Хамло. Часть 1. Побег

Жан и Елена сидят на диване с бокалами вина в руках, на столе рядом горят свечи, стоит блюдо с фруктами. Типа романтический ужин. На улице ещё светло, но окна плотно зашторены. Елена ставит бокал, едва его пригубив. Жан выпивает полностью и тоже ставит. Смотрят друг на друга. Жан явно хочет что-то сказать, но никак не решается. Елена покашливает, это придает Жану смелости.
- Мадам, вы так прекрасны, что сводите меня с ума.
Она удивлённо, немного испуганно смотрит на него. Жан разочаровывается от такой реакции, когда Елена вдруг целует его. Начинают целоваться вместе. Жан обнимает Елену, притягивает к себе, гладит её волосы. Сопят. Потом Жан поднимается и подхватывает Елену на руки. Его перекошенное лицо, ему тяжело, хотя Елена не выглядит такой уж крупной. Она крепко схватилась за него, продолжает целовать, вдруг с губ переходит на ухо. Жан стонет от удовольствия и напряжения, несет её в спальню. Там кладёт на кровать и начинает раздевать. Елена помогает раздеться ему. Достаточно быстро.
Жан начинает спускаться с поцелуями по её телу. Подбородок, шея, грудь, живот, ниже. Елена содрогается и стонет. Жан всё ещё там. Елена поднимает голову и смотрит, видит движение его головы, тут же откидывается, закрывает глаза и снова стонет. Жан поднимается к ней, потом ложиться сверху, лезет к члену, чтобы вставить его.
- Чёрт!
- Что?
- Чёрт!
Жан держит безжизненный член в руке и смотрит на него с ненавистью, будто на фашиста. Сцепил зубы и скрипит ними, тяжело дышит. Елена пытается улыбнуться, краснеет.
- Ничего страшного, милый.
Она хочет подбодрить его. Жан вскакивает с постели.
- Жан!
- Сейчас! Подожди! Мне нужна пара минут!
Жан кричит это лихорадочно, почти отчаянно, выбегает из спальни и несется в туалет. Шепчет.
- Ну, я тебе, сука, устрою! Ну, я тебе сделаю! Ну, ты допрыгаешься! Урод конченный!
Жан подбегает к туалету, что-то вспоминает, возвращается в залу, включает свет, выдвигает один из ящиков шкафа, роется в нём.
- Сейчас, сейчас, я тебе покажу, как родину любить! Урод, говно, дебил! Вот!
Он пытается говорить тихо, но он так возбуждён, что получается громко, Елена слышит и не знает, что и думать.
- Жан, что такое?
- Минуту, подожди минуту!
В его голосе не слишком много вежливости. Елене обидно и страшно. Жан роется в ящике, потом сжимает что-то в руке и бежит в туалет. Закрывается и одевает на указательный палец правой руки металлический наперсток, который нашел в шкафу.
- Ну, блять, получай!
Жан держит член в левой руке, а правой дает щелбаны наперстком прямо по головке члена. Сам стонет от боли, но смеётся, злой и возбужденный.
- Ещё хочешь! Получай! Ещё?
- Хватит, хватит!
Больше никого в туалете нет, второй голос, судя по всему, происходит из избиваемого члена.
- Что хватит, сволочь! Будешь меня слушаться! А? Будешь выделываться?
Жан всерьез разговаривает со своим членом, часто срываясь с шепота на тихий крик. Елена лежит на кровати и встревожено слушает, что происходит. У неё слёзы в глазах. Она выглядит несчастной, натягивает на себя простынь и по выражению её лица видно, что она не знает, чего ждёт в пустой кровати. Между тем, Жан продолжает беседу со своим органом. Держит наготове правую руку, чтобы в любой момент дать щелбан.
- Так что ты скажешь, а, сучёнок! Давай! Попробуй ещё выебнуться!
Сильно сжимает свой член, слышится хриплый, сдавленный голос.
- Я не буду, не буду.
- Что не буду? Что не буду, урод!
Жан разошёлся, он отвешивает очередной щелбан своему члену, кривится от боли, но смеётся, хохочет, вспотевший, похожий на сумасшедшего.
- Ты или говори или дальше будешь ****ы получать!
- Не надо! Не надо! Всё, я сдаюсь!
Голос звучит обреченно и тяжело. Жан смеётся.
- Вот так бы сразу, а то выёбывался! Значит так, сейчас идём и ты отрабатываешь на все сто. Понял?
- Да.
Член говорит тихо, Жан презрительно смотрит на него и улыбается.
- Не слышу. Что ты там пискнул?
Член молчит. Жан готовит палец для щелбана, делает это открыто, чтобы член видел.
- Да. Да!
Жан довольно крутит головой.
- Что да?
- Я согласен.
- Ты не согласен, ты покоряешься. Так?
- Так.
- Повтори: я покоряюсь и сделаю всё, что ты захочешь.
- Что?
Жан заносит руку, напрягает палец, щелбан вот-вот будет.
- Я покоряюсь и сделаю всё, что ты захочешь.
Член спешит это сказать, но слышно, как тяжело ему это говорить. Жан доволен, улыбается и грозит своему члену пальцем в наперстке.
- Смотри, урод, ещё одна такая выходка и я тебе уничтожу! Понял?!
- Как же ты будешь без члена?
- Что? Это мне послышалось или тут кто-то подал голос? Тут кто-то забыл, что он просто член? Ты что-то сказал, дебил?
Жан снова держит палец наготове и склоняется над членом. Тот поспешно отвечает:
- Нет, я молчал.
- Вот так бы и раньше. А теперь пойдём, поработаешь. Вставай!
