Новоиспеченным старпомом, только что закончившим курсы повышения квалификации и курсы английского языка, мне пришлось осваивать совсем новую для себя судовую технику. Проработав до этого времени на пассажирских судах, я понятия не имел, как работать с грузовыми стрелами и прочим грузовым устройством большинства судов пароходства. Как назло, направили меня на лесовоз с поэтическим названием «Тайгонос». Постоянная шутка на котором для новичков была такая. Их посылали писать название судна и говорили: «Ты, друг наш ситный, на носу пиши «Тайгонос», на корме пиши «Тайгакорма», а на трубе пиши «Тайгатруба».
Приемка судна была скорой, стояли на отходе от угольного причала Владивостока в порт Магадан с углем, предыдущий старпом уже подготовил все документы на передачу дел и сидел на чемоданах. Быстренько подписали документы, сходили доложили капитану Артемову, и присели на дорожку. По обычаю я спросил:
- Ну что, Геннадий Васильевич, документы подписаны, а теперь скажи, какую свинью ты мне оставляешь? Только не утаивай, а то в рейсе вылезет, греха не оберешься.
- Да все вроде нормально, - ответил он, - если по артелке что-нибудь серьезное вылезет, так ты меня найдешь. Да, еще такая загвоздка. Стрелу мы тут в шторм немного погнули, на втором трюме. Но ее совсем незаметно, градусов на пятнадцать. Перетянул боцман шкентель, когда крепили по штормовому. Со стороны вроде бы незаметно, но регистр обязательно придерется. Постарайся где-нибудь отремонтировать до Регистра.
Я выглянул в иллюминатор, действительно, на втором трюме стрела, как раз напротив моего иллюминатора была немного погнута, и то если только хорошо присмотреться.
Ладно, думаю, раз человек опытный ручается, поверим ему, не будем отмечать в рапорте. На этом мы и расстались, он на лоцманском катере с чемоданами на берег, а теплоход, со всем экипажем в море, уголь везти в Магадан.
Для меня все было новое. И экипаж маленький, и грузовое устройство большое, и груз –уголь, который при перевозке дает такую стремительную качку, что устоять на палубе невозможно. Сразу по выходу, за Находкой пришлось заниматься тяжеловесной стрелой на втором трюме. Штормовые крепления ослабли и она начала болтаться в своем гнезде и очень неприятно постукивать. Боцман с командой с помощью деревянных клиньев, на высоте более пятнадцати метров над палубой, при качке с креном по 35-40 градусов на оба борта, закрепил эту шатающуюся бандуру, вымокнув до нитки и, стуча зубами и отогреваясь чаем, делился впечатлениями у меня в каюте.
Я же расспрашивал его о грузовом вооружении судна, о его использовании, потому что был абсолютно не в теме. До этого имел дело только с маломощными кранами пассажирского судна. Борис Иванович рассказывал, делая страшное лицо на особенно трудных операциях со стрелами, а я постепенно понимал, что без самообразования не обойтись. Поэтому, после ухода боцмана, я вытащил из кладовки всю документацию по грузовому вооружению судна и, разложив все это на свободные места в каюте, начал кропотливо изучать, привлекая в непонятных местах все того же боцмана и второго помощника капитана.
Капитан же, когда я обратился к нему с каким-то вопросом, посмотрел на меня с ехидцей и, потирая ладонями спину ниже пояса, сказал:
- Ты сюда кем направлен работать, старпомом? Вот и работай. И ко мне с вопросами, которые ты должен знать, как «Отче наш» не приставай.
На этом его ликбез и закончился, а мне пришлось еще больше и чаще обращаться к документации. Слава богу в училище учили нас хорошо и к концу рейса я разобрался со всеми этими шкентелями, топенантами, оттяжками и прочей премудростью. Заодно и выкопал кое-какие сведения, которые отложились в моей памяти и потом мне пригодились.
После Магаданского рейса, нас поставили к лесному причалу и начали грузить лесом на Японию. Все лесовозы пароходства соревновались друг с другом, кто больше загрузит леса, поэтому караваны на палубе грузили такие высокие, что восьмиметровые стойки у бортов торчали только на метр- полтора, а с каравана леса можно было подтянувшись на руках забраться на ходовой мостик судна.
