НАСЛЕДСТВО
Кто сказал, что русская действительность оскудела на сюжеты как наша государственная казна на деньги? Ничего подобного. Сюжетов столько, что писателей не хватает, им описывать некогда. И денег у государства тоже невпроворот, между нами.
Вот, кстати, у меня история. Нечаянно из первых рук получил. Даже не знаю, рассказ по нему накатать, или радужный мыльный пузырь сериала выдуть?
Дело, значит, было так...
Жили-были Он и Она. Среднестатистическая московская семья из лимитчиков начала восьмидесятых. Обыкновеннейшая, сказал бы. Поймай на улице журналиста, подставь к его башке пистолет, прикажи ему страшным, хриплым голосом об этой ячейке общества заметушечку написать — задумается крепко. Никакой страх не поможет, не за что зацепиться.
-Обоим за сорок: ему — больше, ей — меньше. Уже все определилось, устаканилось, улеглось, утряслось. Жизнь течет по проверенному руслу. Никаких тебе омутов-перекатов-водопадов и подводных камней тоже не видно. Тишь да гладь. Живут, работают, дачу в дальнем Подмосковье обихаживают, есть в сбербанке немного денег. У нас же закон: кто всех больше обманывает, тому больше всех и верят. Уже и в 91 году деньги сгорели, и в 98 накопления блызнули в один миг, и новый дефолт не за горами. Вот он весело помахивает панамкой на той стороне дороги. Сейчас сменится сигнал светофора, и он тут как тут. Но мы все по привычке в одно и то же место деньги тащим. Привычка!
Отвлекся. В общем, оставалось им сделать последний рывок... впрочем, какие уж тут рывки! Оставалось немного потерпеть, и вот она пенсия. Потом последняя дистанция и, пожалуйста, гвоздики в крышку ящика, гвоздички к надгробию.
Спокойно дожить не получилось.
УДАРОК СУДЬБЫ
- Миша, что делать-то будем? - охнула Розалия Петровна, развернув телеграмму.
- А что такое? - нехотя оторвался муж от книжки в яркой обложке.
- Так ведь умерла Виктория Тимофеевна.
- Ну...
- Что "ну"! Да выключи ты телевизор. Не слышишь, что ли! Тетка твоя умерла.
- Все там будем, - со вздохом констатировал Михаил Николаевич, поднимаясь с пискнувшего уютного кресла. Положил раскрытую книгу страницам вниз (повод для ворчанья жены, еще бы, ведь переплет портится, а загни страницу, того хуже будет), прошлепал зелеными разношенными тапочками с замятыми задниками в коридор, где стояла жена с бланком телеграммы в руке. - Умерла... Значит, ей теперь телевизор не помешает. Тем более, что его не я смотрю, а ты. Дай-ка гляну. Да. Отмучилась.
- Тебе надо ехать.
- Думаешь?
- Что думать-то? Вас в родне всего-то осталось ты, сестра и племянница. Но эта вертихвостка за границей. Не приедет бабушку хоронить. А Эля что там одна сделает! У тебя все равно отпуск. Съезди, похоронишь, поживешь недельку-другую на родине, отдохнешь. Рыбалка там тебе всегда нравилась. На даче я сама как-нибудь управлюсь.
- Может, вместе поедем... - с сомнением глянул на супругу Михаил Николаевич.
- Кто меня отпустит, квартальный отчет. Вон, сам видишь, каждый день домой охапку документов несу. И деньги на дорогу, представь какие уйдут! Без меня один обойдешься, тебя учить не надо, наших-то кто всех схоронил? Поезжай, помоги Эльке. Глядишь, и она когда-нибудь отплатит нам тем же.
- Завела шарманку! - поморщился муж.
- А кто еще поможет? Соседи? Больно-то им надо. Хорошо... прости меня, господи, - испуганно оглянулась на образок Розалия Петровна, - что мы деньги не на депозите держим. Сними тысяч двадцать-тридцать. Могила, место, поминки. Памятник не ставь, рано. Пусть сначала земля сядет, а то провалится. Организуй там все как надо, чтобы перед людьми не краснеть, Виктория Тимофеевна никому зла не делала, пусть ей земля пухом будет, и добрая память останется.
- Да уж, - проворчал Михаил Николаевич, - живешь как человек, а попробуй после смерти на поминках не накорми, тебе кости потом ого-го как перемоют...
- Миша, как ты можешь такое говорить!
- Шучу я.
- У тебя горе, а ты шутишь...
- Горе - не беда. Вот сестрёнке сегодня кисло. А мне-то что? Ладно, пойду, позвоню насчет билета... Попрошу Анжелу подешевле посмотреть.
В ОСИРОТЕВШЕЙ КВАРТИРЕ
Ритуальное бюро позаботилось об основном. Тут, бесспорно, отечественный сервис подрос. Место покажи, да деньги заплати: машина, могила, землекопы — все будет. Вынесут, отвезут, закопают установят пирамидку или светло-желтый крест. Венки разложат. Остается акт подписать.
