Все, закончился этот сумасшедший переход, с его глубокими циклонами, в которых давление падало до безумно-низкой величины. С его штормами, которые преследовали теплоход от самой Камчатки. С его невыносимой качкий, постоянной тревогой за крышки трюмов, мыслями, а не потекли ли они, не подмочили ли мы груз. Кстати, крышки были опломбированы еще в Малайзии, что там с грузом внутри, мы не знали и терялись в догадках.
На рейде порта Виктория, что находится на одноименном острове в Канаде, на борт судна поднялся морской лоцман, который повел нас по шхерам западной части Канады к порту Ванкувер. Неоднократно бывая в этом порту, я не уставал поражаться и природной красоте места, где он расположен, и строительным чудесам города, и разнообразию мест отдыха, где можно было поваляться на травке, не боясь запачкаться мусором или чем-либо похуже. Сам порт, расположенный в глубине глубоководной бухты, поражал своими размерами.
На берегах были сооружены причалы для океанских судов, элеваторы для хранения миллионов тонн зерна, портовые сооружения для различных грузов. Деревообрабатывающие заводы, которые работали с древесиной, привезенной из северных районов страны. Но, особое внимание привлекала такая диковинка для нас, советских моряков, как расположенный тут же, в бухте, аэродром частных самолетов-гидропланов, которые частенько взмывали в воздух, унося своих хозяев по их буржуйским делам. А на северном берегу бухты на освещенных в ночное время склонах гор, располагались лыжные трассы скоростных спусков, трамплинов, горного слалома и прочих лыжных удовольствий. Они были разлинованные разноцветными огнями, причудливо переплетались между собой, оттеняясь темно-зеленой краской хвойного леса.
Лоцман, отработав свое время, т.е. проводив нас до внешнего рейда порта Ванкувер, сошел с борта, и мы остались на рейде, ожидая постановки к причалу. Был поздний вечер, на улицах города зажглись фонари, и мы впервые увидели самую главную достопримечательность Ванкувера – его мост Львиные ворота. Так его назвали из-за двух горок, очень похожих очертаниями на головы львов. Построенный перед началом Второй Мировой войны, в 1939 году, он до сих пор считается одним из красивейших мостов в мире. Фотография, конечно же, останется фотографией, а такую красоту нужно смотреть воочию. Тогда проявляется и твое отношение к такой красоте, и чувство сопричастности к ней. Ведь именно в движении автомашин по мосту, судов под ним, в проплывающих над мостом облаках видится замысел архитекторов, воплощенный в жизнь строителями, такими же людьми, как и ты.
Почти весь экипаж собрался на палубах мостика, чтобы отдохнуть в мягкой безветренной прохладе ванкуверской золотой осени, которая продолжается здесь до самого Нового года.
- Эх, покататься бы на лыжах, - мечтательно сказал стармех, вылезший из жаркого помещения машины и с наслаждением глядевший на заснеженные вершины гор.
- Да, на таких горках просто так не покатаешься, - ответил ему капитан. – Тут подготовочка нужна олимпийская. В 64 здесь Зимняя Олимпиада была, тогда все это и настроили. Ну, ладно, пойдем спать. Завтра в восемь к причалу пойдем. Ты, старпом, распорядись, чтобы буфетчица утром на мостик лоцманский набор принесла, а то за хлопотами по завтраку забудет еще.
- Хорошо,- только и ответил я, не отрываясь от ночной панорамы моста. Зрелище захватывало и, который раз я пожалел, что так и не освоил фотографию, да и нет таких фотоаппаратов, которые бы полностью передали эту красоту.
Постояв еще полчасика, позвонил буфетчице, напомнил ей о лоцмане утром и пошел в каюту.
