Светлой памяти моего
друга Андрея посвящается...
Все имена и события романа являются плодом воображения автора. Следователь Маркин В.А. - образ собирательный и никогда не существовал. Любые совпадения с реально происходившими событиями - не более чем досадная случайность.
Автор
МАРК ВЛАДИМИРОВ
ПРОКУРОР НАЧИНАЕТ СЕРДИТЬСЯ
ПРОЛОГ
Сто первая волна с шумом ударила гранитную набережную и откатила назад, уступая место своей подруге. Я перестал считать удары волн и отвернулся от воды.
Сто первая волна...
Сто первый день в другой стране, другой жизни...
Именно столько я уже находился здесь. В Стамбуле. В Турции. В чужой восточной стране, со своими непонятными мне законами и традициями. В стране, ставшей теперь моим домом, моим убежищем, моим спасением...
В кармане лежал турецкий паспорт. В офисе меня ждала работа. В квартиру сегодня должны были привезти новую мебель. У меня было все, кроме семьи и Родины...
И я был СВОБОДЕН! Конечно, если может быть свободен человек, живущий по чужим документам в чужой стране...
Я опять повернулся и вгляделся в темные воды Босфорова пролива. Господи, как эта набережная похожа на питерскую. Такой же серый гранит, такие же ступени...
Родной Санкт-Петербург остался за тысячи километров, но он был всегда рядом. В моей памяти... В моем сердце...
С чего же все началось?
Я вслушался в шум прибоя и события пятилетней давности ожили в моем сознании...
* * *
Прокурор весь день подписывает постановления об
аресте, смачно шлепая печать. «Иванов? Шлеп! Петров?
Шлеп!! Сидоров?! Туда же!» После работы вышел на
улицу, обвел взглядом спешащих людей: «У-у-у, бля,
сколько вас еще осталось!..»
(из любимых анекдотов следователей)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
18 апреля 1996 года я открыл дверь серо-желтого здания на Якубовича 4. Подойдя к сидящему в “стакане” безразличному милиционеру, я показал паспорт и со словами: «Мне в отдел кадров», прошел мимо него, уверенно углубляясь в сумрак холодного коридора прокуратуры города. Я знал, где находится отдел кадров, так как был здесь один раз со своим университетским товарищем Андреем, который полгода назад уже устроился следователем в прокуратуру Московского района. В то время приближалась середина четвертого курса, и Андрюхе было очень сложно сдавать зимнюю сессию, так как совмещать работу следователя и роль студента дневного отделения юридического факультета было совсем не просто.
Я решил поступить более предусмотрительно и пошел устраиваться на работу в конце курса. Подтолкнул меня на это пример университетских товарищей, которые уже более полугода работали следаками в районных прокуратурах, и расписывали свою профессию как сложную, но весьма интересную и полезную для жизни. Учитывая, что мне шел 22-ой год, данное обстоятельство меня очень прельщало. Очень хотелось попробовать себя в новом увлекательном деле, за которое еще и деньги должны были платить. По этой причине я и отправился в отдел кадров городской прокуратуры, чтобы узнать какие документы мне понадобятся для трудоустройства.
Начальник отдела Лариса Михайловна, внимательно ознакомившись с моим паспортом и зачетной книжкой, зачем-то спросила, есть ли у меня проблемы с жильем, а, узнав, что с жильем у меня все нормально (в то время я жил вместе с родителями в 3-х комнатной квартире), с удивлением поинтересовалась: зачем же я хочу работать в прокуратуре, да еще следователем. Я честно ответил, что мечтаю приобрести интересную работу и быть полезным на своем месте. На это она ничего не сказала, лишь как-то странно взглянула мне в глаза, но, не увидев там ожидаемого, вздохнула: «Вам надо представить справку из психоневрологического диспансера, копию зачетной книжки и четыре фотографии, на удостоверение и в личное дело. Кроме того, требуется справка по форме 086 о состоянии здоровья, характеристика из Вуза и их письмо о том, что они не возражают против совмещения Вами работы и обучения на дневном отделении». Я спросил: «А в каком районе я буду работать?», на что получил лаконичный ответ "Как только необходимые документы будут предоставлены, эта проблема решится".
На следующий день с раннего утра, я уже стоял у отдела кадров, ожидая Ларису Михайловну, и вспоминая гонки вчерашнего дня, смысл которых заключался в получение всех необходимых документов в кратчайшие сроки, до того как закроются медицинские учреждения или ответственные лица решат, что на сегодня они уже хорошо потрудились и замкнут вожделенные двери и окошки.
Увидев меня с папкой документов, в которых было все кроме разрешения Вуза на совмещение учебы и работы, которое никто бы не дал, Лариса Михайловна сильно удивилась, однако меня приняла весьма радушно как старого знакомого, сообщив, что в настоящее время вакансий очень мало, но она может мне помочь, раз уж я так рвусь работать следователем прокуратуры. «В Невской и Центральной прокуратуре есть по одной вакансии. В Калининградской есть три, но туда я тебе устраиваться не советую, так как там сильно пьющий коллектив», сказала мне Лариса Михайловна, вызвав небольшой шок, который я впрочем, довольно успешно скрыл.
Выскочив пулей из здания, и тут же поймав первого попавшегося частника, я помчался в Невскую прокуратуру, находившуюся в моем родном районе, где я проживал аж с 1980-го года, наивно полагая, что жить и работать в одном районе будет очень удобно.
Однако в прокуратуре мой пыл несколько охладили, сказав, что вакансия действительно имеется, но надо ждать понедельника, когда после болезни (которая, как я узнал позже, была элементарным запоем) выйдет прокурор района. Я был молод и горяч, и конечно ждать до понедельника не мог, поэтому на том же частнике помчался в Центральную прокуратуру, мечтая о работе в самом престижном районе города. Там я очень мило побеседовал с заместителем прокурора по следствию, которая сказала мне, что я ей очень понравился (как я узнал позже, так она говорила всем), и отправилась обсуждать мою кандидатуру с прокурором района. Вернувшись довольно быстро, она с не слишком заметным сожалением сообщила, что на единственную вакансию уже есть человек, и радушно посоветовала мне позвонить через две недели. Я, конечно, расстроился, поняв, что меня просто отшивают, и нехотя покинул помещение Центральной прокуратуры, с грустью провожая взглядом кабинеты с оргтехникой и офисной мебелью, а также стоявшую у входа 960-ю модель «VOLVO» принадлежащую прокурору района, и полученную им от одного из крупнейших банков, видимо в качестве гуманитарной помощи.
Совершенно скисший и практически упавший духом, я вдруг вспомнил о том, что «Бог троицу любит», и сообщил полюбившемуся мне частнику третий адрес.
* * *
Здание Калининградской прокуратуры располагалось в 16-ом доме по Кондратьевскому проспекту, рядом с шикарным, сталинской постройки пятиэтажным домом, к которому я и направил «своего» шофера. Расплатившись с водителем, я вышел, но быстро понял свою ошибку и пожалел, что отпустил машину...
Прокуратура размещалась на третьем этаже четырехэтажного дома, который можно было принять за заброшенный, если б не горевший в нескольких окнах тусклый свет, с трудом пробивавшийся из-под грязных занавесок. Второй этаж дома был заколочен неструганным досками крест на крест, а между вторым и третьим этажами была натянута старая ржавая и продавленная металлическая сетка, предназначавшаяся, видимо, для любителей выбрасываться в лестничный пролет. Стены, потолок и ступени каменной лестницы, по всем приметам, никогда не были знакомы со шваброй и мокрой тряпкой. Впрочем, всех подробностей санитарных условий я разглядеть так и не смог, так как лестница до третьего этажа освещалась единственной 40-ка ватной лампочкой, дававшей возможность лишь неясно различать контуры перил и ступеней. Была еще одна маленькая, но очень важная подробность, которую я не сразу заметил, подходя к дверям прокуратуры, но сразу почувствовал, войдя в них.
Рядом с входом в прокуратуру района, на углу улицы Ватутина и Кондратьевского проспекта располагалась круглосуточная распивочная, где вино и водку продавали в свою посуду, и посетители которой, за неимением свободного времени и достаточной интеллигентности, весьма активно справлять малую, а иногда и большую нужду на лестницу районной прокуратуры, что подтверждалось зловонным запахом, стоящим на протяжении всей дороги в государственное учреждение, осуществляющее надзор за соблюдением законов в районе.
В совершенно подавленном настроении, руководствуясь принципом идти до конца, я поднялся на третий этаж, и зашел туда, где следующий год мне предстояло жить и работать.
Пройдя по длинному коридору, имеющему формы буквы «У», и стараясь не обращать внимание на проваленный линолеумный пол и серо-желтые стены, я подошел к единственной приоткрытой двери в конце коридора, из-за которой раздавались голоса и прерывающийся стук пишущей машинки. Я постучался, одновременно открывая дверь в кабинет. Картина, представшая предо мною, оптимизма не вызывала.