- Что?
- Смирно!
- Но мне же нужно возбудиться.
- А вот это тебя разве не возбуждает!
Жан показывает члену палец с наперстком и членом быстро начинает вставать. Несколько секунд и вполне нормальная эрекция.
- То-то же!
Жан выходит из туалета и спешит в спальню. Там Елена уже натянула трусы и одевает лифчик.
- Лена ты куда?
- Я…мне домой надо…
- Какой, домой, ты посмотри на этого парня!
Жан показывает на свой член.
- Пятнадцать минут третьего, а ты домой!
Жан начинает обнимать Елену и ласкать, валит на кровать, стаскивает трусики, лифчик, лижет соски, потом вставляет член, начинает двигаться и закрывает глаза. Елена лежит и постанывает от возбуждения, обхватив его спину. Ритм постепенно убыстряется, оба партнёра стонут и порывисто дышат. Оба с закрытыми глазами. Жан видит, будто занимается любовью с Мари, будто ласкает её маленькие груди, будто вдыхает аромат её белых кудряшек. Елена видит, будто спит с Жаном, только Жак чуть повыше, мускулистее, нежнее, кусает её за ухо и шепчет "Котёнок, котёнок". Так продолжается несколько минут, потом у Жана начинается оргазм, он хрипит и бьётся в судорогах. Елена начинает истошно стонать, возможно, у неё тоже оргазм.
Наконец пара затихает. Жан лежит на Елене и часто дышит. Не спешит высовывать член, любит побыть в женщине после оргазма. Он видит Мари, которая гладит ему голову и шепчет на ухо непристойности. Елена просто обняла его, открыла глаза и смотрит в потолок. У неё странный взгляд – смесь радости и недоумения.
Жан слазит с Елены, ложиться рядом, обнимает её, целует.
- Правда, было здорово?
- Да.
- Вот видишь, а ты хотела уходить.
Она думает, что, наверное, Жан принял виагру. Иначе как так – то его член висел, будто казненный каторжник, а то стоит, как наполеоновская гвардия. И сейчас стоит.
- Видишь, боец уже готов.
Жан показывает взглядом на свой член. Елена опускается к нему и начинает ласкать ртом. Жан лежит, откинув голову и закрыв глаза, представляет, будто ему делает минет прекрасная Мари. Она в черном облегающем платье, в котором всегда выступает. Её движения музыкально чисты, ритм не сбивается ни разу. Жану приятно, скорее даже приятно не из-за движений, а из-за мыслей. Он ведь так любит Мари. Прекрасноголосую Мари. Дело рук его. Тело рук его. Жан стонет. Ему так хорошо, что он не слышит подозрительный звук (что-то чвякнуло, вроде камень упал в болото) и удивлённый возглас Елены. Он и думать про неё забыл, он весь в мечтах с Мари.
- Жан, Жан.
- А?
- Жан!
- Что такое?
Жан недоволен, в мыслях он уже получал оргазм с Мари, а тут его прервали, он смотрит на испуганное лицо Елены и оно ему кажется невыносимо тупым.
- Что такое?
Она краснеет, она волнуется, она едва не плачет, так ей трудно высказать то, что она хочет.
- Чего ты телишься, что такое!
Его грубость придаёт ей уверенность.
- Его нет!
- Что?
- Он был, а теперь нет!
Она смотрит на Жана, часто моргает глазами. Она понимает, что говорит глупости, совершеннейшую дичь, но она говорит то, что видит и это её оправдание. Жан не знает и знать не хочет всех этих её рассуждений, он смотрит на Елену почти с презрением.
- Кто был, кого нет? Что ты несёшь!
Этот чужой, жестокий, равнодушный голос порождает в ней отчаяние. Истерика. Она плачет и кричит:
- Твоего члена нет! Нет! Сам посмотри!
Жан хохочет. Он ничего не хочет смотреть, потому что он нормальный человек и знает, что так не бывает: вот член был, они занимались сексом, получили по оргазму (Жан не сомневается, что у неё был оргазм), потом она делала минет и вдруг члена нет… Смешно!
- Так не бывает.
Жан продолжает хохотать. Он готов признать, что у него непростой член. У него член, который может разговаривать и даже с некими зачатками умственной деятельности, весьма незначительными, всё-таки член, но достаточными, чтобы быть в состоянии делать выбор. Всё это так, как и то, что член в прошлом доставлял ему много неприятностей и неудобств, но теперь-то он нашёл на него управу, пусть примитивную, грубую, но эффективную. Так что никуда он сбежать не мог.
- Его нет!
- Как это нет?
Жан говорит это не в порядке спора, а чтобы показать Елене её тупость. Взрослая баба, а такое мелет!
- Сам посмотри!
Она буквально кричит. Вообще-то, она спокойная и уравновешенная женщина, немного даже флегма, особенно если сравнить с Мари, бурной, порывистой, феерической Мари. Елена не такая и она бы не стала говорить чепуху, тем более такую чепушистую чепуху. И эти её нервы, срывы на крик, её дрожание. Странное дело. Жан начинает сомневаться, хотя понимает, что никаких оснований для этого нет. Но чтоб побыстрее всё разрешить, Жан вынимает руку из-под головы и тянется к члену. Сейчас он покажет ей, что никто и никуда не исчезал.
Елена смотрит за рукой Жана, как за ядовитой змеёй. Жан нащупывает член. Точнее место, где он должен быть. Потому что члена нет. Жан сжимает шкурку, надеясь выщупать спрятавшегося мерзавца, но члена нет. Совсем нет, просто кожура, как от съеденного банана и всё.
