Рассказ написан в соавторстве со Светланой Майской
По ту сторону
Первый сон.
Жаркий летний день. Одинокая грунтовая дорога в степи. По одну сторону – поле созревающей пшеницы, по другую – оставленная «отдыхать» до следующей весны земля, перепаханное пустое поле. Изредка на краю дороги мне встречаются одиноко стоящие деревца или невысокий кустарник, почти не дающие тени. Дорога уходит далеко, до самого горизонта. Такими же бесконечными кажутся и поля по обе ее стороны.
Я иду по этой дороге, ухожу все дальше, оставляя за собой километр за километром пути. Через некоторое время деревья попадаются чаще, и постепенно дорогу обступает небольшой пролесок. Солнце прячется за густой летней листвой. Здесь прохладно и дышать становится легче. Деревья все ближе обступают дорогу, и вот она превращается в узкую двухколейку. Потом две затертые полосы пути теряются в победившей их траве, и я уже иду по небольшой, но хорошо заметной тропинке. Я прохожу покосившуюся ограду и вижу, что попал на старое заброшенное кладбище.
Кладбище, похоже, католическое. Здесь, в этом крае, лет сто назад, жили поляки. Возможно, кладбище – это последнее, что осталось от их прошлого присутствия. От каменных плит на могилах и склепах веет холодом. Я останавливаюсь, чтобы передохнуть и сажусь на край постамента одной из могил. Я чувствую прохладу, исходящую от плиты. Тихо. Слышно только, как шумит ветер высоко в кронах деревьев, как поскрипывают ветки и шепчут что-то свое прикасающиеся друг к другу листья. Я собираюсь спокойно отдохнуть, чтобы продолжить свое путешествие, остаюсь на месте и слушаю тишину.
То, что я нахожусь где-то посреди одинокого, затерянного в степи старого кладбища, нисколько меня не беспокоит. Я на мгновение понимаю, что это правильно, мертвым нужен покой, место в котором их никто уже не будет тревожить. Страсти прожитых лет остались в прошлом, долг перед жизнью полностью оплачен, и теперь впереди – вечный покой. Заслуженный сон на все времена. Сейчас я немного завидую тем, кто здесь похоронен.
Я осматриваюсь. Вокруг меня склепы, могилы, молящиеся девы и скорбные статуи распятого Христа. Застывшая в камне чья-то ушедшая жизнь. Место, которое хранит покой умерших и скорбь тех, кого смерть разделила по обе стороны мира.
Мои рассуждения неожиданно прервались посторонним звуком, шорохом, который прозвучал диссонансом в окружающем меня царстве покоя. Я повернул голову к источнику звука и заметил движение посреди могил. Я увидел ее.
Это была маленькая собачонка. Черная, с чистым окрасом шерсти, она торопливо перебегала от могилы к могиле, останавливаясь и принюхиваясь несколько секунд, и затем отправляясь дальше. Что-то блеснуло на ее шее, и я, присмотревшись, увидел, что на собачонку надет массивный ошейник из сверкающего желтого металла – из золота! От роскошного ошейника опускались вниз и болтались несколько толстых звеньев цепи, такой же золотой, как и ошейник. Цепь была оборвана. Собака не внушала опасности и выглядела безобидно, как домашняя плюшевая игрушка. Я попытался подозвать ее к себе, но в ответ на мой свист она лишь однажды подняла голову, посмотрела в мою сторону мгновение, а потом продолжила свои дела, как будто меня тут и не было. «Иди же сюда… фьють… куть, куть, куть», – подзывал ее я, но собачка не реагировала.
Тогда я поднялся со своего места и встал, чтобы подойти к животному. От моего первого движения она шарахнулась в сторону. Когда я сделал несколько первых шагов по направлению к собаке, она бросилась от меня наутек. Я побежал за ней, догоняя, но она быстро лавировала между надгробий и крестов, в то время как мне приходилось огибать оградки и миниатюрные часовенки у склепов. Я спотыкался об торчавшие на моем пути из-под земли корни, царапал руки и плечи об хлеставшие меня ветки, я бежал изо всех сил, на которые только мог, но никак не мог догнать это странное создание, увешанное золотом.
Несколько раз терял собачку из виду, пока, наконец, она окончательно не пропала. Я был уверен, что видел, как она юркнула в один из старых, позеленевших от времени склепов, но подбежав к месту, где она исчезла, не нашел ничего. Никаких щелей, никаких дыр, только плотно подогнанные друг к другу плиты. Я остановился перевести дыхание и понял, что совершенно не знаю, где нахожусь, и в какую сторону мне выбираться. Вверху все также скрипели под ветром ветки, за густой листвой пряталось неразличимое солнце. Я осознал, что заблудился. Я осмотрелся, чтобы найти путь, по которому попал сюда, и проснулся…
***
Озираясь по сторонам, Маша вошла в убогую полутемную комнатушку. «Что я здесь делаю?». Только отчаяние и безысходность могли привести ее сюда, в обитель «ясновидящей колдуньи в четвертом поколении». События последнего времени вообще мало походили на реальность. А ведь совсем еще недавно все было по-другому. Когда Андрей был рядом. Тогда Маша была так безмятежно счастлива и верила, что ничто не может помешать их маленькому раю на двоих. Все было слишком хорошо... Настолько хорошо, что казалось, кто-то сверху позавидовал им, и одним росчерком, одной маленькой строчкой переписал линии судьбы. Маша теряла Андрея... Она чувствовала, что скоро, очень скоро все станет необратимо. Глупо, нелепо, почему, почему он?! И как можно жить без него, зачем?... И вот, она здесь. А эта колдунья – ее последний шанс вернуть любимого.
«Здравствуй, Маша». Колдунья полулежала в плетеном кресле-качалке. Ее лицо едва угадывалось в полумраке, лишь слегка поблескивали в мерцании свечи глаза. «Откуда Вы знаете мое имя? Вам Ира сказала?». Маша вспомнила о подруге, которая посоветовала обратиться сюда. Женщина ответила: «Ты ведь не об этом хотела спросить? Ты с другим вопросом пришла. Потеря у тебя, такая большая, что сердце болит с утра до вечера. И ты ничего не можешь сделать, никак не можешь помочь. Уходит... любимый твой... Садись. Расскажи мне...».