За поцарапанным деревянным столом, на разваливающемся стуле, сидел средних лет коренастый мужчина, с крупной, плотно посаженной на короткой шее головой, и абсолютно неприветливым с маленькими колючими глазами лицом, испещренным красными прожилками, как у всех людей, имеющих повышенное давление или дружащим с Бахусом. Мужчина что-то ожесточенно печатал двумя пальцами на разбитой пишущей машинке «Любава», пластмассовый корпус у которой отсутствовал. Спиной к двери сидела небольшого роста девушка с пышными волосами и хорошей фигурой, которая также что-то быстро печатала, перебирая тонкими пальцами по стертой клавиатуре старого компьютера.
Зайдя в 10-ти метровый кабинет, я поздоровался. Мужчина за «Любавой» медленно поднял на меня глаза и зло спросил: «Чего надо?» Не успев осознать недружелюбность взгляда, я ответил, что пришел устраиваться на работу следователем. Что тут произошло!
Мужчина, оказавшийся заместителем прокурора Калининградского района Антиповым Александром Степановичем, вскочил со своего ненадежного стула, своротив спинку-сидение на пол, запрыгнул на край стола и воскликнул в сильнейшем возбуждении:
- Ты где живешь?!
- В Невском районе…
- Студент?!
- Да, я четвертый курс заканчиваю летом…
- Идем к шефу!
Антипов схватил меня за руку, и, вытащив в коридор прокуратуры, быстро, как будто опасаясь, что я убегу, потащил в другой конец буквы «У», где находилась приемная прокурора района. Приемная была лишь небольшим четырехметровым закутком перед кабинетом - почти 25-ти метровой комнатой, с огромным встроенным в нишу сейфом, длинным темно-коричневым видавшим виды столом с приставкой. По правой стене кабинета прокурора тянулась вереница засиженных стульев, братьев близнецов стула-инвалида в кабинете Антипова. За абсолютно пустым столом, положив сцепленным в замок руки перед собой, в глубокой задумчивости сидел прокурор Калининградского района Лукин Тимофей Юрьевич.
- Шеф! Вот привел! На работу следователем к нам хочет! - закричал с порога Антипов, продолжая тащить меня за руку по стоптанному грязно-красному ковру прокурорского кабинета.
При этих словах Лукин внезапно оживился, резко откинулся на стуле, повернувшись в мою сторону на 90 градусов и, радостно улыбаясь, воскликнул: «А ну-ка, садись к столу!». Я, увлекаемый Антиповым, уселся к столику-приставке, а он быстро сел напротив меня.
- Водку пьешь?! - строго, не давая мне опомниться, спросил прокурор, испытывая меня цепким взглядом.
- Нет. Я вообще-то совсем не пью...
Я был просто ошарашен этим вопросом, поскольку не предполагал услышать его в первую очередь. Хотя через мгновение, приглядевшись к лицу Лукина, я понял, что, несмотря на разницу в возрасте (Лукин выглядел значительно старше Антипова и был абсолютно седым, тогда как у Антипова седина только начинала пробиваться), у них было нечто общее: красные прожилки на лице - являющиеся видимым признаком нарушения сосудистого тонуса у лиц, часто употребляющих спиртные напитки, а также воспаленные глаза, с настороженным прищуром смотрящие на мир и просвечивающие собеседника рентгеном.
- Ничего. Научим! – жизнерадостно рассмеялся прокурор, прерывая мои размышления.
После этого Лукин, быстро выяснив интересующие его данные о моей личности и обстоятельствах жизни, подвел итог беседы:
- Садись, пиши заявление! Ты мне понравился.
Под диктовку Лукина, сопровождаемую подбадривающими шутками Антипова, я быстро написал заявление на имя прокурора города с просьбой принять меня на работу на должность следователя прокуратуры Калининградского района Санкт-Петербурга.
Лукин молниеносно подписал мое заявление, поставив оригинальную подпись с двенадцатью вертикальными палочками, укорачивающимися в процессе их написания, и отдал заявление мне, сказав, что его сегодня же необходимо отвезти в отдел кадров, и добавив, чтобы в понедельник я приступал к работе. Ошарашенный быстротой, с которой меня зачислили в ряды сотрудников прокуратуры, я вышел из ужасающего здания, и поехал на улицу Якубовича.
Лариса Михайловна явно не ожидала уже меня увидеть в этот день, однако молча взяла подписанное Лукиным заявление, а на мои объяснения, что в Невской и Центральной мест не было, поэтому я устроился в Калининградскую прокуратуру, ехидно заметила:
- Устроился! Ты сначала через Николаевскую пройди!.. В общем, приходи завтра к девяти часам сюда, я тебя к ней отправлю на собеседование.
Озабоченный предстоящей беседой с начальником первого отдела по надзору за следствием в прокуратуре Санкт-Петербурга Николаевской Татьяной Александровной, я вышел на улицу, имея намерение скорейшим образом добраться до дома и оттуда позвонить сокурснику Андрюхе, чтобы выяснить, как наилучшим образом пройти собеседование и влиться в коллектив внезапно влюбившихся в меня Антипова и Лукина.
- Ты главное проставиться не забудь! - дал авторитетный совет Андрей.
- Я ж не пью, - напомнил я.
- А это никого не интересует, пьешь ты или не пьешь. Проставься! Влиться в коллектив - это святое!
- Почему это?
- Что тебе объяснять, все равно не поймешь... Традиция это! ТРА-ДИ-ЦИ-Я! Понимаешь, Вовчик? Принято так...
- Знаешь, Андрюха, я все-таки попытаюсь сам как-нибудь разобраться с этими традициями... У вас в районе так, а здесь может быть иначе.
- В Калининградском иначе?! Ну, ты даешь! Это же самый пьющий район. Один Стаканов там чего стоит!
- А кто это?
- Начнешь работать, узнаешь. Ладно, Вовчик. Пока. Работать надо. Опера пришли...
- Куда работать? Девятый час уже.
- Реализуемся мы по одному магазинчику. Делаем контрольную закупку... Я в роли пьяного посетителя.
- Сильно пьяного?
- Очень сильно... Ну, ладно, бывай, - Андрей бросил трубку.
Следовать совету товарища я не стал. И вливание в коллектив решил провести без спиртного. Тем более, что уже сообщил Лукину о своей непьющей натуре.
На следующий день, ровно в 9 утра, я скромно сидел на краешке стула в кабинете начальника первого отдела Николаевской, которая внимательно знакомилась с моими документами. Узнав из представленной мною копии зачетки, что по уголовному праву и процессу я имею «отлично», она удовлетворенно кивнула головой и внимательно посмотрела на меня:
- Владимир... Анатольевич, а Вам не сложно будет совмещать обучение на дневном отделении с работой в прокуратуре?
- Я не привык отступать перед трудностями, Татьяна Александровна...
Мой ответ Николаевской понравился, и она улыбнулась.
- Ну, что ж. Следователей у нас действительно не хватает. Особенно в Калининградском районе... Поэтому мы возьмем Вас в штат. Но помните, какое доверие Вам оказано. И я надеюсь, что Вы его оправдаете, - Николаевская захлопнула папку моего личного дела и протянула мне. - Хорошо следователь Маркин, идите в отдел кадров, оформляйтесь! В понедельник 22-го апреля будет приказ о приеме на работу.
ГЛАВА 2
Поскольку прокуратура находилась довольно далеко от Финляндского вокзала, а значит и от метро, я решил установить, сколько времени мне добираться пешком. Особых надежд на транспорт у меня не было, а опаздывать на работу не хотелось ни в коем случае, особенно в первый день. Рано утром в субботу я приехал на площадь Ленина и, не очень торопясь, пошел к новому месту работу. Пока я добирался до Кондратьевского, меня не обогнал ни один вид транспорта из трех возможных. Это обстоятельство убедило меня в правильности принятого решения, и я, с еще большим энтузиазмом, весело преодолевая сопротивление холодного апрельского ветра, зашагал по безлюдным улицам Калининградского района. До прокуратуры я добрался через 40 минут и, поздоровавшись с заржавелым амбарным замком на обшарпанных дверях, повернул обратно.
Все выходные прошли в предвкушении начала рабочего дня. Ни о какой учебе в Университете я естественно не думал, рассчитывая посещать только итоговые лекции и решающие семинары. Вообще учеба меня волновала мало, так как успевал я по всем предметам хорошо, учиться любил, быстро все схватывая и не стараясь истязать свое серое вещество вещами, которые в будущем не пригодятся.
В понедельник, ровно в 8 часов 30 минут я стоял у закрытых дверей здания прокуратуры. Однако, ни в 9 часов, ни даже в 9-30 замок никто не открыл, и я в полном недоумении курсировал по Кондратьевскому проспекту в ожидании кого-либо из своих будущих коллег. Без пятнадцати десять к пивным ларькам, располагающимся на перекрестке Кондратьевского и Ватутина, подъехала довольно потрепанная, некогда бежевого цвета, прокурорская волга. Лукин тяжело вылез из машины и не спеша перешел Кондратьевский.
- Ты чего так рано? - удивился он, и зачем-то оглянувшись по сторонам.
