонное состояние…
Может, еще раз попытаться уговорить симпатичную девушку Варвару послать к чертям ее зачуханную контору и перейти в штат «Юстаса», чтобы сидеть у телефона, принимать донесения и заказы, беседовать с клиентами и печатать на машинке. Вполне дамское занятие. Да и звучит неплохо: диспетчер частного сыскного бюро. С окладом три сотни в месяц. Чем не дело? Надо поговорить с ней всерьез.
Ершов открыл сейф, достал вчерашние расшифровки фонограмм. У «шестого» новостей никаких, притаился в засаде и выжидает. Занудное у Ряпушкина задание, дай ему, Боже, терпения и хладнокровия. У «пятого» тоже без сенсаций. Кеша Терехов сидит в «меченой» квартире, караулит гостя – хорька паршивого, повадившегося в курятник, если под курятником подразумевать новостройки Гавани. Пусть ему повезет, и «хорек» соблазнится коварной приманкой.
«Четвертый» – Вася Краско, гордость наша. У него дела повеселее. Есть реальный шанс накрыть угонщиков. Но это уже дела сегодняшние. Ершов перемотал пленку и прослушал последнюю запись. Не донесение – радиодетектив.
Эта история началась несколько дней тому назад. В Петроградском районе стали утонять иномарки, по одной за ночь. («ниссан-турбо» угнали днем, от магазина «Океан» на Сенной). Розыск не дал никаких результатов: посты ГАИ не зафиксировали их на выездах из города, на АЗС они не заправлялись, постовыми на улицах не замечены. Машины угонялись и словно сквозь землю проваливались. Владелец восьмой угнанной машины, «опель-рекорд», разочаровавшись в гаишниках, запросил помощи у «Юстаса». За дело взялся Василий Краско, электронщик по образованию, бывший раллист – не считая других его спортивных увлечений. Краско решил взять угонщиков с помощью электронной ловушки. Знакомые кооператоры срочно изготовили для него десяток миниатюрных радиомаяков и портативный приемник, работающий на их частоте. Ловушка действовала элементарно просто: включая эажигание, угонщик тем самым включал радиомаяк, который подавал прерывистые сигналы, а приемник пеленговал их, как при «охоте на лис». Отключался маячок только тумблером, хорошо спрятанным под передним сиденьем. Владельцы «опелей», «мерседесов», «фиатов» и «тойот» охотно пошли на эксперимент. Вчера в 4.20 заработал маяк на машине штурмана ролкера Судакова: из-под окон его квартиры увели трехдверный серо-голубой «форд-скорпио», купленный в Гамбурге за десять тысяч марок в результате многолетней жесточайшей экономии валютных крох и отказа от всех заморских соблазнов.
Через пять минут Краско уже выводил из гаража свой «Москвич» с форсированным движком от «хонды». С этого момента началась погоня – пока вслепую.

Фонограмма №292 от 20.08

– На связи «четвертый». Звоню по радиотелефону с пустыря в районе Гранитной улицы. Время – 10.40. «Форд-скорпио» с работающим маяком я поймал на улице Чапаева, перед мостом Свободы. В машине было трое – пассажиры сидели сзади, разглядеть их не удалось, а водителя запомнил хорошо: это парень лет тридцати, длинные темные волосы, усы, как у Боярского, лицо узкое, щеки впалые. Топорообразное какое-то лицо. По всему видать, водитель опытный – все повороты и обгоны выполнял четко, с профессиональным шиком. Водителя я разглядел у поворота на Боткинскую, когда делал обгон. Тут я оторвался и, чтобы не мельтешить перед глазами, пошел параллельном курсом – по Арсенальной набережной. «Форд» двигался по улице Комсомола и Кондратьевскому проспекту. Потом стал забирать к Неве, вышел к Среднеохтинскому, где я его засек во второй раз. Держась сзади, довел до двора у мебельного магазина и остановился, когда по маяку определил момент выключения зажигания. Вошел во двор, осторожненько пробрался в самую глубину, где в глухом закоулке, у заколоченного двухэтажного флигеля увидел угнанный «форд». Он был пустой. Я отошел в кусты и минут двадцать ждал угонщиков, но они не появлялись.
В 5.20 я вернулся к своей машине и стал обдумывать ситуацию. Куда подевался водитель и оба пассажира? Видимо, зашли в один из восьми подъездов, которые я взял на заметку, исследуя двор. Или кто-то из них тут живет, или зашли к знакомому. Что из этого следует? Ровным счетом ничего, если не знать, с какой целью угнан «форд-скорпио»: перекрасить, перебить номера на кузове и движке и продать, или разобрать на запчасти и опять-таки сбыть по хорошей цене.
Отмечаю машинально: во двор завернул мебельный фургон. Рановато – магазин начнет работать часа через четыре, не раньше.
Хорошо, возьмем первый вариант. В том закутке можно переставить номера, это еще куда ни шло, но затевать перекраску – занятие идиотское, учитывая риск. Это делается в гараже, вдали от посторонних глаз. Разборка – тем более. А гаража-то здесь и нет, ни одного гаража во дворе. И ничего похожего на гараж, скажем, сарайчика, слепленного из всякой ржавой дряни. Так что оба варианта отпадают.
Ага, думаю, здесь просто промежуточный пункт. Уже светло; если хозяин заявил об угоне, запросто можно нарваться на гаишника. Надо подождать до следующей ночи и перегнать «форд» куда-нибудь на окраину, в укромное местечко, куда никакая собака нос не сунет.
Кстати, на то может быть еще одна веская причина, подумал я. Чтобы проверить догадку, позвонил Судакову. Тот уже рвал и метал, обнаружив пропажу. Я его утешил как мог и поинтересовался, сколько бензина было в баке? Судаков ответил: километров на десять-двенадцать, утром как раз на заправку собирался.
Пока я разговаривал, со двора выкатил мебельный фургон и свернул в сторону Красногвардейской площади. Странно. Пришел, ушел, а магазин еще закрыт… Может, шофер тут живет и заезжал позавтракать?
Я посоветовал штурману сделать официальное заявление об угоне, чтобы в нужный момент заручиться помощью милиции. А то ведь позвоню – и слушать не станут.
Вдруг обращаю внимание: молчит маячок в том месте, где остановилась машина! Я поводил антенной. Мама родная, маяк-то движется, убегает в даль светлую! Но ведь «форд» не выезжал со двора, а второго выхода здесь нет. Или не углядел?
Только решил наведаться во двор, чертовщину рассеять, меня словно поленом по башке огрели – фургон! Вот зачем он с утра пораньше приходил сюда. Дал по газам – и вдогонку. Догнал фургон на Дальневосточном проспекте. Приемник показал: маяк рядом. Я вспомнил, что около флигеля, где стоял «форд», были навалены длинные доски от разобранного пола. По доскам и закатили его в фургон. Это не проблема для трех здоровых мужиков. Вот стервецы!..
Не доезжая до Веселого поселка, фургон свернул налево и покатил вдоль серых скучных домишек, заборов, начатых и заброшенных строителями коробок из силикатного кирпича. Более унылые места трудно представить. Наконец фургон остановился около добротного, хотя с виду и запущенного гаража. Из кабины вышел шофер, а вместе с ним тот самый водила с топорообразным лицом. Они распахнули створки фургона, выпустили пассажиров «форда» – теперь я их сумел разглядеть. Тут тоже нашлись длинные доски (думаю, не случайно): толстый подтовариик, явно со стройки. Компания в два счета закатила краденую машину в гараж, после чего на дверь был навешен солидный замок хитрой конструкции, команда впорхнула в фургон и тотчас отбыла в обратном направлении.
У меня был выбор: двинуть следом и проследить за угонщиками или остаться на месте. Я выбрал последнее. Подумал, никуда эти орлы не денутся, поскольку на них можно выйти через подельника из Лентрансагентства (номер фургона я отметил у себя), а в гараже могут произойти пренеприятные события,– придут умельцы с хорошим набором инструментов и разделают «форд-скорпио» как бог черепаху.
Укрытие у меня было идеальное, метрах в пятидесяти от гаража, с хорошим обзором. Все подходы просматриваются, врасплох никто не застукает. Я просидел полчаса, час – никого. Конечно, проще всего было вызвать милицию, взломать замок и вызволить украденную машину, а тем временем разыскать фургон, побеседовать по душам с шофером и с его наводки взять угонщиков. Вроде бы все замечательно: я выполнил задание, хозяин «форда» вполне доволен, да и милиции подарок – палец о палец не стукнувши, записали раскрытие угона в свой актив. Но ведь есть шанс прищучить и специалистов по разборке, то есть накрыть всю шайку. Глупо не воспользоваться этим шансом. Любое дело надо доводить до конца, по-другому работать не приучен.
Принял решение ввести в курс дела милицию, попросил быть поблизости и ждать сигнала. Эти касатики уговаривать себя не заставили, приняли план послушно, с плохо скрытой радостью. Еще бы не радоваться…
А мне ждать. Уж не знаю, сколько. Черт возьми, так торопился, что куска хлеба не прихватил. Жрать хочется – сил нет…

***
Дима Самарский сидел в зале ожидания Финляндского фокзала, в самом углу, напротив автоматических камер хранения. Со стороны поглядеть – типичный бомж в старых джинсах, вылинявшей курточке, к тому ие небритый и от этого особенно неухоженный какой-то, замордованный. Сидит себе задрипанный бомж на жесткой эмпээсовской скамье, время коротает в тягучей полудреме, поглядывает на людей с усталым равнодушием. И не углядишь со стороны, что этот бедолага ни на секунду не выпускает из виду камеру под номером 16.
Незадолго до полудня Коноплев по телефону получил инструкцию: завернуть деньги в газету, положить сверток в непрозрачный полиэтиленовый пакет, отвезти его на Финляндский вокзал и положить в ячейку №16, набрав шифр Б 938; при запирании шифр не менять, на вокзале не задерживаться – уходить немедленно. Коноплев проделал все в точности, правда, вместо денег положил в пакет бумажную «куклу», заранее заготовленную Самарским.
В другом конце зала, у дальних секций камеры хранения, расхаживал милиционер с рацией на боку, всем своим видом выражая скуку рутинной службы на столь заурядном посту. Самарский знал, этот парень был вовсе не сержант из линейного отделения, а оперативник из уголовного розыска. Остальные блокировали все три выхода из вокзала. Поди знай, с кем придется иметь дело: с «шестеркой»-одиночкой или со всей бандой. Лучше обойтись без сюрпризов.
Очень может быть, сидит сейчас вымогатель в зале ожидания, поглядывает по сторонам, а особливо на скучающего милиционера, – не повеет ли откуда знобким ветерком опасности? Черт знает этого Коноплева; вроде типичный тюфяк, но ведь и тюфяки могут сдуру подвести под монастырь. Как бы вместо пяти «кусков» не схлопотать пять лет на лесоповале.
Вот он!
Джентльмен в черном лайковом пиджаке, с «дипломатом» в руке, деловито подходит к секции и начинает набирать шифр на шестнадцатой ячейке. Самарский встает и одним движением расстегивает «молнию» на куртке. Постовой подносит рацию к губам и произносит несколько слов. Он остается на месте, а Самарский небрежной походкой – руки в карманах – направляется к центральному проходу.
Тем временем джентльмен открыл камеру, вынул пакет с товарным знаком пепси-колы и не торопясь переложил его в «дипломат». Оставив дверцу камеры открытой, всё так же деловито пошел к выходу, не глядя по сторонам.
Самарский шел чуть сзади, и уж он-то по сторонам постреливал глазами, однако ни одного оперативника из группы захвата не засек. А их должно быть четверо, не считая того, кто остался в зале ожидания. Собственно, и постовой куда-то исчез. Чертовщина...
Джентльмен вышел на площадь, элегантно сбежал по ступенькам и остановился – закурить. По «Березкам» шастает, собака, подумал Дима, приметив пачку «мальборо». А что? Такие вот и шастают. Нынче никто не интересуется, откуда у российского джентльмена доллары, фунты или марки. Всеобщая демократия. Илн всеобщая анархия, называй как хочешь. Твое дело, где ты разжился: заморская тетушка подкинула, в Атлантике на промысле заработал или просто купил у «жучков». Главное, в державе валюта останется. Так что разживайтесь, ребята, только не держите в загашнике конвертируемые бумажки…
Джентльмен прошел мимо входа в метро и завернул за угол вокзала. Самарский заволновался: пора бы и оперативникам как-то проявиться. Не может быть, чтобы накладка получилась! Не хочется верить. Слишком уж бездарный вариант, чтобы поверить. Если что, буду брать в одиночку, решил Дима. Сколько бы их там ни было. Нет у меня выбора. Выпущу из рук – уеду в деревню пчелок разводить.
К тротуару приткнулись «жигули» – новенькая вишневая «девятка». В салоне двое: водитель и пассажир на заднем сиденье. Самарский машинально отметил это, почти поравнявшись с джентльменом. Тот вдруг обернулся на ходу, зацепил взглядом Диму и, что-то заподозрив, шмыгнул к машине. И уже взялся за ручку…
Откуда они взялись, черти?! Четверо обыкновенных прохожих, идущих по своим делам – каждый сам по себе,– мгновенным броском окружили машину. Еще через секунду джентльмен в неудобной позе лежал у поребрика, водитель головой вперед пикировал на асфальт, а на заднем сиденье обалдевший парень вжимался в утол, зачарованно глядя в темный зрачок макаровского пистолета. Щелкнули три пары наручников, и все было закончено. Самарский поднял «дипломат», отлетевший к переднему колесу.
– А ты боялся, чудак,– подмигнул ему оперативник, скрутивший джентльмена.
Рядом с «девяткой» остановились две светлые «Волги».
– Ладно, смельчаки,– усмехнулся Самарский,– поехали протокол рисовать…