Маша присела на единственный стул возле маленького кофейного столика. С трудом поборов недоверие, она начала свой рассказ: «Вы правы, я теряю любимого, моего Андрюшу. Мы вместе уже два года, и все у нас прекрасно, вернее, было прекрасно...» Проглотив горький ком, Маша продолжила: «У нас удивительная история знакомства, я думала, такое только в фильмах и бывает. Это было… как маленькое чудо, мне казалось, что так идеально и быть не может… Мы всегда понимали друг друга с полуслова, никаких тайн, недомолвок, я читала в его глазах, как в зеркале, отражение собственной души...»
Они познакомились на столичной отраслевой выставке. Там обменялись визитками, а на следующий день снова встретились, уже на фуршете. Андрей подошел, и их разговор, вполне обыденно завязавшийся, пошел так, что они провели вместе весь остаток вечера, а потом гуляли по ночному городу, и болтали обо всем на свете, напрочь позабыв о времени. А на утро нужно было возвращаться домой... Неожиданно для обоих оказалось мучительно больно расставаться, словно за этот день они прожили вдвоем целую жизнь. Вот такой вот командировочный роман, хотя не было никакого романа или даже легкого флирта, просто родственные души сразу чувствуют друг друга. Уезжая на поезде домой, Маша еще долго стояла в тамбуре, вглядываясь в голубое весеннее небо, и вспоминая Андрея...
Расставание не всегда означает конец отношений, для Маши и Андрея оно стало только их началом. Андрей звонил едва ли не каждый день, порой они разговаривали часами, все больше узнавая друг друга, совершая все новые и новые открытия, они торопились сообщить о любом мало-мальски значительном событии, будь то повышение зарплаты или первый снег. Над рабочим столом у Маши висела карта с двумя красными флажками. 1015 километров – как мало по карте и как много в действительности! Любовь на расстоянии – серьезное испытание на прочность для самого сильного чувства. Маша все отчетливее понимала, что именно Андрей тот единственный мужчина, который ей предназначен. Но как же тяжело было его не видеть, не чувствовать, не прикасаться, и как порой безумно хотелось снова с ним встретиться...
В телефонном общении пролетел целый год. Наступила весна, неожиданно ранняя и теплая. В то апрельское утро Маша проснулась от продолжительного звонка в дверь. На часах было всего 06:30, но настырный гость все не унимался. Маша открыла дверь и едва не лишилась чувств – на пороге стоял Андрей. «Прости, милая, что не предупредил, но я больше не могу без тебя! – сказал он, - Моя жизнь лишена смысла, когда тебя нет рядом. Я продал квартиру, я уволился, гори оно все синим пламенем! Я хочу жить в твоем городе, дышать тем же воздухом, засыпать и просыпаться рядом с тобой! Маша, я люблю тебя!». С этого дня началась ее, Машина, личная сказка. Андрей легко нашел себе работу, быстро оброс нужными знакомствами, как будто он всегда был здесь. Маше казалось, что так будет вечно...
Гадалка выпрямилась в кресле и пристально посмотрела на Машу. «Ну же, детка, что случилось потом?» «Потом? А потом у него начались эти сны. Я никогда не придавала особого значения сновидениям. Ну что это, как не калейдоскоп из обрывков накопленных воспоминаний, впечатлений, эмоций, всего лишь причудливая игра мозга, иллюзия. Но от его снов у меня холодела кровь...». Маша сначала монотонно, а потом все более эмоционально стала пересказывать первый сон, как его рассказал ей Андрей.
Выслушав Машу, колдунья плеснула в небольшую чайную чашку светло-зеленой жидкости и протянула девушке: «Выпей ,это настой из трав, сразу успокоишься и в голове посветлеет». Маша одним глотком проглотила зелье и, действительно, почувствовала себя лучше. «Спасибо Вам. Я продолжу. Думаю, что первый сон не особо впечатлил Андрея. Да, «сюжет» был необычным, но не более того. Понимаете, впечатление от сна, как правило, довольно быстро стирается, и Андрей смог бы забыть свое странное ночное путешествие.
Но я скажу вам, что было дальше. Вы знаете, этот сон повторился, а потом еще раз, и всегда немного по-разному, как будто кто-то хотел, чтобы Андрей запомнил его. А через неделю Андрею приснилось продолжение первого сна. Я знала, что ему не по себе, да мне и самой, признаться, было жутковато. В то утро, когда ему приснилось продолжение, я очнулась оттого, что Андрей метался в постели и что-то бормотал. Несколько минут я пыталась его разбудить, но у меня ничего не получалось. Я уже начала паниковать, и тогда он проснулся. Андрей смотрел... смотрел на меня совершенно пустыми глазами! Через некоторое время он пришел в себя и начал сбивчиво пересказывать увиденное.
Сон второй.
Я бродил между заброшенных могил, отыскивая дорогу назад. Место, куда я попал, казалось мне огромным, просто безразмерным. Кладбище тянулось вдаль настолько, насколько хватало глаз, и впереди меня, и за моей спиной. Я переходил от могилы к могиле, от склепа к склепу, от надгробия к надгробию, невольно рассматривая и читая надписи, обозначавшие имена тех, кто был погребен в этом месте. Мне встречались и наполовину стершиеся надписи латинскими буквами столетней давности, и сохранившиеся лучше славянские, более поздние. Я видел на надгробных плитах разные имена, и польские, и украинские, и русские. Я вглядывался к высеченным в камне или прикрепленным к памятникам портретам и фотографиям, смотрел на лица тех, кто давно уже превратился в остатки истлевшей плоти, в прах, к которому теперь равнодушны даже обитающие где-то в глубине земли трупные черви.
Я пытался запоминать встречавшиеся мне на табличках имена и лица, чтобы больше не возвращаться на одно и то же место и найти ту тропинку, с которой я сошел. Я ходил долго, иногда мне казалось, что я возвращался на прежнее место, так как портреты похороненных людей казались мне знакомыми. Еще я понимал, что здесь есть неправильность, есть какое-то несоответствие. Позже я догадался, какое. Только православные христиане увековечивают память о своих усопших фотографиями на надгробных памятниках. Католики обходятся лишь записью имени, дат рождения и смерти, иногда короткой эпитафией: «здесь покоится Ярош Гончарчик, мир его праху», или «здесь лежит Мария Островская, столь рано покинувшая этот мир».