Зря мы на соседских бабок косо смотрим. Существа вздорные, склочные, ворчливые, сплетничать любят, спору нет, но в некоторых случаях они просто незаменимы. Соседки Виктории Тимофеевны дружно помогали Михаилу Николаевичу в скорбном круговороте дел.
Трапезу они организовали по первому классу. В провинциальном городке не принято пока поминать в ресторанах или в кафе. Едва лишь вынесли тело и повезли в скорбном автобусе за город, как соседки быстренько помыли крашеный коричневой краской пол, покрытый ДВП по моде восьмидесятых годов. Проветрили в квартире. К возвращению с кладбища уже столы установили, накрыли и стулья поставили.
У одной с утра сварили суп-лапшу с курицей, у другой разогрели щи, приготовленные с вечера, третья принесла поднос полный сочных котлеток, четвертая настряпала огромный таз выпечки. Пятая выручила стопками под спиртное. Кисель... кутья... каши... Все как положено. Жили, может быть, и не дружно, а смерть все списала. Надо помогать, взаймы кашу варить. Впрочем, о новопреставившейся никто злого слова сказать не мог. Жила тихо и скромно, дочку одна подняла, вежливая, рукодельница. И связать, и сшить...
Соседки посидели, поговорили, повспоминали, а потом дружно убрали со стола, помыли посуду и разошлись по домам. Жизнь продолжается, свои заботы ждут.
Да. Каким бы долгим не казался день, когда — кто ж такой «вечный» проектировал наши подъезды — гроб, задевая углами о стены, выносят из дома, но неизбежно наступает вечер. В вечерней тишине лучше бы не оставаться одному. Подступают тревоги. Воспоминания и сожаления смутно маячат в углах. Косые закатные лучи шлют издалека позднее раскаяние.
Сидели вдвоем на кухне.
Элька - ровесница Михаила Николаевича - уже не плакала.
День, ночь и полдня, пока мать еще была в доме, она, ссутулившись, сидела черная в черном рядом с красным гробом. Что-то шептала, поправляла цветы, поправляла обугленные фитили на свечах, убирала отгоревшие, ставила новые. Время от времени прижимала к опухшим глазам мокрый от слез носовой платок, прощалась.
- Вот, Элька, и все.
- Вот и все, - эхом отозвалась двоюродная сестра.
- Мне кажется, что по-людски прошло.
- Да, Миша, спасибо тебе, все хорошо. Мама, думаю, довольна. Ей сейчас легко.
- Это — да. Зато тебе впереди хлопот много предстоит. Муж-то назад не просится? Вдвоем как-никак полегче было бы.
- Где же легче! Одной тяжело, но если еще и за ним смотреть, чтобы не напился... Уж лучше как есть.
- А что там нового у племянницы?
- Спасибо, там, даже трудно поверить, нормально. Не как у нас, хорошо у нее складывается. Отпускала на чужбину — тряслась. А сейчас радуюсь. Хоть она поживет по-человечески. Дом, муж, дело у них свое. Все как надо. Трудно поверить, что когда-то немцы в Россию за лучшей жизнью ехали. За какие-то пятнадцать лет все, кто хоть немного себя немцем считал, там оказались.
- Кое-кто возвращается.
- Там тоже не мед. Да и привычно здесь все. Моя вот, видишь, поехала, да словно там и была. Ну, она и язык знает, ей и образование пригодилось, и с мужем опять же повезло...
- К ней не поедешь?
- Не знаю. Может быть, и поеду. Внуки появятся, позовут, что ж не поехать, а так мне и здесь, Миша, неплохо. Опять же кому-то за могилкой надо ходить.
- Ну, это ты не переживай. К своим приеду, тетку не обойду вниманием.
- Ой, не надо, я не сомневаюсь. Спасибо Миша еще раз. Ты мне очень помог. Я хоть нормально простилась с мамой. Чай будешь? Я поставлю согреться... - тяжело поднялась из-за стола, шагнула к газовой плите.
- Поставь, налей в чашку из ее любимого сервиза. Только не реви!
- Не буду. Тебе как всегда: покрепче и со сгущенкой?
- Ты еще спрашиваешь!
- Это на всякий случай, вдруг у тебя какая диета приключилась.
- Никакая диета меня от сгущенки - назаровская поди еще - не отвратит.
- Назаровская. Когда ж в нашей семье другую покупали!
Молча пили на тесной шестиметровой кухоньке чай с плюшками. После поминок снедь всегда остается. Михаил Николаевич несколько раз ловил себя на желании завести остановленные в день смерти хозяйки старые настенные часы. Теперь таких уже не найти. В музее разве. Корпус в форме домика, круглый циферблат, гирьки, а из окошечка над стрелками выскакивает железная кукушка.
