Городское

Николай Крюков
     Холод, который тебе не почувствовать. Мир, который тебе не увидеть. Проснись, проснись!
     Что такое? Ты бежал куда-то? Нет, стоял на месте; ветер несётся навстречу, забирая с собой остатки чудесного сна, который уже и сам готов покинуть разбуженное тело. Глаза открываются, схватывая серую картинку, и она тут же наполняется сочным цветом и приходит в движение. На деревьях перья вместо листьев, растрёпанные потоком воздуха, снова слепляются вместе, согревая ветви. Чёрная линия забора шипящей змеёй обвивается вокруг маленького беззащитного садика нераспустившихся цветов.
     Мостовая потрескалась, как глина во время засухи; стены домов складываются надрывной гармошкой, и протяжный утренний вой разносится над двором. Свет зажигающихся ламп перепрыгивает из одного окна в другое, спускаясь всё ниже, к тебе. Где-то ещё заунывно скулит одинокая тихая мелодия, которая только и ждёт внимания, чтобы заиграть в полную силу и в то же время сохранить иллюзию неразгаданной тайны.
     Утро неторопливо, осторожно крадется по обочине в широком шуршащем платье, поблёскивая серебряными нитями светлых ожиданий. Одна туфелька – нежно-лазоревая, в тон равнодушному небу, другая – золотисто-белая, как ленивое солнце над головой.
     А вот и бездомный мальчик на хромом велосипеде. Как привычно уже стало видеть его, в этом меланхоличном дворике. Нет, велосипед раньше был трехколесным, но одно колесо потерялось, и теперь это лишь кусок железа – с трудом верится, что в него ещё не надоело играть. Где-то в кармане завалялось сочувствие: надо подбросить его – интересно, орел или решка выпадет на сей раз?
     Почему так хочется забраться туда, на шепчущиеся с облаками стальные крыши, и закричать что есть мочи, чтобы было слышно на пол-квартала?.. Или прыгнуть вниз? Нет! Отвратительно и не ново, и как представишь, что первые слова, которыми тебя помянут после смерти, будут грязные ругательства пьяного дворника… А помянет ли кто вообще? Будет разве что повод собраться друзьям и не очень, налить не стакан и не два, а после добираться домой, шатаясь, считать столбы и перебирать в голове услышанное и увиденное; выражения лиц и недосказанные фразы тех, кто действительно осиротел и кому действительно стало больно.
     Машина впереди не катится, а летит; слишком быстро вращаются колеса – в паре сантиметров над землёй. Водитель! Ведь ты же едешь на Небо, я знаю… Забери и меня отсюда, прошу, или хотя бы провези до ближайшей остановки, подари временное забытье в тоскливой заводи монотонных дней. Эх… Машина уже уехала, захлопнулись железные челюсти ворот за ней; кажется, никто даже и не слышал слабой, беспомощной просьбы. Что ж, так будет лучше. Беззаботный смех накатывает вдруг. Как хорошо остаться здесь, посреди изголодавшейся по дождевым каплям мостовой. И куда это надо торопиться, зачем? Можно успеть ещё сделать что-нибудь доброе, пока солнце не ушло спать.
     Мальчик, постой! Впереди открытый люк, а за углом – опасность. Представляешь, я сейчас вспомнил, где можно найти колесо для твоего велосипеда – я принесу его, и мы вместе поставим, хочешь?
     Доброе утро! Девушка, не подскажете, который час? А знаете, у вас такие глаза красивые… Зелёные: говорят, в них есть тайна. На свету они кажутся серыми, изумрудный блеск бывает только в тени…
     Куда всё уходит? Ну конечно затем, чтобы когда-нибудь вернуться. Прийти вот так, запросто, в один из не самых запоминающихся дней и сделать его Самым Запоминающимся. Принести дыхание счастья в разбитое окно и напеть нежно колыбельную.
     Что с тобой? Проснись, проснись!