Загрузившись лесом, что стоило мне нескольких десятков седых волос на голове, так как все было внове, мы отправились в Японию. Переход небольшой, всего-то сутки и вот мы уже в АММОРИ, недалеко от Хокодате. Город такой японский, больше известных как место приземления в 1976 году нашего МИГ-25 с советским летчиком на борту. Меньше он известен как большой судостроительный и судоремонтный город на острове Хоккайдо.
С приходом в порт и быстрым оформлением, в этом отношении японцы могли дать фору любой стране мира, представитель стивидорной кампании, по обычаю представил меня и второго помощника бригадирам и лебедчикам. Простая формальность, но я, как новый старпом, сразу решил показать свое знание английского языка и начал читать инструкцию по безопасной выгрузке леса на причал на английском языке, который понимал только представитель стивидорной кампании да бригадир и тот, как говорится, через пень колоду, а остальные молча внимали. Среди прочего там был пункт о том, что в случае разрыва шкентеля необходимо обследовать грузовое устройство на предмет его целостности и работоспособности и только потом менять шкентель (стальной трос, поднимающий груз) и продолжать работу. Видя скучающие лица бригадиров и лебедчиков, я постарался, как говорится, не растекаться мыслию по древу, и закончил все это за пять минут. Представитель стивидорной кампании заявил, на чистейшем английском, что все порванные грузовые шкентеля будут заменены новыми, и тут же показал на бухту троса, лежащую на причале. Боцман потер руки в предвкушении использования качественных японских тросов.
Буквально через пару минут началась выгрузка. На работу японских лебедчиков можно смотреть, как на игру музыкантов солистов. Они выжимали из грузовых лебедок весь их моторесурс и работали на том пределе, который только возможен в данной ситуации. Вообще, слаженность в работу у японцев колоссальная. Они могут работать сотней человек на десяти квадратных метрах, и вы не услышите ни окрика, ни постороннего шума, не относящегося к производимой работе.
Но накладки случаются и у таких опытных работников, какими считаются японцы. Так случилось и на этот раз. Первый громкий хлопок и сотрясение судна от разорвавшегося шкентеля донеслось с кормы, с третьего трюма. Там, лебедчик, переваливая через высокие стойки строп леса, сильно развел шкентеля и один из них лопнул. Боцман вместе с трюмным матросом побежали на кому за новым шкентелем, которые мы приготовили заранее, а я попросил бригадира снова собрать всех лебедчиков к трапу. Бригадир попирался, говоря, что такое случается часто, шкентель нужно заменить, дадут новый трос, а лебедчиков отрывать от работы не стоит, но мне почему-то хотелось настоять на своем, и я настоял. Собравшимся лебедчикам я еще раз, на пальцах объяснил ошибку их товарища и сказал, что так больше делать нельзя, после чего они разошлись по своим местам и продолжили выгрузку.
Часа полтора после этого инцидента выгрузка проходила спокойно, потом снова раздался грохот порвавшегося шкентеля и раскачивание судна. Я выглянул в иллюминатор, оказывается, шкентель порвался на той самой стреле, о которой меня предупреждал бывший старпом, а строп леса, явно превышавший по весу допустимый, покоился одним концом на поломанной восьмиметровой стойке. Выскочив на палубу, я начал показывать лебедчику на стрелу. Он поднял руку в успокаивающем жесте, показывая, что шкентель сейчас заменят и выгрузку продолжат. Но не тут-то было. Я забрался к нему на грузовую надстройку и показал на искривленную стрелу, на порванный шкентель, на огромный строп леса, который он хотел протащить над стойкой, пытаясь связать искривление стрелыс нарушением правил выгрузки леса. Но, лебедчик только махал руками, делал удивленные глаза и показывал, что стрела была согнута еще до начала выгрузки.
Диалог с бригадиром начался примерно таким образом.