Сестра заметила его беспокойство.
- Заведи, Мишка, пусть ходики тикают, как всегда это было.
Мишка... для сестренки он Мишка. Хотя уже пятый десяток и все незаметнее, все быстрее отматываются год за годом, и даже в таксопарке, где он всю жизнь слесарил, молодежь Михаилом Николаевичем чаще и чаще называет.
- Завел? Теперь я вот о чем должна с тобой поговорить. Мама, как плохо себя почувствовала, позвонила и по телефону мне все объяснила. Где и что приготовленное на смерть лежит. Она даже продукты купила... Ты же знаешь стариков, у них одна забота. Она меня предупредила, чтобы я честно поделила между родными все, что оставляет.
- Элька. Ну, перестань. Что тут делить! Квартира, понятно, тебе. Продашь, хоть машину себе нормальную возьмешь, ездишь на развалюхе. Вещи, сама понимаешь, не такие, чтобы везти в такую даль, да у нас и свое все есть.
- Не спеши. Мама сказала, что она оставляет много денег, - женщина сделала паузу. Внимательно посмотрела брату в глаза, проверяя реакцию, - очень много!
- Сестра, извини, ты в своем уме?
- Не переживай, со мной все нормально. Это она так сказала. Я ведь не знаю, что значат слова "очень много денег". Может быть, ты только-только расходы на похороны покроешь. Кстати, надо будет посчитать, я тебе верну.
- Элька, не гони коней...
- А ты, Мишка, не выпендривайся. Я знаю, как ты живешь, ты знаешь - как я. Приехал, помог, низкий тебе поклон, но ты же не должен был никому, правда? В общем, родных нас трое. Ты согласен, что дочка в счет идет?
- Ну, конечно, - пожал плечами Николаевич.
- Вот на три части наследство и поделим. Вставай, шагай в санузел, где-то в углу под ванной спрятан старый дипломат, вытаскивай его и неси сюда. Я пока чашки вымою.
Николаевич укоризненно покачал головой, хотя в душе порадовался за сестру. Не раскисла, бодрится, все будет хорошо. Открыл окрашенную в голубой цвет филенчатую дверь в совмещенный санузел. Светло-зеленый компакт-горшок. Вместо раковины притулилась радость хозяйки - одноглазая автоматическая стиральная машинка с горизонтальной загрузкой. Подарок коллектива при выходе на пенсию. Верой и правдой служила старушке восемь лет. Полутораметровая чугунная ванна с потрескавшейся желтоватой эмалью. Синтетическая задергушка с веселыми желтыми утятатми на зеленой травке у кромки ультрамараиновой воды. На кафеле полосатая домотканая дорожка. Вот и все хоромы, только-только одному развернуться. Чтобы достать нечаянное наследство, пришлось встать в коридоре на четвереньки, сдвинуть в сторону по салазкам хлипкий экран под ванной, потом и лечь. Николаевич разгреб в стороны разный хлам. Алюминиевый ковш без ручки с засохшим раствором, стоит здесь с давнего ремонта. Вантуз. Три кафельных плитки, они когда-то оказались лишними. Баночка с разнокалиберными ржавыми гвоздиками и шурупами. Полиэтиленовый кулек с алебастром, он в сырости схватился лет десять назад, а все лежит. Наинужнейшая вещь! В страшноватой, темной, паутинной глубине нащупал дипломат, с которым когда-то Элька бегала в школу. Не за что схватиться, ручка давно оторвалась. Неудобный и тяжелый... как его туда тетка засунула. Хотя, что хитрого, положила на пол, да и затолкнула бадожком. Система диод, туда вдуй, оттуда... Вот ведь придумала старая! Денег много оставила дочке, внучке и племянице. Наследство поровну...
- Ну, что нашел? - послышалось из кухни.
- Нашел, вытащить не могу.
- Помочь?
- Ага, тебя тут только и не хватает для полноты ощущений. Вторым этажом на мне. Не была б сестрой, охотно позвал бы...
Николаевич изловчился, вытащил покрытый толстым слоем пыли пластмассовый дипломат.
- Дай тряпку протереть... намочи её! - это сказалась многолетняя домашняя дрессировка. Какой же нормальный мужик озаботится чистотой полов? Сидя на кукорках, по-хозяйски аккуратно стер пыль, отдал тряпку, встал, хрустнув суставами. - Соли откладываются, мать их...
Принес находку на кухню, растерянно покрутился, не на стол же ставить. Пристроил на стуле.
- Помнишь, как он ручки лишился? - спросила сестра.
- Как же не помнить, в десятом классе перед ты окончание первого полугодия отметила. На нем с новогодней горки прокатилась...
- Когда это было, а как вчера, - грустно покачала головой сестра, - идет время.