- Я к девяти хотел подъехать, а тут никого нет, - начал оправдываться я.
- Зачем к девяти? У нас раньше пол десятого никто не появляется, - усмехнулся прокурор, доставая ключи и с трудом открывая амбарный замок.
Вместе с прокурором мы поднялись по темной лестнице на третий этаж, где он, с трудом попадая из-за темноты в щель навесного замка на металлической дверце-решетке, открыл запор и впустил меня в здание районной прокуратуры, освещавшееся только дежурной лампочкой. Сигнализация, как и положено не работала.
Лукин включил свет в коридоре и мы прошли в его кабинет. Только тогда я обратил внимание на огромный сейф, стоящий в нише около входной двери. Проследив за моим взглядом, Лукин усмехнулся:
- Впечатляет? Это настоящий дореволюционный насыпной сейф. Теперь таких не делают, слишком тяжелые. А я ведь даже и не знаю, что в нем! Да-да, не удивляйся. Он достался мне от прежнего прокурора, когда мы еще размещались на Арсенальной набережной в администрации района. Вот тогда-то ключи от него и потерялись. А потом мы переехали сюда и сейф перевезли, да только открыть его никто не смог, потому и бросили так.
- А вдруг так что-то важное? - предположил я.
- Может и так, да только теперь-то что... Столько времени прошло... Но дел там нет. Это точно, мы по описи проверяли... Да хрен с ним! Пусть стоит, не жалко. Зато смотрится хорошо.
- Тимофей Юрьевич, Вы дайте мне дело какое-нибудь порасследовать, - загорелся я.
- Да обожди ты с делами. Нарасследуешься еще, будешь бегать жаловаться, что завалили. На-ка вот, возьми для ознакомления. Посмотри, что там можно будет сделать, - и с этими словами Лукин протянул мне замусоленное уголовное дело, подшитое в серую папку. На деле значился пятизначный номер и дата возбуждения 10.04.1982 г.
Воспользовавшись ключами, полученными от Лукина, я открыл дверь и расположился в 15-ом кабинете, представлявшем из себя комнатку размерами 1,5 на 3 метра, имевшую из мебели письменный стол, два шатких стула и металлический ящик, заменяющий сейф. Кабинет был убогий, сильно прокуренный и неуютный, навевающий меланхолическую тоску о бездарно прожитых годах.
Но в те дни я не обращал никакого внимания на нищету и запущенность обстановки. В моих руках было ДЕЛО! Настоящее уголовное дело, реальные уголовно-процессуальные документы, за которыми стояли человеческие страсти и судьбы.
Я с головой погрузился в изучение событий 1982 года, читая и делая выписки фактов, которые вызывали мое особое любопытство.
Примерно через полтора часа я удовлетворенно откинулся на спинку стула и уставился в окно. Прочитанное поразило меня, вызвав своеобразный информационный шок. За эти полтора часа рухнули почти все стереотипы, которые были в моих взглядах на работу следователя. Я ждал чего угодно, но только не этого...
Взяв дело, я вышел из кабинета и направился к прокурору. Коридоры прокуратуры были также пусты, хотя иногда из-за отдельных дверей слышались голоса и смех. Работа кипела.
В приемной сидела секретарь прокурора - пожилая женщина, которая внимательно посмотрела на меня и сразу поняла:
- А-а! Вы, наверное, новый следователь? Маркин Володя? Да?
- Да, это я. Здравствуйте! А Тимофей Юрьевич на месте?
- На месте, на месте, куда же он денется, - бойко ответили она. А меня зовут Алевтина Ивановна, я секретарь Лукина. Я тут давно работаю.
- Очень приятно. Я бы хотел Тимофей Юрьевичу доложить, он мне тут дело на ознакомление дал...
- Дело? Это? Откуда он это старье выкопал? Ну, иди, иди, если надо доложить...
Прокурор сидел за огромным некогда полированным столом и, сложив перед собой руки, задумчиво смотрел в окно. Стол был девственно чист, только в одном углу были сложены какие-то книги и справочники.
- Тимофей Юрьевич? Можно? - я робко мялся в дверях.
- А, Володя, заходи, заходи! Ну что, изучил дело?
- Да. Я вот тут некоторые соображения написал. Что сделать надо...
- Ты давай-ка, введи меня в курс, а то я подзабыл чуток, в чем там суть. Дело-то давно было...
- В общем ситуация следующая, - начал я, - Второго апреля 1982 года Иванов, Сергеев и Гринько пили на квартире Иванова. Почему-то Иванов упал на пол и, ударившись головой о стол, потерял сознание. Сергеев и Гринько вызвали "скорую помощь", та отвезла Иванова в 3-ю городскую больницу, где установили, что он уже умер. На место происшествия пришел участковый, получил объяснения с Сергеева и Гринько, написал справку о том, что в квартире порядок не нарушен, хотя, как я понимаю, должен был провести осмотр места происшествия. Следователь прокуратуры тогда в квартиру не выезжал. Видимо ему никто и не сообщал. Посчитали, что обычный несчастный случай. После чего материал передали в прокуратуру для принятия решения. А 10-го апреля помощник прокурора, у которой лежал этот материал, получил акт вскрытия трупа Иванова, а там указана причина смерти: "асфиксия от удавления петлей". Сразу возбудили дело по статье 103-ей , дело передали следователю Петракову. Тот вызвал к себе Сергеева и Гринько, допросил их как свидетелей. Те говорят: “Да вместе с Ивановым пили, потом он куда-то решил пойти, может в туалет, зацепился ногой за стол и упал на пол. Падая, ударился головой о стол. Мы его не убивали, да и незачем нам это делать, ведь мы его товарищи”. Тогда следователь назначает судебно-медицинскую экспертизу по трупу Иванова, ставит вопрос: “Какова причини смерти и время ее наступления”, выясняет, что умер Иванов от механической асфиксии, то есть от удушения петлей, 02.04.82 года. От петли на шее Иванова осталась красная странгуляционная борозда , характерная при удушениях петлей. Следователь опять вызывает к себе Сергеева и Гринько, а те говорят: “Да была у Иванова красная полоса на шее, мы первого апреля втроем с ним в баню ходили, видели у него на шее красную полосу, спросили, не хотел ли он повеситься, он отшутился, что, мол, хотел, да не получилось”. Следователь отпустил домой свидетелей, после чего дело бросил в сейф и через два месяца дело приостановил по основаниям пункта 3 статьи 195 УПК РСФСР, за неустановлением лица, совершившего преступление. После этого в 1990-ом году дело передали на проверку в городскую прокуратуру, там постановление о приостановлении следствия отменили и вернули дело на дополнительное расследование обратно. Поручили следователю Милину, который, выполняя указания городской прокуратуры, написал поручение в уголовный розыск провести обход соседей для установления лиц, которые что-либо слышали или видели 02.04.82 года. Пришел ответ на одном листе, что очевидцев преступления найти не представилось возможным и одно объяснение какой-то бабки 1912-го года рождения о том, что в квартире, где ранее жил Иванов, постоянно раньше собирались хулиганы и алкоголики, пьянствовали, дрались, а не так давно, говорят, даже кого-то убили по пьянке. Милин видимо был более толковым следователем, потому что, подумав, он назначил дополнительную судебно-медицинскую экспертизу по трупу Иванова, на которую поставил вопросы: каков был механизм образования странгуляционной борозды, каким предметом она была причинена, и сколько времени прошло с момента образования этой борозды до момента смерти Иванова. А кроме того, задал вопрос: мог ли Иванов после образования странгуляционной борозды совершать целенаправленные самостоятельные действия (в том числе мыться в бане). Заключение эксперта было весьма лаконично: “Механизмом образования было действие эластичного незамкнутого предмета, возможно тканевой петли, в направлении движения спереди назад, когда потерпевший находился спиной к нападавшему, возможно лежал лицом вниз на полу; странгуляционная борозда возникла непосредственно от действия удушающей петли, вызвавшей смерть Иванова, с момента образования борозды Иванов был уже мертв, и никаких действий совершать не мог”. Сразу после получения такого заключения Милин наивно отправил повестки Сергееву и Гринько, но те, понятное дело, не явились. Тогда Милин написал постановление на привод, на что получил справку от участкового инспектора о том, что им лично были осуществлены неоднократные выходы в указанные адреса, однако на длительные звонки и стучание в дверь ему никто не открыл, а соседи, отказавшиеся представиться, сообщили, что хозяева указанных квартир дома появляются редко, ведут аморальный, антиобщественный образ жизни, пьянствуют и прочее. После этой справки дело было вновь благополучно приостановлено по тому же пункту третьему статьи 195-ой, что и ранее.
- Да, поганое дело...- протянул Лукин. - Ну и как твое мнение?
- Да какое мнение?! Этот Петраков загробил дело в самом начале, ему откровенно дали бредовые показания, что Иванов со странгуляционной бороздой в бане мылся, а он и поверил, даже проверять ничего не стал. Да и Милин тоже хорош! Надо было объявить Сергеева и Гринько в розыск, тогда бы их возможно еще и нашли, а сейчас...- я махнул рукой.