***
– Тебя что, вертолетом подбросили? – спросил Стас, глядя на возбужденного Чашкина.
– Частника, поймал. Лихой парень попался… А что случилось?
– Пока ничего. Но может случиться небольшой мордобойчик. Так что ты, Егорыч, прекрати мандражировать, успокойся. У тебя должен быть вид уверенного в себе, бывалого бойца, которому сломать парочку челюстей – не труд, а легкая разминка. Сотри мыльную пену с левой скулы и начинай отрабатывать зверское выражение лица.
– Хотят молдаванина обидеть? – догадался Чашкин.
– Хотят, Егорыч,– вздохнул Стас.– Но мы не можем позволить им такую роскошь. Клиента надо холить, лелеять и оказывать ему покровительство.
– Сколько злодеев-то?
– Я лично душевно побеседовал с двумя. Весьма приблатненные типчики. Но, думаю, они тут не одиноки, на рынке шныряет целая кодла.
– Справимся и с кодлой,– уверенно сказал Чашкин.– Делов-то…
– Молодец, Егорыч,– похвалил Стас.– Зверское выражение уже проступает на твоем добром лице. Продолжай разъяряться.
Они пошли вдоль рядов, где на алюминиевых подносах громоздились живописные натюрморты из ранетов и молодого чеснока, розовых кубанских помидоров и арбузов с малиновым вырезом, ядреных огурчиков с пупырышками и розово-золотистых армянских персиков с нежным пушком, свежей пригородной зелени в капельках росы и тяжелых гроздей лилового узбекского винограда. Буйство колорита, буйство цен… И то и другое поражало воображение.
Ион Чуря увидел их издали и приветливо заулыбался.
– Как торговля? – спросил Стас.
– Грех жаловаться, хорошо покупают. Яблоки сами видите какие, а беру за них недорого.
– Не обижают?
– А-а!..Теперь я их не боюсь.
– Ну и правильно, Ион. Подонков бояться – лучше не жить… А все-таки мелькали здесь наши друзья-перекупщики?
– Проходили недавно. Ничего не сказали, посмотрели только – нехорошо посмотрели, будто я у них что-то украл.
– Ну и положи на них… с прибором,– сказал Мирончик.– Твое дело торговать, остальное – наша забота.
– Угощайтесь,– предложил Чуря, протянув им два яблока – два великолепных бронзовых шафрана.
– Ты как, Егорыч? – серьезно спросил Стас.
– А что? – нашелся Чашкин.– Надо же знать, на какую приманку клюнула эта базарная шпана…

Фонограмма №294 от 20.08

– Принимай, Николаич, реляцию от «второго». Мы тут малость повоевали, и не безуспешно. «Седьмой» оказался парнем что надо, не зря я на него глаз положил… Но это лирика, перейду к делу.
До полудня клиент работал спокойно, никто ему не мешал. Оптовики крутились поблизости, делали страшные рожи и поскрипывали зубами, однако в конфликт не ввязывались. Не от хорошего воспитания, конечно. Видимо, не могли решить три задачки: что за группа работает на рынке, в каком количестве, и какой интерес имеют «лихие ребята» к молдаванину, о чем я вскользь намекнул «шестеркам». В конце концов они убедились, что мы и есть те самые грозные орлы, и никаких других на горизонте не наблюдается. Всего-то двое. А их пятеро в кодле: кроме «шестерок», их шеф, плюгавый такой мужичок с хитрыми глазками, ну и двое продавцов, которым предстояло встать за прилавок и по людоедским ценам продать партию товара, изображая из себя честных трудяг-садоводов. Они стояли на отшибе, смалили «беломор» и тихо злились. Понятное дело, простой – дело приятное, но за него не платят…
В первом часу кодла начала заметно наглеть. Сначала «шестерки» подошли к молдаванину и предъявили ультиматум: немедленная сдача партии шафрана по полтора рубля за кило или тяжкие увечья от неведомых хулиганов сегодня же вечером. Клиент не дрогнул, похоже, здорово поверил в мощь нашей фирмы. Тогда шайка собралась на военный совет. О чем-то они там судили-рядили, в результате один из «трудяг-садоводов» ненадолго сбегал в павильон и принес бутылку, завернутую в газету. Передавая ее «шестеркам», понюхал пальцы и стал вытирать их о штаны, скорчив брезгливую рожу. Ага, думаю, это не «бормотуха», а другая дрянь, куда более пахучая. Типа керосина, ацетона или скипидара. Как бы не вздумали плеснуть на мешки, сукины дети.
Вся компания, кроме шефа, двинулась к молдаванину. Я послал Егорыча к нему за прилавок – приглядывать за мешками, а сам пошел наперерез. Вижу, «шестерка» – хмырь в замызганной курточке, сует руку в газетный сверток и делает вращательные движения: отвинчивает пробку. Ситуация стала предельно ясной, времени на уговоры никакого. И только этот паскудник отбросил пробку, я на болевом приеме вынул сверток из его шкодливой ручонки, махнул бутылкой и окатил керосином всю шарагу. Ух, как они обиделись!..
Короче, мы с Егорычем не посрамили родную фирму и не дали попортить наши симпатичные физиономии. Чего не скажешь о кодле. Вся четверка поимела легкие телесные повреждения, которые, как говорится в кодексе, не повлекли временной потери трудоспособности.
Едва успели мы закончить тренировку по каратэ, возникли двое постовых и, не обращая внимания на шайку-лейку, схватили нас с Егорычем за грудки. Да с таким трогательным азартом накинулись, куда там! Один даже рацию включил – вызвать желтенький «уазик». В это время подкатился плюгавый шеф с хитрыми глазенками и умерил азарт постовых, мол, ребята повздорили по пустякам, через пять минут помирятся и, дружески обнявшись, пойдут пить пиво, так что не стоит обращать внимания. Стражи порядка немедленно потеряли к нам интерес и удалились. Битая команда тоже быстренько слиняла во главе с очень недовольным шефом. Раз уж акция не выгорела, стоит ли нарываться на осложнения? Милиция, то, се…
Торговые дела у молдаванина шли прекрасно, по нашим прикидкам завтра в первой половине дня будут проданы остатки. Не думаю, чтобы кодла снова сунулась выяснять отношения. Но для страховки пошлю «седьмого», пусть приглядит за порядком.
И последнее. Я посоветовал Иону Чуре сменить место ночевки. Кто их знает, разбойничков, береженого Бог бережет. Дал ему адресок одного приятеля, пусть переночует в безопасности.
Конец связи.

***
Вася Краско любил поесть. Не просто набить брюхо чем попало, а потешить душу вкусненьким – чем-нибудь острым, перченым, приготовленным с любовью и фантазией, но без аристократического выпендрежа, когда вместо мяса, дичи или овощей тебе подсовывают изощренную кулннарную головоломку, которую ни за что не разгадаешь на вкус или по запаху. Он не был поклонником гастрономического авангарда, предпочитая кулинарный романтизм с пряным восточным оттенком.
Разбитая дорога, ведущая к гаражу, была пустынна. Она просматривалась метров на двести. На дорогу выбежала дворняга – хвост бубликом. Трусила, трусила в сторону гаража, затем села и внимательно огляделась по сторонам, будто определяясь в пространстве. Подумав чуток, потрусила в обратную сторону и исчезла за заборами.
Если здорово повезет, в конце месяца, придя и открытию мясного магазинчика в подвале, можно купить баранью ногу. Нашпиговать ее морковкой, чесноком, шпигом, обмазать красным перцем, завернуть в фольгу – и на подносе в духовку. Туда же, полтора часа спустя, вымытую картошку в мундире. Пройдет еще час, и вот ты выдвигаешь поднос, разворачиваешь фольгу, стойко перенося горячую волну умопомрачительного запаха...
Тьфу ты, черт!
Краско вылез из машины – размяться и стряхнуть наваждение. Баранья нога, фольга… Тут бы хлебца краюшку в любой степени черствости.
По дороге, переваливаясь на колдобинах, медленно двигался разболтанный «Запорожец», тарахтя и подвивая. Краско метнулся за радиотелефоном, выдернул антенну, но вдруг засомневался: а ну как не те? Едут себе мимо, или заблудились, или… Нет, братцы, именно те пожаловали! Гости долгожданные…
«Запорожец» остановился у гаража, из него вылезли двое простоватых с виду пожилых мужчин. Один пошарил в карманах, достал связку ключей, другой тем временем пристроился к углу и стал мочиться, продолжая громко, со смешками, что-то рассказывать.
Краско дал команду. Вот теперь самое время!
Мастера сняли не очень-то парадную свою одежку, переоделись в комбинезоны на помочах, походили у «форда», с уважительной фамильярностью похлопывая его по ветровому стеклу и капоту, потом вытащили из гаража пустой ящик и сели на него рядком – покурить перед ответственной работой.
Тем временем далеко впереди на дороге показался милицейский «уазик». Краско включил зажигание, подождал несколько секунд, глядя на приближающийся автомобиль, и резко взял с места. Мастера вскочили с ящика и застыли в немом изумлении. Сонный пустырь перед гаражом вмиг ожил, наполняясь шумом и суетой. Кто такие, почему?..Чертовщина какая-то, бред, страшный сон…
Штурман Судаков оттолкнул мастеров и, что-то радостно лопоча, кинулся к своему «форду». С добродушным урчанием заработал мотор. Судаков сиял, выводя машину из гаража. Губи его шевелились. Наверное, он ласково выговаривал своему любимцу, который поддался ворюгам и чуть было не сгинул. Так разговаривают с обожаемой собакой – потерянной и вновь обретенной.
Куда я сейчас и рвану, так это в шашлычную, решил Краско, подавляя приступ зверского голода.

***
Ершов приводил в порядок кооперативную документацию. Глядя на стол, заваленный бумагами, бумажками и бумаженциями, он страдальчески морщился – канцелярские забавы наводили на него уныние и рождали злорадные мысли о небольшом таком костерке, где бы эта макулатура, вспыхивая лист за листом и корчась в пламени, превратилась в пепел. Появившись в офисе и оценив ситуацию, находчивый главбух Мирончик тотчас придумал себе совершенно неотложное дело в другом конце города, куда и отбыл, не дав Ершову рта раскрыть.
Сколько резину ни тяни, а надо когда-то и в бумаги нырнуть, черт бы их подрал. Назвался директором, хлебай это кислое варево. Но каков Стас, а? Сачок несчастный. Можно подумать, что клянчить ссуду в банке за него станут силы небесные. А заодно и с финорганами приятно пообщаются по поводу налогов.
– Юрий Николаевич, а кто такой Терехов? – спросил Чашкин.
– Какой еще Терехов? – не сразу врубился Ершов.
– Ну тот, который дает самые короткие донесения. Сижу, жду, стол накрыт, а гости пока не появлялись…
– Ты «пятого» имеешь в виду? – Ершов отодвинул папку, радуясь поводу отвлечься от бумажной гнуси.– Кеша Терехов – паренек интересный. Служил пограничником, даже задержания имеет – три или четыре. Кстати, пошел служить со своей овчаркой, Найдой кличут. До чего умная сука – сил нет! Разве что на балалайке не играет, а так все умеет. Кеша отстрелялся на границе и ухитрился Найду под дембель подвести. Убедил начальство, что другого проводника она к себе не подпустит, а через месяц вообще сдохнет от тоски по хозяину. Начальник заставы из уважения к Терехову приказал собачку отбраковать. Короче, Кеша появился в «Юстасе» еще в прошлом году, мы только-только организовались. Помню, самое первое наше дело ему и поручили. Клиент жаловался на телефонного хулигана: звонит среди ночи и говорит всякие пакости о его жене. Через три дня Кеша сдал пакостника в милицию. И заметь, обошелся без помощи телефонистов АТС, не было у него такой возможности. Высчитал чисто логически. Голова у него здорово работает, ничего не скажешь. Что ни дело – оригинальная идея.
– Что же он здесь придумал? – спросил Чашнин.– Допустим, вычислил он пакостника, ну а чем его в угол-то загнать? Где улики?
– В том-то и фокус. Терехов сделал две магнитные записи: одну ночную, а другую – во время телефонного разговора с этим типом, когда позвонил ему на работу. Сравнил. Оказалось много общего в манере речи, в характерных словечках. А чтобы убедиться окончательно, попросил своего приятеля, электронщика, сделать частотные портреты голосов на обеих фонограммах. Кажется, это называется частотограммой, не знаю… В общем, сошлись «портреты», хотя тот поганец и менял голос ночью.
– Лихо,– похвалил Чашкин,– до такой идеи не каждый додумается.
– Это точно. Между прочим, он вскорости переманил электронщика в нашу фирму. Знаешь, кого я имею в виду? Васю Краско, нашего «четвертого».
– Дружеская компания подобралась, как я погляжу… А кого это Терехов ждет за накрытым столом? Каких таких гостей?
– Сидит он дома и очень надеется, что к нему наведаются квартирные воры, соблазненные персональным компьютером «Атари».
– Оригинальная идея? – догадался Чашкин.– На живца ловит?
– Именно. Иначе этих паразитов не взять. Ты работал в милиции и знаешь, на чем можно взять квартирного вора: или попадется в момент кражи, или на реализации краденого. Тут не проходит ни одно, ни другое. Воровством занимается команда толковых профессионалов. Никаких взломов, никакого насилия над жильцами. Аккуратно отпирается замок, причем любой конструкции, аккуратно выносятся вещички – и привет! Ни тебе следов, ни свидетелей. Интересует их импортная радиоаппаратура, компьютеры, видики, кассеты и все в этом роде. За последние две недели семь краж, и все в районе улицы Кораблестроителей. Может быть потому, что там живет много людей, бывающих в загранке – моряки, рыбаки, полярники. Однажды ухитрились вытащить видеоплейер «Джей ви си» из квартиры, защищенной довольно хитрой сигнализацией. Открыли первую из двух дверей, видят – датчики. Закрыли – и вниз. Тут подлетает машина с группой захвата. Смотрят – все чин-чином, замок в порядке, балконная дверь на шпингалетах. Потолкались и уехали. Через полчаса на пульте снова сигнал. Опять приезжают. И опять никаких намеков на криминал. Подумали, что халтурит система, выдает ложные срабатывания. И когда на пульте в третий раз зазвенело, на это не обратили внимания – чего зря кататься туда-сюда… Я знаю ребят с тамошнего угрозыска, это не лопухи, дело свое знают. Но тут – полный завал. Что ни кража – «глухарь», будто невидимки какие-то орудуют. Узнал об этом наш Терехов – он живет как раз в том районе,– заинтересовался. Говорит оперативникам: попытаю-ка я счастья, ежели вы не против. А тем что – дерзай, приятель! Кеша поговорил с потерпевшими и обратил внимание на одну закономерность: оказывается, к каждому в разное время приходили мастера из кооператива «Шлямбур». Одному подключали мойку, другому циклевали паркет, третьему смонтировали карнизы, в общем, у всех поработали. Терехов пришел к выводу, что воры могли получать информацию о «клевых» квартирах именно от мастеров из «Шлямбура». И тогда он предложил заключить джентльменское соглашение: если потерпевшие получат украденную у них аппаратуру, они задним числом оформят с нашей фирмой заказ на розыск.
– А что? Выгодное предложение – вернуть вещички, ничем не рискуя.
– Конечно. Тем более что приличный японский видеомагнитофон, «Тошиба», «Сони» или «Панасоник», стоит пять-шесть тысяч, не говоря уж о компьютере… Терехов разыскал этот чертов «Шлямбур» и дал заявку на замену смесителя в ванной. Попросил, чтобы мастер пришел вечером, потому что днем дома никого не бывает. Пришел вежливый такой паренек, скромный очкарик – из тех, кого невозможно представить с разводным ключом в руках. Паренек занялся делом в ванной, а Кеша пошел в комнату, сел на диван и листает журнальчнк. Через некоторое время очкарик заглядывает в комнату – что-то спросить, и видит на тумбе новенький «Атари» с монитором, системным блоком, принтером и стопкой дискет. Эффект был сильный, хотя паренек и пытался придать лицу равнодушное выражение.
– Значит, днем дома никого не бывает… если не считать здоровенной овчарки…
– Обижаешь, Егорыч. Неужто он этого не учел? Чтобы не смущать очкарика, Найда тихонько лежала за портьерой.
– Остается только узнать, заглотнула ли щука живца… А может, вежливый паренек не входит в число информаторов? Тогда напрасно Терехов ждет «гостей»…
– Надо полагать, входит. Один из потерпевших сразу узнал его по словесному портрету.
– Придется ждать,– вздохнул Чашкин.
– Что нам еще остается? – сказал Ершов. Он поглядел на стол, заваленный бумагами, и тоже вздохнул. Но как ни вздыхай, как ни отвлекайся, а никуда от них, проклятых, не денешься.