- Время идет, а годы летят. Откроем, а там родом из того времени пачки советских червонцев, то-то озолотимся! - хмыкнул Николаевич. Его не покидало ощущение нереальности происходящего. Тетка была с юмором. Он нажал на кнопки замочков. - Ага... "откроем"! Ты код помнишь?
- Конечно. А ты забыл?
- Погоди... сейчас... легкий был. Правильно! Набираем: 071 117 - день Великой Октябрьской Социалистической революции. Слушай, какими же мы были идейными!
- Октябята, пионеры, комсомольцы...
- Ударные стройки, оперотряды, фестивали.
- Фестивалей и сейчас хоть отбавляй.
На удивление легко повернулись когда-то заботливо смазанные колесики. Портфель открылся. Россыпью гайки и болтики. Круглая жестяная коробка с дробью. В таких в шестидесятые годы продавали леденцы. Отец Эльки, когда был жив, любил рыбалку, а что может быть лучше дробинки на грузило? Молоток со сломанной ручкой. Спиралью скрученный моток олова - припой. Полустертый зеленый брусок для заточки ножей. Металлический рубанок с веснушками ржавчины...
- Элька, придется мне все наследство взять, тут ничего женского для тебя с племянницей.
- Как бы не так, вот мой пенал. Я его еще в первый класс носила, - возразила сестра. - Сколько же ему лет!
- Ладно, эту бесценную реликвию без разговоров, тебе, - великодушно согласился Николаевич, - забирай!
Женщина взяла одной рукой круглый, как футляр для подзорной трубы, пенал с полуосыпавшейся краской. Приподняла и тут же уронила. Крышка осталась в руке. От удара о пол выпало несколько желтых и серых монет, одна словно подвыпившая покатилась зигзагами к порогу.
Сколько штук?
...
Как раз на три делится.
Золото и серебро. Интересно, сколько же они могут стоить?
Если металлом, то уже не мало. Но ты, Эля, на год посмотри. У коллекционеров такие монеты на вес не продаются... И потом, это не серебро, это платина. Тут, действительно, уйма денег.
Откуда же они у мамы? - вздохнула сестра.
Ты у меня спрашиваешь...
ОНА НИКОГДА НЕ РАССКАЖЕТ
Сколько рук тебя касалось? Сколько губ...
Она никогда и никому не расскажет. Она всегда была желанной. И это понятно. Она вызывала самые потаенные и необузданные инстинкты. И это объяснимо. Из-за нее лились вино и кровь. Она была целью и причиной. Запахи похоти, пороха и привкус порока — это все она. Она и ей подобные. Прошли столетия. Давно уже истлели первые жертвы, обратились в прах влюбленные в них, а они по-прежнему вызывают страсть.
Михайлович бросил в мешочек платиновую монету. Девять золотников и 68 долей чистой уральской платины. За четыре года до смерти Пушкина цена была двенадцать рублей на серебро. При тираже в двести пятьдесят пять штук... Да, он только что держал в руках не просто сорок один грамм с нестчастными сотыми благородного металла. Монеты очень дорогие. Затянул узелок. Вчера он спрашивал у сестры, откуда могли взяться такие деньги у тетки.
Сегодня мог сам ответить.
Среди ночи проснулся. Вспомнились слова отца. Как-то раз они смотрели по телевизору фильм. Красивая романтическая сказка - «Земля Санникова» - его и сейчас иногда повторяют. Рефрен песни «есть только миг между прошлым и будущим» вечен и неоспорим. Это несмотря на то, что географические приключения героев сегодня повториться не могут. Легко узнать, что там есть за горизонтом. Другая техника, иные знания и возможности у человека. Не нужно снаряжать корабли, преодолевать преграды. Земля изучена вдоль, поперек и по всем диагоналям. Перекопана вся...
Наш прапрадед вот так же, - сказал отец, кивнув на экран.
Что? Путешествовал? - загорелся Мишка. Ему было лет шестнадцать. Он бредил приключениями. Читал запоем все, что попадалось. Особый интерес вызывали пухлые затрепанные сборники «На суше и на море».
Не только... - замолчал отец. Ты только не трекни где-нибудь невпопад. - Он в свое время был одним из самых удачливых сибирских предпринимателей. Начинал на родине под Тулой со строительных подрядов. Уже в молодости стал десятником, сбил кое-какие деньги. Уехал на Урал, потом дальше — сюда... в Сибирь. Здесь те, что порисковее и с головой быстро поднимались. Занимался торговлей: лес, мед, хлеб, пушнина. Были у него прииски в Енисейской губернии. Держал корабли.
И что потом?
А потом суп с котом. Равенство и братство наступило. Его сначала уравняли, а потом и под землю опустили, чтобы не высовывался. Мой дед потому жив остался, что пока с империалистической домой возвращался — он прапорщиком был — успел за красных послужить-повоевать. Здесь на месте тоже сообразил что к чему, быстро собрал семью, да и перевез в глухомань. Твой дед всю жизнь пахал на советскую власть. Смотрел на нее косо, а где другую взять? Грамот на этажерке видишь сколько. Там и сталинские, и хрущевские и брежневсие. А ведь он кое-что из старой жизни помнил, в девятом году родился. Это мы с Викой абсолютными пролетариями выросли.