- Фак!
Жан убирает руку и пытается упорядочить мысли, враз забегавшие в голове, будто муравьи у разрушенного муравейника. Жан думает про то, что член не может просто так исчезнуть. Это аксиома. Поэтому нужно успокоиться и понять, что же произошло. Ничего страшного, просто какой-то забавный казус.
- Да не реви ты!
Жан гаркнул на Елену и она замолчала. Тишина, едва нарушаемая её всхлипами. Тупая баба, плачет, будто кто-то умер. А никто не умер! Всё нормально! Просто непонятка какая-то, сейчас он разберётся и будут трахаться дальше. Он думает и слышит шаги. Вроде как в комнате. Хотя они с Еленой в квартире одни, Жан не удивляется шагам. Он живёт на первом этаже хрущёвки. Звукопроводимость отменная: если кто-то идёт вдоль дома, можно подумать, что кто-то ходит в комнате.
Жан думает о том, что произошло, но про себя отмечает странность шагов. Неуверенных, тяжелых, как у пьяного, которого шатает из стороны в сторону. Ничего удивительного – на улице вечер, какой-то работяга напился дешевого пива и бредёт домой, чтобы выслушать порцию матов от женушки. Насекомые, Жан не любит рабочий класс, практически презирает его. Жан учился в школе рабочего посёлка, и ему немало доставалось от подрастающих пролетариев.

Сцена из прошлого 1: Стайка подростков окружили маленького Жана, прижавшего портфель к своей груди. Один из подростков спрашивает:
- Слышь, пацан, а как тебя зовут?
Жан скривился, он знает, чем всё закончится и молчит.
- Ты чё, бля, разговаривать не умеешь?
Жан молчит и вызывает неудовольствие подростков, которые рассчитывали на другое развитие событий.
- Ну и молчи, мудак. Пацаны! Его Жан зовут!
Все начинают хохотать и награждать Жана тычками и затрещинами. Он пытается защититься и плачет.
 - Жан – кажан!
Жан делают подножку, валят в пыль и убегают. Он лежит и плачет.

- Жан!
Это снова Елена. Да что ж ей всё наймется! Жан с неудовольствием смотрит на неё.
- Что такое?
- Дверь.
Она говорит очень тихо и смотрит в сторону двери. Которая открывается на их глазах. Дверь белая, в темноте её хорошо видно. Дверь открывается, хотя Жан плотно её прикрыл, он занимался сексом только в закрытых помещениях. И дверь сама по себе никогда раньше не открывалась. Жан смотрит на всю эту мистику, как вдруг видит на фоне окна, освещенного луной, чей-то промелькнувший силуэт. Очень странный силуэт. И шаги. Уже не такие пьяные, будто человек трезвеет с каждым пройденным метром. Потом Жан услышал потрескивание половиц в зале. Он там сам застилал ДВП. Подумал, что неужели человек с высшим образованием не сделает такой простецкой работы! Не хотел приглашать работяг. Всегда пьяных и наглых.

Сцена из прошлого №2: Двое рабочих в спецовках и вязанных шапках, с коробками инструментов в руках, стоят перед Жаном. Он объясняет, что им нужно сделать. Не слишком то слушают, даже головой, для приличия, не кивают. Жан чувствует это невнимание и спешно заканчивает разговор, собирается уходить.
- А звать то тебя как, хозяин?
В вопросе вроде и нет подвоха, но Жан заметно тушуется, начинает моргать под насмешливо-пьяными взглядами рабочих. Едва берёт себя в руки.
- Жан. Меня звать Жан.
- Как?
- Жан.
Видно, что рабочие едва сдерживают смех. Жан не успевает закрыть за собой дверь, как они начинают хохотать. Сволочи.

- Кто это, Жан?
Глупый вопрос, потому что кроме них двоих в квартире никого нет. Но половицы то скрипят. Что-то он там неправильно сделал, под ДВП зашёл воздух, образовались пустоты, издававшие звуки при ходьбе. Жан придумал отговорку, что это он специально сделал, по японскому примеру. В самурайских домах полы были такие-же шумные, чтобы враг не смог подкрасться незаметно. Отмазка слабенькая, со временем, Жан перестал её использовать.
- Жан, мне страшно!
Он только хотел ответить ей, что нечего боятся в закрытой квартире со сплошь зарешеченными окнами, когда вдруг понял, что напоминал ему силуэт, увиденный на фоне окна. Головку члена. Ну да! Поясок крайней плоти, шляпку золупы и шрамик по ней. Он видел член. Который, почему-то, выходил из комнаты. Конечно, Жан знал, что такого быть не могло, но он также знал, что глаза его никогда не подводили. Если он что-то видел, то это было. Всегда. Жан почти не пил, вовсе не употреблял наркотических веществ, у него была здоровая психика и никаких видений или галюцинаций. Он видел член.
- Замки!
Да, Жан тоже слышал щелчки открываемых замков от наружных дверей. И тут мозаика в сознании Жана сложилась. Он еще раз пощупал свой член, обнаружил лишь шкурку и вскочил.
- Стоять, ****ёныш!
В обыденной жизни Жан никогда не употреблял матов, так как был интеллигент. Однако детство в рабочем посёлке давало о себе знать: в чрезвычайных ситуациях Жан мог выругаться весьма грязно. Сейчас ситуация была как раз чрезвычайная. Жан понимал, что от него убегает его же член. Неизвестно как выскользнувший из шкурки. Теперь его надо остановить.