***
С девяти утра до пяти вечера Терехов должен был сидеть дома, и в то же время как бы отсутствовать. Телефонную трубку не снимал, дверь никому не открывал. Нету никого, поняли? Сосед или кто-то по ошибке нажмет на кнопку раз-другой да и отойдет. Другое дело, ежели «гости» пожалуют. Вот уж для кого отсутствие хозяина – подарок, заветная мечта. Но надо убедиться в этом окончательно, исключить случайности. Ну, допустим, не может человек сию минуту подойти к двери: крепко спит или сидит в туалете – дело-то житейское. Имеет смысл повторить попытку через четверть часа, звонить долго и настойчиво. И только потом, обретя душевное равновесие, вынимать отмычку.
А не переоцениваешь ли ты способностей этих домушников, засомневался он. Нагородил премудрых версий, сочинил сценарий, достойный классных профессионалов. А они, может, обыкновеные фраера, которым и в голову не придут придуманные тобой тонкости.
Нет, не тот случай. Фраера лезут напролом и вслепую – на то они и фраера. Отожмут ригель, вышибут дверь плечом, приставят нож к горлу и свяжут какую-то несчастную бабку, чтобы нахапать всякой ерунды, вроде хрустальных фужеров, ковра или сомнительной бижутерии, и погореть на этих сомнительных трофеях в тот же вечер. А уж статей при этом навесят на себя – одна другой краше: от ношения оружия до разбоя с применением технических средств. Наши «гости» не таковы. Имеют надежный источник информации, на мелочевку не размениваются – берут солидный импортный товар, могут отличить датчик сигнализации от магнитной защелки, без проблем открывают самые мудреные замки, старательно избегают риска нарваться на хозяина квартиры и не дай Бог засветиться… Не сомневайся, старина, если визит состоится, встретишься с серьезными ребятами.
Интересно, почему оперативники не додумались до версии об информаторах? Казалось бы, лежит на самой поверхности, бери и отрабатывай. Нет, стали расспрашивать потерпевших о родственниках, знакомых; кто в последнее время приходил в гости, да на кого имеется подозрение… И ушли в сторону, завязли во второстепенных деталях. Оно-то понятно – хотелось кратчайшиим путем выйти на домушников, по опыту зная, что девять преступлений из десяти совершаются стереотипно, простейшим путем, без особых затей. Это только в детективах преступники подкидывают сыщикам психологические головоломки. В жизни украл раз, другой, а на третий попался самым идиотским образом. От лукавого все эти ложные улики, переодевания, пластические операции, каскадерские погони со стрельбой. Беллетристика. Кто спорит, куда как приятно, изучив обстоятельства дела о краже бриллиантового колье, сесть у камина, набить трубку голландским табаком и погрузиться в дедуктивный анализ преступных козней. А если у тебя в производстве десяток дел, и нет времени по-настоящему вникнуть хотя бы в одно из них, и свидетели какие-то бестолковые, путаются и противоречат друг другу; и есть шанс наплодить «глухарей», что чревато не очередным званием, а полновесной клизмой от начальства… И знакомцы твои – те еще ребята, как на подбор! Зачерпнешъ с самого донышка – колорит! р-романтика! Алкаши, наркоманы, бомжи, спекулянты, простнтутки, сутенеры, ворье разнокалиберное, черт бы их всех побрал. Барахтаешься в этой помойной яме, пытаясь вычерпать ее собственными ладошками, но она ничуть не мелеет от твоих усилий. И некогда остановиться, оглядеться, подумать – хронический цейтнот!
Почему не додумались… Именно поэтому. Даже умудренный гроссмейстер в цейтноте может зевнуть фигуру.
Ладно, кончай распинаться перед самим собой. А то ты в припадке великодушия оправдаешъ и резиновые дубинки, которыми – в целях самозащиты, разумеется! – лупят по башке самых нетерпеливых в очередях за водкой, и шантаж подследственных, и набитые червонцами карманы гаишников. Не подкладывай соломку. Профессионал не имеет права делать дилетантские ходы, даже в цейтноте. Не имеет – и всё.
Незадолго до полудня зазвонил телефон. Один звонок, другой, третий… Коллеги из «Юстаса» звонить не будут, они знают правила игры. Кто-то ошибся номером или проверка – дома ли хозяин? Его подмывало снять трубку. Нельзя, подумал он. Меня же нет дома. Одно дело, если не тот номер набрали второпях, ну а если действительно проверка?.. Засветиться – пара пустых. Три дня ждать, чтобы этаким дуриком спугнуть любителей компьютерной техники…
Звонки затихли, но через минуту снова раздался трезвон.
Та-ак… А мы не дуриком, мы умненько. К нам с разведкой, а мы с контрразведкой. Авось не засветимся.
Он снял трубку. Однако молчал, добровольно отдавая право первого хода. На том конце провода тоже молчали, только дыхание слышалось – несколько напряженное. Не хочешь ходить, да? Ну и хрен с тобой, как хочешь.
– Вы молчите, молчите, я подожду,– задушевно сказал Терехов.
Абонент хрюкнул от неожиданной этой задушевности.
– Куда я попал? – спросил он. Мужской голос, довольно-таки твердый.
– Вы попали в Общество анонимных алкоголиков. Вы правильно сделали, что позвонили нам. Исповедаться, очистить, душу от порока, чтобы смотреть на мир измученным, но трезвым взором… Вам же этого хочется, не правда ли?
Сделав над собой усилне, абонент выслушал эту белиберду и сравнительно вежливо справился о номере, который он набрал. Придумывал на ходу и потому перестарался: такого номера не могло бнть в принципе. Не бывает у нас номеров на восьмерку.
– Нет, уважаемый,– огорчился Терехов.– Мне искренне жаль, что…
Но уже пошли короткие гудки. На Терехова накатило нервное веселье. Он четко представил себе развитие событий на несколько ходов вперед. Наступила ясность. Домушник позвонит в третий раз, потому что сначала номер не ответил, а со следующей попытки нарвался на каких-то идиотских анонимных алкоголиков. Ему ведь тоже нужна ясность, чтобы спокойненько идти брать квартиру. И когда телефон действительно зазвонил, Терехов усмехнулся и показал ему некий неприличный жест, понятный на всех континентах.
– Ну-ка, Найда, деточка, иди в ванную и сиди там как мышка,– сказал он овчарке.– Начнется заварушка, я тебя позову.
Полчаса в запасе имеется. Хватит времени, чтобы потешить душу записями Барбары Стрейзанд. Он вставил кассету в плейер и надел невесомые наушники с поролоновыми накладками.
Они не помешают услышать звонки в квартиру.

***
Поезд метро выскользнул из туннеля и остановился на конечной станции. В первое мгновение дневной свет резанул глаза своей противоестественностью – после получаса в искусственном вневременном полусвете подземелья.
Чашкин вышел на платформу, кинул монетку в автомат, добыл билет до Токсова и стал ждать электричку. Обычно здесь, в ожидании поезда, выстраивается, быстро нарастая и уплотняясь, стена людей, обремененных поклажей. Оно и понятно – электричке за метро не поспеть. Но сегодня была среда, середина дня в середине недели, и погода выдалась нехорошая, ветренная, с холодным хлестким дождем. Никакой стены – так, жиденькие кучки грибников, самых отчаянных, самых отпетых. Туристы и дачники в дорогу не рвались.
Ехал в комфорте – один на мягкой скамейке, еще не изрезанной зудящими ручонками подрастающего поколения. Рядом примостил плетеную корзинку с нехитрым провиантом. Не за грибами ехал, не за дачными яблоками, просто не хотел выделяться. Старая куртка поверх синего тренировочного костюма, короткие резиновые сапоги да вот эта корзинка – свой парень. Хотя «дипломат» был бы куда удобнее.
Глядя на мокрый, исхлестанный ветром ольшаник за окном, Чашкин отнюдь не впал в серо-будничное безрадостное настроение, свойственное впечатлительным натурам в такую неуютную погоду. Скорее, наоборот. Бог с ней, погодой; если тебе доверено первое самостоятельное дело, и не мелочь какую-нибудь, а нечто заковыристое, достойное сыщика из «Юстаса». Именно так – сыщика из «Юстаса». В нем уже начал зарождаться корпоративный патриотизм.
Откровенно говоря, Чашкин не мог поручиться, что оно действительно заковыристое. У него было слишком мало информации, чтобы делать выводы. Возможно, при внимательном рассмотрении вся заковыристость яйца выеденного стоить не будет, окажется задачкой для желторотых. Впрочем, и это не беда. Отстреляюсь быстро и четко, мне же зачтется, подумал Чашкин. Не только мне – фирме, поправил он себя.
С некоторого времени в садоводстве «Дорожник-3» стали твориться странные вещи, впору заподозрить нечистую силу. Приезжает человек на свою «фазенду» в пятницу вечером или в субботу утром, отмыкает калитку, проходит к дому (замок на месте, окна закрыты), садится на стул, чтобы перевести дух; оглядывается и вдруг замечает: что-то не то. Покрывало на стареньком диване слегка сбито, электроплитка стоит не на привычном месте, на столе просыпанная соль, а из холодильника испарились две банки китайской тушенки «Великая стена». А так, если не приглядываться, все в порядке. Ну, тушенка – не ахти какой убыток, но кто-то же ее спер, кто-то шастал по дому, а это неприятно. Приезжает другой садовод на родимый участок. С замками все честь по чести, а внутри, опять-таки, следы прибывания чужака, да и в сарайчике пропажа – исчез ладный такой плотницкий топорик с любовно вырезанным, по руке подогнанным топорищем. Надежно припрятанная чекушка кем-то найдена и скушана. Ну, это еще куда ни шло (чтоб он подавился!), но топорика из шведской стали, с которым все тут ставилось, очень жаль, прямо-таки до слез. Третий дачник не обратил внимания на следы, а сразу переоделся и принялся перевязывать кусты смородины и крыжовника, чтобы зимой не разломило их обильным снегом. После работы решил сбегать на ближнее озеро, поохотиться на тамошних щук. Полез в сарай, а там ни спиннинга с потрясающей финской катушкой, ни японского набора блесен, душевной утехи ради приобретенного за две сотни, да и новенький рыбацкий костюм из оранжевой прорезиненной ткани «ушел в баню».
Еще у кого-то сожрали банку маринованных маслят, угостились клубничным вареньем, выпили еще не перебродившее малиновое вино, заботливо спрятанное на чердаке.
Добро бы замки уродовали, стекла высаживали в окнах, пакостили в доме, тащили все без разбору,– дело ясное: местная шпана шкодила, вороватые вандалы из поселка. Такое бывало в прежние годы, пока шпана сдуру не разорила двухэтажное гнездышко весьма влиятельного товарища. Ответный удар силами районной милиции был настолько сокрушителен, что до сих пор поселковые бледнеют и затравленно пучат глаза при одном лишь упоминании садоводства «Дорожник-3».
Народ здесь жил обособленно, каждый сам по себе. Огорчения, связанные с визитом «нечистой силы» не выходили за пределы огороженных участков, переживались в семейном кругу. В милицию никто не ходил жаловаться, да там и не приняли бы это всерьез: подумаешь, тушенку сперли, топорик замыкали… На фоне криминальных ужасов, о которых вечерами рассказывает телекомментатор Невзоров, это и не кражи вовсе, а сущая ерунда, невинные детские проделки. Тем не менее огорченным садоводам хотелось утешиться хотя бы доморощенной версией, объяснить как-то чертовщинку в запертом доме. Подозрение падало на соседей – где же еще искать козлов отпущения? Знали, паразиты, что никого в доме нет, подобрали ключи… А Петровы и в толк не могут взять, почему это Федотовы с ними перестали здороваться, от разговоров уклоняются, в глаза не глядят, а зыркают искоса, ускользающе, будто уличили в чем-то позорном.
Так и косились бы друг на дружку садоводы, костенея в негласной недоброжелательности, но в дело вмешался случай. Очередным потерпевшим оказался Смоков, старожил «Дорожника». Он знал всех, и его все знали, поскольку Семен Семеныч мог сложить печь, отремонтировать насос, выкопать колодец, привить яблоню, вылечить кошку, смонтировать парник, застеклить веранду, отбить косу, вправить вывих… Короче, золотые руки были у Смокова, популярнейшего человека в садоводстве, и редко кому не приходилось обращаться к нему за помощью. И этот всеобщий любимец вдруг оказался обворованным. Съездил в город уладить кое-какие дела, утром вернулся, а три десятка кроличьих шкурок, отлично выделанных и развешанных на чердаке для проветривания, как корова языком слизала. Мог ли это сделать кто-нибудь из соседей? Да никогда! У любого немедленно отсохли бы руки от такого гнусного вероломства.
Семен Семеныч версий сочинять не стал, а позвонил в милицию. Приехал участковый, толстый и какой-то заспанный капитан, которого в садоводстве видели не чаще, чем паюсную икру в местном магазинчике. Участковый походил по двору, осмотрел пустой крольчатник, кряхтя и матерясь про себя, залез на чердак, брезгливо потрогал распялку для шкурок и поинтересовался, насколько законно разводить кроликов на участке, предназначенном для выращивания плодовых деревьев и ягодных кустарников. Услышав, что закону не противоречит не только разведение кроликов, но даже павлинов, пингвинов и бенгальских тигров, капитан сказал любимое милицейское словечко «разберемся!», в чем Семен Семеныч крепко усомнился. Он сразу схватывал, где профессиональная работа, а где одна видимость, то бишь халтура.
Так «Юстас» заполучил очередного клиента, а Чашкин – первое самостоятельное дело. И вот он, наскоро собравшись, будто и в самом деле решил пробежаться по пригородним рощицам в надежде на грибное счастье, ехал сквозь непогоду в полупустом вагоне электрички, весь в предчувствии волнующих событий, совершенно не представляя, чем закончится эта недальняя экспедиция, удачей или конфузом.
Электричка проскочила переезд и стала притормаживать перед платформой Токсова.