Прапрадед, - выходит, дворянином стал?
Нет, он был купеческого звания. Но это для чекистов не лучше. Так что ты нигде не особенно распространяйся. Расскажу как-нибудь подробнее, что знаю.
Не рассказал. Не успел. Михаил уже через речку поглядывал, о дембеле думал, когда пришла печальная весть из дома. Мать похоронила отца одна. Оттуда на побывку на такие дела не отпускали. Командир вызвал, наедине посочувствовал, пожал руку и все. Здесь смерть была привычнее, чем где-либо.
Теперь неожиданно выяснилось, что с тех давних пор в семье кое-что осталось. Уцелело. Прошло через все лихие годы.
ДРУЖБА — ХОРОШАЯ ШТУКА, ПОКА ДЕЛИТЬ НЕЧЕГО
Дружба навек, любовь до гроба между людьми, братство и солидарность всякие... поцелуи перед телекамерами напоказ. От уровня абсолютно не зависит. Проходили мы это все не раз. Потом по пьяной лавочке за неосторожное слово, за не такой взгляд кухонный нож в печень, или приветственный поцелуй сковородкой по башке. Счета за бескорыстную помощь, за незаконный переход великой китайской стены и за демонтаж берлинской...
Здесь не так. Родня. Первое слово дороже второго. Находку поделили, как договаривались, на три части. Доля Михаила Николаевича целую неделю пролежала в замшевом мешочке на старом месте. А он отвел душу с удочкой на Чулыме, порыбачил на знакомых с детства местах. По-мужски да по-хозяйски помог сестре на даче: крыша, забор, шпингалет на двери. Отвели девять дней, и отпускник вернулся к родным пенатам. Четыре с половиной часа в небе, маршрутка до Юго-Западной, сорок минут под землей и дома.
Первым делом поделился подробностями с женой. Восклицательным знаком в повествовании звякнул на кухонном столе потертый мешочек. В фильмах про средневековые времена, такими рассчитывались купцы за приобретенные товары. Розалия Петровна осторожно развязала, заглянула внутрь. Ахнула, всплеснула руками. Всполошилась не на шутку.
- Это сколько же здесь! Надо спрятать. Куда только? Я в газете читала, грабители все заначки находят сразу. Может быть, в сейф на работу отнести? Но ведь у главбуха дубликаты ключей, а вдруг ревизия! Ну что ты сидишь как истукан. Нельзя это дома держать. Убьют же, если проведают. Надо что-то делать.
- Спать ложиться надо, - подвел черту супруг и поднялся из-за стола. - Если ты никому не проболтаешься, то никто и не узнает.
- Она ворочалась всю ночь. Раз и другой расталкивала безмятежно спящего Николаевича, приставала с идеями: съездить за границу, отведать богатой жизни, а потом заняться обменом квартиры. Может быть за городом домик купить? Или... лучше... и домик и мойку возле шоссе.
К утру откристаллизовала идею.
Ты завтра сходи в банк, арендуй в нем ячейку и пусть до поры до времени все это лежит в целости и сохранности.
Как скажешь. Но в воскресенье банкиры отдыхают. В понедельник отнесу.
Куда шея повернулась, туда голова и смотрит, или катится. Правда, если шея слишком активно крутит головой, её может натереть воротничок... но не в этом дело.
Надо отнести — значит надо. Благо банк в трех минутах от подъезда. Прошли выходные. В понедельник с утра жена, погремев на кухне посудой, убежала на работу. Николаевич, отпуск же, позволил себе еще подремать. Проснулся, когда солнечный луч добрался по шарпеистому одеялу до сомкнутых век. Поднялся, сделал традиционную разминку: наклоны, приседания, вращения, повороты... Долго плескался под острыми струйками, крутил скользкие блестяшки барашков смесителя: навстречу друг другу — в холод. Наоборот — в жар. Блаженно покряхтывал, вышел энергичным и привздернутым, словно лет пятнадцать сбросил, решительным каким-то... Плотно позавтракал. Сполоснул посуду с вонючим Prilом и уложил её на сетку сушилки. Привычно отметил, что надо бы поддон отмыть... разводы в нем от высохшей воды. Убрал в чрево холодильника батон колбасы, масло и одноухий пакет «нашенского простоквашинского» молока. Стряхнул над раковиной овальные салфетки со стола.
Окинул кухню взглядом. Порядок.
