Осенние письма

Itiel
Осень еще далеко, так далеко, еще двадцать дней до того, как календарь отметит ее приход. Она свернулась в клубок у самой границы города, она ждет, и ее влажное дыхание нет-нет да и проносится между домами, касается верхушек деревьев, оседает в сердцах. Осень-картинка, осень, какой не бывает на самом деле. С золотыми парками, с шорохом палой листвы под ногами, с пушистым уютом любимой кофты, с бормочущим дождем за окном, с теплом в ладонях, со сладкой тоской. Осень без слякоти, осень без пробирающегося в кости озноба, без вылинявшего бесцветного неба, без предчувствия долгой зимы. Осень, в которую хочется дышать, любить и думать, и бродить часами, захлебываясь дождливым ароматом, и писать письма без адресата, слушая, как скрипит по бумаге ручка, непривычно и странно вместо равномерного стука клавиатуры. «Я не знаю, кто ты, я не знаю, есть ли ты, я не знаю, прочитаешь ли ты эти строки, но все равно говорю – привет! Сейчас, когда в город приходит осень, мною овладевает страсть к книгам и письмам, тем старым, долгим, полным размышлений письмам, какие писали раньше, задолго до моего появления на свет. Сегодня пятый день сентября, и деревья за моим окном уже занимаются увядающим багрянцем. Ты не знаешь, потому что не знаешь меня, но я люблю эту сказочную, эту нереальную пору, когда на землю еще не пали долгие предзимние сумерки, а дни по-летнему теплы». Я начну так, а может быть по-другому, и, может быть, брошу письмо в серые воды Невы, а может аккуратно спрячу в полный смятых листочков ящик. Я напишу, что было лето и каким оно было, я расскажу о тех странных сказках, что бормочет за окном дождь. «Наверное, как и ты, мой безымянный друг, мой равнодушный читатель, моя зябкая речная вода, впитывающая черноту чернил, иногда я ощущаю, как меняюсь, каждой клеточкой своего тела, каждым вдохом, и еще иногда ощущаю, как живу, и жизнь вместо крови бежит по венам. Я ищу себя в этом море не то масок, не то лиц, я пытаюсь удержать в пальцах образ единственно верной, желанной жизни, а он осенней влагой просачивается сквозь них. Это мой удел сегодня – быть немного своей и чуть больше чужой, метаться или медленно плыть между островками субкультуры, ни на одном не задерживаясь надолго». Я напишу так, и добавлю, что как есть люди, влюбленные в саму идею любви, так есть люди, влюбленные в идею осени. Я напишу, что ее пасмурно-рыжий свет уже затопил мое сердце, но через три дня меня окунут в морское, песчаное, упоенное солнцем лето, и это так странно, как шагнуть через дверь во времени, ломая связь причин и сезонов. Я напишу и отправлю письмо в никуда, не ожидая ответа, но как знать, может однажды, когда я буду сидеть на гранитных ступенях, и Нева будет биться ртутью у самых моих подошв, волна выбросит на берег бутылку, старую бутылку из цветного стекла, и в ней я найду аккуратно свернутый листок, испещренный мелким стремительным почерком. Я разверну его и прочту о тебе, мой безымянный друг. Я узнаю, что ты любишь шум грозы, ворочающейся у горизонта, и запах сладкого дыма и еловых шишек, и что ты тоже идешь и тоже не вполне знаешь куда, и пыль городов, по которым никогда не пройду я, оседает на твоих башмаках. Ты напишешь, что нашим дорогам не дано пересечься, и добавишь, что это правильно, и только тонкая, дрожащая от легчайшего прикосновения струна слов будет натянута между нами. Я открою окно, я впущу в душу томительную серую морось, поверчу в зубах девшую шариковую ручку, а потом напишу в ответ: «Здравствуй, друг…»