Жан прыгнул с кровати хищным зверем, Елена, ничего не понимающая и перепуганная, закричала. Жан попал ногой на тапок, свой собственный тапок, который коварно поехал по полу. Жан завалился назад и со всего разгону упал на спину, ударившись затылком об кровать. В другой ситуации, Жан остался бы лежать и ругаться, но сейчас подхватился, откинул заботливые руки Елены и побежал. Один прыжок и он в зале, еще два прыжка и он в коридоре, дверь уже открыта, Жан бросается к ней, но беглец успевает захлопнуть её перед носом. Жан возиться с замком, наконец, открывает и бросается по лестнице, выскакивает из подъезда. На улице уже темновато, но беглец бежит шумно и тяжело, Жан замечает его и бросается вдогонку.
  Бежит молча. Жан уверен, что догонит мерзавца и так накажет, чтоб неповадно было. Сволочь, скотина! Сбежать хотел! Да какое он имел право! Урод! Жан улыбается. С каждой секундой расстояние до мерзавца уменьшается. Еще немножко и догонит. Жан, хотя и учитель музыки, но старается не походить на хлипкого интеллигента. Драться научился еще в рабочем поселке, сейчас раз в неделю ходит в бассейн и по утрам занимается с гирями. А его член – полное ничтожество, он даже прямых обязанностей исполнять не хотел, говорил, что Жан спит с неинтересными женщинами. Что это одноклеточное, что этот половой орган мог понимать хоть в чём-то, в том числе и в женщинах! В их интересности!
Жану оставалась пара метров. Он уже мог бы прыгнуть, схватить беглеца за ноги (откуда у члена ноги? Это он бежал отталкиваясь яйцами?), повалить и захватить, но Жан подумал, что это будет унизительно. Он же хозяин, он схватит за плечо, поставит на колени, будет бить, а потом водворит на место. Елене что-то наврёт, чтобы она не догадалась про бунт члена.
Жан уже поднял руку, чтобы схватить беглеца, сделал последний рывок и надо же было ступить на траву. Ковер шпарыша, смоченный вечерней росой. Босая нога поехала, Жан потерял равновесие и покатился. Сперва по этой проклятой траве, а потом по асфальту, раздирая голое тело. Закричал, ещё попытался вскочить, сделал несколько шагов, но сильно болела правая нога, ступать было очень больно, а прыгая на одной, догнать беглеца не мог. Тот скрылся в темноте, оставив Жана наедине с болью и отчаянием.
Жан слез с царапучей асфальтовой дорожки на траву и тут же почувствовал под собой кучки собачьего дерьма – вокруг были многоэтажные дома с обилием собак, которых всех здесь выгуливали. Злость, ярость, гнев. Вскочил и стал кричать.
- Я тебя найду, сука! Я тебе устрою! Я тебе покажу! Я тебя на окрошку покрошу!
- Пошёл на ***. Ха-ха-ха-ха-ха!, - послышалось откуда-то далеко.
Этот смех окончательно добил Жана, который сел на бордюр и стал плакать от ненависти. Чтобы хоть немного успокоиться, представлял, что сделает с беглецом, когда поймает его. Обязательно поймает!
- Куда члену деваться? Не спрячется!
Жан встал, чтобы как-то идти домой, как вдруг его осветили фары невесть откуда появившегося автомобиля. Жан стал махать руками, чтобы попросить помощи, потом вспомнил, в каком он виде и махать перестал, но машину подъехала. Это был милицейский бобик, из него вышло трое в форме. Жан сначала испугался, а потом обрадовался, что милиция сможет помочь найти беглеца.
- Так, гражданин, документики.
- У меня член сбежал!
- Что?
- *** сбежал, только что! Помогите найти!
Жан употребил слово "***" вместо "член", чтобы милиционерам было понятнее. Он знал, что в милиции работают грубые, неотесанные люди, поэтому старался выражаться просто, по народному, чтобы милиционеры поняли. Но они совсем не поняли. Один вдруг ударил Жана дубинкой в живот, другой заломил руки за спину и надел наручники.
- Что вы делаете!
- Заткнись, урод!
Ударили дубинкой по спине и затолкали в бобик. Поехали.
- Что за хрен?
Милиционер, сидевший за рулем, обернулся в сторону припавшего к решётке Жана. Спрашивал у коллеги, видимо главного в патруле, который с переднего сидения смотрел на ночные улицы будто царь на свои владения.
- Нарик какой-то.
- А чего голый?
- Обширялся, может, привиделось чего.
- Товарищи милиционеры, я не наркоман, я, у меня, как вам сказать…
Жан волнуется, пытается рассказать про свою беду, чтоб без ругательств и правдиво, но получает дубинкой в лицо от третьего милиционера, который развалился на заднем сидении и смеётся.
- Может он той, педофил?
- Кто?
- Извращенец, который детей любит того!
- Педофил? А может и педофил. Его около восемнадцатой школы видели, как он на детей дрочил.
- Ах ты ссука, у меня там дочь учится!
Жану достаётся ещё дубинкой.
- Сейчас приедем, выясним.
Едут дальше. Милиционеры быстро теряют к Жану интерес, видимо, продолжают давно начатую беседу, обсуждая какого-то коллегу, которого хорошо звали. Гаишник, его недавно нашли в лесу мёртвым, со спущенными штанами.
- Любил он ****ей в лесок вывезти на трах.
- Ага, видно кто-то его и накрыл.
- Без штанов нашли.
- Сперва думали, что его кто-то в жопу впёр. Но анализы не подтвердили.
- Да, блять, что те анализы. Заплати и получай какой хочешь анализ!
- И то верно. Его без штанов нашли, а теперь лепят смерть при исполнении, чтоб семья пенсию получала.