То, что здесь есть фотографии на памятниках, это неправильно. Их на этом кладбище не должно быть. Только у православных могут быть портреты на памятниках. Странное место. Я вспомнил, что привело меня сюда. Какой-то зверь, собака, за которой я пошел, и которая затем исчезла. Кто она? Есть ли у нее хозяин? Случайно ли я оказался здесь? И есть ли тут чей-то неясный умысел?
Я размышлял, пока не ощутил взгляд за своей спиной, направленный на меня. Я обернулся. Сначала я увидел все те же памятники и знакомые мне фотографии на них. Было бы безумием думать, что кто-то смотрит на меня через эти застывшие отпечатки прошлого. Но здесь определенно кто-то есть. И тогда я снова увидел это животное. Черную собаку в золотом ошейнике. Она стояла вдалеке и просто смотрела, пристально смотрела в мою сторону.
Мне стало не по себе. Уже не хотелось преследовать это животное, как я делал в прошлый раз. Теперь мне не нужно было золото, которое висело на звере. В тот раз животное заманило меня сюда, и теперь я не могу найти дорогу назад. Я отвернулся от собаки и пошел в другую сторону. Было немного жутковато. Возможно, я найду выход, если пойду этим путем. Я постепенно уходил от животного. Когда я достаточно удалился, за спиной послышалось негромкое поскуливание. «Нет, тебе меня не обмануть». – подумал я, - «Я не знаю, кто ты, что ты за создание, и встречаться с тобой у меня уже нет желания». Я обернулся. Возможно, не стоило этого делать. Черная собака бежала следом за мной. Я ускорил свой шаг. Животное тявкнуло, и от неожиданной резкости этого звука я невольно похолодел. Я продолжал идти прочь, а вокруг меня был все тот же унылый, скорбный пейзаж. Собака тявкнула еще пару раз, и по звуку я с облегчением определил, что непонятное создание отстало.
Я все шел вперед, не останавливаясь, и только через несколько минут позволил себе оглянуться назад. Моего загадочного преследователя не было видно, и я немного расслабился. Вокруг меня было всё то же прежнее старое католическое кладбище, но внутри меня крепла уверенность, что я на правильном пути. Я продолжал идти. Могилы мельчали, как мельчают дома при приближении к городской окраине. Но злополучное место не собиралось так просто меня отпускать… За короткие неуловимые мгновения вокруг стремительно потемнело, и я услышал многоголосый шепот, который раздавался отовсюду: «Возвращайся, возвращайся к нам, возвращайся к нам, возвращайся…» И тут я побежал. Меня охватила самая настоящая паника, я бежал от этого шепота, не разбирая ничего вокруг, не видя земли у себя под ногами, пока не наткнулся на ограду последней могилы.
Кладбище закончилось. Так же внезапно прекратился и шепот, преследовавший меня. Теперь вместо шепота я слышал только шорох листьев, по которым барабанили первые капли начинающегося дождя. Может, мне все это почудилось? Не было никакого шепота, а слова «возвращайся к нам», все еще пульсировавшие у меня в голове, мне подсказало собственное разыгравшееся воображение, шум ветра и шелест капель воды, падающих с неба вниз?
Дождь, наконец, просочился сквозь густую листву, и я почувствовал на себе первые слабые удары маленьких капелек. Дождь усиливался, а я шел под струями воды по тропинке, уводящей меня с кладбища. Пелена дождя передо мной чуть подернулась, расступаясь, и освобождая место огромной, рассекающей линию взгляда, трещине. Разлом мигнул, обнажая комнату, где я спал. Я проснулся.
***
Маша отставила опустевшую чашку на стол. Она продолжала свой рассказ: «И опять ему несколько дней подряд снился этот же сон, и опять он говорил, что все увиденное было слишком живым, слишком реальным. Мысли об этих странных снах не оставляли его и днем. Я видела, что он постоянно думает о своих видениях, что они не дают ему покоя. Признаться, я всегда была несгибаемым скептиком во всем, что касается потустороннего. Наверное, в другой ситуации я бы потащила его к психиатру, но не в этот раз. Я была ошарашена, сбита с толку, испугана. Я чувствовала, что ночная жизнь Андрея затягивает его и лишает воли. Он менялся на глазах. Однажды утром Андрей отказался идти на работу, сказал, что не хочет никого видеть. «Опять это сон?» - спросила я. «Да», - только и ответил он.
Я хотела остаться с ним, поддержать, я даже позвонила и отпросилась на один день с работы. Тем утром я оставила его буквально на полчаса, вышла в магазин за продуктами. Нельзя было его бросать! Я так сглупила, я сама отдала его им... Когда я вернулась, он лежал без движения. Лежал не на постели, а на полу комнаты. Я сразу поняла – что-то не так. Я подошла к нему, едва держась на ногах. Оказалось, что он спал. Безмятежно, так как могут спать только маленькие дети. У меня отлегло от сердца, но действительность оказалась намного хуже, чем я даже могла тогда представить. Все мои попытки разбудить Андрея были тщетны. Он продолжал спать. Потом были врачи…
Они говорят, что он впал в кому. Он уже три месяца в больнице, а врачи лишь разводят руками. Как его только не обследовали, каким профессорам не показывали – все без толку. Причины не ясны, известные методики лечения не срабатывают, исход не понятен. Медики говорят, что нам остается только ждать. Но я не могу ждать! Я должна его вернуть пока не поздно! Помогите мне, я прошу Вас! Добрые люди рассказали мне о Вашем даре. Говорят, Вы творите настоящие чудеса. Честно скажу, раньше я бы ни за что к Вам не пришла, но сейчас Вы – моя последняя надежда! И я почему-то верю, что у нас получится!».
«Знаешь, что я чувствую, девочка?» – спросила колдунья, - «твой Андрей сейчас видит еще один свой сон, он в нем, внутри своего сна, но не может из него выбраться. Кто-то держит его там». Женщина вздохнула. «Возможно, есть способ вызволить твоего Андрея из места, куда он попал. Люди называют сны иллюзиями, страной грез. Но я скажу тебе, девочка, что это не совсем так. Иногда через сон мы вступаем в контакт с чем-то неведомым, с тем, что не является частью нашего мира. Мир это не только то, что мы видим. И твой Андрей соприкоснулся с невидимой стороной».
Сон третий.