«Еще налюбуюсь, - подумал я, - утром четыре часа на вахте на эту красоту любоваться на вахте»
Утром все было как обычно. Ровно за пять минут до восьми часов на борт судна поднялся портовый лоцман, поздоровался со мной у трапа и попросил проводить на мостик. По дороге он спросил фамилию капитана, и, узнав, что это С., потер руками. Оказалось, что он хороший знакомый капитана по давним рейсам и несколько раз приглашал его на рыбалку и охоту в глубь страны, куда летал на своем самолете.
- Да, опять в город не попал, - мрачно пробормотал я, зная характер нашего капитана. Он спокойно сматывался с судна при любом удобном случае, оставляя все хозяйство на меня.
Поднялись на мостик, где уже все было готово к снятию судна с якоря, лоцман, радостно поздоровавшись с капитаном, дал команду на подъем якоря. На мостике любой страны лоцман является командиром, т.е. командует движением судна, но, однако, ответственность за судно с капитана не снимается, а, наоборот, только повышается. Поэтому все команды лоцман отдает капитану, а тот уже распределяет их по своим помощникам и матросам. На руле, как и всегда в сложных обстоятельствах, стоит старший рулевой, понимающий английские команды.
Выбрав якорь, третий помощник доложил с бака, что якорь чист, и лоцман попросил капитана дать малый ход машине. Машина заработала, по команде рулевой переложил руль на правый борт, и судно стало медленно разворачиваться в сторону входа в порт. Этот вход располагался как раз под серединой моста, в самой его высокой точке.
- Капитан, дайте, пожалуйста, один длинный гудок, - попросил лоцман, и капитан утвердительно кивнул мне. Я стоял около пульта управления машиной, на котором располагались кнопки гудка. Нажав кнопку и услышав гудок, доносящийся с трубы, я подержал кнопку положенные шесть секунд и отпустил ее. Гудок продолжал реветь. Недоуменно посмотрев по сторонам, я снова нажал кнопку и отпустил ее. Ничего не изменилось. Гудок ревел раненым бизоном. Губы капитана шевелились, и я по ним явственно читал: «Чиф, да выключи ты этот проклятый гудок!»
Дело в том, что при работе гудка на мостике слышно только его рев. Разговаривать совершенно невозможно, а иначе как его услышишь в тумане за несколько миль. На паровых судах гудок столько забирал пара, что стармехи часто обращались к капитану с одесским вопросом: «Капитан, или мы будем дудеть, или идти? Так что вы выбирайте». На теплоходах было попроще, компрессоры закачивали воздух в резервуары, и этим воздухом гудок гудел.
Капитан подошел ко мне и закричал в самое ухо:
- Позвони в машину, скажи, чтобы они отключили воздух на тифон.
- Понял, - ответил я. Подняв трубку телефона, начал ожесточенно крутить ручку экстренного вызова. На том конце подняли трубку, и удивленный голос спросил:
- Что у вас там?
- Выключите воздух на тифон, - крикнул я в трубку, но громовой голос гудка исказил мои слова. В машине, как потом выяснилось, поняли, что мы требуем выключить телеграф, понедоумевали всей вахтой, но приказ есть приказ и они выключили телеграф.
Лоцман пару раз вопросительно посмотрел на меня и капитана, но, видя, что мы занимаемся проблемой гудка, а теплоходу необходимо идти дальше, начал обращаться непосредственно к рулевому, указывая куда ему надо рулить.
Капитан прокричал мне на ухо:
- Пусть пришлют на мостик четвертого механика. Это его хозяйство, вот пусть и разбирается.
-Пришлите четвертого механика на мостик, - передал я в машину, - да и телеграф включите.
В этот раз меня правильно поняли, телеграф включили и вовремя. Лоцман тихонько подошел ко мне и попросил увеличить ход до среднего.
Капитан рвал и метал на мостике. В ожидании четвертого механика он перепробовал все приводы включения гудка. Ничего не помогало. Теплоход, завывая, как пожарная машина, проходил под мостом. На палубах соседних судов собирались любопытные, но, увидев, что теплоход продолжается двигаться своим курсом, продолжали заниматься своими делами. Нам же было несладко. Мало того, что все оглохли, еще думалось и о нарушении тишины в порту. Могли и на штраф нарваться.