- Видите, к чему приводят нарушение правил выгрузки, - на английском языке сказал я ему. – Мало того, что груз больше допустимого, так его еще и выгружали, пытаясь поднять выше стоек, а надо проводить груз между стойками, чтобы шкентеля были в правильном положении.
- Так стрела же была погнута еще до выгрузки. Мне так лебедчик говорит, - оправдывался бригадир, - а шкентель мы сейчас заменим, даже два вам дадим за этот порванный.
На что я резонно заметил:
- А почему лебедчик до начала выгрузке, на инструктаже, который я проводил, не сказал о погнутой стреле? Значит, стрела не была погнута, а изогнулась в результате неправильной эксплуатации.
- Хорошо, я сейчас позову представителя стивидорной компании, и мы решим этот вопрос, - сдался бригадир.
Он пошел на причал, а я – в каюту капитана.
- Что там случилось? – спросил он меня с порога.
- Да вот, стрелу нам погнули, - ответил я, улыбаясь. – Теперь можно выдавить из них ремонт и испытание Регистром. – Кстати, японский Регистр нашим признается или нет?
- А черт его знает. Может и признается, а может и нет. Ты такую ерунду затеял, чиф, что мне даже страшно становится. Ну, отремонтируют они нам стрелу, испытаю Регистром, а потом запишут это все за наш же счет, нам в пароходстве будет полный кирдык за превышение расходов. Не надо было этого затевать. Сменили бы шкентель и все, - по привычке потирая филейные части тела, задумчиво молвил капитан. – Тем более и посоветоваться не с кем. Представителя пароходства здесь нет, и с руководством по радио не свяжешься, в порту стоим, радиорубка опечатана.
На такой невеселой ноте мы и остались ждать представителя стивидорной кампании, который скоро и появился. Пришел он с переводчиком, так что беседа была свободной.
Сразу, с порога, представитель заявил:
- Чиф, мы вам все порванные шкентеля возместим и даже в двойном размере, давай только закончим все это и продолжим работу по выгрузке.
- А стрела ? – удивленно поднял брови я. Капитан поморщился как от дольки лимона без сахара. Ну не нравилась ему вся эта затея.
- Так бригадир и лебедчик говорят, что стрела была в таком состоянии еще до начала погрузки, - продолжал напирать представитель.
- Вы же были на инструктаже, - уперся я, - кто-нибудь говорил о каких-либо недостатках или поломках грузового устройства? – уперся я на своем.
- Нет, не говорили, – пришлось согласиться представителю.
- А лебедчик должен был сказать. Если он не сказал, значит, стрела была нормальная, а погнулась в результате его плохой работы. Давайте взвесим груз, который он хотел перевалить через стойки, и ваши ребята подсчитают нагрузку на стрелу. Она ведь раза в два больше, чем положено,- добавил я последний аргумент.
Представитель о чем-то поговорил с подошедшим бригадиром, и, судя по лицу бригадира, сказал ему неутешительное известие.
-Ладно, - сказал представитель, - я сейчас созвонюсь со своим руководством и сообщу вам его решение.
Переводчик остался в каюте капитана, видимо, ожидая. что мы проговоримся между собой, но капитан и я молчали, как партизаны. Как раз вовремя буфетчица накрыла стол, все присутствующие за него уселись. Подошел представитель стивидорной кампании. Увидев накрытый стол, он улыбнулся хитрой японской улыбкой и сказал, садясь на указанное капитаном место:
- Отремонтируем мы вашу стрелу, чиф, но вам нужно будет своими силами разоружить ее и подготовить к выгрузке.
- Хорошо, - ответил я и пошел отдавать распоряжение боцману.
Тот тоже усомнился в правильности принятого решения словами:
- Да, бодягу ты затеял, чиф, как бы нам премии за рейс не лишиться.
- Ничего, чеки за чистку трюмов получишь, они и компенсируют потерю, - бодро заметил я, но в душе было холодновато.