Тропинка привела меня к одиноко стоящему дому, прилепившемуся к краю леса, из которого я только что вышел. За двором дома снова расстилалась бескрайняя степь, но я теперь совсем не узнавал местности, в которой находился. Вроде, и чем-то похоже на родные края, но с другой стороны, есть неуловимые, но смутно беспокоящие меня различия. Все же, я заблудился. Выбрался с кладбища, похоже, не с той, что нужно стороны. Возвращаться и искать свою дорогу мне не хотелось. Может, расспросить кого-нибудь, в какой стороне город? Людей, живущих в этом хуторке?
Домик выглядел вполне обжитым. Во дворе паслась домашняя птица: куры, гуси, среди строеньиц за забором я легко узнал хлев, сарай, навесы под сено. Из печной трубы над домом вилась тонкая струйка дыма, указывая, что обитатели где-то внутри. Я приблизился к забору. Во дворе забрехала, почуяв меня, хозяйская собака. Я остановился у добротных деревянных «штакетин», огораживающих двор, и стал дожидаться хозяев…
«Так вы говорите, что заблудились», - сказал крупный мужчина лет сорока, с крепкими, какие и должны быть у селянина, натруженными руками, и внимательно посмотрел на меня. В его взгляде не было пресловутой деревенской простоты. Смотрел он с любопытством, немного даже оценивающе. «Давно здесь с той стороны никто не проходил», - добавил он, - «там действительно есть старое польское кладбище, но как вы туда попали, я ума не приложу».
Мы сидели в просторной светлой комнате, что-то вроде гостиной. Обстановка здесь была весьма простой. Я не нашел тут даже непременного, как мне до сих пор казалось, атрибута каждого дома – телевизора. Зато здесь стоял огромный, еще ламповый, наверно, радиоприемник, и шкаф с книгами. Жена Ярослава, так звали хозяина, возилась где-то на кухне, скорее всего, занималась мытьем тарелок и чашек. Добрые обитатели этого дома без лишних вопросов провели меня внутрь, накормили, напоили, и даже забрали намокшую под дождем верхнюю одежду, чтобы та досохла у печки, пока я ел.
«Я гулял, кажется, шел к каким-то своим знакомым», - я напряг память, и тут же подумал, что никак не могу вспомнить, как зовут этих самых моих знакомых, и почему я решил их навестить. «Даже не знаю, как забрел на это кладбище. Оно вроде прямо по пути у меня было. Я хотел пройти мимо, но тут… я уже рассказывал». Ярослав кивнул: «Да, эта собака. Местные с поселка много таких историй могут вам рассказать», - он широко усмехнулся, - «особенно, когда налакаются своей браги, тут уже и не такое мерещится. Вот как-то дед Савелий…». Ярослав начал пересказывать местную байку. Похоже, мне тут не особо верят… Однако меня это никак не задевало. Не верят, значит - не верят. Я и сам-то сомневался. Жарко было, может, я задремал по дороге. Приснилось…
«Ладно», - сказал вдруг хозяин, прерывая свой рассказ на полуслове, - «наверно, вещи ваши уже высохли. Сейчас жена их принесет». Он позвал хозяйку: «Мария! Неси Андрею его одежду, а я пошел, подгоню к входу машину, отвезу его в город». Я поднялся, чтобы пожать Ярославу руку: «спасибо, вы просто выручаете меня», - сказал я. Он только пожал плечами: «Пожалуйста».
Машина у Ярослава оказалась раритетным старым 407-м «москвичом». Язык, однако, не поворачивался назвать его машину «старой», настолько ухоженной она выглядела. С трудом разместившийся на водительском месте Ярослав махнул мне в окно рукой, указывая на пассажирское место рядом с собой. Дескать, садись.
Добирались мы долго. Город оказался миниатюрным, не выше двух-трех этажей высотой, утопающим в зелени, и удивительно тихим. Он показался мне затерянным в пространстве и времени, настолько разительно он отличался от обычных современных городов. На немногочисленных улицах я не увидел скоплений машин, не увидел толп спешащего народа. Походило на то, что город спал. Одинокие прохожие, встречавшиеся нам на улицах, казались мне одетыми по-старомодному, словно актеры из черно-белого кинофильма прошлого века. «Это разве Подвенеченск?», - спросил я Ярослава. «А что, разве не похож?», - вопросом на вопрос спросил Ярослав и подмигнул. «Я просто не помню такого района», - пробормотал я, уткнувшись в боковое стекло. Обстановка явно была мне незнакома. Может, Ярослав что-то перепутал?
Ярослав тем временем остановился у тротуара и потянувшись, сам открыл мне дверь. «Видите это здание?», - он указал на дом напротив, - «это отделение милиции. Думаю, вам лучше сюда обратится». Я выбрался из машины. Ярослав вышел со своей стороны. «Я подожду, чем дело закончится», - сказал он, - «может, еще придется вас куда-то везти». Он потянулся рукой в карман и достал смятую пачку сигарет и спички. Я перешел дорогу, озираясь по сторонам, надеясь все же увидеть что-то знакомое. Ничего. Ярослав стоял у своего «москвича» и продолжал с интересом наблюдать за мной, затягиваясь сигаретой. Похоже, он решил дождаться меня.
Сюда? Я посмотрел на синюю дверь, которая вела в здание. Что-то останавливало меня, заставляя настораживаться. Какое-то глубинное, подсознательное чувство опасности. Я не спешил открывать дверь. Еще раз осмотрелся. Нет, что-то здесь не так. Вон те люди, еще совсем недавно казавшиеся мне случайно повстречавшимися на пути прохожими, теперь целенаправленно двигались в мою сторону. Люди выходили из проулков, из-за углов, из подъездов домов, просто разворачивались и шли в мою сторону. Другие выглядывали из окон домов, или выходили на балкон, смотря вниз на меня. Они приближались. Я уже мог различать их лица, казавшиеся мне знакомыми. Лица, которые я где-то видел прежде! Видел, как фотографии на надгробных памятниках, как рисунки на могильных плитах! Лица с того самого загадочного кладбища, на которое я набрел, как мне казалось, случайно. Я пошатнулся от этого кошмарного открытия, и схватился за ручку двери. «Заходи же, заходи же скорее», - я услышал знакомый мне кладбищенский шепот, - «заходи сюда». Голос звал из-за двери. «Заходи, заходи», - шептали люди с улицы, постепенно окружая меня. «Заходи туда, Андрей», - сказал присоединившийся к ним Ярослав, буравя меня нехорошим взглядом, - «Ты узнаешь, как сможешь помочь нам».