***
– Значит, так,- сказал Ершов,– на заслоне будем работать втроем: ты, я и Федя Ряпушкин. В одиночку ни черта дельного нам не сотворить, не с рыночной шелупонью придется иметь дело. Это народ солидный: со стволами, «перьями», кастетами, приемчиками восточными.
– Не стращай, начальник,– усмехнулся Стас.– Брал я этих ребят и со стволами, и с кастетами.
– Ни к чему, старина. Будь у тебя под мышкой «макаров» – ради Бога. А одного не пущу, и не проси.
– Ну, не в одиночку, с Федей на пару. Неужто два медведя во цвете лет не разделают эту жалкую кодлу? А ты бы Чашкина подстраховал, что-то я за него побаиваюсь.
– Запахнет жареным, пошлем Самарского и Краско,– сказал Ершов.– Парни в курсе, ждут сигнала.
– Будь по-твоему,– сдался Мирончик.– Давай прикинем варианты, коли так…
Ситуация по нынешним временам сложилась банальная. Если год назад рэкет был в диковинку, и статьи в прессе об этом экзотическом криминале воспринимались читающей публикой как сногсшибательное откровение, то сегодня он стал обыденным и не более сенсационным, чем отечественная наркомания или валютная проституция. Народ наконец осознал, что живет в больной стране, и уже не поражался очередным болячкам.
Но это так, к слову. А суть была в напасти, которая свалилась на кооперативное кафе «Картошка». Повадились туда рэкетиры. Первый раз пришли – из кассы улетучились три сотни. А что делать? Сказали: деньги на бочку, а то ночью от «Картошки» одни обугленные очистки останутся. С них, паразитов, станется… Второй раз пятьсот рублей пришлось выложить. Мол, выбирай, шеф: десять зелененьких или пластиковая бомба в укромном местечке. Правда, владелец кафе, Иван Короткевич, попытался было схитрить: пообещал отдать деньги завтра, а сам побежал в милицию, в восторге от своего наивного плана. Но там его высмеяли: какой еще рэкет? опомнись, мужик, у нас тут не дикий Запад! иди-ка ты отсюда, не мешай работать, у нас нет ни времени, ни желания влезать в ваши кооперативные делишки. Умыли, значит, Короткевича. Ну, тому ничего не оставалось, как выложить денежки. Вспомнил, что на оформление интерьера угрохал всю банковскую ссуду – двадцать тысяч, на эти грубые крестьянские столы и лавки, на кованые латунные светильники и картинки в стиле народного примитива, на множество других симпатичных мелочей… Вспомнил и выложил. Дурное дело нехитрое – рванет какая-нибудь самодельная хреновина и лишишься всего в одночасье. А так, глядишь, отвяжутся.
Не отвязались. Видимо, почувствовали слабинку. В третий раз потребовали – смешно сказать! – целую тысячу. Так дело не пойдет, подумал Иван Короткевич. Это не жизнь, а сказка про белого бычка. Или я или они – такой получается расклад. Короткевич рассердился по-настоящему.
Получив ультиматум, он для виду поломался, поторговался, ссылаясь на трудности жизни, но потом, словно осознав бесполезность отговорок, изобразил из себя покорного барана, готового к стрижке. Рэкетиры поверили, убавили агрессивность и милостиво согласились подождать до очередного банковского дня. В тот же день Короткевич пришел в «Юстас».
– Тебе приходилось бывать в этой самой «Картошке»? – спросил Стас.
– Однажды заходил,– сказал Ершов.– На название купился.
– Ну и как, бумажник здорово похудел?
– Ты знаешь, как ни странно, цены там вполне божеские. И вкусные вещи готовят, это без дураков. Короткевич признался, что идею такого кафе он подглядел в Гамбурге. Есть там ресторанчик под названием «Келлер», где посетителя встречает казан с картошкой, висящей над обугленными полешками, и огромная кукла в платьице из мешковины, и веселые девочки-официантки в передниках, будто скроенных из картофельного мешка, и все блюда исключительно из картофеля. Между прочим, Короткевич – белорус, и в картошке толк знает. Он решил перещеголять немцев, освоив почти полтораста блюд. Чего у него там только нет: начиная с картофельного супа, который подается в специальном казанке на треноге, и кончая картофелем, запеченным с грибами в горшочке.
– И чем запивается вся эта картофельная роскошь? – деловито спросил Мирончик.
– Естественно, пивом. Не баварским, но…
– Всё, начальник, считай, что ты меня доконал. Поехали н Короткевичу, пока со мной не случился голодный обморок.
– Почему нет? – согласился Ершов.– Там, на месте, и обкатаем нашу тактику.
– Я на то и намекаю.

***
Фонограмма №305 от 7.09

– «Пятый» приветствует родимую фирму. Готов отчитаться… Кстати, с этой минуты мой телефон открыт на входе, можете звонить, ежели захочется поговорить с приятным человеком.
Однако шутки в сторону. Даю фабулу, начиная с полудня. Хочу признаться, что я исключительно по собственной инициативе нарушил тактику, согласованную с «первым»: поднял трубку, когда позвонил предполагаемый «гость». Не из озорства, конечно. Хотелось убедиться, что идет разведка. Разумеется, я нашел способ сохранить конспирацию, иначе не стоило и ввязываться в эти телефонные игры.
В общем, разведка закончилась в 12.05, а в половине первого стали трезвонить в квартиру. Я насчитал десять звонков, а после паузы еще восемь. Потом слышу: отмычкой шуруют в замке. Проверил, все ли в порядке. Овчарка в ванной, дверь прикрыта, язычок защелки утоплен. Я зашел в кухню и стал за углом.
Очень быстро эти сукины дети справились с двумя замками – на внешней и внутренней двери, минуты не прошло. Прямо-таки настоящие профи ко мне пожаловали, впору выйти и сказать комплимент этим шкодливым рукодельникам…
Судя по шагам и репликам, в прихожую зашли двое. Аккуратно закрыли двери. Один говорит: «В этой комнате?» Другой подтвердил: «В этой, в этой». Протопали в комнату и сразу принялись за дело. Переговариваются. «Монитор в рюкзак». – «А вон ту хреновину?» – «Туда же». – «Не лезет, падла!» – «Осторожней, ты… Уронишь, яйца оторву». – «Свои побереги… Плейер прихватить?» – «Кончай говняться! Кидаешься на всякую дешевку». – «Ничего, сгодится на память».
Извини, Варвара, но из песни слова не выкинешь.
Ну, пора. Я на цыпочках – в прихожую. Тихонько поставил замок на блокировку; третий, который на стреме, топчется в лифтовом холле, так чтоб не сунулся в квартиру раньше времени. Врываюсь в комнату и спокойно, внятно говорю: «Руки на затылок! Лицом к стене!» Они – зырк на меня, видят: стоит в дверях мужик с пистолетом, к шуткам явно не расположенный. Пистолетик-то мой – пластмассовая копия парабеллума, макет один к одному. Но им-то откуда знать, что эта зловещая штуковина – игрушка? Поверили. Положили лапки на затылки и стоят, хлопают глазами. Командую: «Найда, ко мне!» Через две секунды Найда тут как тут. Садится рядом и молча смотрит на домушников. Прямо скажем, неуютная для них картинка.
Не отказал себе в удовольствии рассмотреть разбойничков, держа их на мушке. Ничего особенного, вполне заурядные ребята, обоим едва за двадцать. Такие сто раз на дню встречаются в толпе, ничем не выделяясь. Слева – рабочая лошадка, носильщик и мордоворот, второй номер. Похож на кота, неожиданно схваченного за шкирятник. На лице изумление и предчувствие близких неприятностей. Главный в шайке тот, что справа, хмурый и очень расстроенный. Технический директор фирмы «Цап-царап электроникс лимитед», менеджер с набором отмычек, домушник-умелец.
Позлорадствовал про себя, отвел душу и говорю: «А ну-ка, хлопчики, по одному на выход. Спокойненько так, не торопясь. Ручки не опускатъ, каратэ не демонстрировать – моя собаченция страсть как этого не любит, может невзначай покалечить. Да и я со страху могу пальнуть, руки-ноги вам продырявить». Молочу всякую чушь, а сам соображаю, есть ли у них другое оружие, кроме отмычек? Хорош я буду со своей игрушкой против настоящего ствола…
Собака осталась в комнате, а я отступил в прихожую. Вышел умелец-менеджер. Сунул ему «парабеллум» между лопаток и наскоро прошелся по карманам. В правом нащупал складной нож. Только успел его выудить, умелец мгновенно разворачивается да как звезданет меня по руке! Пистолет отлетел в другой конец прихожей и упал с предательским пластмассовом стуком. Следующим движением – прямым справа – умелец попытался послать меня в нокаут, но я успел отклониться и кулак проскользнул мимо уха, чиркнув по волосам. Он отскочил и заорал: «Серега, «пушка» у него туфтовая! Кончай собаку!»
Договорить я ему не дал, поймал на болевой прием и припечатал к полу. А в этот момент слышу: в комнате возня, рычание и глухой звук падения. Затем сдавленный крик: «Убери псину, падла!» Ну, там все в порядке…
Только теперь я обратил внимание на трофей, выуженный из кармана умельца. Это был лихой ножичек с пружинным выбросом лезвия. Я подвинул кнопку вперед – из рукоятки со щелчком вылетело жало клинка. Парень тотчас осознал, что не в пример «парабеллуму» нож отнюдь не туфтовый, и перестал сопротивляться. Я спровадил его в ванную.
Захожу в комнату – Найда в своем пограничном репертуаре: навалившись на спину мордоворота, крепко держит его зубами за шиворот, свирепо рыча, когда тот пытается принять позу поудобнее. «Предупреждал ведь: не вибрируй, а то собачка сделает бо-бо,– пожурил я его.– Найда, фу!» Собака разжала зубы, мордоворот подбородком стукнулся о паркет. Чуть отдышавшись, он покосился на овчарку, на меня с ножом в руке и, окончательно лишившись иллюзий, дал закрыть себя в туалете. Найду я посадил между ванной и туалетом, наказав жрать нещадно каждого, кто попытается бежать из заточения.
Пошел брать третьего. Но того и след простыл. Видать, почуял, что коллеги вляпались, и тут уж не до компьютерных игр – давай Бог ноги! Да хрен с ним (пардон, Варвара), куда он денется?
Я позвонил в уголовный розыск и вызвал оперативную группу.
Прошу прощения за перебор в подробностях – это от возбуждения. Только что домушников увели под белы рученьки, и я еще не остыл.
«Пятый» дело закончил. Конец связи.

