Жил-был товарищ, друг и брат, чувак и крендель – Побрыкайло. Вы что, не знаете Побрыкайло?!! Вы что, не видели, как бегает Побрыкайло за машинами и кричит: «Майор Побрыкайло. Нарушаем?» …Либо вы не водите машину, либо водите меня за нос!
Побрыкайло – это такой дядька. Такой маленький дядька с большой полосатой палкой. Он будет махать этой палкой перед вами до тех пор, пока вы не переключите его внимание на лёгкий шелест. Побрыкайло очень удивится и станет искать, что же это шелестит. Кстати, это вы шелестите бумажной денюжкой, спрятанной за спину. Денюжку сразу не показывайте. Поиграйте с ним немного. Пускай поищет, а когда найдёт, предложите ему добыть денюжку без помощи рук или с завязанными глазами. Подобные игры способствуют развитию фантазии и сноровки, что необходимо в его профессии. …Возможно, Побрыкайло застесняется, станет строго орать, пытаясь спрятать смущение. В этом случае, вы должны его поощрить дополнительной купюрой, вынутой в виде фокуса из самого неожиданного места. Увидите, как он обрадуется. Здесь, главное, не скупиться и помнить, что этот самый Побрыкайло когда-то пережил великое потрясение… И мы должны относиться к нему с сочувствием…
Да,да… Когда-то, Побрыкайло был не Побрыкайло, а школьник Тотоха. Тотоха с большой и красивой, как ромашковое поле, душой. Он и в юности был мелким среди сверстников, поэтому многие удивлялись, как в нём умещается такая большая и красивая душа. Папа у Тотохи был мент, мать – тюремный повар, бабка – сторож, а дед – писал стихи… Правда, прятал их от всех, кроме Тотохи. Дед был смешной – большеногий, большеухий, с детскими синими глазами, и полным отсутствием дикции. Дед и Тотоха очень любили бегать по полям без трусов и запускать воздушного змея. А потом, когда утомятся, забирались на стог сена, смотрели на закат, и дед начинал читать стихи, без дикции…, но Тотоха слушал, раскрыв рот. И ещё долго-долго, до ночной темноты, из стога в высоту уносилось: «Пша, пша,…Бла!… Бла!…» Это было лучшее стихотворение деда о какой-то ещё непонятной Тотохе любви.
«Почему ты не похож на всех, дед?» – спрашивал деда Тотоха.
«Потому что ношу в себе журавля», - говорил дед. Что это значит, Тотоха не совсем понимал. Ну, как это – дед, а в нём здоровенная клювастая птица?!
…Но вот однажды, дед залез на самую макушку высокого стога и протянул руку вверх – в ночное небо, зацепился за невидимый поручень и повис, не касаясь ногами сена. «Деда, ты чо?» – пробормотал изумлённый Тотоха. Проклятая дикция… Дед что-то ответил, а потом распахнулся, как дверь, и слышно было только, как журавлиные крылья бьют, уносясь в высоту…
Когда Тотоха раскрыл глаза, деда не было. Он сидел на стоге сена один, а рядом валялась дедовская тетрадка стихов. «Деда!!!» - заорал Тотоха и побежал по ночному полю, наугад, вслед за невидимым журавлём. «Долбаный журавль!» – а в глазах дед, читающий стихи…
С тех пор, Тотоха не останавливался много лет. Он бежал, мужал и искал журавля. Зачем? А сами то как думаете? Он скупил все книги про этих птиц, изучил по картам все места, где тусуются журавли. Про него говорили: «Дебил какой-то?!», а ещё его спрашивали: «На хрена тебе это надо?!», а ещё ему советовали: «Лучше синица в руке, чем журавль в небе!». Тотоха видал синиц, они не напоминали ни деда, ни стихов, а выкатив быстрые глаза, дрались над шкуркой колбасы. А потом, он нашёл журавля. Даже нескольких журавлей. Целую стаю. Был сентябрь, и они летели клином, курлыкая, взяв курс на ровный горизонт.
К тому времени, Тотоха был уже Антоном Васильевичем, но душа его от этого не уменьшилась. Он схватил здоровенный сачок, и размахивая им, словно флагом, побежал за журавлями. Кстати, решающий момент застал его на двуспальней кровати, где он трудился в поте лица над своей очередной пассией. А тут, журавли!…
Так и побежал, с голой задницей, как когда-то они бегали вместе с дедом. Пассия посмотрела вслед мелькающим ягодицам, и томно произнесла: «Идиот…». А «идиот» орал: «Деда!», и убегал всё дальше.
Да! Это был марафон. Собралась куча болельщиков, они делали ставки, пили пиво и истошно спорили: «Добежит – не добежит!» И он добежал.
Он был уже прямо под летящими журавлями, он уже видел снизу их животы и поджатые лапы. Болельщики по тирольски заорали: «УРА!!!», он раскинул руки, запрокинул голову и счастливо захохотал, распахнув рот!… И тут… Что-то шмякнулось ему на голову. Потом, ещё и ещё… Что-то тёплое, мягкое, похожее на… Да. Да, это было оно… Оно валилось огромными кусками прямо на Тотоху, в его раскинутые руки. Оказалось, птицы здорово гадят. Ну и действительно, не приземляться же им всякий раз за такой надобностью.
Тотоха побежал медленнее, потом встал, и в первый раз в жизни заплакал. Он плакал и смотрел вдаль, куда вместе с журавлиным клином улетала его мечта, чтобы никогда больше не вернуться.
…под ногами что-то назойливо пикало. Это была глупая синица с бессмысленными глазами и куском булки в зубах. Тотоха взял её в ладонь, долго смотрел, а потом сочинил своё единственное стихотворение – первое и последнее за жизнь. Он его не записал. Никому не рассказал. Но оно прозвучало в душе Тотохи…, перед тем, как Тотоха исчез. И остался Побрыкайло. Просто Побрыкайло. Это такой маленький дядька с большой полосатой палкой.
..Я бегу за стаей журавлиной
Только сытым птицам всё равно
Отделяясь, налету, от клина
Мне в ладони валится говно
Много валится. Журавль – большая птица
И на кой такая мне нужна
А может, завести себе синицу?
В той поменьше вместится говна..
2002