Люди продолжали подходить. Медленно, уверенно, как будто старые знакомые, желающие поздороваться и спросить как дела. Что-то происходило с их лицами, с их одеждой, с их миром. Между двумя взмахами ресниц, на короткие мгновения я видел перед собой не уютный городской пейзаж, а рассыпающиеся ветхие здания, мертвые безжизненные деревья, ржавый «москвич» Ярослава, похожий на выпотрошенную консервную банку, лохмотья, висящие на созданиях из костей и истлевшей плоти. Я видел вещи такими, какими они должны были быть. На короткие мгновения, на секундные вспышки сознания, и я видел проявлявшуюся реальность. В ушах у меня звучало множество взывающих голосов, ноздри обволакивал тлетворный запах гниения. В воздухе появились бесчисленные рои мошкары, образуя фантастические фигуры. Из фигур вытягивались уродливые отростки, тянущиеся ко мне, пытаясь облепить лицо, тело. Я попятился, упершись спиной в синюю дверь. Она неожиданно поддалась, и я провалился вовнутрь.
Свет, только что окружавший меня, померк. Дверь захлопнулась, отсекая свет и звуки, оставляя снаружи мерзких созданий, продолжающих копошиться под дверью. Я слышал тихие скребки с той стороны, и невнятное бормотание, затихающее с каждой секундой.
Я лежал на спине, в том же положении, в котором упал, и смотрел вверх. Некоторое время мне казалось, что я проснулся в темной комнате, и просто смотрю на потолок. Но это было не так. Я не спал. Или же я спал, но не мог проснуться? Вверху, надо мной, проплывали бледные пятна цвета неправильной формы. Некоторые из них словно дышали, попеременно уменьшаясь и увеличиваясь в размере. Другие переливались, переходя из цвета в цвет, или играя различными оттенками. Они уплывали, указывая направление. Я поднялся. Тьма понемногу отступала, и я смог присмотреться к месту, в которое я попал. Дверь являлась началом тоннеля, узкого, но достаточно просторного для такого человека, как я. Вдоль стен тоннеля, словно провода, протягивались тонкие нити. Иногда некоторые из них начинали пульсировать, словно елочная гирлянда, пропуская по нити маленькое пятнышко света. Я прикоснулся к стене тоннеля и почувствовал ее холод и упругость. Провода были внутри стены.
Я пошел вслед за убегающими пятнами. Тоннель, по которому я двигался, напомнил мне лабиринт. Иногда мне встречались боковые ответвления, ходы, уводящие вверх, или провалы, ведущие вниз. А еще мне попадались двери. Некоторые были наглухо закрыты. Другие легко открывались. Я заглядывал в некоторые. За дверьми были переходы, похожие на тот, по которому я шел, или помещения. В одном из них ворочалось в темноте какое-то создание, с которым знакомиться я вовсе не желал, в другом был навален разнообразный хлам в виде старых газет, обрывков фотографий, школьных тетрадей, поломанной мебели и пыльных детских игрушек. Еще за одной дверью я словно попал в кинозал, в котором на криво висящем экране увидел давно забытое воспоминание, в котором меня, совсем маленького, возили на похороны деда. Воспоминание было не из приятных, и я закрыл дверь.
Некоторое время я шел в тишине, и единственные звуки, которые я слышал, были только те, которые я сам и производил. Потом я стал слышать журчание, словно где-то поблизости тек поток воды. В лабиринте стали слышны отзвуки голосов. Они казались затихающим эхом, рожденным где-то далеко-далеко. Чей-то смех, обрывок слова, плач или стон. Когда я услышал поскуливание, я отчетливо понял, что сейчас увижу.
Тоннель закончился в небольшой комнате, в которой на кожаном диване, свободно раскинув руки, сидел мужчина. В ногах у него лежала та самая черная собачонка в золотом ошейнике. Когда я остановился в проходе, собака медленно, лениво поднялась, подошла ко мне, обнюхав ноги, а потом неспешно вернулась к хозяину. Конец оборванной золотой цепи лежал на диване справа от мужчины.
«Садись», - пригласил мужчина, - «я рад, что ты, наконец, добрался до нас, Андрей». Я опустился на одно из двух кресел, стоявших напротив дивана. «Но кто вы?» - спросил я. «Это неважно», - ответил мужчина, - «впрочем, можешь называть меня Минотавром. Ты прошел лабиринт, и теперь находишься в самом его сердце, вместе со мной». «И что же, я в таком случае – ваша жертва?». «Ну что ты», - тон мужчины показался мне искренне удивленным. Он неопределенно взмахнул одной рукой в воздухе: «Ты сейчас – лишь одна из сторон на переговорах… Вот что… Я предлагаю тебе сделку, Андрей». Я задумался: «У меня есть выбор, согласиться или нет?». «Выбор есть всегда», - сказал тот, кто представился Минотавром.
Мужчина вздохнул: «Андрей, прежде всего, добро пожаловать в наш мир. Ты – наш гость, и волен вернуться назад тогда, когда сам этого захочешь. Ты можешь вернуться, потому что ты живой, а вот мы – увы, уже нет. Мы такие же пленники здесь, как и вы там. Вы заперты в жизни, а мы заперты в смерти. Однако наше положение более невыгодно, чем ваше. Вы, живые, всегда имеете возможность перебраться на эту сторону, любой, каждый из вас. Мы же – никак, если… Мы можем перейти на ту сторону, если у нас есть связной. Если у нас есть проводник».