Взял вечную спутницу — видавшую виды удобную спортивную сумку, с которой ходил и на работу, и на рыбалку, и в любые поездки. Вот и на похороны с ней летал. Сунул недочитанную книжку, документы, какие-то мелочи, документы, туда же отправился заветный мешочек. Привычно проверил газ, краны, свет. Закрыл дверь на все замки. Вышел в тень дома из подъезда, посмотрел, как это многие годы всегда делал, сквозь ветки березы на окна квартиры.
Все.
Николаевич решительно двинулся к цели.
И исчез.
ВНИМАНИЕ! РОЗЫСК
В наше время найти человека? Да боже ж мой! Плевое дело. Нас всех зарегистрировали, учли и посчитали. Скоро отпечатки пальцев сдадим под благовидным предлогом, как бы на загранпаспорта. Как в том мультике. Паспорт, права, медицинская страховка, ИНН, военный билет, пенсионная страховая карточка, пин-коды всякие. Куда уплыть-уехать-улететь только по документу. Как еще в общественный туалет пускают без копий трудовой, справки НДФЛ-2 и лицевого счета? Десяткой обходятся. Удивляюсь...
Человека, если очень надо, найти легче легкого.
Березовского, говорите, трудно, да... но разве ж он человек? Он фигура! И, наверное, не особенно он нам нужен.
ОРГАНЫ
Вам кого? - настороженно поинтересовалась Розалия Павловна, оставляя дверь на бесполезной от грабителей, но психологически полезной стальной цепочке.
Добрый день. Я старший лейтенант милиции Скороходов, вот мое удостоверение, разрешите?
Минутку, я оденусь.
Спустя некоторое время дверь открылась. Милиционер сделал пару шагов, остановился в тесной прихожей, покосился на нечищенные мужские туфли с белыми разводами от высохшей влаги.
Брежневские панельные дома, которые журналисты чохом причесали под хрущевские, не отличаются просторами. Двоим тесно, трое — коридор забит под завязку.
Проходите в зал, пожалуйста. Не разувайтесь, все равно убираться, - пригласила хозяйка.
По узкому трехметровому коридорчику мимо закрытой двери в маленькую двенадцатиметровую комнату прошел в большую. Восемнадцать метров комнаты казалась сплошь забитой вещами. Темная польская лакированная стенка из древесно-стружечной плиты — гордость любой хозяйки в восьмидесятые годы — отвоевала свои полметра, вытянувшись вдоль стены. В горке за стеклянной дверцей пылится некогда дефицитный хрусталь. Раскладной диван и два кресла возле журнального стола. Торшер на резной ножке. Прямоугольный стол на четырех ножках — шедевр конструкторской мысли эпохи позднего социализма. Он мог увеличиться по желанию хозяев за счет вкладыша в середину. Плоский жидкокристаллический телевизор на тумбе. В ней монстроподобный видеомагнитофон, густо обложенный кассетами. Вещи четырех десятилетий сгрудились в помещении. Срез эпох.
Наклонившись чтобы не задеть головой люстру, милиционер прошел к журнальному столику, присел в предложенное кресло.
Розалия Петровна (РП): - Не знаю, что и думать... жили душа в душу. Все было нормально.
Милиционер: - Значит, утверждаете, он собирался к стоматологу. Где же теперь его искать... В моргах трупов нет, в больницах неопознанных больных - тоже. Он не пил?
РП: - Что вы! Иногда по праздникам стопку-другую. Сколько лет прожили, а его только раз домой привели под руки. Всегда на своих двоих. Знал норму.
Милиционер: - Может быть женщина...
РП: - Нет. Вот этого не было. В молодости, конечно, погуливал, но в последние годы угомонился. Я бы знала.
Милиционер: - А ничего такого странного в последнее время не замечали? Может быть, тревожился... здоровье... ну... заговаривался, допустим, таблетки, ампулы...
РП: - Вы о наркотиках. Нет, все было в порядке. Здоровый был.
Милиционер: - Какие-нибудь странные звонки, разговоры по телефону, секреты.
РП: - Нет, не замечала.
Милиционер: - Мобильный телефон молчит?
РП: - Не было у него мобильника.
Милиционер: - Я об этом должен спросить, может быть, какие-то враги у него были? Завистники...
РП: - Какие могут быть враги у слесаря из таксопарка! Тем более, завистники. Друзья и приятели, этих всегда полно, и особенно, когда у них с машиной какая поломка, а враги... что вы!
Милиционер: - Ваша машина на месте?
РП: - На месте, я первым делом посмотрела. Да он последнее время сам почти и не ездил. Знакомому нашему доверенность дал, мы с ним и на дачу, и по магазинам. Такое движение, сами знаете, тяжело стало в его возрасте. Вам чаю налить?
Милиционер: - Если можно. Вы в доме все осмотрели, вдруг письмо оставил где-нибудь?
Хозяйка вышла из комнаты, покачивая крутыми боками. На кухне зашипел чайник. Звякнула чашка. Не прошло и трех минут, как перед служивым на столике оказалась чашка ароматного черного чая, сливки, печенье и конфеты.