- У его жены два десятка маршруток – деньги есть, что хочет, купит.
- Это точно. Так, а что, убийц не нашли?
- Да крутят одного дурачка, но он пока отпирается.
- И нахуя он гаишника пришил?
- Из ревности. Гаишник его бабу пёр.
- От, кобель, ****ей ему что-ли мало!
Приехали. Жана вытащили и повели к райотдел.
- Михалыч, принимай извращенца!
За стеклом сидит дежурный – полный мужчина с пышными усами на мясистом лице. Он, видимо, заполнял какой-то отчет, требующий умственной работы, задумался и не услышал сказанного.
- Кого привезли?
- Да, извращенца. Педофила, кажется. Голый возле школы бегал, придурок. Запиши его.
Дежурный вскакивает и бежит со своего места.
- Ну, уроды! Ну, заебали! Идиоты!
Он бежит, словно разозлённый носорог, остальные менты уставились на него, явно не ожидая такой реакции.
- Михалыч, ты чего?
- Суки, пидоры, уроды! Жизни от них нет!
Дежурный уже около Жана и бьет его в лицо. Жан падает, почти плашмя, но его подхватывают милиционеры, пытаются остановить дежурного.
- Михалыч, харэ!
- Чего ты взбеленился!
- Всё, Михалыч, всё!
Дежурный успевает ещё несколько раз ударить Жана, пока коллеги его не отводят. Вырываясь из рук товарищей, дежурный начинает орать, краснея до цвета столовой свеклы.
- Заебали! Заебали! Пидоры! Извращенцы чертовы! У меня невестка, пошла с малым в парк, прогуляться! А там урод стоит за деревом и дрочит! Невестка испугалась, убежала, у неё от нервов молоко перегорело! А малому три месяца! Теперь смесями кормят, у него аллергия! Уроды, извращенцы ****ные, на куски бы рвал!
Дежурный вдруг снова бросается к Жану и менты на этот раз расступаются, кивая головами. Мол, понимают, что за такое и бить можно. Дежурный бьёт Жана ногами, тот пытается что-то сказать, но не может и только стонет. К счастью, дежурный одет в тапочки, ботики остались под его столом.
- Ну, хватит, Михалыч, хватит.
Дежурного снова отводят, чтоб не затоптал задержанного насмерть. Дежурный почти не сопротивляется, тяжело дышит, утирает пот.
- Везде извращенцы, сука нахуй, везде! Сын поехал в лагерь пионервожатым работать! Заходить, блять в красный уголок, а там два пацанчика друг другу в жопу шахматы засовывают!
- Кого?
- Шахматы!
- Чё, с доской?
- С ***ской! Ферзя! Штаны спустили, легли на диванчике и засовывают ферзя друг другу, пидоры ****ные!
- Охереть.
- Во дела.
- И чего сын?
- А ничего! Говорит, что даже ****ы дать не может! Видите ли, нельзя детей ****ить! Да их убивать надо за такое! Извращенцев ****ных! Уродов конченных! Или вон племянница, она в институте учится, в общаге живет. Говорит, что приходил к ним урод – трусы покупал!
- Какие трусы?
- Ношенные!
- Не понял?
- Ну, чтоб баба их уже поносила с недельку!
- Нахуя?
- И я спрашиваю – нахуя? А племянница говорит, что покупают ношенные трусы и нюхают. Фетишисты, блять, называются! Извращенцы ****ные! Всюду они! Всё засрали! Жизни никакой нету! Вот ты, какого *** по улицам голый бегаешь!
Дежурный схватил Жана за волосы и поднял голову.
- Какого ***?!
- Я…я…у меня член… того
- Чо? Член у тебя? Покоя не даёт? Так может тебе отрезать его, а не голым возле школы бегать! Деток ****ь захотел, урод!
- Нет!
- А какого ж ***?
- Школа не работает, вечер же!
- Что ты выкручиваешься!
Дежурный даёт Жану размашистого ляпаса. У Жана начинает течь кровь с губы.
- Ладно, Михалыч, хорош. Оформляй его, проучили уже.
- Что там проучили! Таких кастрировать надо! Вон в Америке так и делают! *** отрежут и бегай потом, хоть где! И правильно делают! Американцы не дураки!
- Ну, ладно, ладно.
- Да, ладно! Никто им ****ы не даёт, вот они плодятся, уроды!
Дежурный возвращается за стекло и садиться за стол. Вытирает пот с лица и шеи большим носовым платком. Уже не кричит, а бурчит.
- Развелось, блять, уродов. Совсем обнаглели, на голову прямо садятся, идиоты такие. Ладно, как фамилия.
Жана подняли с пола и поставили к стеклу дежурки. Толкают в спину, чтобы вывести из шокового состояния.
- Отвечай, давай.
Жан отупело смотрит и не понимает чего от него хотят. Он в шоке, его давно так не били, еще с рабочего посёлка.
- Фамилия!
Дежурный начинает раздражаться и явно может снова сорваться. Вряд ли Жан это понимает, просто на автомате отвечает.
- Биденко.
- Имя-отчество.
- Жан Вячеславович.
- Чего?
Дежурный подозрительно смотрит на Жана, милиционеры, которые стоят рядом, перестали болтать и тоже уставились. Жан давно привык к таким реакциям, поэтому терпеливо повторяет.
- Жан Вячеславович.
- Кто-кто?
- Жан Вячеславович.
- Жан?
Милиционеры хохочут, дежурный презрительно кривится.
- Пидорок, да? В жопу толкаешься? Ферзей суёшь?
- Это просто имя. По-французски Иван.