Видя мое возмущение, прокурор удовлетворенно улыбнулся:
- А напиши-ка отдельное поручение в уголовный розыск, пусть их сейчас поищут.
- Думаете стоит. Будет ли результат через столько-то лет?
- А вдруг? Чем черт не шутит! - усмехнулся прокурор.
Вернувшись в кабинет, я сел за абсолютно разбитую пишущую машинку "Любань" и напечатал по данному мне Лукиным образцу отдельное поручение начальнику уголовного розыска Калининградского РУВД на установление местожительства Сергеева и Гринько и их задержание. Отправив поручение через Антонину Ивановну, я с чувством выполненного долга вернулся в мрачный кабинет, внезапно почувствовав себя важным человеком, только что сделавшим очень нужное дело, от которого, несомненно, будет толк.
* * *
Примерно через пол года после этого случаю, как-то беседую за жизнь с начальником «убойного отдела» Калининградского РУВД Андреем Коноводовым, я услышал от него вопрос, "помню ли я, каким было мое первое отдельное поручение". С трудом соображая, о чем идет речь, я отрицательно замотал головой, а он поведал мне грустную историю о молодом и самоуверенном следователе прокуратуры.
- Когда я получил твое поручение на установление Сергеева и Гринько я думал, что произошла какая-то опечатка, так как был указан пятизначный номер дела, а, сколько я работаю, номера всегда были шестизначные. Поразил меня и год преступления 1982-ой. Я полез по архивам и нашел - таки ОПД на этот номер. Действительно, в 1982-ом году номера были пятизначные, тогда и преступлений было меньше, да и вообще... Ну вот, нашел я, значит, это ОПД и думаю, как бы написать тебе покультурнее о том, что в 1992 году истекли 10 лет, так что если мы и найдем этих уродов, то для суда дело будет все равно негодным. Я написал тебе справку-отписку о том, что установить их не представилось возможным. А сам подумал, ты уж извини, ну и мудак этот Маркин, элементарного не знает.
- Я тогда действительно об этом и не думал, совсем плохой был, - отшутился я, вспомнив о том, что написание отдельного поручения является следственным действием, а значит, прежде чем составить такую бумагу, я должен был после письменной резолюции Лукина принять дело к своему производству, возобновить расследование, оформив соответствующее постановление, ходатайствовать перед прокурором об установлении срока следствия по делу, который он должен был бы мне дать, а по истечению этого срока принять решение по делу, то есть опять приостановить его, если никого не найдут. В противном случае, меня могли бы обвинить в том, что я провожу следственные действия не возобновив следствие, да и вообще не приняв решение по делу, что являлось грубым нарушением УПК и подлежало дисциплинарному наказанию. А резолюцию о необходимости принятия дела к производству Лукин мог наложить и задним числом, так что виноватым в итоге остался бы только я.
Вот такая проверка была мне устроена начальником в первый же день моей работы в прокуратуре. Он сразу же посадил меня "на крючок", а я даже и не заметил, как заглотил эту наживку.
Но об этом я стал задумываться только спустя годы, а пока я рвался в бой, на борьбу с преступностью, к делам, которые только и ждали, чтобы попасть ко мне в руки.
И ждать мне предстояло не долго...
ГЛАВА 3
- Держи дело! - Антипов протянул мне несколько бумажек. - Опера из ОБЭПа задержали бабу, надо подъехать, разобраться.
- Куда подъехать? - я еще плохо соображал, что от меня требовалось, и что за бумаги мне протягивает заместитель прокурора.
- В ОБЭП, в РУВД! Да здесь пять минут ходу, на Минеральной, там, в 310-ый кабинет к Оленичину подойдешь, он все объяснит. Давай, вперед! Она с утра тебя ждет!
Не тратя время на расспросы и думая о том, что свои действия я скорректирую на месте, а в обстановке смогу разобраться самостоятельно, я быстро собрался, захватил с собой дипломат с папкой дежурных бланков.
До здания РУВД Калининградского района, находившегося в доме 3 на улице Минеральной, было действительно очень близко, я дошел, вернее, добежал, за пару минут. Бежал я, потому что меня «ждали с утра», а времени было уже около 15-ти часов и мне казалось, что промедли я еще несколько минут и может случиться что-то непоправимое.
Постучавшись в 310-ый кабинет, я обратил внимание, что дверь открыта, а сам кабинет подозрительно пуст. Вернее не совсем, так как в углу сидела средних лет женщина в кожаной куртке, которая как-то обречено, смотрела в запыленное окно кабинета оперуполномоченных Оленичина и Совина. Самих оперативников в кабинете не было. Но женщина не только не делала никаких попыток уйти из кабинета, она даже не обращала внимание на груды разложенных на двух сдвинутых столах бумаг различного содержания, среди которых, как мне показалось, находились и документы ее уличающие. Она просто сидела, отрешившись от внешнего мира, ничем не интересуясь и никого не видя.
Я поздоровался с ней, осведомившись, где оперативники, она безразлично мотнула головой в сторону стены, из чего я сделал вывод, что искомые люди в соседнем кабинете, из которого действительно раздавались голоса, смех и позвякивание.
- Добрый день, я следователь Маркин из Калининградской прокуратуры, - представился я, трем молодым мужчинам, распивающим кофе из граненых стаканов в 311-ом кабинете. - Меня Антипов послал...
- Далеко? - с улыбкой осведомился один с чуть прищуренным левым глазом.
- Уже дошел, - отшутился я, - Мне сказали здесь задержанная с утра меня ждет.
- Ну не с утра, а с вечера, - ответил круглолицый мужчина, сидящий у окна. – А потом тебя она вовсе и не ждет, - он почему-то засмеялся.
- Ладно, пойдем, - мужчина с прищуренным глазом встал, протянул мне руку. - Оперуполномоченный ОБЭП Оленичев Сергей Петрович, можно просто Сергей. А этот, - он указал на круглолицего. - Совин Коля. Идем, я тебя в курс дела введу.
Вместе с Оленичевым мы вышли в коридор, где он скороговоркой сообщил:
- В общем, так. Мы с Совиным вчера вечером работали на Финляндском вокзале, выявляли торговцев фальшивыми проездными талонами. Взяли вот ее, - он кивнул на 310-ый кабинет. - Привезли в отдел, я стал брать с нее объяснение, она во всем призналась, что талонами торговать стала только первый раз, дал ей талоны какой-то "черный", которого она не знает, обещал ей 50 процентов. Потом она стал меня просить прекратить дело, обещала отблагодарить. А у меня в столе диктофон. Я его и врубил незаметно. А она соловьем заливает: «Разойдемся, мол, как люди, никакого дела не надо, вот у меня 200 тысяч рублей, я тебе их дам, и ты дело «закроешь». Вынимает из кармана деньги и кладет их на стол. А в этот момент заходит Совин: "Что тут у тебя?". Я ему говорю: "Вот, мне взятку дали. Зови понятых!". А дело в том, что мы догадывались, что предпринять, на случай если Василевская будет пытаться взятку дать, она еще по дороге в отдел предлагала Совину, поэтому мы захватили двух посетителей их дежурной части и они вместе с Совиным сидели в 311-ом кабинете, на всякий случай...
- Слушай, а она ничего не сопрет из кабинета, ведь одна там сидит, - перебил я его.
- Да нет. Ее бумаги мы в сейф закрыли, - уверенно ответил Оленичев. - А чужие на фига ей нужны?
- Ну ладно, - успокоился я. - Мне надо будет тебя и Совина допросить, так что подходите завтра часам к десяти, а с ней я сейчас поработаю. В твоем кабинете можно?
- Нет вопросов, - Оленичев был явно рад, что больше от него ничего не требовалось. - Ну, я пошел. До завтра.
Я зашел в 310-ый кабинет и сел за заваленный бумагами стол.
- Здравствуйте, моя фамилия Маркин, я следователь прокуратуры района, буду вести это дело. Сейчас я Вас допрошу как подозреваемую в покушении на дачу взятки оперуполномоченному Оленичеву. Надеюсь, пока адвокат Вам не нужен?
Увидев, что женщина при слове "адвокат" заметно оживилась, я поспешно добавил:
- Когда я буду предъявлять обвинение, я сам приглашу для Вас адвоката, если у Вас нет денег его нанять.
- А сколько стоит адвокат? - впервые я услышал ее голос.
- Ну, это сложно сказать, как договоритесь, - я замялся, так как действительно не знал, на какую сумму заключаются соглашения с адвокатами. - Но думаю, что дорого.
- Ясно, - Василевская тяжело вздохнула. - Адвокат мне не нужен, так как денег у меня нет, я все признаю, пишите, что хотите...