РП: - Все пересмотрела. Ничего нет.
Милиционер: - А вещи целы, ничего не пропало?
РП: - Только книга, которую он читал последние дни. Видимо взял, чтобы время в стоматологии скоротать.
Милиционер: - Не был он ни в одной стоматологической клинике на приеме, я проверил. А какая книга?
РП: - "Кремлевские жены", знаете… по НТВ показывают, он вообще историей интересовался, вот и мне читал иногда вслух...
Милиционер: - Не мог он что-нибудь от вас скрывать, коллекционирование, доходы какие-то, дела кроме работы...
РП: - Извините, у нас тайн друг от друга не было. Места себе не нахожу. Об одном бога молю, только бы жив был, только бы вернулся. Ведь еще жить бы да жить. Все устроено...
Милиционер: - Хорошо, будем ждать и искать. Мой телефонный номер знаете. Что-то будет известно — сразу звоните. До свидания.
РП: - Хорошо, до свидания.
«А ведь башмаки исчезли. Спрятала, когда ходила за чаем. Хозяин не терялся, или помешал общению с другим гостем?» - подумал старлей, спускаясь в расписанном лифте.
Глухо и надежно, как затвор в автомате, щелкнула задвижка в металлической сейфовой двери. Розалия Петровна вернулась к столу, поправила ветку белой хризантемы в вазе: "Цветок от него остался. Что же случилось! Надо было вместе в банк идти... Да пошли бы, и теперь вместе где-нибудь лежали бы... На дне или под землей", - грех сомневаться, неожиданное богатство как магнит притянуло беду.
Выходи, ушел уже, не вернется...
ЗНАКОМЫЕ
- Как его охарактеризовать? Хороший специалист, в машинах разбирался, дай бог каждому. Работяга. Вообще нормальный мужик. Веселый. Душа нараспашку. Бабы... Не слышал, чтобы очень уж хвастался победами над слабым полом. Здесь - в таксопарке - никому шарики не крутил, да и некому. Дома все было нормально, кажется. Тут французский совет искать женщину не подходит. Деньги? Да кто ж их не любит! Ну разве напоказ, особенно, когда их девать некуда. Это «энэры» шибанутые в Куршавеле могут кричать, что их не любят. А он не такой. Не швырялся, но и не скопидомничал. В долг давал, а - случалось - и сам перехватывал. Что вы! Какие спиртные напитки. По нашим меркам, он вообще не пил. По молодости спортом занимался, да и до последнего времени в спартакиадах участвовал, в футбол играл, на лыжах бегал. Особенных результатов не показывал. Правда, недавно на сердце как-то раз пожаловался, даже на больничном был. Опять же ничего удивительного, возраст.
- Что же вам такого, особенного о нем рассказать? Даже и не знаю, вроде все нормально, все как у всех. Впрочем, однажды... недавно совсем. Мы в курилке фильм обсуждали. Мощный фильм. Как его... Список Шиндлера, Шпинглера, еврея какого-то, короче. Николаевич не курит, ну... в смысле не курил, но в свободную минутку останавливался покалякать. Ну и это... слово за слово, мы обсуждали там... кто и как бы себя повел, доведись в газовую камеру идти. У него глаза потемнели, скрипнул зубами, не поверите, у меня, хоть и не слабак, аж мороз по коже. "Я, - говорит, - просто так не дался бы. Хоть одного за собой утянул бы!" Возражаю ему: "Там собаки, автоматы..." А он мне в ответ: "Ну, хоть собаку царапнул или укусил бы, клок шерсти вырвал! Хоть проволоку бы им, гадам, порвал". Такой вот поворот. В тот момент страшной силой от него повеяло... Я сразу поверил, он загрыз бы.
- Мерзавец каких поискать! На нем пробу ставить негде. Мать свою, он ее перевез, когда квартиру получал, чтобы площадь больше получить, хоронил, и хоть бы слезинку обронил. Я видела, помогала ему от конторы. В общем, ни родины, ни флага, ничего святого, как таких сволочей земля носит. Попросила его перед механиком за родственника похлопотать, чтобы на работу взял. Объясняю, что хороший парень... И что?
- Хороший парень - это не профессия, - отвечает. А! Понимаете? И ведь ничего не стоило помочь. Подонок. Пропал, и ладно, никто не заплачет.
- Надежный был работник, никогда не подводил, вот что поручаешь, за это можешь быть спокойным. Я за его участок не переживал. Кремень. Словами не разбрасывался, но, если что обещал, делал. Можно было не проверять. Старая закалка. Больше бы таких работяг, но откуда их взять?