Наконец на мостик поднялся заспанный четвертый механик. Оказывается, он отдыхал после вахты. Увидев лицо капитана, он быстренько пробежал по всем кнопкам и рычагам приводов на мостике.
- Не знаю я, почему он не выключается. Я уже все питание снял и в машине и на мостике, а гудок ревет, – жалобно сказал четвертый капитану. – Осталось только на трубу лезть и там мембрану заклинить.
- Ну, так лезь и заклинь! – заорал в сердцах капитан.
Механик взял с собой подручный инструмент, который смог найти и полез на верхний мостик.
Судно уже вошло в бухту, прошло мимо аэродрома частных гидропланов и нацелилось на причал. Лоцман продолжал потихоньку общаться с рулевых, изредка отдавая команды мне для уменьшения хода. Палубная команда, вышедшая на швартовку, удивленно оглядывалась на мостик, пальцами показывая на трубу. Туда, по скоб-трапу, лязгая по металлу ботиками и инструментом, взбирался четвертый механик. Что он там делал, я не знаю, но через пару минут гудок замолк. На мостике повисла такая вязкая тишина, что ее можно было брать и разрезать столовым ножом. В этой тишине потонула даже работа двигателя, до этого ощущавшаяся очень сильно.
На верхнем мостике опять послышался лязг металла о металл. По трапу спустился, вытирая пот со лба, четвертый механик.
- Все, - сказал он, обращаясь к капитану и расплываясь в счастливой улыбке. – Выключил.
- Не молодец. Я тебе еще дам за такой гудок, - мрачно пообещал капитан.
Лоцман на мостике уже командовал громким голосом. Мы подходили к причалу, полетели выброски, матросы стали готовить канаты для швартовки, но судно еще двигалось и требовалось остановить его.
- Капитан, дайте, пожалуйста, средний ход назад, - вежливо попросил лоцман. – И три коротких гудка, - с улыбкой добавил он.
Капитан кивнул мне, я перевел телеграф на задний ход и грозно посмотрел на улыбающегося четвертого механика.
- Ну, ты, быстро на трубу и три коротких гудка чтоб было. Хоть сам ори на манер тифона. Механик исчез, и через полминуты послышались три неравномерных коротких гудка.
- Хорошо, - сказал лоцман и снова улыбнулся.
Судно остановилось параллельно причалу, буксиры начали подталкивать его. Наконец, теплоход уперся в причальные кранцы и остановился. Змеями поползли на причал толстые канаты, привязывая судно к причалу. Суматоха закончилась.
Увидев, что парадный трап уже готов к спуску не причал, лоцман попросил нас с капитаном проводить его до трапа. По дороге они о чем-то толковали с капитаном, наверное, обсуждали планы на время стоянки. Подойдя к трапу, лоцман обернулся ко всем, кто в это время там находился, демонстративно крепко пожал руку капитану и громко сказал на чистейшем русском языке:
- Да, капитан, это был действительно очень длинный гудок! – и громко, чисто по-русски, захохотал. И продолжал смеяться, спускаясь на причал, где его ждала портовая легковая машина.
У меня заалели уши. Я вспомнил, что не очень стеснялся в выражениях, объясняясь с машинным отделением, четвертым механиком. Да и капитан тоже крыл всех и вся в полный голос.
Вместе с лоцманом смеялся и весь экипаж, из тех, кто слышал его последние слова.
Штрафа за нарушение тишины нам не принесли, говорят, что это лоцман ходатайствовал перед капитаном порта, чтобы нас не наказывали. Капитан провел пару дней у него в гостях. А случай, со временем, превратился в анекдот, который рассказывали моряки в пароходстве. Красоты Ванкуверской бухты мы осматривали уже на выходе.
Апрель 2007 года