- Что ты ****ишь! Иван и есть Иван!
- Жан, блять! Это ж надо!
Милиционеры хохочут, хлопают Жана по плечам.
- Ну, удружили тебе родители!
- С таким именем, только пидором и будешь. Где проживаешь, Жанчик? Только не ****и, что в Париже.
Менты смеются, Жан говорит свой адрес.
- Ага, значит, возле дома ***м трусил. Ну, хоть далеко не убегал.
- По-домашнему!
Они опять смеются, Жан стоит в каком-то туманном забытье, не знает, что и делать.
- Место работы, Жанчик.
- Музучилище.
- Чего!
- Музыкальное училище, на Гагарина.
- Ах ты ж урод!
Дежурный снова вскакивает, выбегает из своей комнаты и бросается бить Жана. Милиционеры смеются и нехотя пытаются остановить коллегу.
- Михалыч, ну чего ты. Михалыч, да успокойся. Нечего на такого придурка нервы тратить.
- Да у меня там племяшка учиться! В этом музучилище! Ей пианино купили, я помогал затаскивать! А этот урод мог перед ней ***м трясти! Убью гада!
Дежурный прорывается сквозь безразличные руки коллег и несколько раз бьёт Жана. Тот уворачивается и кричит.
- Я пения учитель! Пения! Фортепиано – не мой класс!
- Какого там пения! Небось, на флейте играть учишь!
- На кожаной!
Милиционеры смеются, своим весельем смягчая дежурного. Тот бросается Жана, сплёвывает.
- Певец, бля! Говно извращенское! Пидор гнойный!
Уходит снова за стекло. Милиционеры всё хохочут, видно давно уже не было такого смешного клиента.
- А ты пассивный или активный?
- Что?
- Ну, тебя в жопу шпарят или ты?
- Я женщин люблю!
- А, мокрощелок?
- Кого?
- Ну, малолеток, школьниц.
- Нет, я со взрослыми!
- А, со старушками!
- Да нет, я с нормальной, ей двадцать семь лет!
- Не ****и! Ты ж извращенец, чего бы это ты с нормальными бабами ****ся?
Жану дают несильный подзатылок и подводят к окну, где дежурный задаёт вопросы дальше. Всё пишет и пишет, потом отвечает по телефону, потом смотрит на Жана, стоящего в сторонке.
- Да оденьте вы этого гандона! Чё он тут ходит, яйцами своими светит!
- А может ему нравиться?
- А мне не нравиться! Дайте ему что-нибудь!
- Сейчас.
Жану бросают какие-то штаны и рубашку. Всё грязное, взявшееся коркой засохшей блевотины. Жан шарахается от одежды.
- Чего ты кривишься, одевай!
- Жан у нас балованный.
- Может тебе ****ы дать, а, Жан, чтоб легче оделось?
- Чего уставился, одевай!
Жан с отвращением начинает натягивать на себя майку с бурыми пятнами.
- Да ты не бойся, это не говно, это кровь. Мы с мёртвого сняли.
Жана всего аж передёргивает.
- А чего у тебя *** такой маленький?
- Что?
- *** чё у тебя такой маломощный.
- Не ***, а хуйня какая-то.
- Ни ***, хуя-то.
Менты втроем начинают ржать, довольные собственным чувством юмора. Жан глядит на свой член и вспоминает о том, что произошло. Снова содрогается. Очень хочет потрогать висящую шкурку, чтобы убедиться, что это не бред, что члена действительно нет. Но менты смеются, Жан стыдиться трогать при них член, начинает натягивать на себя штаны.
- Вот так, молодец.
- Слышь, Жан, а какого ты с таким ***м мили****рическим голый по улицам бегал?
- На такой крючок ни одна рыбка не клюнет.
- Даже головастик!
Они снова смеются, довольные, что скучная смена скрасилась этим несуразным человечком.
- Харэ ржать, видите его в камеру, у нас вызов!
Это дежурный, он со злостью смотрит на Жана, который в выданных рубищах, окровавленный и согбенный, выглядит совсем жалко.
- Пошли, дурень.
Один из ментов толкает Жана в спину и ведет в подвал по выщербленной лестнице. Потом узкий коридор с мигающей лампой, щелк замка, визг открываемой двери.
- Принимай гостя, урлота.
Жана заталкивают в полутёмную камеру. Маленькую, чуть ли не метр на два. Значительную часть камеры занимают двойные нары. На нижней полке сидят двое. Один долговязый, мосластый, другой невысокий, весь грязный какой-то. Жан опасливо на них смотрит. За его спиной закрывается дверь, лязгают замки и засовы. Жан стоит.
- Ну, проходи, бля, садись, в ногах правды нет! Правильно?
Это маленький, он говорит быстро и сильно шепелявит.
- За что тебя взяли то? Ты, вроде из интеллигентов. Кучерявенький.
Человек говорит и успевает показать Жану, куда садиться, даже подбивает ему слежавшийся, почти плоский матрас.
- Меня Коля зовут, Колян для близких людей. А в этой клетке далёким и не станешь. Ага?
Он смеётся. Жан приглядывается к нему и с ужасом видит, что Коля сильно избит. Всё лицо в синяках и кровоподтёках, одна бровь свезена, ухо распухло. И грязь на лице вовсе не грязь, а запёкшаяся кровь, перемешанная с пылью.
- Кто это тебя так?
- Да кто, родная милиция нас бережёт! Хорошенько отхуярили?! Под орех! Умеют, гады, на все руки мастера! Тебя тоже отделали?
- Ага.
- Зубы целы?
- Зубы?