«К чему вы клоните?» - спросил я. Минотавр продолжал: «Андрей, ваш мир – несправедливый мир. Убийцы, насильники, воры и авантюристы продолжают спокойно шагать по земле, принося боль и несчастья. Но плохие люди не обязательно должны быть преступниками, они могут быть кем угодно – судьями, врачами, политиками, директорами предприятий, даже преподавателями в обысной школе. Там, где один человек приобретает власть над другими – там неизбежно появляется зло, потому что в их власти – ломать судьбы, даже не задумываясь о своих последствиях. Такие люди спят спокойно, ибо никогда не находят возмездия за свои проступки. Они живут без забот, не терзаясь в своих прегрешениях, потому что в вашем мире некому ответить за их злодеяния, некому отомстить, некому защитить их новых жертв. И они продолжают плодить зло, своей безнаказанностью множа армию своих последователей. Но это возможно остановить. Мы сможем сделать ваш мир лучше, Андрей. Нам нужен ход. Нам нужен путь, дверь, через которую мы могли бы туда войти и наказать зло. И ты – наша возможная дверь, Андрей. Ты жив, но смог добраться сюда. Твоя душа ответила на наш зов. Ты прошел лабиринт. И теперь к тебе обращаются души обреченных на страдания, души тех, кто требует отмщения и справедливости. Будь нашим проводником в мир живых. Сделай добро своему миру. Придет время, и мы тебя отпустим. Это лишь договор, Андрей, такой же контракт, какой ты подписываешь с партнерами у себя в офисе. Мое предложение – стань нашим партнером, и взамен мы предоставим тебе нечто, что ты никогда не найдешь в своем мире»
Минотавр замолчал, и наклонился, чтобы потрепать черную собаку за ухом. Одновременно он присоединил звенья золотой цепи к ошейнику животного. Я сидел молча, словно оцепенел. Сейчас до меня дошел весь смысл всех последних событий. Я не мог ни кивнуть, ни покачать головой. Мужчина сказал: «Я даю тебе время подумать, Андрей. Очень скоро встретимся снова». Минотавр поднялся и, взяв в ладонь свободный конец золотой цепи, вышел из комнаты вместе со своей собакой. Мигнул свет, следом за этим растворилась и вся комната, оставив меня подвешенным в пустом пространстве. Я падал в бесконечность, вокруг меня все с большим ускорением мелькали пятна цвета. Затем я проснулся. Маша смотрела на меня большими, испуганными глазами.
***
Колдунья с трудом стащила с полки увесистый фолиант, обтянутый потемневшей кожей. Стряхнув с книги пыль, она сказала: «Много я всякого повидала на своем веку, но чтоб вот так, через сон человек уходил по ту сторону... Тут надо бы совета поискать у тех, кто сильнее да мудрее был». Женщина погрузилась в чтение и вскоре промолвила:
«Кажется, нашла. Есть на этот случай один древний ритуал, но он не так-то прост. Придется тебе, детка, вступить в сумеречный мир, который забрал твоего любимого. Это очень опасно. Хватит ли у тебя сил, чтобы и его вытащить, и самой вернуться? Готова ли ты рискнуть своей жизнью, душой ради него?» Маша посмотрела в глаза колдунье и прошептала: «Ради него я готова на все». «Что ж, тогда слушай. Надо тебе добыть три капли крови Андрея и три его волоса, а еще принесешь две фотокарточки – его и свою – размера равного. Остальное у меня найдется. Смешаю я зелье особое, очень сильное, от которого ты вроде бы заснешь, а на самом деле очутишься в том самом мире, где находится твой Андрей. На фотографиях сделаю заклятие, которое поможет вам двоим там встретиться. Давай, в путь. Как соберешь все необходимое, сразу ко мне. И не медли, времени у нас мало».
Кома.
Я лежал на плоской поверхности, странным образом не имея возможности пошевелиться, словно вписываясь своим телом в замкнутую геометрическую фигуру. Я не ощущал ни голода, ни жажды, ни неудобства, ни усталости, вообще не испытывая никаких желаний. Вокруг меня водили хороводы призрачные фигуры, сливаясь в сплошной поток, вращающийся по кругу. Время от времени одна из фигур отделялась от общего потока и, приблизившись, растворялась во мне. Тогда я чувствовал взрыв внутри себя, взрыв чужих эмоций, чужой боли, чужого страха, чужой ненависти. На секунду я становился частичкой их, соединялся с их душой, становился другим. Они проходили сквозь меня, словно я был проходом, и, оставив внутри меня след своих чувств, исчезали. Потом, не знаю когда, я потерял счет времени, они возвращались, и снова проходили через меня, оставляя шлейф свежих образов, иногда радостных, иногда печальных, а иногда они были пустыми и безжизненными, словно выжатые досуха.
Я не мог освободиться. Запястья рук и ноги сковывали золотые цепи, концы которых уходили в серый туман, в бесконечность. Меня охраняли. Охраняла черная собака в золотом ошейнике, охраняли мощные заклятья человека, называвшего себя Минотавром. Я служил этим созданиям, потому что был связан с ними договором, потому что вернулся сюда, и предоставил им свое тело. Взамен я получил возможность быть одновременно и собой и ими, находится сразу в сотне других мест, делать тысячи дел одновременно, находясь там наблюдателем. Я был множественной сущностью, запустившей свои органы чувств в оба мира. Мое тело находилось в плену, но душа получила такие возможности, какие могло иметь только сверхчеловеческое создание. И я был таким созданием сейчас.
***
Маша добралась до больницы в рекордный срок. Добыть кровь оказалось делом нехитрым. Маша рассказала молоденькой медсестре историю о дорогом анализе, заказанном в зарубежной клинике, и через пять минут получила пробирку. Потом она зашла в палату, где лежал Андрей. И тут самообладание покинуло ее. Маша смотрела на Андрея, на его неподвижное тело и отчаяние накатывало с новой силой. Усилием воли она заставила себя подойти и срезать несколько волосков с его головы. «Я вытащу тебя, держись…» - прошептала Маша и выбежала из палаты. На обратном пути она заехала домой, чтобы выбрать подходящие фотографии. И когда на небе появились первые звезды, она вновь была у колдуньи.
Колдунья стояла у окна и грустно улыбалась. «Знаешь, милая, мне не хочется этого делать. Пока тебя не было, я еще кое-что нашла в своих книгах. Андрей – избранный, они его долго искали и теперь не отдадут просто так. Я не совсем разобралась, но насколько я понимаю, он для них – что-то вроде проводника между нашими мирами. Не всякий способен на это. Понимаешь? Единственное, что ты можешь предложить им взамен, себя. Себя! Я боюсь потерять там тебя, а хуже того – вас обоих. Ты очень сильна, я чувствую, вряд ли они от тебя откажутся. Не знаю, что делать… Подумай, дочка, хорошо подумай….».