***
Семен Семеныч Смоков угощал Чашкина грибной жарехой. Посреди стола стояла здоровенная сковорода, источая восхитительные ароматы. Вокруг сковороды теснились разнокалиберные блюдечки и тарелочки с солеными огурчиками, квашеной капустой, поздней редиской, зеленым луком и разваристой вареной картошкой.
– Всё с участка,– рассказывал Смоков.– Никаких нитратов – чистая натура. Что химия? Палочка-выручалочка для лентяев. Навоз! Наво-оз! Вот в чем гвоздь! Капуста вырастает – во! Крепкая, хрусткая, как… гм… А картошка? Ты попробуй, Егорыч, попробуй. Ты возьми ее в руки, потруси сольцой… А? Тебе же после этого магазинная отравой покажется. Все эти порошочки да гранулы – баловство, разврат земледельца. Сами себя травят от большого ума.
– А грибы тоже с участка? – спросил Чашкин с добродушной подначкой.
– Тоже,– спокойно подтвердил Смоков.– Могу показать. Настоящий гриб, конечно, надо брать в лесу, а это так, для мелкой хозяйственной надобности: супец сварганить или жарехой побаловаться… Я тут на краю участка плантацию оборудовал, красные растут, подберезовики, белые. Чего смеешься? И белые тоже. Главное, правильно подобрать состав почвы и грибницу выходить.
– Не воруют грибочки-то?
– Свои не возьмут, а чужим не видать с дороги – кусты шиповника перекрывают… Слышь, Егорыч, давай пропустим по сто грамм за знакомство. А что? В доме гость, на столе закуска…
– …погода зябкая, простудная…
– Вот-вот!
– А давай, Семеныч! – согласился Чашкин.– Оно в самый раз – для душевного уюта.
– Хорошо сказал: для душевного уюта,– похвалил Смоков. Он сделал неуловимое движение рукой и поставил на стол бутылку из-под «столичной» с густо-красной жидкостью.– Настоял на черноплодке, облепихе и шиповнике,– пояснил он.
Они выпили, разом крякнули от приятности чувств и накинулись на жареху, захрустели капустой и огурчиками. Глаза у них потеплели.
– Ну как настоечка? – между делом поинтересовался Смоков.
– Нет слов.
– Хочешь, дам рецепт?
– Не стоит. Держи монополию, Семеныч.
– Думаешь, много возни? Все просто, как дважды два.
– Не в том дело,– сказал Чашкин, закуривая.– Представь, показывают тебе картину, и нравится она тебе… не знаю как… прямо душа млеет. И всё! Больше тебе ничего не надо. А художник подходит и спрашивает: хочешь узнать, как я написал эту картину, как задумал колорит, какие краски смешивал, какими кистями работал?
– Извини, Егорыч, я не знал, что ты такой впечатлительный. Давай еще по одной, а?
– Давай. А пока ты наливаешь, попытайся припомнить, когда и кто стал первым потерпевшим? Ты же в курсе дела, насколько я понимаю.
– Правильно понимаешь. Я тут подготовил кое-какой материал… Чтоб не с нуля начинать. Ты погляди, а чего не поймешь, спрашивай.
Он протянул Чашкину зеленую ученическую тетрадку, на обложке которой красовалась аккуратная надпись «Агентурная информация С.С. Смокова». Сыщик усмехнулся про себя, дескать, еще один кандидат в деревенские детективы. Однако первая же страница заставила его устыдиться потайной своей ухмылочки. Там был очень толково исполненный план садоводства, ориентированный по странам света. Улицы, проезды, участки с домами, а кое-где с сарайчиками, банями и колодцами. Восемь участков были помечены номерами, которые расшифровывались на других страницах. Тут были даты, фамилии, список пропавших или испорченных вещей и другие интересные детали. Под №8 значился участок Смокова.
– Ну, Семеныч! – восхищенно протянул он.– Да ты врожденный сыщик, как я погляжу.
– Скажешь… – отмахнулся польщенный Смоков.– Ты это… стаканчик-то опрокинь, испаряется продукт.
– А и в самом деле,– согласился Чашкин.– Но потом, Семеныч, если ты не возражаешь, малость проветримся. Х'очется в натуре поглядеть на твои номера.
– Есть предложение – нет возражений…
– Кстати, я твой сосед по городской квартире. Мало ли кто поинтересуется…
– Ага. Пригласил погостить недельку, подышать дачным воздухом. Намек понял.
Ветер немного стих, и дождь уже не швыряло в лицо, будто пригоршнями из ведра,– он сеялся тонкой водяной пылью. Чашкин ощутил даже некоторый уют, слушая тихий шорох измороси на капюшоне штормовки, настойчиво напяленной на него Смоковым. Улицу Клубничную в низине пройти было трудно – сплошная лужа неведомой глубины. Пришлось идти по узкой обочине, придерживаясь за мокрый штакетник.
– Тут поблизости третий номер,– сказал Смоков, ловко пробираясь впереди.– Завернем туда или ты хочешь по порядку, так сказать, по хронологии?
– Давай по порядку,– предложил Чашкин.– Порядок – он и в Африке порядок.
– Как скажешь, Егорыч. Не вижу проблем.
Чашкин соскользнул в колдобину, набрал воды в сапог, но вместо приличествующего случаю матюга добродушно хохотнул. У него было непробиваемо хорошее настроение.
– Сворачивай, Егорыч! – скомандовал Смоков, махнув рукой в сторону узкого прохода между двух проволочных изгородей.
Тропинка шла в гору, над ней почти смыкались рябины на границах двух участков. Грозди уже покраснели, с каждой ягоды, быстро набухая, срывались тяжелые капли, барабаня по капюшону. Заглядевшись на. грозди, Чашкин едва не съехал по маслянисто скользкой тропинке. Удержался, но на четвереньки все-таки встал.
– Чего ты там забуксовал? – проворчал Смоков.– Давай, поднимайся. Пришли к первому номеру.
Чашкин подошел, посмотрел на низкую калитку, запертую изнутри на ржавый допотопный замок, прикрытый куском резины. Даже инвалид мог перелезть через калитку, не обращая внимания на замок. Что, по-видимому, и сделал некто, переночевавший в доме и поужинавший китайской тушенкой «Великая стена» (вторую прихватил с собой).
– Как ты думаешь, Семен Семеныч, могут ли местные шкодники заниматься такими делишками?
– Вряд ли. Ты гляди, ни один замок не взломан. Значит, они открывались отмычкой. Восемь замков не откроешь подбором ключа. Наши хулиганистые ребята вряд ли на такое способны, чересчур мудрено. Да ты и сам это прекрасно понимаешь, чего я тут распинаюсь…
– Понимать-то я понимаю. Но если это, допустим, чужой человек, почему он никому не попался на глаза? Здесь ведь все на виду, все друг с другом знакомы.
– Ну, не совсем так. Я в «Дорожнике», считай, двадцать третий год, а и то не каждого признаю. Более трехсот участков, шутка ли? Поди знай, кто чей родственник или знакомый.
– Выходит, можно сегодня переночевать в доме Федотовых, завтра у Тороповых, послезавтра еще у кого-нибудь?
– Почему нет? В будние дни большинство домов пустует. Особенно в конце августа, когда детишек надо к школе готовить и вообще… Обрати внимание: сегодня среда, и садоводство будто вымерло.
– Да уж обратил… Там, кажется, топорик сперли?
– Пойдем, поглядим на владения Тороповых.
Может, бомж? Здесь куда веселее, чем в городских чердаках и подвалах. И жратва найдется, и домашнее винцо у многих заготовлено, и стащить можно кое-что для продажи. Чашкин обкатывал эту версию, спускаясь по тропинке.

***
Короткевич встретил их у порога, будто заранее знал, что они непременно заявятся в «Картошку», причем именно сейчас. Проводил в уютный закуток, откуда хорошо просматривался входной тамбур. Стас оглядывался по сторонам, и хотя помалкивал, Ершов понял – одобряет. И кованые светильники, и мягко освещенные сосновые столы в простенках, и льняные салфетки с белорусским узором на столах.
Обеденное время уже прошло, а пора вечерних посиделок еще не наступила. Посетителей было мало.
– Час передышки? – сказал Мирончик, кивая на пустые столы.
– Точно, час,– подтвердил Иван Иванович.– Ну, полтора – самое большее. Потом будет весело, успевай поворачиваться.
– Успеваете?
– А как же. У меня две официантки, девочки очень подвижные.
– Иван Иванович,– вклинился Ершов,– мы тут решили совместить приятное с полезным…
– Правильно решили,– одобрил Короткевич.– Рекомендую начать с приятного,– на голодный желудок вредно толковать о полезном.
– Так-то оно так… Но в вашем меню – море соблазнов, можно зарулить Бог знает куда. Лоцман требуется. Нам бы мистера пайлота на борт.
– Что ж… Мистер пайлот интересуется, команда собралась в кругосветку или в простой каботаж?
– Мистер пайлот, посмотрите в наши голодные глаза! – проникновенно сказал Стас.
– Йес, сэр. Эскьюз ми, сэр… Тогда поехали. Из шести салатов советую выбрать с горчичным соусом. Сегодня он особенно хорош – само то. На первое – суп. Можно с потрохами, но еще лучше суп-пюре с пирожками.
– С потрохами,– немедленно сказал Стас.
– С пирожками,– секунду спустя сказал Ершов.
– И что характерно, никто не прогадал… На второе предлагаю дивную штуку для настоящих гурманов: картофель тушенный с печенью и салом в горшочке. А запить можно…
– … водочкой,– тем же тоном закончил Мирончик.
– Вам какую подать, «беловежскую» или «посольскую»?.. Шучу я. Хотя в этой шутке больше грусти, чем юмора. Так что выбирайте между квасом, брусничным морсом и пивом.
– Тигры манную кашу не едят,– проворчал Стас.– Мы выбираем пиво.
Короткевич покосился на буфетную стойку. Мигом к столу пританцовывающей походкой направилась официантка, этакая юная улыбчивая хозяюшка в фартуке из мешковины поверх бело-голубого фирменного платья.
– Полагаю, курс проложен,– сказал «мистер пайлот».– Пожелаю вам семь футов под килем!
– Надо бы уточнить кое-какие моменты,– сказал Ершов.– Если не трудно, задержитесь на секундочку.
Юная хозяюшка принимала заказ, всем своим видом выражая одобрение – нет, восхщение! – столь изысканным вкусом клиентов, не очень при этом переигрывая. А когда она отошла всё той же пританцовывающей походкой, Ершов спросил:
– Где вас можно найти, если потребуется?
– В зале, на кухне или в кабинете – по проходу вторая дверь слева,– ответил Короткевич.
– Могут ли сегодня заявиться незваные гости?
– Срок послезавтра. Но кто же их знает, паразитов…
– Захотят пожрать на дармовщинку – припрутся,– предположил Стас.– А заодно и напомнить о себе, нервы лишний раз помотать.
– С них станется,– вздохнул Короткевич.– Кстати, что мне делать, если и в самом деле нагрянут?
– Думаю, придется потерпеть,– сказал Ершов.– Главная акция – послезавтра. Но если принесет их нечистая, а мы еще будем здесь, дайте знать.
Хозяюшка принесла пиво в высоких стеклянных кружках.

Фонограмма №308 от 9.09

– Звоню по автомату с вокзальной площади Токсова. У меня три монетки, так что постараюсь уложиться.
Я в садоводстве уже двое суток, живу в доме Смокова Семена Семеновича, на Ягодной, 13. Должен признаться, за это время розыск практически ничего не дал. Какой-то чужак завелся в садоводстве, скрывается то в одном доме, то в другом, пользуясь отсутствием хозяев. Тут народ такой, что приезжает на свои участки в выходные дни, постоянно живут всего несколько пенсионеров, в частности, сам Смоков. Никто из них по чужаку не смог дать никакой информации. Говорят, подозрительных людей не встречали, приезжают только свои, старожилы садоводства. Оно и понятно – никто тут не сидит у калитки сложа руки, разглядывая прохожих, у каждого хватает работы на участке. Расспрашивая пенсионеров, я не особенно надеялся на удачу, скорее, на случай. Мало ли, думаю, а вдруг? Ребята глазастые, могли и углядеть незнакомого человека на соседнем участке. Не углядели.
Моя версия: в садоводстве скрывается некий человек, возможно, бомж, которому временно нужен ночлег, еда и деньги. С ночлегом нет проблем: пройди поздним вечером по садоводству, глядя на окна,– сразу определишь необитаемые дома. Еда тоже найдется, даже выпивка домашнего производства. С деньгами сложнее, но, в принципе, найдутся вещи, которые можно наскоро сбыть перекупщикам. Он бы и рад остаться невидимкой, не оставляя следов, но нужда поджимала. Поэтому он оставил следы на нескольких адресах, в частности, стащил у Бобрика спиннинг, набор импортных блесен и новый рыбацкий костюм, а у Смокина – тридцать кроличьих шкурок. Видимо, рассчитывал на то, что потерпевшие заподозрят соседей или шкодливую молодежь из соседнего поселка. Надо сказать, расчет в какой-то мере оправдался. По крайней мере, районная милиция в этом просто убеждена. С ее стороны активных действии не предвидится, думаю, сделает пару ленивых ходов и окончательно потеряет интерес к этому делу. В других хлопотах завязла.
Человек этот достаточно ловкий: пролезает в дом, не повреждая замка, не выдавливая стекол в окнах. Все аккуратненько, без шума и следов взлома. То ли ключи подбирал, то ли пользовался отмычкой. Один этот факт говорит о квалификации чужака. Поневоле подумаешь, что работает ловкач с уголовным прошлым. А может, так оно и есть?.. Не знаю. Пока не знаю…
Я стал работать по украденным вещам. Побывал на привокзальных рынках ближайших станций, закусочных, буфетах и прочих забегаловках. Я там стал почти что своим человеком. Выбираю компанию каких-то явно местных задрыг, пристраиваюсь с кружкой пива и начинаю жаловаться, мол, братан-рыбак привез из загранки такую катушку! такие блесны! закачаешься! На самом дохлом озере щук натаскал – во! И надо же, спионерила какая-то неведомая сволочь. Ищу вот, надежды не теряю надыбать на этого гада… Задрыги сочувствовали, но никто из них о чудо-блеснах не слыхал. Тамошние садоводы и дачники, по мелочи торгующие яблоками, картошкой и зеленью, насчет кроличьих шкурок тоже были не в курсе, при них никто этим бизнесом не занимался.
Понимаю, надежда была на счастливый случай – и только. Сегодня одна бабка торгует, завтра другая, сегодня одна компания втихаря угощается бормотухой, завтра другие алкаши забредут в «гадючник»… Короче, мне тут не обломилось. Но буду продолжать, поскольку другой реальной зацепки у меня нет.
Ну а по вечерам я выхожу на разведку. Шастаю по садоводству, стараясь никому не попадаться на глаза. Делаю вид, будто гуляю, дышу дачным воздухом, а сам приглядываюсь: не проявится ли где мой ловкий воришка? Я бы его, заразу, на нюх взял. Чувствую, не ушел он из этих мест, резона ему нет уходить. Места изученные, хлебосольные, особого переполоха его незваные визиты пока не вызвали. Ну, приходил какой-то заспанный мент, ушел ни с чем – и скатертью дорога. Перекантовывайся с участка на участок… От добра добра не ищут. Здесь он, здесь, касатик!
Есть в этом деле некоторые тонкости, точнее, слабые места. Допустим, засеку я мужика, застукаю на каком-нибудь участке. Ну, свяжу – это я умею… Сдам в милицию. А он на допросе сделает большие глаза и скажет: какие шкурки? какие, к черту, блесны? я просто случайно попал в садоводство, решил переночевать, а хозяина дома не оказалось, вот и пришлось войти без приглашения. Что я на него навешу? Навешивать-то нечего: шкурки он успел кому-то продать, и признаваться в этом нет ему никакого резона. Как говорится, добровольно рыть котлован под фундамент собственной тюряги… Нет прямых улик, а на нет и суда нет. В лучшем случае получит мужик административное взыскание, от чего нашему клиенту Смокову никакой пользы. Соответственно, «Юстасу» тоже.
Видимо, придется все-таки искать покупателя кроличьих шкурок. Занятие, конечно, муторное и шансы призрачные, но делать нечего.
В принципе, есть еще один вариант. Это если шкурки еще не проданы, а припрятаны до лучших времен. Меня бы такая ситуация здорово выручила. Только жаль, козырные карты выпадают везунчикам, а я среди них сроду не числился. Мой шанс – в рутинной работе, где надо брать горбом, выносливостью и усидчивостью. Прошу прощения за лирику…
Подмоги мне не надо. Лишние люди в садоводстве могут спугнуть любителя пушнины. Я уж сам пока. Конец связи.