- Зубы, зубы! Это ж самое главное. Так заживёт всё, а зубы новые не вырастут. Хотя знал я одного деда, так у того выросли. Ему уже под семьдесят было, но такой резвый дедушка. И спопашил малолетку одну. Она из бомжеватой семьи была, дед её родителям выставился хорошо и взял девку к себе жить. Поябывал тихонько и от молодого тела, веришь ли, сам молодеть начал! Сколько лет лысый был, что колено, а то волос расти пошёл. Сколько лет только супики кушал, да хлеб размачивал, а то новые зубы выросли! Его даже по телеку показывали, собирались в Киев везти на исследования, да он от инфаркта помер. На девке прямо!
Парень ещё что-то тараторит, а Жан изучает языком зубы. Вроде на месте все. Хотя дубинкой тыкали, губы разбили, но зубы целые.
- Целые.
- Что?
- Зубы, говорю, целые.
- О, это хорошо, а у меня – смотри!
Парень широко улыбается какой-то тёмной дыркой. Жан видит, что зубов как-то совсем немного.
- Все зубы передние, суки, выбили!
- Кто?
- Да я ж говорю, менты!
- Зачем?
- Да сам виноват. Я как выпью, так дурею. Шёл пьяный, возьму, да как дам ногой по урне. Она, блять, полетела, как Юра Гагарин. А тут менты ко мне, документы спрашивают. Я их возьми и нахуй пошли. Ну, они вот приложились. Не жалели, суки такие. Теперь протезы надо делать, а это ж такие бабки! Фигня полная! Я в прошлом году строил кабинет одному зубнику. Он рассказывал, какие цены. Говорит, что в один рот бабла столько может влезть – хорошую машину купишь. Немецкую! Я только немецкие уважаю. Японские тоже хорошие, но не люблю узкоглазых.
- А скоро нас выпустят?
Жан почти не слушает соседа, думает о своём и спрашивает наобум, совсем не в тему. Но Коля не обижается.
- Нас? Да по-разному. Вон Игорька совсем не выпустят.
Говорун кивает в сторону дылды, который с сумрачным видом сидит и шевелит губами, будто разговаривает сам с собой. Жану стает страшно, что отсюда могут не выпустить. Он человек впечатлительный, он вспоминает сразу узника замка Иф, а то и Овода.
- Почему не выпустят? Как так?
- А Игорёк человека убил.
Говорун шепелявит и похохатывает, будто анекдот рассказывает.
- Что?
- Замочил очень даже просто. Да! Игорёк, расскажи товарищу. Давай!
Говорун хлопает дылду по спине, подзадоривая. Жан думает, что никогда бы сам не стал хлопать убийцу по спине. Смотрит на этого парня с сожалением, как на смертельно больного.
- Ну, расскажи, Игорёк! Всю правду! Чтоб понятно было!
- Да он сам начал, сука такая!
Дылда начинает неожиданно и потом говорит уже без остановок. Жану приходит на ум сравнение с рекой, прорвавшей плотину. Жан оглушенно слушает:
- Я ему говорил – отвали, предупреждал, чтоб не нарывался! А оно лезет, выёбистое, нахуй, как я не знаю. Ну я и не выдержал. Я ему говорил, говорил, а оно меня ногой. Слышь, ногой! Меня, ногой! Крутой выискался! Каратист, блять! Ногой! А я его предупреждал! Я не терпило какой-то! Может он привык, что всех можно ногой, но меня нельзя! Я ему говорил, чтоб отвалил! А он ржет, сука! Потом ногой! Урод! Ну я как ****ану!
Долговязый рассказывает это горячо и складно, видно, что уже не первый раз. Смотрит на Жана, ожидает от него эмоциональной сопричастности. Но Жан глядит опасливо, ему трудно представить, что вот рядом сидит убийца.
- Он аж полетел, будто самолёт. И на асфальт ёбнулся. А там кусок арматурины торчал. И прямо в голову ему. Пока скорая приехала он уже давно сдох. Урод. Всегда меня доставал, а теперь сдох ещё. Это всё, чтоб меня наебать! Чтоб я сидел!
- Да, бывает. Ты на суде гни, что в состоянии эффекта, что намерений не было, а, так сказать, защищая честь и достоинство.
Говорун изрекает это с таким умным видом, будто всю жизнь из судом не вылезал. Но дылда охотно откликается на его слова.
- Так же и было! Я ему говорю – отьебись! Сейчас, блять проверю тебе скворечник, ляжешь, как мамонт! А он ржёт! Говорит, "дядя, достань воробушка"! Шпалой называет! А потом по яйцам ударить хотел, даже достал немного. Вот гандон!
Убийца упёрся локтями в колена, огромными ладонями обхватил свою некрупную голову и сопит.
- Ладно, Игорёк, не боись. Ты ж говоришь, что у него волосатой руки не было, значит, суд принципиальничать не будет. А ты на жалость дави, что не хотел, извините, больше не повторится, виноват – исправлюсь.
- Да чё, виноват-то! В чём?! Я ж ему говорил, по-человечески, нормально, просил же! А он не мог мне простить, что баба от него ко мне ушла. Танька, она в столовке работала, сейчас в Италии путанит. Как она ко мне ушла, так он на меня и взъелся! Я спокойный человек, любого спроси, в бригаде или по соседям, все знают, что я спокойный! Но если уж достанут, то могу! Могу! И ему говорил, все слышали, что говорил! Так в чём я виноватый!
Жан слушает все эти разговоры в каком-то полубреду, закрывает глаза, чтобы не видеть происходящего, чтобы оказаться подальше отсюда.