Маша, тихонько сидевшая до сих пор, вскочила, глаза ее лихорадочно блестели. Голос ее сорвался на крик: «Неужели вы не понимаете?! Неужели вы так ничего и не поняли?! Без него мне эта жизнь просто не нужна! Я не боюсь никого и ничего, ради него я сделаю все, что будет в моих силах, а я себя чувствую очень сильной!» Колдунья опустила голову: «Так и есть, девочка, так и есть. Я не стану с тобой спорить, не могу я больше противиться. Это твой выбор, я его принимаю. Запомни только, что там все по-другому, не так, как здесь. Но и ты иной станешь, твоя любовь дает тебе невиданную силу, а по ту сторону она удесятерится. Научись ей пользоваться и не позволяй себе сдаваться. Не смотри особо по сторонам, не слушай то, что тебе станут нашептывать, ни доброе, ни злое. Иди прямо к своей цели, к нему!»
Колдунья достала около дюжины разных баночек и начала смешивать зелье, тихо нашептывая заклинания. Маша заворожено наблюдала за ловкими движениями ее пальцев. Колдунья шептала все быстрее и громче. В самом конце своего ритуала она добавила в зелье сожженные волосы Андрея и его кровь и быстро протянула бокал девушке: «Пей!». Маша зажмурилась и с трудом проглотила жгучую смесь. В ту же минуту она почувствовала непреодолимую сонливость, краски померкли, комнатушка колдуньи начала исчезать, звуки становились все тише и тише, пока совсем не исчезли…
Колдунья отвернулась от уснувшей девушки и пробормотала очень-очень тихо: «боюсь, что и мне этого там так просто не оставят, вспомнят, когда придет время…»
Город мертвых
Маша очнулась на улице незнакомого ей города. Она шла по тротуару, разглядывая новое для себя место. Город казался ей словно выдернутым из времени, заповедником давно ушедшей эпохи. Духу старины здесь соответствовало все – от формы зданий до мельчайших деталей в виде надписей в витринах магазинах, киосков, в которых продавали газированную воду, одежды детей, резвящихся на улицах и нарядов их мамаш, наблюдающих за своими чадами. На улицах было удивительно мало автомобилей, горожане предпочитали перемещаться пешком. Город жил своей жизнью, беззаботной, безмятежной, как будто здесь выходной или праздничный день. На улицах слышался смех и веселые разговоры.
Где-то здесь ее Андрей. Маша чувствовала это. Она протянула руку и развернула ладонь. На нее смотрела фотография Андрея, которую она держала в руке. Маша почувствовала теплоту, исходящую от фотокарточки. Ее любимый где-то рядом. «Извините», - обратилась она к одной из женщин, которая стояла с детской коляской и, легко покачивая ее, приветливо смотрела на Машу, - «вы не встречали здесь этого молодого человека?».
Женщина посмотрела на фотокарточку. Едва заметная тень легла на ее лицо. Женщина отступила на шаг, словно испугалась Машу: «Да, я знаю его. Но ты зря надеешься получить его обратно. Мы не отдадим его тебе. Он – наш, он добровольно пришел сюда, он перешел на нашу сторону. А тебе лучше уходить. Тебе не место здесь». Женщина отвернулась и пошла прочь. Маша догнала ее и, схватив женщину за руку, попыталась развернуть к себе. От этого движения ткань платья женщины разошлась, словно платье было бумажным. Маша не обратила на это почти никакого внимания. Она обращалась к незнакомке: «Я не уйду просто так… Не уйду, пока хотя бы не увижу его, не увижу, что с ним все в порядке. Расскажи, как мне найти моего Андрея».
Женщина подняла глаза, и теперь Маша увидела лицо глубокой старухи. Старуха горько рассмеялась, ее глаза, поддернутые мутной старческой пленкой, моргнули: «Ищи его у Минотавра, за синей дверью… Больше я тебе ничего не скажу». «За какой дверью?» – Маша схватила старуху за плечи и начала неистово трясти, - «за какой дверью? Ответь! Где эта дверь? Где она?». Никто не отвечал ей. Старуха вдруг рассыпалась, как фигура из песка, оставив вместо себя высыпавшуюся из одежды горсть пыли и праха. В коляске заревел младенец. Сама коляска покачнулась, ее ткань проредила плешь, заржавевшие спицы подогнулись, и одно колесо вылетело прочь. Коляска упала на бок, и из ее нутра полезли бесчисленные скопища тараканов. Рев младенца продолжался, переходя в утробный угрюмый вой, и Маша с омерзением отскочила прочь.
Вокруг стремительно мерк свет, небо затягивалось тяжелыми свинцовыми тучами, поднялся ледяной пронизывающий ветер. Город превратился в груду опустевших развалин. В подступившей темноте к Маше спешили призрачные тени, наполняя воздух единственным словом: «уходи, уходи, уходи…». Нежить обступила ее плотным кольцом, Маша начала пятиться. Призраки выдавливали ее куда-то. Маша обернулась. В нескольких шагах от нее улица внезапно заканчивалась. Тьма обрывалась, открывая проход, круг, лучащийся светом. Маша увидела там комнату колдуньи и лицо женщины-гадалки, которая шептала: «не отступай, девочка, не сдавайся».
Голос колдуньи, услышанный Машей в этом мире, придал ей новых сил. Она пошла вперед, сопротивляясь усиливавшемуся ветру, она шагнула к призракам, и прошла сквозь них, словно через ватную пелену. Впереди что-то блеснуло синим пятном. Дверь! Словно в ответ на эту догадку, фотокарточка Андрея наполнилась новой теплотой. Девушка пошла к синей двери. Бессильные создания, лишенные плоти, расступались перед ней.
«Андрей! Андрей!» – звала Маша, - «я иду! Я иду к тебе!». Ветер бил в ее лицо крошками пыли, хлестал дождем, Маша слышала вопли и завывания остававшихся за ее спиной призраков ночи, но упрямо шла вперед.
За дверью оказался огромный, как городская площадь размером, зал. Здесь было очень холодно. Зал казался пустым из-за своих поистине великанских масштабов, в его дальних уголках клубились пары морозного тумана, скрывая то, что находилось у стен. Потолок только угадывался в высоте. Зал был расписан по подобию церковных храмов, фигурами святых и серафимов. В дальнем конце зала, на огромном круглом столе, лежала маленькая фигурка. Ухнувшее словно в пропасть сердце подсказало Маше, что это ее Андрей. Она поспешила туда. С потолка мелко-мелко падали маленькие снежинки, и девушка скользила по полу в своих легких летних туфельках.