***
– Знаешь, Юра, не нравится мне ситуация в садоводстве,– сказал Мирончик.– Что-то неспокойно на душе.
Ершов отложил расшифровку фонограммы Чашкина и пожал плечами.
– В чем ты видишь проблему? Парень действует грамотно и спокойно. Вот, даже от подкрепления отказался.
– Если бы Терехов отказался или, скажем, Ваня Краско, я бы не дергался. А какой у Чашкина опыт? С гулькин нос. Как оперативник он еще щенок, не при нем будь сказано. Он думает, что выследит дачного вора, так тот ему сам руки протянет – давай, вяжи, начальник!
– Зачем же вязать? Выследить и позвонить в милицию. Упражняться в единоборствах ни к чему. Кстати, я его предупредил об этом.
– Гладко было на бумаге… Откуда знаешь, на какой сюрприз нарвешься? Если там шкодит обыкновенный бомж, Егорыч с ним справится без хлопот. А если беглый, да не лопушок, а видавший виды бандюга, которому терять нечего? Скорее всего, так оно и есть; обрати внимание, как профессионально он там шурует.
– Ну, не знаю,– сказал Ершов.– То ты расхваливаешь своего подопечного, дескать, парень не промах, дюже смекалистый, прирожденный оперативник, а то – щенок, салага, дяденька вор может обидеть парнишку… Что ты дергаешься, в самом деле?
– Давай пошлем подмогу,– предложил Стас.– Все ж таки страховка будет.
– Послать – не проблема… Ну, пошлем. И приедут наши добры молодцы в садоводство – людям глаза мозолить. У Чашкина своя легенда, свои планы, своя тактика, а тут – бац! – принимай гостей. Что ж они там, втроем патрулировать станут? По-моему, перебор.
– Но ты же сам обещал послать Самарского и Краско. Обещал или нет?
– Я сказал, если потребуется. Запросит Чашкин подкрепление, пошлю немедленно. Как ты знаешь, у нас оперативник берет игру на себя, и только сам он может решить, что ему нужно для дела.
– Считай, что ты меня убедил,– сказал Стас.– Не возражаешь, если я с ним потолкую по душам?
– Каким образом?
– Я знаю телефон председателя садоводства.
– Валяй, звони… А теперь давай потолкуем о завтрашней операции.
– Может, подождем Ряпушкина? Он закончил монтаж аппаратуры и должен подойти с минуты на минуту.
– Ты прав,– согласился Ершов.– Подождем, конечно… Завари-ка чайку покрепче, старина. А то муть какая-то в башке, надо взбодриться.

***
Оскальзываясь на мокрой траве, Чашкин пробирался по узкому проходу между двумя заборами. Заборы были невысокие, серые от старости и прогнувшиеся под давлением разросшихся кустов черноплодной рябины. Пурпурные листья уже потихоньку осыпались, обнажая фиолетовые гроздья налитых ягод. Самое лакомство для дроздов- рябинников.
Слева просматривался небогатый щитовой домик с крохотной верандой. Зеленая краска на стенах выцвела и облупилась, железо на крыше проржавело, участок неухоженный, трава по колено. На двери висячий замок – из тех, которые внушительны на вид, но открываются гвоздиком. Ощущение убогой заброшенности.
Как бы ты ухитрился переночевать в этом домишке, не нарушая иллюзию заброшенности? – задал себе задачку Чашкин. Чтоб никому и в голову не прншло, что ты тут ночуешь. Да очень просто: отомкнул бы замок, вошел в дом, открыл окно, потом вышел бы через дверь, замкнул замок, влез в дом через окно и задвинул занавески. Уходя, проделал бы все нехитрые манипуляции в обратном порядке. А с врезным замком и вовсе хлопот никаких: вошел – закрылся.
Справа, за калиткой, искусно сваренной из арматурного прутка, возвышался нарядный островерхий дом. Ярко-оранжевая финская краска светилась даже в сгущающихся сумерках. Не дом – картинка из каталога международной строительной выставки. В глубине участка ладная теплица и банька (скорее всего, сауна), обшитая вагонкой. Да-а, красиво… Естъ у хозяина вкус и, конечно, возможности. Но сам хозяин отсутствует – в окнах темно.
Чашкин толкнул калитку. Она оказалась запертой. Подходил и ней кто-нибудь или нет, определить невозможно: три бетонные ступеньки, отмытые дождем, были идеально чисты. Можно ли перелезть через калитку? Конечно, можно, только хлопотно: заостренные концы прутьев коварно топорщились поверху – от штанов лохмотья останутся. Забор – стальная сетка в человеческий рост, за ней непролазные заросли сирени, шиповника и жасмина. Собственно, здесь второй, запасной вход, главный – с противоположной стороны участка, на Цветочной улице. Надо вернуться назад и свернуть в узкий – не сразу заметишь – проход, заросший крапивой и одичавшей, выродившейся малиной.
Чашкин сошел со ступенек и остановился. Снова глянул на темные окна. Стоп!.. Померещилось?.. Будто в мансарде, на втором этаже, мелькнул отсвет, как если бы зажгли спичку, тотчас прикрыв ее ладонью.
За окнами темнота. Тишина. Где-то далеко лает собака. И никаких тебе отсветов. Черт возьми, но ведь было же что-то! В тот момент, когда он поворачивался и уже шагнул с верхней ступьки. Не луч света и не вспышка – именно отсвет: приглушенный проблеск, на мгновение раздвинувший темноту.
А ведь ты здесь как на ладошке, подумал Чашкин. С мансарды замечательно видно: стоит у калитки какой-то хмырь и пялится на окна. Он отступил в сторону, подумал секунду-другую и направился в обход участка.