Начался допрос, в ходе которого я узнал о том, что Василевская Ольга Федоровна мать троих малолетних детей, 4-х, 6-ти и 10-ти лет, живет с мужем - алкоголиком, раньше работала инженером, потом попала под сокращение, стала безработной, торговала "по паспорту" у азербайджанцев в ларьке. Недавно знакомый азербайджанец по имени Махмуд предложил ей продавать фальшивые талоны для проезда в наземном транспорте за 50 процентов их стоимости. Согласилась, так как деньги были неплохие. Вчера в первый раз вышла к Финляндскому вокзалу, а тут опера. Она хотела от них по дороге откупиться, не берут, привели в отдел стали про Махмуда расспрашивать, а она и знать его не знает, видела пару раз, когда работала в ларьке. Потом один опер остался с ней в кабинете, другой вышел. Этот, который остался, стал ей на мозги «капать», как ей не стыдно фальшивыми талонами торговать, она, чтобы он отстал, предложила 200 тысяч, которые, кстати, выручила от продажи талонов. Он мялся, мялся, вдруг его напарник заглянул. Потом понятые, изъятие, какие-то акты, бумаги, подписи. Она растерялась, сильно расстроилась. Оставили ночевать в дежурной части, домой даже не сообщили, а там ее мать с детьми одна...
- Ну ладно, - закончил я допрос. - Прочтите протокол и в конце напишите такую фразу: "Протокол мною прочитан, с моих слов записано верно, замечаний и дополнений не имею". Теперь напишите мне обязательство являться на допросы в милицию и прокуратуру. Вот. В общем, я Вам позвоню, когда прийти на предъявление обвинения, тогда и адвоката пригласим...
- Ой, а у нас ведь телефон отключен за неуплату, что же делать?
- А Вы зайдите ко мне в следующий понедельник, и я Вам скажу, когда приходить на предъявление. Где прокуратура-то находится, знаете?
- Да. Знаю. Около пивной... Ну, я пошла?
- Да-да, идите, - я отвлекся на подписание протокола, ведь и я должен был поставить свою подпись в конце этого документа.
- А меня отсюда выпустят? - с опаской спросила Василевская.
- Конечно. Кому Вы нужны. Выпустят, - я начал собирать бумаги в дипломат.
- Да? Странно... Ну, тогда, до свидания, - Василевская задумчиво побрела по коридору, раздумывая, о том, что мешало ей уйти из кабинета раньше, а я, собрав документы, заглянул в 311-ый и пригласил Совина.
- Ну, че? Отработал?
- Я-то отработал, а тебе еще предстоит. Во-первых, бери чистый лист бумаги и ручку и садись переписывать свой акт...
- А почему, в чем дело-то? - Совин был искренне удивлен.
- А потому, что акты бывают только половые, а в возбужденном уголовном деле могут быть только протоколы. Да и потом, ты даже в акте умудрился не разъяснить понятым статью 135-ю УПК РСФСР об их правах и обязанностях. Так что для суда акт об изъятии у Василевской фальшивых талонов, а затем и денег со стола Оленичева ничего не значащая бумажка и доказательством не является. Ты хочешь, чтобы дело в суде "посыпалось"?
- Нет, конечно! Но нам начальство говорит акты писать...- начал оправдываться Совин.
- Вот для начальства и будешь акты писать, а для прокуратуры протоколы, - я был неумолим. - Мне дело в суд направлять надо, а значит, все бумаги правильно оформить. Так что не спорь и садись переписывать.
- А за понятых расписываться, кто будет?
- Ты и будешь. Напортачил, сам и исправляй. Понятые, если их в суд пригласят, вспомнят, что с их участием проводились какие-то изъятия (“С их участием?!” - строго спросил я Совина, на что он быстро кивнул, не смотря мне в глаза). А какой документ они подписывали, акт или протокол они через полгода и не вспомнят.
- А почему через пол года?
- Это если повезет через пол года, может быть и через год. А такие сроки потому, что Василевская как мать троих детей, женщина и так далее, будет на подписке, а суды делами завалены, и ее дело положат под самый низ огромной стопки дел, по которым арестованные граждане ждут своей участи по году. Это ведь у нас есть сроки следствия, а у судов сроков нет.
- Ладно, убедил, все сделаю как надо.
Совин сел переписывать акт на протокол, а я не торопясь, направился в прокуратуру. Время было уже около шести, однако для меня рабочий день еще только начинался.
- Ну, докладывай, - Антипов был еще на месте, да и уходить, в общем, никуда не собирался.
После того как я рассказал Антипову о деле Василевской, он долго молчал, потом переспросил:
- Ты что возбудил?
- 174-я первая через 15-ю.
- А доказывать чем собираешься?
- Ну, показаниями опера Оленичева, конечно, да и сама Василевская призналась, что деньги передала. Кроме того, есть протокол (теперь уже протокол) изъятия денег...
- Во-первых, - сурово начал Антипов. - В суде Василевская от своих слов откажется, скажет, что ты ее запугал, да и вообще она адвоката требовала, а ты его не предоставил, а ведь отказ от защитника возможен только в его присутствии. Это, во-первых! Во-вторых, Оленичев, как человек заинтересованный, для суда никакой не свидетель. Он же опер...
- Что уж опер и не человек?
- Может и человек. Но не свидетель. Это, во-вторых. А в-третьих, ты о кассете забыл! - увидев мое обалдевшее лицо, Антипов рассмеялся.
- Что же делать, Александр Степанович? - я был в растерянности.
- А ничего делать не надо. Завтра вызовешь двух понятых, с которыми опера изымали деньги, допросишь их подробно, как дело было, как Василевская реагировала, что говорила и так далее. Затем сходишь в ОБЭП и там вынесешь постановление на выемку аудиокассеты, составишь протокол выемки с участием понятых; смотри, чтобы все расписались! Тащишь кассету сюда, здесь ее также осматриваешь с участием понятых, прослушиваешь, составляешь расшифровку фонограммы, признаешь вещественным доказательством. После этого надо вызвать Василевскую и получить с нее образцы голоса, записать ее на кассету. Вот. Затем надо будет назначить фоноскопическую экспертизу, на которую поставишь два вопроса: “Не привнесено ли в запись каких-либо изменений или монтажа» и «Принадлежит ли голос в записи Василевской”. Понял?
- Ух ты! А я-то думал, что достаточно только признания и показаний оперов. А тут столько работы...
- Признания было достаточно только при Вышинском, когда оно было царицей доказательств. Золотые времена тогда были!.. А сейчас для суда не только признания не достаточно, но порой не хватает и показаний очевидцев преступления. А работы на самом деле совсем не много, дело-то готовое, только в суд оформить. Вот и будет твоя первая "палка".
- А сколько дел надо для аттестации (она у меня должна была состояться через шесть месяцев)?
- Ну, дел 5-6 в суд “загонишь” и хорошо. Так-то. Ладно, иди работай. Хотя, обожди уже пол седьмого, можешь домой идти.
- Нет уж, Александр Степанович, я пойду лучше поработаю, - с этими словами я вышел из кабинета Антипова и, пройдя по темному коридору, пошел на свое рабочее место.
* * *
О моем первом кабинете хочется рассказать особо. Примерно через три дня как я стал работать в прокуратуре, мне был выделен отдельный кабинет, находящийся как раз напротив туалета в самом темном углу, рядом с камерой вещественных доказательств. Других кабинетов тогда не было. Хотя нет, был один, рядом с входной дверью. Этот кабинет принадлежал тому самому следователю Милину, который так лихо расследовал дело об убийстве Иванова. Кстати он до сих пор продолжал работать в прокуратуре, хотя не появлялся вот уже 4 месяца. Дело в том, что он изъял по какому-то убийству крупную сумму долларов, а потом их элементарно пропил, после чего ударился в бега в страхе быть привлеченным к уголовной ответственности. На день моего прибытия в прокуратуру он находился в розыске (ведь дело все-таки возбудили), хотя понятно было, что реально его никто искать не собирался. Все ждали, что он явится сам, покается, и ему все простят, как это бывало уже неоднократно. Но Милин появляться на рабочем месте отказывался, и кабинет его пустовал, хотя формально числился за ним.
Антипов сразу предложил мне вселиться в этот кабинет, но я, увидев насколько тот был запущен, сразу отказался и выбрал кабинет около туалета, который хотя и был расположен не слишком удачно, зато не нес на себе следов загулов и пьянок. По наследству от прежнего владельца кабинета - следователя Стаканова Владимира Ивановича, переехавшего на другую площадь, мне досталась гора чистых бланков процессуальных документов, которые в течение дня были мною систематизированы и расфасованы, а также дыра в стене у окна, оставшаяся после того как Владимир Иванович, пребывая в своем обычном похмельном состоянии, пытался опробовать боеспособность изъятого им пистолета марки ТТ. Кроме того, на полу, прямо под стулом, на котором мне предстояло выслушивать признания в совершенных преступлениях, было мастерски накапано восковой свечой имя ВОВА, прославлявшее прежнего владельца кабинета и свидетельствуя о его безусловной грамотности и изобретательности. Однако последнее обстоятельство протеста во мне не вызвало, так как мы с Стакановым были тезки, а потому отскребывать расплавленный воск я не стал, признав восковой "барельеф" своеобразным знаком свыше.