Она преодолела уже половину отделявшего ее от Андрея расстояния, как навстречу Маше выскочила черная собака в роскошном золотом ошейнике и, ощерившись, встала на ее пути. Маша сделала шаг, и собака зашлась яростным, безумным лаем, скаля клыки с падавшими с них каплями слюны. Но Машу уже ничто не могло остановить. «Пошла прочь!» – собрав всю свою волю в кулак, Маша шагнула к собаке и, не церемонясь, с размаху пнула псину ногой. И черная собака тут же отступила, мигом превратившись в испуганную, скулящую шавку, на брюхе уползшую с дороги!
«Андрей, Андрей!» – продолжала звать Маша, приближаясь к огромному круглому столу, на котором спал ее любимый. – «Проснись, Андрей!». Словно из воздуха, вокруг стола проявились бледно-прозрачные создания в балахонах. Они непрерывно читали заклятья, держась за руки, и образовывая кольцо вокруг стола. А в центре стола, прикованный к нему золотыми цепями, лежал ее Андрей. Могло показаться, что он спал, если бы не открытые глаза, смотревшие вверх. Эти глаза почти не видели того, что окружало Андрея в этом зале, они видели другие места, далеко-далеко отсюда.
Маша подскочила к столу, размыкая кольцо призраков. Следом за ней кольцо сомкнулось опять. «Андрей! Ты меня слышишь? Это я, Маша! Проснись, Андрей! Проснись, пожалуйста, прошу тебя!». «А?» – Андрей дернулся в держащих его путах, глаза его мигнули, взгляд приобрел осмысленность, - «Маша? Как ты сюда попала?». – «Андрей, Андрей!» – Маша не находила слов, только слезы бежали по ее щекам, - «Я нашла тебя, нашла, о господи!». Тут она словно наткнулась на невидимую преграду, стеной окружавшую Андрея: «Что это?» – в отчаянии спросила она.
«Не спеши так, девочка», - в зале раздался громкий голос. Маша подняла голову. К ним приближался незнакомый высокий мужчина в черной одежде, на груди у которого ярко блестела толстая золотая цепь. Мужчина медленно перебирал ее звенья. «Это Минотавр», - прошептал Андрей, - «у нас с ним договор. Извини, Маша». «Да, Андрей прав, у нас договор», - сказал Минотавр приблизившись, словно издалека слышал шепот Андрея, - «и даже не в моих силах расторгнуть его. Договор завершится сам, когда придет время».
«Так вот, его время пришло», - с вызовом сказала Маша хозяину этого места. – «Я вернулась за Андреем, и я забираю его. Мы уходим!». В отчаянном усилии она протянула руку к Андрею и, о чудо, коснулась его плеча! Мир вокруг качнулся, мужчина, подходящий к столу, споткнулся и припал на одно колено. На лице предводителя призраков отразилась целая гамма чувств, но самым основным было удивление. «Но мы не можем его так просто отпустить, Маша!» – сказал остановившийся Минотавр, - «уже слишком много судеб завязано на нем, бесконечное число душ заблудится между мирами, если ты возьмешь его с собой. Путь открыт, но дорогу знает только он один! Нам нужен проводник, Маша! Нам нужен этот путь между мирами. Нам нужен или Андрей, или кто-то другой, кто сможет его заменить!»
«Тогда возьми другого. Возьми себе другую жертву, но его отпусти!» – Маша подошла к столу и потянула за оковывающие Андрея золотые цепи. Они разошлись, словно состояли не из металла, а из вязкой глины. Андрей был свободен. Тело его дернулось, согнулось дугой, и из него, повторяя очертания его тела, стали вылетать тени, одна за другой исчезая под потолком. Наконец, последний призрак покинул Андрея, и юноша со стоном повалился набок. Маша поддержала его.
«Я запомню твои слова», - сказал Минотавр, - «Я смогу принять другу жертву, даже тебя. Будь готова к тому, что я могу прийти и за тобой. Отпустите его!». Серые фигуры в балахонах прекратили свое движение и теперь возвращались к своему хозяину, выстраиваясь у него за спиной. Туман начал окутывать Минотавра вместе с его слугами, и Маша поспешила ответить: «Не бывать этому», - твердо сказала она, - «Ты - лишь бесплотный призрак, порождение ночи, ты иллюзия, вызванная ночным кошмаром. У тебя нет власти ни надо мной, ни над ним. Я сильнее тебя. Мы оба сильнее тебя, пока мы вместе. Ничто не разлучит нас, ничто… Только смерть!». «Только смерть?», - спросил чей-то голос. «Только смерть?». Маша не могла понять, было ли это эхо ее собственных слов, или же эти слова повторил кто-то другой. Спросить уже было не у кого. Стены огромного зала таяли. Пропал город, пропали населявшие его призрачные жители. И были ли они вообще? Или это только иллюзия, порождение мысли, ничем не ограниченная фантазия сна? Никто не мог ответить.
* * *
«Эй, Маш, Машуня, ну давай же, милая, открываем глазки!» Маша осторожно приоткрыла глаза, жмурясь от яркого солнечного света. Лицо Андрея было в двадцати сантиметрах от нее, он одновременно нежно и насмешливо смотрел в ее глаза. «Я бужу тебя уже минут пять, ты во сне кричала, дергалась, вообще чуть не убила меня ногой! Эти твои сны меня с ума сведут, еще раз, и повезу тебя к страшному доктору невропатологу, будет по тебе молотком стучать и задавать дурацкие вопросы! Ну, давай, солнышко мое, вставай, я кофе приготовил…»
Маша потянулась к Андрею, обвила его шею руками, и нашла его губы. Через некоторое время отпустила и сказала: «Как же сильно я тебя люблю!»
А на маленьком журнальном столике, стоявшем в соседней комнате, лежала вчерашняя недочитанная Андреем газета. Ласковый утренний ветер легко трепетал, перелистывал ее страницы. Наконец, ветерок стих. С разворота газеты в потолок смотрела фотография немолодой женщины с немного странным, даже мистическим выражением во взгляде. Заголовок маленькой заметки гласил: «Колдунья, помогавшая другим, не смогла помочь себе».