Сцена из прошлого №3. Коридор музучилища, недалеко от преподавательской. Разговаривает с Мари. Она в футболке и потёртых джинсах. Стоит перед ним, смотрит куда-то в сторону и спокойно говорит:
- Я не могу поехать, Жан Вячеславович.
У Жана даже дыхание сбивается, он захлебывается в накативших словах, пытается распросить и сразу же переубедить её:
- Почему, Мари? Ты же не была в Киеве! Прекрасный город! И концерт важный! Как же мы без тебя будем выступать!
Жан смотрит на неё и будто ест глазами: эти худые плечи, торчащие под футболкой, светлые волосы, собранные в хвостик, тонкие, бледные губы, о которых он думает ночами. Эти губы не дают ему покоя, он сходит с ума по этим губам, бледно-розовым, тоненьким. Жан едва сдерживает дрожь, едва заставляет отвести взгляд от её губ. Мари спокойно смотрит на него.
- У меня денег нет, Жан Вячеславович.
- Что?
- Извините.
Она разворачивается и уходит. Жан видит её шею. Во снах и мечтах, он, кроме губ, всегда целовал и ласкал её шею. Тонкую, белую, лебединую.
- Погоди!
Жан хватает её за плечо, останавливает, разворачивает.
- Причём тут деньги! Мари, причём деньги!
Она смотрит, такая спокойная при его-то возбуждении.
- На билеты нужны деньги. И кушать.
- Я дам денег! Я всё заплачу! Ты не волнуйся про это! Мы должны выступить, мы же готовили программу почти год! Мы прекрасно выступим, с тобой выступим! Только с тобой! Причём тут деньги!
Он держит её за руку, её тоненькую тёплую руку и улыбается от враз нахлынувшего счастья. Мари не разделяет его эмоций, он спокойна, даже немного зла.
- Нет, спасибо, Жан Вячеславович.
- Что?
- Не надо, не поеду я и всё.
Она разворачивается и уходит. Он смотрит ей в спину и хватается за стену, кривиться, тяжело дышит, не отрывая взгляда от движения её ягодиц под джинсами. Срывается бежать.
- Мари, подожди, Мари!
Догоняет её возле лестницы.
- Почему нет, Мари? Почему?
Он смотрит на её губы и так хочет поцеловать их, прямо сейчас прижать её к себе и больше не отпускать.
- У вас *** стоит, Жан Вячеславович.
- Что?
- И меня зовут Мария.
Она смотрит на него равнодушно и спускается по ступенькам. Жан дрожит, кривиться, его бросают судороги, бежит в туалет. Там достаёт член и бьёт его.
- Сволочь, сука, урод, придурок, тварь! Я же говорил тебе не вставать на неё! Я сколько раз тебе говорил! На, получай! Я тебя научу!

Гремит открываемыми замками дверь камеры. Жан как просыпается, смотрит непонимающими глазами на происходящее.
 - Выходи, урод.
- Что?
- Выходи!
На пороге камеры стоят два мента. Жан думает, что его будут снова бить и начинает мелко дрожать.
- Пришли за тобой.
- Кто?
- Баба твоя.
- Это ж надо, у такого урода ещё и баба ничего!
Милиционеры ржут. Жан встаёт. Коля хлопает его по плечу, Игорёк со злостью смотрит. Жан уже почти вышел, когда Игорёк бросается ему вслед и кричит, практически ревет!
- Выпустите меня, выпустите! Я не виноватый!
Он толкает Жана, валит того на пол и тут же сам падает под умелыми ударами милиционеров. Те бьют его уже лежачего, бьют сильно, ногами.
- Шустрый нашёлся! Посадили, значит сиди!
- Дёргается, урод!
- Вставай, Жанчик, пошли.
Жан встаёт, ждёт, пока милиционеры затянут в камеру избитого Игорька, потом идёт следом по коридору, выложенному пощербленной и желтоватой плиткой.
- Сюда. Сейчас мы тебя вымоем, а то ты выглядишь не очень.
Жану показывают умывальник в узкой щели, почти силком наклоняют туда, включают воду и споласкивают лицо задержанного. Жану больно и неприятно, он пытается сказать, что раны нужно обработать, иначе риск заражения. У Жана была бабушка-врач, он знает основы медицины, но менты его не слушают. Протирают полотенцем, несмотря на раны, Жан стонет, они смеются.
- Жан у нас нежный, как девочка.
- Ты ж пассивный, Жанчик? Что ты, *** сосёшь или в попу принимаешь?
- Я гетеросексуал.
- Деревосексуал? Деревья ебёшь! Слыхал и про таких.
Менты дружно смеются, довольные собой. Выводят Жана на первый этаж, возле комнаты, где сидит дежурный. Он сердито смотрит Жана. Потом комната, а там Елена. Она бросается к Жану, которого менты поспешно оставляют.
- Вот, забирайте своего красавца.
- И скажите ему, чтобы больше по улицам голым не бегал.
- Я скажу. А почему он в крови?
- Упал, прямо на асфальт. Ничего страшного, вези его домой, пусть отсыпается.
Елена ведет Жана прочь из участка. Выводит на улицу. Там темно и тепло – летняя ночь. Жан, враз обессилев, садиться на парапет райотдела.
- Эй, тут тебе не кинотеатр, чего расселся!
- Мы только такси подождем и уедем.
Такси вскоре приезжает, Елена и Жан едут домой молча, водитель с подозрением посматривает на пассажира в зеркало заднего вида. Елена ищет руку Жана, а он прячет руки и смотрит куда-то в сторону, будто не хочет видеть никого и ничего.