***
Ершов фломастером набрасывал схему, поясняя:
– Это зал… два окна… буфетная стойка… здесь проход на кухню… вот кабинет Короткевича и через стену подсобка. Окна, как вы помните, выходят на улицу, вход в кафе – с переулка. Такая, значит, диспозиция…
– Где мы сидим?– спросил Мирончик.
– Здесь,– сказал Ершов, обводя кружком столик между окон.– В это окно мы будем видеть машину Ряпушкина и его самого с видеокамерой, а в это – милицейскую «тачку» и машину рэкетиров, вряд ли они приедут на трамвае.
– Жаль, тут открытое место,– сокрушенно проговорил Ряпушкин.– Хорошо бы стоять в тени. Придется опускать стекло в дверце и снимать через проем, а в ясную погоду это будет заметно.
– Повесь куртку на дверь, за ней тебя никто не заметит,– посоветовал Стас.
– Такие вот мелкие детали надо заранее продумать,– сказал Ершов.– Чтоб сдуру не поскользнуться на арбузной корке… Ну а теперь фабула операции. Начнем ее в 8.45. В это время мы втроем появляемся в «Картошке» и проверяем, как действует видеоаппаратура.
– Да прекрасно она действует,– проворчал Ряпушкин.
– Я ведь не зря намекал на арбузные корки…– заметил Ершов.– Далее. В 9.00 наш уважаемый Федор Михалыч на машине Самарского отвозит Короткевича в банк, дожидается его у входа, очень внимательно поглядывая по сторонам, и не позже 10.00 доставляет обратно. Вообще-то поездка должна занять меньше часа, но надо иметь небольшой люфт – на всякий случай. В 9.45 вот здесь – крестик на схеме – должна стоять машина с оперативниками. Их там будет двое, остальные займут столик по соседству с нашим. Ряпушкин поставит машину в створе переулка, держа в поле зрения окно кафе, машины оперативников и рэкетиров – наверняка они припаркуются у входа. Если не дураки, конечно… Первая съемка: момент подъезда рэкетиров и вход их в «Картошку», вторая начнется по нашему сигналу, когда в окне появится кружка с пивом. Это значит, разбойнички вышли из кабинета и направляются к выходу. Съемку веди до конца операции, пока их не повяжут. Итак, рэкетиры должны приехать в десять утра. Они зайдут в кабинет Короткевича и увидят легкий ремонтный кавардак: ободранные стены, обои на полу, клей и всё в этом духе. Цель – скрыть проводку и замаскировать видеокамеру на несгораемом шкафу. Что в этот момент делает Короткевич? Нажимает на кнопку, спрятанную у него под крышкой стола. Включается видеокамера с микрофоном и видеомагнитофон. Контроль звука выведен на наш стол: через микротелефон можно слышать всё, что происходит в кабинете. Отличная идея Васи Краско, не менее отлично реализованная нашим телевизионщиком Ряпушкиным. Всё ж таки не вслепую будем играть… Теперь финальная часть. Рэкетиры, получив деньги, выходят из кафе. Следом за ними – мы с оперативниками. В момент посадки в машину любителей чужих купюр атакует группа захвата, и к полному своему огорчению бандюги заполучают браслеты на свои нетрудовые ручонки. Мы работаем вторым номером и оказываем посильную помощь оперативникам.
– Если успеем,– добавил Стас.
– Если успеем,– согласился Ершов.
***
Калитка главного входа была точь-в-точь, как на запасном – из того же арматурного прутка, правда, острые зубья на верхней кромке расходились полукруглым веером – для пущей эстетики. Рядом возвышались крепостные ворота: сварные стальные листы были выкрашены трогательной светло-голубенькой краской. Сюда, судя по размытым отпечаткам протекторов, въезжала «Волга» хозяина.
Честно говоря, перелезть через ворота – плевое дело. Ну, перелезешь. А дальше что? Побродишь по двору, подергаешь дверь… Разумеется, она заперта. Станешь стучать, изображая из себя идиота? Или поднимешься по лестнице с фигурными балясинами, чтобы с площадки второго этажа заглянуть в темное нутро мансарды?
Допустим, проблеск в окнах – не плод твоего воображения. Бродяга решил закурить, чиркнул спичкой, тут же понял свою оплошность и прикрыл огонек ладонями. Допустим, действительно он скрывается здесь. Дом богатый: и переночуешь в комфорте, и на память что-нибудь прихватишь. Более того, допустим, он выйдет с тобой пообщаться. Вот такая интересная ситуация… Что ты ему скажешь, уважаемый сыщик? Сказать-то нечего. Ты даже не знаешь, его ли это рук дело – похищение кроличьих шкурок. Утрись своими косвенными уликами, своей индукцией и дедукцией.
Чашкин отошел от калитки и сел на скамейку, вкопанную рядом. Настроение у него было препаршивое. Дело, поначалу казавшееся ему немудреным, вполне посильным для дебюта, распадалось прямо на глазах, от него прямо-таки веяло безысходностью. Впору плюнуть и сознаться в полнейшей своей несостоятельности. Нет фактов, нет идей. Пустота.
Негромкий щелчок… шорох гравия… осторожные шаги… Еще не успев осознать того, что происходит, не думая о последствиях, а лишь повинуясь инстинкту сродни охотничьему, Чашкин метнулся к калитке и взялся за прутья, глядя на человека, идущего по дорожке к воротам. Он слегка сгибался под тяжестью здоровенного – выше головы – рюкзака.
Рюкзак… ворованные вещи… возможно, и шкурки там… уходит… наворовал и уходит… еще можно успеть на автобус… он уедет – и всё, концы в воду. Эти обрывки мыслей промелькнули в сознании за какие-то мгновения: человек успел сделать два-три шага, едва ли больше. Он сделал еще один шаг, перевел взгляд с дорожки на калитку и застыл от неожиданности, как на стоп-кадре, – увидел Чашкина.
Именно сейчас пришло рсшение, простое и отчетливое: его нельзя, невозможно выпустить. Он не должен уйти. Нет других вариантов.
– Хозяин, не подскажешь, где тут Куликов живет,– с некоторой фамлильярностью спросил Чашкин.
Человек молчал.
– Чего молчишь-то? Не в курсе, что ли?
– Какой еще Куликов? – неохотно проговорил человек.
– Да Олег Петрович, мать его… Второй час болтаюсь по вашему гадскому садоводству, вконец запутался. Один посылает туда, другой сюда. Что за люди!
Чашкин говорил, сочиняя на ходу, а сам разглядывал мужчину с рюкзаком. Возраст неопределенньй, где-то за сорок, жесткие черты лица, настороженные, глубоко посаженные глаза, одежка, похоже, с чужого плеча: свитер великоват, джинсы старые, но подвернуты недавно, шерстяная шапочка, странноватая для теплого начала сентября, натянута до самых бровей.
– А на что тебе сдался этот Куликов? – спросил мужчина, подходя к калитке.
– Дело есть,– уклончиво ответил Чашкин.– Не каждому знать положено…
– Мне-то что? Ищи своего Куликова…
– Ищу вот… Слушай, открой ты эту чертову калитку, не могу разговаривать через решетку. Как в тюряге, ей-богу…
Мужчина ловко сбросил рюкзак (что-то мягкое в нем было – не клацнуло, не звякнуло). Он оттянул дужку замка, снял его с петель и открыл калитку.
– Как в тюряге… – проворчал мужчина.– Откуда тебе знать, как оно в тюряге?
– Знаю,– внушительно сказал Чашкин.– Я знаю, что такое зона… Но дело не в этом. Тут, понимаешь, забавная история. Позавчера я пришел на Сенной рынок, смотрю – мужик торгует кроличьими шкурками. А меня эти шкурки сильно интересуют – я шапки шью. Из кролика, собаки, ондатры, нутрии… Меня любое сырье интересует, а особенно кролик. Шапки из него идут нарасхват, по полтиннику за штуку. Вижу: мужик шкурки толкает, штук пять всего и осталось. Я с ним разговорился. Ну, слово за слово… Он и предлагает: приезжай ко мне в садоводство, я тебе целую партию по хорошей цене уступлю. Ладно, ударили по рукам. Он мне свой адресок нарисовал на бумажке, я на радостях предложил сходить в кабак, пропустить по стакану вина. Короче, сговорились. Но по пьянке я потерял ту бумажку, помню только, что садоводство называется «Дорожник-3», а фамилия – Куликов. Если не ошибаюсь, Олег Петрович.
– Мне на автобус надо,– сказал мужчина.– Но минут десять имеется в запасе. Пойдем, потолкуем.
Они устроились в беседке. Чашкин кинул на круглый столик пачку «стрелы». Мужчина тотчас потянулся за сигаретой. Прикурил, закрывая огонек спички ладонями.
Отсвет в окнах мансарды…
– Есть тут один Куликов,– сказал мужчина.– Не знаю, тот или не тот.
– Серьезно? – обрадовался Чашкин.– Ну так подскажи, где его разыскать, а то меня эти бабуси, божьи одуванчики, доконали. Как начнут объяснять, мозги раком становятся.
– Значит, тебя интересуют шкурки,– произнес в раздумьи мужчина.– Если хочешь, могу продать. Я как раз везу их в город.
– Шутишь!..– слабо воскликнул Чашкин, как бы не веря своей удаче. С надеждой и опаской – как бы не спугнуть.
– Тебе сколько шкурок надо?
– Сколько… Десятка три найдется?
– Найдется,– обнадежил его мужчина.– У меня как раз три десятка.
– Почем?
– Ну… По червонцу.
– Ты хотел сказать – по полчервонца?
– Хрен тебе. У меня шкурки отборные; поторговаться, так и по двенадцать пойдут.
– А ну покажи,– сказал Чашкин, входя в азарт.– Посмотрим, какие они у тебя отборные.
Мужчина расшнуровал рюкзак, запустил руку вглубь и вытащил кроличью шкурку. Чашкин скомкал ее, расправил, положил на колено и провел рукой против шерсти. В этом деле ровным счетом ничего он не понимал, но надо было играть, коли ввязался.
– Пересушена,– тусклым голосом произнес он, и добавил:– Да и линька затянулась у твоих кроликов. Подшерсток никудышний.
– Иди к Куликову,– сказал мужчина, отбирая шкурку.– Этот куркуль тебе заломит… Подшерсток ему не нравится… У меня их с руками оторвут по червонцу.
– Ладно, уговорил,– сдался Чашкин.– Даю семь. Так и быть. Где наше не пропадало!..
– Гуляй, гуляй,– усмехнулся мужчина, запихивая шкурку в рюкзак.
Дурака кусок, обласкал себя Пашкин. Не надо мне подмоги, сам справлюсь… Вот и справляйся с таким. Видал он твои приемы. Жилистьй, зараза. Такой и под дулом пистолета в штаны не наложит. Но брать надо. Как? А черт его знает, как…
Что это торчит из рюкзака? Не тот ли знаменитый топорик из шведской стали?..
Мужчина сидел к нему вполоборота; Чашкин нагнулся, схватил его за щиколотку, резким движением перебросил через спинку скамейки, рванулся к рюкзаку и выдернул из него топорик.
– Ты чего?! – заорал мужчина, барахтаясь в тесном пространстве между скамейкой и перилами беседки.– Ты чего, козел?
Чашкин поднял топорик и скомандовал:
– Ну-ка садись! Быстро, быстро!.. Руки на стол! И без глупостей, понял? Этим топориком бриться можно…
Мужчина, не спуская с него глаз, выбрался к столу и сел. Шапочка сдвинулась на затылок, обнажив коротко стриженые волосы.
– Ну, дешевка…– прошипел он, в ярости сплевывая.– Я ж с тобой как с порядочным…
– Не будем о порядочности, ладно?– заметил Чашкин, покачивая топориком.– Кроликовод зачуханный… Если хочешь, я тебе подробно расскажу, в каких домах ты ночевал и у кого какие вещички спер. И кроличьи шкурки, и японские блесны, и этот топорик, кстати. Так что не дергайся и не скрипи зубами.
– Как же я тебя, опера вонючего, сразу не расколол? – горестно произнес мужчина.– На роже ведь было написано – опер. Придавил бы у калитки – и вся любовь.
– Если бы да кабы… И на старуху бывает проруха, так что не убивайся. Лучше скажи, откуда сбежал?
– От верблюда! Пошел ты знаешь куда?..
– Знаю, знаю. И для начала предупреждаю: схамишь еще разок – отправишься совсем далеко, на крылышках. Ты меня лучше не зли.
– Опер, а без пушки. Что ж ты с голыми руками на дело поперся?
– Топорик надежнее. Легко оправдаться, ежели нечаянно тюкнешь: так, мол, и так, защищался от разъяренного бандита… Ты ведь разъяренный бандит?
Мужчина, косясь на рюкзак, незаметно к нему пододвигался. По крайней мере, ему казалось, что незаметно. Чашкин, перекинув топорик в левую руку, подтянул рюкзак поближе к себе и стал в нем шуровать, зорко поглядывая на мужчину. Шкурки, коробочки какие-то, карманный приемник, буханка хлеба, книги.
– Куда спиннинг подевал? – поинтересовался он между делом.
– В озеро уронил,– буркнул мужчина.
– Какая досада,– посочувствовал Чашкин. Его рука наткнулась на пистолетик величиной с дамский браунинг.
Зажигалка? Нет, штучка посерьезнее. В патроннике патрон со сплющенным концом. Газовый пистолет. Снимай с предохранителя и нажимай на спуск. Изящная никелированная штучка с перламутровыми накладками на рукоятке.
– В этом доме спер? – спросил он, кивая на дачу.
– Нашел под кустиком.
– Под кустиком чего только ни найдешь… А знаешь, меня просто подмывает потратить на тебя этот единственный патрон. Ты в момент отрубишься, а я сбегаю за нарядом милиции. Скучно мне с тобой, неразговорчивым таким, возиться.
– Я что, молчу? – Мужчина пожал плечами.
– По какой статье сидел? – спросил Чашкин, усаживаясь по другую сторону стола.
– Сто пятая, на полную катушку.
– Перестарался, защищаясь… И кто же этот счастливчик?
– Да сопляк один,– сказал мужчина с досадой.– Дурак пьяный… Врезал ему вроде вполсилы, а он башкой о поребрик. Умер в больнице. Ну, мне и впаяли.
– Связался черт с младенцем.
– Свяжешься… Их там пятеро было. Ночью да в стае, да под газом все они храбрые. Обступили, как шакалы: дай, говорят, шапку поносить, а то харю начистим. Пришлось вмазать. Сам же и «скорую» вызвал, придурок. Знал бы – смылся.
– Однако все-таки смылся. Из колонии. Исполнилась мечта идиота…
– Смог бы – досидел. Но не смог.
– Не та компания?
– Посиди сам, узнаешь. Живым, может, и вернешься, но лыбиться не скоро захочешь, это точно.
– Ладно глазами-то сверкать,– примирительно сказал Чашкин.– Я, что ли, упек тебя на зону?
– Не упек, так упечешь,– усмехнулся мужчина.– Вон как стараешься, монету свою собачью отрабатываешь…
– Почему собачью?
– А работенка такая: бегаешь, вынюхиваешь, а унюхал – цап зубами!
– Собака – друг человека…
Треп трепом, но надо что-то решать. Сидеть до утра в ожидании хозяина этой шикарной виллы? Или вывести на шоссе и пытаться остановить какую-нибудь машину? Дохлый номер, перед такой сомнительной парочкой вряд ли кто остановится. Может, к Смокову?..
Чашкин подумал и сказал:
– Вот что, дядя, сейчас мы пойдем туда, где ты разжился кроличьими шкурками. Извинишься перед хозяином за свои художества, потом вытряхнешь рюкзак и подробно расскажешь, у кого что стащил. Думаю, Семен Семеныч наложит тебе полную пазуху, но ничего не поделаешь – заслужил. И на том твои дачные похождения закончатся, гуляй на все четыре стороны.
– Что ты мне голову морочишь? – прищурился мужчина.
– А мне твоей крови не надо.
– Такой ты, значит, добренький мент?
– Считай, что добренький.
– Ну-ну… Рюкзак сам понесешь? Трофей все-таки.
– Я к тебе носильщиком не нанимался,– отрезал Чашкин.– Пошли!
Кое-где на столбах горели лампочки под ржавыми жестяными козырьками. Света от них было чуть, но дорога всё же угадывалась. Мужчина молча топал впереди, держась у правой обочинг; изредка он поворачивал голову и косился на Чашкина, словно прикидывал дистанцию. А Чашкин, избавившись от напряжения поиска и ощущения опасности, положил в карман куртки газовый пистолет и опустил топорик. Он держал его не как оружие защиты, просто нёс вещь, которую следовало вернуть хозяину (номер второй, вспомнил он).
Пологий спуск в низину, к бывшему болоту, затем короткий подъем, а там, за поворотом, дом Смокова – три минуты ходу. Правая нога поехала на мокрой гальке; Чашкин потерял равновесие и, выронив топорик, растянулся лицом вниз. Мужчина резко обернулся и, долю секунды помедлив, кинулся к Чашкину, на ходу сбрасывая рюкзак.
Споткнулся о топорик. Подхватил его и замахнулся. Ударил – обухом по голове.
– Идиот… – прохрипел Чашкин.
Он еще успел вытащить из кармана газовый пистолет и нажать на спуск.