А вообще кабинет мне нравился. Даже, несмотря на то, что со стен у окна пузырями слезала краска, оконные стекла свет через себя не пропускали, а истинный цвет стен можно было определить только экспертным путем, на душе у меня было радостно и спокойно. Ведь это было мое первое рабочее место, мой кабинет, а я теперь работал следователем прокуратуры, являясь должностным лицом, представителем власти и государственным служащим, обладающим поистине впечатляющими полномочиями...
ГЛАВА 4
Мы неслись на громыхающем УАЗике по ночному Владимирскому проспекту. Был конец мая, и белые ночи уже явственно заявляли о своей исключительности на наших широтах. Город спал, улицы были пусты и безлюдны, лишь порою, зазевавшийся ободранный кот сломя голову кидался в подъезд, завидев горящие фары нашей машины.
Прыгая на трамвайный рельсах, УАЗик выжимал 80 км/ч, но мне казалось, что мы ползем как черепахи. “Быстрее, быстрее, быстрее, сержант!” - мысленно торопил я зевавшего молодого парня. - “Не опоздай на место происшествия. Ведь это мой ПЕРВЫЙ ВЫЕЗД!”
Рядом, сопя и похрапывая, безмятежно дремал Владимир Иванович Стаканов, с которым мне посчастливилось провести первое в жизни дежурство по городу. Он совершенно не разделял мои щенячьи восторги и пару раз послал меня подальше, когда я беспокойно слоняясь по тесной каморке, предназначенной для дежурных следователей, в третий раз спросил его: “Ну, когда же будет выезд?!” “Не накаркай, придурок, а то действительно поедем. А завтра Николаевской сдавать. Она нам за свое, да за чужое ****юлей навешает”, - лежа на продавленном диване, замечал угрюмый Стаканов, отворачиваясь к серой стене.
Но я дождался! В половину третьего ночи усталый дежурный ГУВД сообщил, что во дворе 8-го дома по Владимирскому проспекту обнаружен труп неизвестного мужчины с признаками насильственной смерти.
Ворча и ругаясь, Стаканов стал не спеша натягивать ботинки, а я, обезумевший от счастья, носился по коридору, раза три заглядывая в комнату экспертов – медиков и торопя их. Заведующий отделом дежурных судебно-медицинских экспертов Алексеевский лишь усмехался в бороду, наблюдая мое нетерпение.
- Посмотрим, как ты будешь реагировать на сотый выезд, - заметил он, когда наша дежурная группа, состоявшая из трех человек, проходила сквозь массивную рамку металлоискателя на главном входе ГУВД.
Но я уже ничего не слушал, резво запрыгивая в УАЗик.
- А почему не “Форд”? - капризно заметил Алексеевский, залезая на переднее место.
- Красный в ремонте, а на синем куда-то ответственный от руководства укатил, - охотно отозвался молодой сержант-водитель.
- За пивом, наверное, - заметил Владимир Иванович, жадно сглатывая слюну. Прийти трезвым на дежурство подвигло его лишь то обстоятельство, что завтра надо было сдавать материалы начальнице первого отдела. По этой причине он был не в настроении и ворчал по каждому поводу.
* * *
Нам на встречу выскочил взволнованный молодой участковый:
- Вы дежурная группа? Очень хорошо! Скорее сюда. Убийство! Столько крови! Хотите посмотреть?
- Чего смотреть? Оформлять надо, - хмуро заметил Стаканов и повернулся ко мне. - Бланки-то не забыл, активист хренов?
- Я еще с прошлого дня их собрал, - обиженно заметил я.
- А чемоданчик-то не взял?
- Какой еще чемоданчик?
- Такой! В дежурной комнате черный кожаный портфель с бланками...
- Я взял, Иваныч, он у нас валялся, - примирительно откликнулся Алексеевский, вылезая из машины.
- Эх ты, раззява! - Стаканов презрительно посмотрел на меня. - Чемоданчик забыл.
- Да на фига чемоданчики?! У меня все бланки с собой...
Но Стаканов с Алексеевским меня уже не слушали, а задумчиво остановились у огромной загустевшей лужи крови, украшавшей въезд в арку дома 8 по Владимирскому проспекту.
От лужи шел широкий след волочения, ведущий в центр двора-колодца. В середине двора на спине лежал труп мужчины в задранной до шеи одежде с множественными ранами на груди и голове. Создавалось впечатление, что, убив несчастного у входа в арку, преступник тащил его за ноги по асфальту, а затем, бросив зачем-то посреди двора, скрылся в неизвестном направлении. Неизвестность направления подтвердила и овчарка, прибывшая в сопровождении кинолога. От трупа след она не взяла.
- Однако, след-то, какой, - профессионально заметил медик. - Как будто его прижимали к земле. Сантиметров 40-50 шириной не меньше, а длинной... около 15-ти метров. Слышишь, студент? Запомни для протокола.
- А его один человек тащил? - поинтересовался я, осторожно обходя лужу. – Или двое? Ух, больно след ровный...
- Похоже, один... Вот и отпечаток ботинка, - медик присел над кровавым отпечатком. - Только он направлен в сторону проспекта, а не во двор. Стало быть, тащил спиной ко двору... Эй! Кто из криминалистов есть? Зафиксируйте след обуви.
Тут же подошел усатый эксперт и сделал несколько снимков кровавой отметины.
Слонявшиеся по двору милиционеры ошибочно приняли Алексеевского за дежурного следователя. Настоящий же следователь в это время прикуривал у водителя УАЗика мятую “беломорину” и мало интересовался происходящим.
Я нашел во дворе пластмассовый ящик и сел на него между старыми иномарками, поставленными у стены дома. Подготовив протокол, я позвал Владимира Ивановича.
- С трупа начнем?
- Не с трупа, а с входа в арку, потом опишешь след волочения и закончишь “привязкой” трупа к местности, ну, на каком расстоянии от стен дома он лежит. А подробно труп тебе медик надиктует... Понял? Ну, давай, пиши, студент, - и Стаканов стал не спеша прогуливаться по окровавленному двору.
Работать пришлось самостоятельно. Но я был готов к такому повороту событий, поскольку перед дежурством повторно проштудировал справочник следователя “Осмотр места происшествия”.
Описав положение, форму и размер кровавой лужи, я попросил криминалиста сфотографировать ее, сделав три кадра в панорамной, обзорной и детальной съемке. Эксперт, усмехнувшись моим познаниям, заметил, что для детальной съемки нет оснований, однако охотно снял внешний вид арки с номером дома и кровавый след, ведущий от лужи к трупу.
Я еще ползал вдоль следа волочения, замеряя его сантиметровой лентой, когда Алексеевский окликнул меня.
- Хватит там возиться, Володя. Иди, я тебе труп продиктую.
Записывая в протокол осмотра описание повреждений, обнаруженных на трупе, я ужаснулся их многочисленности. У мужика была изрублена вся голова и грудь. Раны были глубокие, и каждая из них могла стать причиной смерти.
- Не пойму, что за орудие преступления, - задумчиво бормотал Алексеевский. – То ли топор, то ли тесак...
Внезапно, я обратил внимание на дверцу старого “Форда”, рядом с которым стоял мой ящик. Под дверцей накапала небольшая лужица темной жидкости, и сейчас при свете фонарика я разглядел, что цвет жидкости был подозрительно похож на общую кровавую обстановку двора.
- Алексей Александрович, а его не могла машина сбить? - прервал я монолог эксперта.
- Чего? Какая машина? - Алексеевский удивленно посмотрел на меня.
- А вот эта! У нее из-под дверцы кровь капает...
- Что за черт! Ну-ка, дай я взгляну, - медик отобрал у меня фонарик и полез под машину. - В рот, перерот! Да тут же волосы! Володька, дай листок бумаги!
Через минуту Алексеевский демонстрировал нашей группе клок окровавленных волос, оторванных им с днища “Форда”.
- Так. Все ясно. Чья машина? - Стаканов взял на себя роль руководителя осмотра. - Где кинолог?
Еще через пять минут, ошалевшая от обилия крови овчарка, взяла след, ведущий от “Форда” в дальний подъезд двора-колодца. Скучающие опера резво бросились опрашивать заспанных жильцов, и к концу осмотра мы уже знали имя владельца машины, который действительно сегодня в полночь вернулся домой в пьяном виде и сейчас спокойно отсыпался в своей квартире. Потерпевшего БОМЖа без сомнений опознала дворничиха, вышедшая с метлой в половину пятого во двор.
- Да, знаю его. Это Миша, он жил тут в подвале. Частенько на проспекте у арки сидел, попрошайничал... Господи, кровищи-то сколько. Это где ж мне песка напастись? - и ворчащая женщина удалилась в свою подсобку.
В ГУВД возвращались молча. Стаканов безмятежно продолжал дремать, а Алексеевский угрюмо сопел, смотря на дорогу перед собой. Я был тоже расстроен. Первый выезд превратился в обыкновенное ДТП с человеческой жертвой.