Вернувшись в каюту капитана, застал там разгоравшееся застолье. Пришли еще какие-то чины из кампании, за столом уже было тесновато, но мне место нашлось. Переводчик еле успевал переводить тосты, а в перерывах между ними у нас пытались выяснить, где мы работали до этого, какие рейсы. да как мы выгружались, да какие условия были. Все сводилось к тому, чтобы мы проговорились насчет стрелы. Ведь было совершенно очевидно, что погнули ее не сейчас, а раньше, вот только доказать японцы ничего не могли. Они уже поняли, что промухали, но все-таки хотели хоть на чем-то подловить нас. Правда и капитан, и я держались в рамках дозволенного и не проговорились.
В это время, оперативности японцев нужно отдать должное, подогнали трейлер, кран, сняли стрелу и увезли ее, как нам сказали, в Хокодате, на судоремонтный завод. Доставить обещали на следующий день.
- А Регистр? – тут же спросил я. – Без Регистра стрелу эксплуатировать нельзя. Кстати, Советский Регистр признает заключение вашего Регистра или нет?
Тут снова озадачился представитель стивидорной компании.
- Сейчас узнаю, - сказал он и побежал к телефону, стоящему у трапа.
Через несколько минут вернулся с новостью, что Советский Регистр признает регистр Японии и у нас во Владивостоке проблем не будет.
Капитан остался продолжать встречу, а мне пришлось уйти, чтобы судно не оставалось без начальства. Дальнейшая выгрузка, на фоне случившегося, проходила спокойно и без эксцессов. На втором трюме работал автомобильный кран. который с успехом заменил наши грузовые стрелы. Бригадир еще пару раз за выгрузку подходил ко мне, пытаясь усовестить, но я был, как кремень. Видно, ему здорово досталось от своих начальников.
На следующий день, к вечеру, стрелу, сияющую новой вставкой, доставили к борту судна, подняли краном, и боцман с матросами быстренько установили ее на место, вооружили всеми необходимыми тросами, подготовили к испытанию Регистром. Я, по своей неопытности, думал, что привезут огромный груз на семь тонн и только тогда будут испытывать стрелу, и каково было мое удивления, когда на легковой машине приехал инспектор Регистра и выгрузил из багажника небольшой ящичек. Оказывается, в этом ящичке находился мощный и компактный динамометр, с помощью которого и произвели испытания. Заканчивали выгрузку леса уже своей стрелой.
По случаю успешного окончания ремонта в каюте капитана снова был накрыт стол. Собрались все те же, что и в первый раз. Разговор уже не касался грузовых стрел, а велся на общепринятые темы. Японцы, особенно на Хоккайдо, после третьей рюмки всегда поднимали вопросы Северных территорий и Перл-Харбора. Нам приходилось дипломатничать, пропускать вопросы, делать вид, что не понимаем, короче, выкручиваться.
Застолье подходило к концу, документы на ремонт капитан уже все подписал, сделав во всех приписку, что оплата ремонта и испытания будет производиться за счет стивидорной кампании.
Раскрасневшийся представитель кампании, через переводчика, обратился ко мне с таким спичем:
- Ладно, чиф, я все понимаю. Сделал ты свое дело, сделал ремонт своей стрелы за наш счет. Документы уже подписаны, ничего изменить нельзя, но скажи мне откровенно, ведь стрела была уже погнута, когда вы в порт пришли?
- Нет, - как говорится, на голубом глазу ответил я ему. С японцами нужно делать все осторожно, ляпнешь, что ни попадя, а у них диктофончик в кармане записывает. – Здесь ее погнули, ваши работники.
Так и не признался я ему. На следующий день мы ушли во Владивосток, где у нас отвалилось очень много проблем, так как на стоянке судно сдавалось регистру на продление документов, а при поврежденной стреле капитана и меня затаскали бы с рапортами в пароходстве. Выговором бы мы не отделались, пришлось бы расплачиваться еще и тринадцатой зарплатой.
И все бы было хорошо, но ровно через год, когда я уже готовил судно к сдаче другому старпому, на переходе из Вьетнама, другой уже боцман, точно также обтягивая такелаж погнул стрелу на третьем трюме.
Геннадию Васильевичу, пришедшему принимать дела у меня, я сдал согнутую стрелу с его же словами: «Постарайся отремонтировать где-нибудь до Регистра»
В.Лозманов
03 мая 2007 года