***
Ершов нервничал. Казалось, все пойдет как по маслу; операция продумана до мельчайших деталей, но с самого начала пошли какие-то необъяснимые осложнения. Пока они на ход дела не влияли, однако настораживали, заставляя изобретать запасные варианты. Так, на всякий случай.
Началось с того, что вырубился микротелефон на контроле, и Ряпушкин четверть часа ломал голову над причиной поломки. Наконец, нашел обрыв, но из-за этого машина отправилась в банк с некоторым опозданием. Оно бы вроде ничего, времени еще оставалось достаточно и на дорогу, и на банковские формальности, только теперь любая заминка могла окончательно скомкать график операции.
Дальше – больше. На часах без четверти десять, а оперативников что-то не видать – ни в зале, ни перед кафе в машине. Да и Короткевич задерживался. Ситуация складывалась нехорошая, чреватая осложнениями.
– Ряпушкин поспешает,– негромко произнес Мирончик.
– Где? Я ни фига не вижу.
– Успокойся. В самом конце квартала зеленый «жигуленок» обходит «татру».Узрел?
Ну, глазастый… Действительно, приближалась знакомая машина – и на хорошей скорости. Ряпушкин понимал, что опаздывает. Лихо развернулся в переулке, высадил Короткевича и тотчас двинул на парковку в условленное место. Повесил куртку на дверцу, опустил стекло. Он бьл готов к работе.
Короткевич вошел в кафе и направился в сторону кабинета. На ходу вопросительно глянул на Ершова. Тот кивнул головой, дескать, всё идет по плану.
А план-то потрескивает, подумал Ершов. Где эти чертовы оперативники? Десять минут одиннадцатого, вот-вот нагрянет банда. И что? А ничего, утремся – и по домам. Куда нам со Стасом тягаться с вооруженной бандой? У них стволы, а у нас две скрытые видеокамеры да четыре кулака…
– До чего бездарно, до чего хреново – сил нет! – простонал он.
– Ладно тебе причитать,– сказал Стас,– давай думать.
– Что думать? Как ни крути, а нас двое.
– Трое. Кликнуть – Ряпушкин в секунду прибежит.
– Не выход. Глупо надеяться, что явится пара сопляков, которые дадут себя скрутить. При любом раскладе сила будет на их стороне.
– Тогда такой вариант: Короткевич запирается изнутри, а обслуга скажет, что он в банке. Выиграем время, а там, глядишь, и оперативники подоспеют.
– Хорошо, подоспеют. А дальше? Короткевич выйдет из кабинета и скажет: здрасьте, граждане рэкетиры, я уже пришел из банка. Да?
– А не выйдет, они его до закрытия караулить будут,– согласился Мирончик.
– В том-то и дело,– сказал Ершов.– Ну а если нам пьяный скандал разыграть? Как только деньги окажутся у рэкетиров, мы, как подгулявшие купчики, вломимся в кабинет и станем права качать: по какому праву честным трудящимся гражданам сволочи-кооператоры подают разбавленное пиво?! Прицепимся к вымогателям, затеем драку…
– Это мы запросто! Но в разгар мордобойчика Короткевич получит пулю, тут и к гадалке не ходи. Мы – ладно, сами напросились, но зачем клиента подставлять?
– Да не старайся ты… Сам вижу, вариант из пустой башки.
– Кончились варианты,– сказал Стас.– Кажется, господа рэкетиры пожаловали.
Красный «опель» тормознул у самого входа. Водитель остался за рулем, а четверо пассажиров быстро, но без суеты вышли из машины. Парень в кожанке с внешностью бывшего боксера встал на углу, держа под контролем и улицу, и переулок, остальные направились в кафе. Вошли, внимательно оглядели полупустой зал и, видимо, нычего подозрительного не обнаружили. Тут они снова разделились: двое двинули к директорскому кабинету, а третий, гориллоподобный малый, остался у буфетной стойки.
– Пока грамотно,– пробормотал Стас, катая по столу шарик из хлебного мякиша.
Ершов облокотился на левую руку, прижимая ладонь к уху, как бы слегка пригорюнившись. Похоже, Короткевич не забыл включить систему – контроль действовал.
«Горилла» заказал бутылку пепси-колы и стал пить из горлышка, прижавшись задом к буфетной стойке. Глазами он ощупывал каждого, кто сидел в зале. Взгляд был цепкий, недоверчивый.
– «Пушка» за поясом,– сказал Стас.– Оттопыривается на пузе.
– Вижу, вижу…
– Может, вырубить нам этого дебила? Вдвоем против двоих, да плюс трофейный пистолет… Выйдут, мы их и прищучим.
– Бесшумно не получится. А на улице еще двое – ушки на макушке. Ковбойщина, Стас.
– Что в кабинете?
– Короткевич валяет дурака. Там целый спектакль. Делает вид, будто впервые слышит о тысяче. На пленке получится вымогательство и шантаж в чистом виде… Слушай, Стас, беги за угол и звони по 02. Вооруженное нападение, пятеро бандитов, побольше паники в голосе… Беги! Есть шанс успеть.
Мирончик кивнул и быстро пошел к выходу.
– Пусть бабу свою прихватит и деньжат побольше!– крикнул ему вслед Ершов.– Скажи, на мели сидим.
«Горилла» поначалу дернулся, забеспокоился, но во-время сообразил: дело житейское, до боли знакомое. Угомонился, снова присосавшись к бутылочке.
Тем временем события в кабинете подходили к финалу. Короткевич тянул резину до последнего, однако рэкетиры начали нервничать, и уже в открытую угрожали репрессиями. «Ну, хорошо,– говорил хозяин «Картошки»,– выложу я вам денежки, куда денешься? Вы же загнали меня в угол. Но где гарантия, что это в последний раз? Где? Я ведь не миллионер, чтобы отслюнивать по тысяче в каждый ваш визит». «Гарантий хочешь? – отвечал ему некто сытым, насмешливым баритончиком.– Что, расписку выдать с подписью и печатью? Так нет у нас печати, извини уж». «При чем тут расписка? – мягко возражал Короткевич.– Мне бы хватило и честного слова». «Аристарх, поговори с таможней!» – почему-то с грузинским акцентом сказал обладатель баритончика. Клацнул взводимый пистолет. «Таможня дает добро»,– констатировал знаток советского приключенческого кинематографа. Что-то там такое происходило: шорохи, потрескивание, звуки непонятные. Кажется, спектакль закончился. Жалость какая, еще бы пяток минут – всего-то!..
«Горилла» высасывал последние капли из бутылки, с нетерпением поглядывая в сторону кабинета. На стреме стоять тоже не сахар, крепкие нервы надо иметь…
Мирончик прошел мимо окон, возвращаясь в кафе.
– Придет,– бодро сказал он, подходя к столику.– Куда он денется? И Лариску обещал прихватить.
«Горилла» проводил Стаса глазами до самого столика, громко поставил бутылку на буфетную стойку. Рэкетиры вышли из кабинета, кивнули «горилле», и вся троица направилась к тамбуру. Ершов поставил кружку с пивом на подоконник.
– Номер машины срисовал? – поинтересовался он.
– Как водится… Что делаем?
– Пошли. Сообразим по ходу дела.
Ряпушкин сигнала не видел, потому что за несколько секунд до этого мебельный фургон остановился рядом, почти впритирку, перекрыв обзор. Сдать назад? Полтора метра до «рафика». И впереди еще какая-то задрипанная «тачка» припарковалась. Он запаниковал; хотел посигналить, но тотчас раздумал, боясь привлечь к себе внимание.
С видеокамерой в руках Ряпушкин вылез через правую дверь, обошел фургон сзади, глянул на окно… Кружка! Уже не размышляя, он включил камеру и пошел вдоль фургона, держа в визире вход в кафе, красный «опель» и парня в кожанке, который вдруг засуетился, оглянулся, увидел приятелей, выходящих из «Картошки», и выхватил из-за пояса пистолет с навинченной на ствол насадкой глушителя.
Ряпушкин выстрела не слышал, просто почувствовал сильный толчок в грудь и увидел вселенскую катастрофу в кадре: дома, деревья, машины, люди вдруг подскочили и, накренившись, унеслись в небо…
Ершов, словно в замедленной проекции, видел Ряпушкина, сползающего по борту фургона с прижатой к груди камерой, и парня в кожанке, судорожно втискивающегося на заднее сиденье «опеля». Но оцепенение прошло еще до того, как красная машина рванула с места.
– Стас, давай «скорую»! Останешься с Федей. Милицию поставишь в курс, пусть подключат гаишников. Я этих сволочей не выпущу, будь уверен!
Пробегая мимо Ряпушкина, он отметил про себя, что дело не совсем уж худо: кровавый кружок расплывался чуть ниже левой ключицы. Похоже, не только сердце, но и верхушку легкого пуля не задела.
Чертов фургон! Морду надо набить водиле за такую парковку. Жаль, времени нет. Ершов повернул ключ зажигания, резко крутанул руль вправо и рывком перескочил через поребрик. Распугивая редких прохожих, он по тротуару объехал припаркованные машины, вырвался на свободное место и понесся по улице, не очень-то заботясь о правилах движения. Не до правил, когда тебе надо во что бы то ни стало догнать тот сволочной «опель», догнать и вцепиться в него мертвой хваткой.
Только бы не упустить. «Опель» оторвался метров на триста, не больше. Он там, за поворотом, на Садовой. Только что удачно проскочил, зараза, на красный. Ничего, никуда он не денется до самой Сенной.
Ершов нахально подрезал «Запорожец» слева, трамвай справа, кое-как втиснулся в левый ряд и мысленно перекрестился. Но «опель» впереди не просматривался, видимо, успел свернуть на площадь. Не страшно, в тех местах не больно-то порезвишься: площадь занята стройкой станции метро, и дорога-времянка вдрызг раздолбана колесами самосвалов.
Ага, не рискнули пробиваться к центру! Не вдохновила, значит, перспектива трястись по колдобинам, а потом торчать в пробках… Ершов увидел красную машину на Московском проспекте, перед мостом через Фонтанку. Ясно. Им же надо побыстрее уйти из района, выиграть время, чтобы затеряться в безликих улочках, замести следы. Выстрел-то прозвучал, и кровушка пролилась, а это вам не шуточки с кооперативной тысчонкой,– типичный бандитизм с мокрухой и суровыми последствиями. Подальше, подальше отсюда…
Поставь себя на место главаря этих паскудников, подумал Ершов. Что бы ты сделал на его месте? В назначенное время ты получаешь монету от затравленного кооператора, всё идет привычным порядком, почти буднично, без затей и осложнений. Потом как чертик из табакерки возникает какой-то кретин с видеокамерой и начинает снимать. Поскольку твоя команда – не рок-группа «Пинк Флойд», не хоккеисты «Калгари флеймз» и даже не делегация отечественных кинозвезд, это странно и подозрительно. Конечно, стрельбу открывать не стоило, но тут уж ничего не поделаешь – дело сделано. Надо смываться. Побыстрее и подальше, чтобы не нарваться на погоню. Погоня – крах, полный завал. Заехать в заброшенный дворик или на пустырь, сменить номера, команду распустить. Потом перекрасить машину, а еще лучше – сбыть налево; сейчас за такую «тачку» выручить двадцать пять кусков можно запросто. И переждать, пока милиция не упрячет «глухаря» в архив. Просто и логично. А коли ты, не напрягаясь, додумался до такого плана, они тоже додумаются, не считай их глупее себя.
Ершов настиг «опель» у Технологического института. Здесь была сложная развязка, и рэкетиры не рискнули лезть на рожон – постояли у красного светофора и свернули на Загородный проспект. Ершов прилепился сзади, в десяти метрах. Хрен я вас теперь выпущу, подумал он. Сдохну, а не отцеплюсь, чего бы вы там ни схимичили. Горючки у меня хватит, а злости – и подавно.
Они свернули на Звенигородскую, потом на улицу Марата. Рэкетиры уже поняли, что их «пасут». Трое на заднем сиденьи оборачивались и смотрели на Ершова. Ничего хорошего их рожи не выражали, хотя поначалу на них отпечаталось искреннее недоумение. Его узнал «горилла», он-то и поделился своими впечатлениями с приятелями.
Любопытно знать, за кого они меня принимают?..
Кто ты, дядя в «жигуленке»? Какого черта за нами увязался? Что ты делал со своим другом в «Картошке»? Если вы оперативники, почему не стали нас брать в кафе или на выходе? Зачем-то подставили нам парня с видеокамерой… Нет, братцы, не из того вы племени; оперативники действуют проще и надежнее: если уж затеяли операцию, накинутся разом и скрутят – без особого риска и театральщины. И оператор с телевидения не станет лезть в заварушку. Зачем? Сиди себе в доме напротив, поливай телевиком из окна.
Так кто же ты,дядя?..
Ершов не удержался, и когда «горилла» в очередной раз обернулся, резко провел ребром ладони но горлу. «Горилла» скорчил свирепую гримасу.
Перед Разъезжей «опель» перестроился в левый ряд и притормозил перед красным светофором. Слева прошел «Москвич», за ним такси, следом трясся, пересекая трамвайную линию, «крокодил» – двойной «икарус». Ершов скорее почувствовал, чем осознал замысел водителя «опеля», и когда красная машина резко вильнула вправо, проскользнув перед автобусом, он момент не упустил. С автобусом Ершов благополучно разминулся, хотя и был покрыт отборным, смачным матом из кабины «икаруса».
Всё это расчудесненько, только пора бы уж и милиции проявиться, подумал он. «Опель» я, конечно, не отпущу, с хвоста не слезу, какие бы финты ни закладывал этот хитроумный паренек за рулем. Так и будет, пока мы катаемся по оживленным улицам. Но когда я вконец осточертею рэкетирам, они свернут на какую-нибудь безлюдную улочку, в задней дверце опустится стекло, в окно высунется тот снайпер в кожанке, что стоял на стреме у кафе, и продырявит мне шину, а то и башку для пущей верности. Чем не способ отрубить хвост? Игра-то по-крупному идет, чего там церемониться…
На Лиговском проспекте, как раз перед Обводным каналом, Ершов увидел в зеркальце желтую гаишную «Волгу». Минуты не прошло, как она подошла к нему слева, пристроилась вплотную, парень в шлеме и бронежилете крикнул в окно: «Кончай погоню, старина! Остальное берем на себя. Спасибо!» Он взял микрофон и внятно произнес на весь проспект: «Водитель красного «опеля», прекратите движение, остановитесь у правой обочины! Предупреждаю: район блокирован, в случае отказа открываем огонь!»
Ершов увидел на коленях у парня автомат с укороченным прикладом. С автоматами сидели и ребята на заднем сиденьи. Как положено, в шлемах и бронежилетах.
Погоня ушла вперед, а он сбросил газ и подрулил к обочине. Выключил зажигание, откинулся на спинку сиденья. На него накатила апатия, безразличие ко всему на свете. Приехали…
Впереди приглушенно прозвучала автоматная очередь.

***
Из телевизионного сюжета (снят, смонтирован, но в эфир не вышел)

Следы недавнего пожара на первом этаже жилого дома. Выбиты стекла в окнах, дверь с выломанным замком нараспашку. Внутри темно от копоти. Рядом с дверью новенькая вывеска с выпуклыми металлическими буквами «БЮРО «ЮСТАС». Мокрый асфальт перед входом в пятнах гари, в клочьях опадающей пены. Валяется несколько искореженных, обгоревших стульев. Под ногами хрустит битое стекло. Пожарники скатывают шланги.
Телекомментатор перепрыгивает через грязную лужу, подтягивает микрофонный шнур. Подойдя поближе к пожарной машине, говорит Ершову:
– Да-а, картинка грустная… Кто ж это у вас забыл чайник выключить?
Ершов. Те, кто устроил пожар, на чайник не надеялись. Недосуг им было ждать. Разбили окно, кинули открытую канистру с бензином, следом – взрывпалет. Фейерверк обеспечен.
Комм. Кому-то вы крепко наступили на мозоль, а?
Ершов. Те, кому ми наступили, уже сидят. Шкодят их соратники.
Комм. Сначала поджог, потом кое-что посерьезнее… Не боитесь?
Ершов. Занимаясь частным сыском, бояться нельзя. Это все равно что пытаться плавать, боясь воды. Но ваши опасения совершенно реальны. Мы многим мешаем и многих раздражаем.
Комм. Кого-нибудь из ваших сотрудников пытались подкупить?
Ершов. Было дело. Одному оперативнику предложили двадцать тысяч за пустяковую вроде бы услугу.
Комм. По-моему, неплохой гонорар…
Ершов. Еще бы!.. Но сделка не состоялась. Наш запросил миллион, причем в долларах.
Комм. Телезрителям нынче трудно поверить в такое бескорыстие.
Ершов. Понимаю. Однако против факта не попрешь.
Комм. В прошлый раз вы сказали, что с милицией у вашей фирмы прекрасные отношения…
Ершов. Чаще всего так оно и есть.
Комм. Чаще всего...Есть исключения?
Ершов. Как вам сказать… Неделю назад была у нас операция по задержанию рэкетиров. Ну вы в курсе, снимали в Крестах этих паскудников… Основное мы взяли на себя, группа захвата из местного РУВД должна была только повязать рэкетиров, взять их с поличным. Как говорится, нате вам на блюдечке… Так вот, группа явилась ровно час спустя после назначенного срока. Мол, накладочка получилась – мы не поняли, что именно в это время надо быть на месте… В общем, детский лепет. Что это, головотяпство или… Ладно, замнём. А возьмите сегодняшний пожар. Милиция приехала только через двадцать минут после срабатывания сигнализации. Пожарные вовсю уже тут шуровали… А в остальном, прекрасная маркиза…
Комм. Понятно. На той операции вроде пострадал ваш оперативник. Как у него дела?
Ершов. Ранение не очень опасное. Через недельку, надеюсь, выпишут из больницы.
Комм. Это ваш первый пострадавший?
Ершов. Накануне в пригороде ранили нашего новичка. Посылали на простое вроде бы дело, но парень вышел на беглого рецидивиста, очень опасного типа. Просчитался по неопытности. Поверил его байкам, расслабился…
Комм. Бандит ушел?
Ершов. Самое интересное, что не ушел – новичок не позволил. О подробностях умолчу.
Комм. Надеюсь, парень не очень пострадал?
Ершов. По сравнению с тем, что ему светило, не очень. Похоже, он в рубашке родился. Бандит малость не рассчитал, а то бы…
Комм. Я вижу, «Юстас» переживает суровые времена: два ранения, пожар… Не мелькала ли у вас мысль бросить это опасное дело, заняться чем-нибудь попроще?
Ершов. Суровые времена приходят и уходят, а «Юстас» останется. Бросить, говорите? Нет уж, дудки!..
Отъезжает пожарная машина. Ершов смотрит ей вслед и говорит: «А Геростратишку этого я всё равно вычислю».

1989 г.