По ходу осмотра мы восстановили картину произошедшего. БОМЖ Миша, в обычном «поддатом» виде сидел на асфальте в арке. В сумерках его видно не было и потому лихой водитель “Форда”, также пребывая в алкогольном опьянении, резко свернув в родной двор, ударил бампером машины в грудь БОМЖу и протащив его под днищем автомобиля, выбросил на повороте на центр двора. После чего, мало что замечая, отправился отсыпаться домой. Смерть несчастного наступила мгновенно, поэтому никаких криков или шума не было. А из-за высокой посадки автомашины, водитель вряд ли и заметил помеху движения, прицепившуюся под днищем. Осмотр мы, как и полагается, закончили, но материалы должны были передать в отдел дознания ГИБДД Центрального района, который возбудил бы уголовное дело в отношении лихача-водителя за неосторожное убийство.
* * *
Просматривая материалы дежурства, Николаевская осталась недовольна:
- Что ж Вы, Владимир Иванович, время-то теряли? Ведь сразу было ясно, что это ДТП! Надо было дознавателей из ГАИ вызвать и не делать их работу. Ладно Маркин, он следователь молодой. Но Вы же опытный следователь... Да и Алексеевский... Удивляюсь я ему. Эксперт с огромным опытом, а не заметил, что по характеру и локализации повреждений - это типичное ДТП! Странно это все, очень странно... Что вы там, пьяные были?
- Никак нет, Татьяна Александровна. Я бросил пить. Уже давно, - вскочил со стула Стаканов.
- Ну-ну, - Николаевская недоверчиво посмотрела на него. - А Маркин что? Помогал Вам?
- Да. Помогал. А как же? Он парень толковый, - и Стаканов дружески потрепал меня по плечу.
Выйдя от Николаевской, Стаканов тяжело выдохнул.
- Слышал, да? Вызовите дознавателей ГАИ! Да если бы мы уехали, она бы нас сожрала с потрохами. Сказала бы, что тут убийство с особой жестокостью, с использованием транспортного средства, а мы уехали! Ну, ладно. Все хорошо, что хорошо кончается... Не дай Бог еще раз с ней встретиться!
Стаканов был прав. Эта встреча с начальником первого отдела стала для него последней.
ГЛАВА 5
Лукин был в ярости. Он нервно ходил по кабинету Антипова из угла в угол, и не переставая крыл Стаканова последними словами.
- Сукин сын, мать его так! Как подставил! - внезапно он беспомощно застыл в центре кабинета. - Сашка, что ж делать-то? Ведь теперь мы в говне по уши.
- Ну, шеф, что-нибудь придумаем, - неуверенно поддержал Антипов. - А Стаканова гнать надо было давно. Я ж говорил!
- Говорил?! Так что ж сам рапорт на него не писал? Ведь он твой непосредственный подчиненный.
- Ты ж к нему, шеф, нормально относился. Все прощал...
- Прощал! Мужик он, потому что хороший... Был. Мне по хозяйству помогал...
Вся прокуратура знала, что следователь Стаканов безвозмездно работал у прокурора на даче, выполняя то обязанности столяра, то слесаря-сантехника. Последняя специальность, кстати, была его основной по первому образованию.
- При чем тут это? Он в прокуратуре работает. Должен соответствовать. А он опять, сука, в запой ушел.
- Главное, в «городе» все знают. Татьяна уж телефон оборвала, - Лукин устало опустился на стул.
- Шеф, а может пришло время его уволить? - осторожно заметил Антипов.
- Да уж, - вздохнул Лукин. - Придется... Татьяна так и сказала: “Или он или ты”. Я - то есть. Сожрет она меня, если не выгоню Стаканова... Ты, вот что, Сашка... Возьми Володьку Маркина, съездите к Стаканову домой... Он там, небось, пьяный валяется. Уговорите его приехать. А если нет - вернувшись, напишите рапорты о том, что видели. И мы его уволим...
Через пол часа я в компании заместителя прокурора и водителя Андрея несся на край города, в Красносельский район, где в однокомнатной квартире одиноко проживал следователь прокуратуры Стаканов Владимир Иванович, имевший стойкую традицию ежемесячных недельных запоев. Человек он может и был хороший, да только от его привычек страдала вся прокуратура. Дела запойного передавались другим следакам, что оптимизма никому не прибавляло. А учитывая, что большинство документов Стаканов оформлял с похмелья или “сильно уставшим”, то качество дел ни у кого не вызывало иллюзий. И порою все полученные прокуратурой из суда “доследы” был авторской работой Стаканова. Регулярно гробив дела и вызывая негативные эмоции у коллег, Владимир Иванович, между тем сумел отработать в районной прокуратуре ровно пять лет. Но самым абсурдным в его ситуации был то, что за время запойно - похмельной работы Стаканов не имел ни одного взыскания. Антипов рапортов на пьяницу не писал, потому что тот устраивал Лукина. А Лукин и подавно претензий к Стаканову не имел, из-за услуг последнего по хозяйству. В результате “безупречной” работы Стаканову был присвоен очередной классный чин “Юрист первого класса”, что соответствовало званию капитана. Данное обстоятельство Владимир Иванович и решил отметить, продолжая праздновать уже вторую неделю. Загробленные дела передавались другим, не пьющим в рабочее время, следователям. В том числе в последнее время и мне. А потому с “творчеством” Владимира Ивановича я был знаком не понаслышке.
Последним “перлом” Стаканова стал пропуск “стражных городских сроков”. То есть взятая следователем в городской прокуратуре “отсрочка” до пяти месяцев истекла. Дело в первый отдел, для проверки и направления в городской суд, представлено не было. Обвиняемый сидел уже пять дней в “Крестах” незаконно. О чем и была составлена жалоба адвокатом Алексеевым, поданая непосредственно Николаевской Татьяне Александровне. В воздухе запахло крупным скандалом...
* * *
Застав Стаканова в пьяном виде, распивающим спиртосодежащие жидкости в подвале с друзьями-собутыльниками, и услышав его нечленораздельный отказ предстать пред светлые очи руководства, мы с Антиповым вернулись “на базу”, где и составили рапорты о проделанной работе. А дело по обвинению Степанова в изнасиловании под угрозой убийства и хулиганстве передали мне...
Суть произошедшего сводилась к следующему: Степанов в сильно пьяном виде зашел к своей знакомой Сорокиной, проживавшей в коммунальной квартире, начал скандалить, разбил стеклянную дверь на кухне, кое-что из посуды, затем заперся с Сорокиной в ее комнате и, по ее словам, избил и изнасиловал ее под угрозой убийства. На теле Сорокиной действительно обнаружились синяки, а во влагалище сперма. Дело было элементарное, а “отсрочки” брались под регулярные запои Владимира Ивановича.
Однако, прочитав пятимесячные труды, я обратил внимание, что в материалах отсутствует заключение сравнительной экспертизы. Проникнув под руководством Антипова в кабинет Стаканова, я отыскал нужную биологическую экспертизу, от результатов которой пришел в шоковое состояние. Сперма, обнаруженная в выделениях Сорокиной не совпадала по группе с выделениями Степанова, хотя и была привнесена во влагалище в день хулиганства последнего.
Тут же, выдернув красавицу Сорокину на допрос я, шантажируя ее рассказом мужу о любовнике, добился от нее признания истинной картины произошедшего. Степанов действительно хулиганил в квартире и разбил все, что ему приписывали, но сношения он совершить не смог по причине сильного опьянения, за что и заслужил насмешку девушки. Заработав от Степанова крепкую оплеуху за иронию, Сорокина пообещала ему отомстить, и после ухода хулигана направилась к своему старому знакомому, по совместительству выполнявшего и роль любовника, с которым в этот же день и утешилась. После чего ее дорога лежала прямиком в местное отделение милиции. Сорокина умоляла не допрашивать ее кавалера, так как последний имел крепкую и дружную семью и детей. Зафиксировав показания потерпевшей, что никаких насильственных действий сексуального характера Степанов в ее адрес не применял, я с чувством выполненного долга отправился к Антипову.
Проблема была решена! Тут же Лукин созвонился с адвокатом Алексеевым и пригласил его для конфиденциальной беседы. Через 10 минут пожилой замученный мужчина сидел за прокурорским столом, окруженный тремя работниками прокуратуры, выслушивая их предложения о заключении взаимовыгодного компромисса.
- Сергей Петрович, дорогой, - Лукин искренне улыбался. - Ну, подставил нас Стаканов, что ж делать? Но не воевать надо, а исправлять положение. Пока не поздно...
- То-то вот, что поздно, Тимофей Юрьевич. Парень уже неделю под стражей незаконно!
- Не неделю, а пять дней, - поправил Антипов.
- Сергей Петрович, я Вас всем сердцем понимаю и поддерживаю, поверьте мне. Вы же бывший работник прокуратуры. 25 лет в Кировском районе отработали. Войдите и в наше положение. Ведь и мы пострадаем и Ваш подзащитный.
- А он-то, как пострадает. Его должны немедленно отпустить! По закону.
- Так-то оно так, но...