- А как она к нему, так и он. Пропал, говорите. Такие не пропадают. Бросил он свою потаскушку. И правильно сделал, что бросил. Она хвостом крутила столько лет, и он тоже имеет право. Ко мне пришел бы, я не оттолкнула бы. Да не пришел вот. А она у него шлюха, не подзаборная, нет. Домашняя. Мягонькая да ласковая. Одно слово — бухгалтерша. Такие еще и хуже. С виду чистюля и цыпа, а на деле давалка вонючая. Вы это не пишите, это я не для протокола... между нами говорю.
- Прекрасный человек. Вот не поверите, замечательный. Вы же знаете, в городе можно всю жизнь на одной лестничной площадке прожить и не знать соседа. Михаила Николаевича все знают. Простой, работящий, вежливый. Плохого слова никому не сказал. Что случись, всегда поможет. У меня пытались квартиру вскрыть, согнули замок, он в два счета выправил, а потом и новый установил. Вот во дворе многое его руками сделано: оградки, качельки для ребятишек, турник. Сам на работе сварил, привез, установил. И раскрасил своими красками. Видите как у нас нарядно. Деревья он же посадил, когда мы поселились. Ой, разболталась... Оксана, брось палку, она грязная!
СОВСЕМ БЛИЗКИЕ
- И ведь, казалось, Розка, все рассчитали, все расписали как по нотам. Да еще больничный этот его последний с корвалолом-валидолом кстати оказался. Вообще все события на руку. Похороны, переживания опять же... Как бы перегрелся на солнышке. Ни одна экспертиза не определила бы. Неужели допёр? Перемудрили! Налей-ка, мне еще...
- Перемудрили? Не думаю. Догадаться он не мог. Если его кто-нибудь за деньги не убил, то одно остается - за юбкой мокрощелковой какой-нибудь подался, все вы мужики одинаковые!
ПОКОЙник
Полдень. Зной. В тени прибрежных деревьев в десяти метрах от рыжего обрыва песчанного берега расположился рыбак. Весной река подмывает обрыв, а на лето укладывается в привычное русло.
Кто же это?
Наш знакомый.
Николаевич, ловко поймал бойкого дождевого червячка в плоской с веснушками ржавчины консервной баночке. Заусенцы от крышки на её остром крае, чтобы не поранить пальцы, он аккуратно загнул. А для пленников, чтобы комфортно лежалось-ползалось, насыпал земли с сенной трухой.
- Ну-ка, не крутись, красавец, давай-давай не упрямься, лезь на крючок. Вот и молодец. Сейчас в воду попадешь, покрути там хвостиком перед плотвичкой. Я на тебя плевать не буду за это.
Червяк согласился, не особенно раздумывая. Что ж в его положении остается?
Резкий взмах синим телескопическим удилищем. Круги по тихой воде речной заводи. Поплавок под весом грузильца встал по стойке "смирно" весь из себя готовый показать рыбаку, что пора подсекать. Белая часть вниз, красная вверх. Хорошо забросил, к травке, как раз над прикормом.
Николаевич укрепил удилище в рогульках, сел на удобный раскладной стульчик. Клева пока не было. Пошарил в знакомой нам спортивной слегка вылинявшей сумке, вытащил бутылку с квасом, сделал глоток. Посмотрел из-под руки на противоположный берег. Зеленый луг ярко залит солнцем. Подошло стадо. Черно-пестрые коровы, толкаясь круглыми боками, спешат в воду. Кокетливо машут хвостиками. Пастух пристроился в прохладной тени подремать под развесистой отцветающей черемухой, рядом легла мокрая - успела побывать в воде - собака.
Подло поступил? Пожалуй, подло. Не поспоришь. Так ведь дашь на дашь.
Со мной-то как? Я же столько времени жил и ничего не знал! Хотя, подозрения были, что там...
Ладно, врать не буду, закрывал глаза. Ждал, что она перебесится.
В последнее воскресенье, за день перед тем как в банк идти, сидели мы втроем. Чай пили, разговоры говорили. Какую-то нашел причину куда-то отлучиться, а уходя, это меня фильм про шпионов надоумил, сунул на шкаф цифровой диктофон. И вовремя, как оказалось. Росли рога, у кого их не бывает, но убивать-то меня за что?
Опять же, других вариантов не придумалось.
Уехал, куда взгляд на автовокзале упал. Проживу здесь в деревенской глуши остатки своих лет. И ничего, что за границей ни разу не был, что театра тут никакого. Денег столько есть, что до конца дней хватит и еще куча останется. Бабы нет? Да без нее еще и спокойней. Шерше ля фам, если вдуматься, в переводе на русский язык означает: «поиск приключений на свою жопу». Сколько проживу? А сколько Бог отпустит. Искать меня никто не будет, а если и будут, кто ж найдет. Вон Березовского наша артель никак не найдет... а я не береза!
Уже и солнце поднялось над деревьями. Припекает. Николаевич сделал еще глоток и убрал бутылку в сумку, чтобы не жарилась под солнышком.
Обманул червячок-то... или утонул крючком пронзенный.
Клева нет.
Он в рассказе "Бес в ребро".