Море полно спокойствия и тишины. Оно простирается туда, дальше, за горизонт. Безграничная и свободная стихия. Его волны небольшими толчками выбрасывались на берег, накрывали мои ноги белой пеной морской слюны и с шипением, руки, ласкавшие мои ноги, скребя по песку и гальке скользили обратно, в бледно-синею, изумрудную пучину, к своему необъятному телу, чтоб через секунду, вновь накрыть мои ступни, щиколотки, колени.
Я смотрел на то, как солнце медленной поступью приближалось к воде, горя и окрашивая свой небесный путь в красные и оранжевые, мягкие тона. Я наблюдал как оно гибнет, сыпля своими бесконечными осколками на морскую, тихую гладь. По мере того, как огромный, словно факел пылающий шар тонул в воде, кусков и осколков становилось больше, они пылали ярче и выстраивали импровизированную дорожку к своей гибнущей плоти.
Я взглянул в лицо своего двойника, которое переливалось, вытягивалось, сужалось на водной простыне.
Бог мертв.
Из-за горизонта, там где простиралась бесконечность, подул ветерок. Небо, набрав побольше воздуха в свой легкие наградило меня своим нежным поцелуем.
Дьявол мертв.
Только здесь, на краю вечности, я понял.
Еще один цикл завершен.
Капли соленой воды ударили меня по щекам, попали на губы.
Нас истребили. Всех до одного.
Из-за пустоты лини, которая была пределом для моих глаз, выплыла черная точка. В этот же момент отражение мое покачнулось и медленно, в такт движения волн забилось взад и вперед – убегая от меня к черной точке на горизонте и вновь возвращаясь.
Мы буквально утонули в крови. В один момент спокойная и тихая жизнь, которую мы так любили, которой мы добились через много веков войн и жестокости, нарушилась волной позабытого нами насилия и позабытыми нами смертями.
Обезумившие, режущие друг друга люди, катастрофы и бедствия невиданных масштабов.
Позабытые нами боги, чьи лица высечены в грубых камнях острова Пасхи, в храмах затонувшей Атлантиды и в окутанных тайной подземных городах, проснулись. И им нужна была кровь. Наша и новых богов.
Черная точка увеличилась в размерах ровно на столько, что в ней без труда можно было угадать черный контур лодки с черной фигурой, казавшейся легкой и бестелесной.
Добро и Зло, Бог и Дьявол уничтожили сами себя.
Апокалипсис.
Мертвые, чьи плоть и кости были изъедены тысячелетия назад червями или превращены в пепел, поднимались из земли, из потухших костров, из царства разложения и теней, чтобы погрузить во тьму и забвение смерти мир живых.
Конец цикла.
Знание вливалось в меня в такт перекатывания кожи морского тела, пропорционально приближению к берегу фигуры в лодке и постепенному угасанию солнца.
Наш мир подобен солнцу, умирающему каждый вечер и воскресающему каждое утро. Мы вечно рождаемся, умираем. Рождаемся, чтобы умереть. Умираем, чтобы родиться.
Нас так пугает тьма кладбищ. Нас притягивает луч луны, скользящий по каменным надгробьям. Ведь это не конец…
Человечество появлялось из глубин моря и гибло миллионы раз, как погибли миллиарды звезд, дарившие нам свой свет, свое сияние – холодное, как бледная кожа трупа. Притягательное, как чуть приоткрытые, полные губы, дышащие на нас теплом и дарующие нам забвенья поцелуев.
Как сменит солнце луна – так сменит нас ночная мгла.
Тени, чьи образы в блеске полной луны, в шепоте ночной листвы пугали нас, чьи прозрачные, бестелесные призраки наводили на нас ужас, чьи голоса мы с трепетом и замиранием ловили сквозь шипение и треск радиоволн, обретут тело и силу в тот момент, когда на небо взойдет луна. И они будут бояться шелест одежд прозрачных нас, рассказывать страшные истории о нас, собравшись возле вечного огня, которым будет гореть их костер и их новое солнце. И появятся у них свои Боги и Дьяволы, а потом…
Даже при свете дня видна луна.
На фигуре в лодке был надет черный балахон, скрывавший под собой очертанья тела или пустоты, в которую тень была облачена. За капюшоном, смотревшим на меня, таилась тьма. Фигура вытянула рукав в мою сторону. Мое отражение перестало метаться в воде и медленно поплыло к лодке.
Находясь в мире живых мне уже доводилось видеть этот берег, на котором я сидел и это море. В своих снах или под действием опиума я часто видел его. Это была та граница, которую мы все обречены преодолеть, за которой мы будем ждать своего часа, когда снова воскреснет солнце и наши боги, идолы.
Я посмотрел на свою ладонь. В ней лежал большой, тяжеловатый кругляшек серебряной платы за перевозку.
Мое отражение уплывало все дальше и дальше, это значит, что тело мое уже умерло, где-то там, среди руин наших городов и трупов нас самих.
Солнце плавно и медленно погружалось в ад новой ночи и нового дня, на песок холодного морского дна.
Фигура подплыла настолько, что прозрачная клякса моего лица находилась ровно посередине между мной и лодкой, качаемая словно перышко или бумажный кораблик, плывущий лишь благодаря слабому дуновению ребенка.
С этой фигурой, сотни лет переправлявшей наших предков в рай или ад, воинов в их Вакхалу, я поплыву туда, Где буду ждать призрачным созданием, потусторонним телом изредка соприкасаясь с новым миром, когда снова расцветет наша эра. Так будет без конца, цикл за циклом, день за ночью.
Но…
Я сжал серебряник в своей руке и посмотрел на солнце, на половину ушедшее в пучину, на россыпь его стекла, ведущую к нему сверкающей тропинкой; на небо, которое поддавалось тлению наступающей ночи.
Серебряник растворился в моей ладони, он вплавился в кожу.
Лучше стать частью солнца, луны и самому вечно взирать на тысячи рождений и смертей, чем быть неустойчивым, умирающим силуэтом.
Я встал и воздел руки к небу и резко выпрямил их по направлению к морю, к лодке.
Это оказалось так легко.
На воде вспыхнули огромные костры. Яркие, оранжевые всполохи пламени ласкали морскую синею гладь. Небо и огонь слились воедино. Фигура в балахоне загорелась и кусками, как расплавленная смола стала медленно опадать огромными, черными каплями, растворяясь в море и огне.
Я не видел зрелища величественней, чем горящая вода.
Я побежал в воду, гнался за своим отражением. Огонь щипал кожу, а море холодило ее.
Надоело умирать.
Я догнал свое трясущееся отражение и с силой ударил по нему ладонью. Мое лицо раскололось на тысячу маленьких кусочков, осколки солнца, почти падшего резали меня, пламя сжигало плоть.
Звезды ночью соберутся в солнце днем.
Пылающий шар утонул в лавине огня. Резко все исчезло, погасло, растворилось, оставив лишь тьму и снова спокойную морскую гладь. По небу начал свой путь огромное лицо луны с черными впадинами рта и глаз, а на ночном небе догорали миллиарды осколков меня.