- Шеф, разреши я, - Антипов перебил прокурора. – Значит, давай так, Петрович, сделаем: мы сегодня пацану меру изменим, и изнасилование с него снимем, а ты больше никуда жаловать не будешь. Если нет - пацана так и так выпустить придется, но изнасилование снимать не будем. И, хрен знает, - Антипов усмехнулся, - Может судья и поверит, что изнасилование было...
- Вот как? - Алексеев задумался, - А какие у меня гарантии, что вы Степанова отпустите, и изнасилования не будет?
- А вот они гарантии, - Лукин указал на меня, - Маркин Владимир Анатольевич, самый ответственный следователь. Вы сейчас вместе с ним поедите в “Кресты” и вызволите Степанова, а потом вместе с ним к нам в прокуратуру. Тут и окончательное обвинение предъявим...
- По хулиганству? - уточнил Алексеев.
- Именно! Тут уж никуда не деться, - заулыбался Антипов, - Дверь и посуду разбил, матом орал, синяк поставил... Хулиган на сто процентов!
- А он и не отрицает. Что было, то было. Ну, что ж. Я согласен!
Через час я предъявлял обалдевшему от свалившейся на него свободы Степанову обвинение в “умышленных действиях, грубо нарушающих общественный порядок и выражающих явное неуважение к обществу”, то бишь, в хулиганстве. Обвиняемый радостно кивал головой и глупо улыбался. Адвокат Алексеев с чувством глубокого удовлетворения сидел рядом, недоумевая, по какой причине прокуратура сняла обвинения в изнасиловании. Узнав на 201-ой о причинах этой “милости” он бурно возмущался, на чем свет ругая Стаканова.
- Ну, это же ясно! Ясно, как божий день! Если сперма не Степанова, то выясняй чья. А он, дурак, даже не поинтересовался. Раз данные не соответствуют – долой их!
* * *
Еще через три дня Владимир Иванович соизволил выйти на работу, где тут же написал заявление об увольнении из прокуратуры по собственному желанию. Приказ был подписан мгновенно и следователь Стаканов, без единого взысканная отработавший пять лет в районной прокуратуре, в чине “Юриста первого класса”, с почетом уволился и перешел на вольные адвокатские хлеба.
Потом Лукин не раз с сожалением вспоминал Стаканова: “Эх, хороший был Володька мужик. Зря уволили. А что пил... Так кто ж не пьет у нас? Эка беда! Главное, чтобы человек был порядочный”.
ГЛАВА 6
После увольнения Стаканова в прокуратуре освободилась вакансия, и Лукин с Антиповым начали подыскивать достойного кандидата. А пока проходили собеседования и переговоры, Антипов занялся ревизией кабинета Владимира Ивановича.
“Глухари” десятилетней давности, какие-то “левые” экспертизы, вытащенные из дела протоколы, и другие, когда-то ценные бумаги, обильно прокуренные и порою засыпанные пеплом стакановских сигарет, составляли безрадостную картину рабочего места “юриста первого класса”.
Выгребая “глухие” дела, Антипов щедро передавал их мне для “принятия решений”, по видимому руководствуясь принципом: “тезка тезку лучше поймет”. Без особого энтузиазма я просматривал стакановские дела, какие прекращая по сроку давности, а некоторые откладывая в свой сейф для продолжения “глухарения”. Вещественные доказательства Владимир Иванович осматривать и приобщать к делу не имел привычки, поэтому его кабинет одновременно являлся и складом неизвестного происхождения вещей. Установить их “родословную” теперь стало и моей задачей.
В награду за помощь в разборе стакановских трудов Антипов вручил мне валявшийся в его кабинете с незапамятных времен газовый револьвер, оставшийся от какого-то “бандитского” дела, по которому давным-давно люди получили солидные сроки. “Знаю, ты такие игрушки уважаешь, - сказал мне зам прокурора, - Вот и бери в свою коллекцию”. Тогда я остался очень доволен.
От кабинета Стаканова Антипов постепенно перешел к заброшенной комнате у входа, где год назад располагался Милин, осужденный теперь за растрату 2000 долларов США, изъятых с места происшествия. Деньги он пропивал вместе с сотрудниками тогдашней прокуратуры и оперативниками уголовного розыска, но пострадал единолично, получив два года условно, за что и был глубоко любим Лукиным. Прокурору, впрочем, было свойственно любить пьющих и гулящих сотрудников. Они всегда вызывали в шефе сострадание и какую-то отеческую заботу, которая впрочем очень редко распространялась на остальных “нормальных” работников.
Из милинского кабинета Антипов выгреб десяток папок с материалами по дежурству пяти-шестилетней давности. По нормам закона данные статьи подлежали прекращению по сроку давности, чем я с благословения Антипова и занялся.
Задача осложнялась тем, что материалы не имели следов работы. То есть дело было возбуждено, и больше бумаги не тревожили. Милин даже не принимал дела к своему производству, а просто складывал их на дно сейфа, ожидая, по-видимому, наступления того момента, когда преступник будет задержан и работа закипит автоматически. Но негодяев, совершавших развратные действия и избиения сотрудников милиции, никто не искал, и материалы, благополучно отлежавшись, дожили до своего логического конца - истечения срока давности.
Я печатал поручения в уголовный розыск, “проводил допросы” свидетелей, используя данные, взятые из их объяснений, печатал ответы из розыска, о невозможности установить подозреваемых, потом приостанавливал расследование и последним постановлением прекращал дело по истечению срока давности. Естественно все документы исполнялись задним числом и за подписью Милина. Ведь он тогда должен был это делать. Не так ли?
В начале своей титанической работы я заметил Антипову, что мы совершаем должностной подлог, на что заместитель прокурора искренне рассмеялся, заметив, что таких подлогов в его жизни хватит лет на 200 строгого режима, а, кроме того мы не преследовали никаких личных или корыстных целей, а значит, преступления не совершали, да и потом...
- Сам подумай, Володя. Что лучше: по-тихому прекратить эти загубленные дела или раздуть скандал, вынеся дело на городскую. Мне с шефом очень тяжко придется тогда. Недоглядели за негодяем, получится. Ты же не хочешь меня подставить, верно? - и начальник, пристально смотря мне в глаза, хитро улыбнулся одними губами.
Тогда я сделал “правильные” выводы и не стал перечить руководству, продолжая подделывать подписи и по-тихому прекращать старые дела. Со временем подлог начал восприниматься как издержки профессии. Как некая неприятная, но необходимая обязанность следователя, для предотвращения “выноса сора из избы”, “заглаживании острых углов” и “устранения противоречий”.
Подлогом занимались многие работники правоохранительных органов, начиная от рядового оперативного работника и заканчивая прокурором района, вносившего в ежегодный отчет недостоверную информацию. Без этого обойтись было нельзя. Без подлога сотрудники не получали премий, без подлога следователю грозили наказания, без подлога возникали практически неисправимые ошибки...
Что творилось в те времена в милицейском следствии, я не знал, но позже, познакомившись с коллегами - следаками, понял, что прокурорские подлоги – всего лишь “цветочки” для сокрытия процессуальных погрешностей. В милиции же переписывались протоколы для изменения показаний, вставлялись “липовые” документы для усиления обвинения и порою в качестве свидетелей проходили несуществующие в природе люди...
Случались и курьезные ситуации. Мои коллеги рассказали историю, когда молодой районный следак прокуратуры подделал визу Николаевской на 7-ми месячной “отсрочке” и за свои деньги поехал в Москву в Генеральную прокуратуру, где эту “отсрочку” и получил. Подлог вскрылся только при возврате дела из суда на дополнительное расследование. Ведь все возвраты для “доследа” проходили через городскую прокуратуру. И когда несчастному при проведении служебного расследования задали закономерный вопрос: “На кой хрен тебе это было надо?!”, он абсолютно честно ответил: “Да по делу еще три дополнительные экспертизы надо было провести, а Николаевская сказала, что больше полугода никогда не даст. А дело-то надо было нормально закончить!”.
Вот так! Человек радел за дело! Шел на преступление ради стопки бумаг! Рисковал своим будущим, а возможно и свободой ради полноценного выполнения работы! Да, такое могло случиться лишь в России...
* * *
Начав и успешно завершив “доведение до ума” безнадежные дела своих предшественников, я заслужил признательность и почти безграничное доверие Лукина и Антипова, которые с тех пор стали относиться ко мне как к своему (соучастнику) человеку, которому можно доверить выполнение самого щекотливого дела. Теперь я был на особом счету. Мог выбирать перспективные дела и практические всегда имел хороший “выход” дел в суд, за что регулярно представлялся к денежным премиям и, самое главное, испытывал лояльное отношение руководства.
В результате, итогом первых шести месяцев работы стали 9 уголовных дел, направленных мною для рассмотрения в районный суд! На моей аттестации, пораженная невиданными успехами, Николаевская предложила комиссии ходатайствовать о досрочном присвоении мне чина “юрист 3-го класса”, что все и поддержали бурными аплодисментами. Однако Генеральная прокуратура лично меня “не имела чести” знать и ограничилась стандартным присвоением “младшего юриста”, с которого я и начал свой подъем по служебной лестнице прокуратуры Санкт-Петербурга...