У нее большой бант из морковного цвета бархата и по-цыгански пестрые юбки, надетые одна на другую. Волосы, выкрашенные хной в пыльный рыжий цвет. Стойкий запах псины – вместо духов (хотя она любит что-то из русской классики – "Красную Москву", что-ли…). Ей пятьдесят.
Когда она с независимым видом шествует по мутным улицам маленького городка, на каждой из которых можно встретить только знакомых, дети громко смеются над нею. Солидные тетки в штампованных футболках кривятся от запаха, идущего за ней, а провинциальные модницы зло ухмыляются, глядя на ее наряды.
Она живет в облупленном глиняном домике, на окраине – за привокзальной площадью. Одна – если не считать нескольких дворняжек, живущих с ней (конечно же – в доме). У каждой из них есть свой любимый угол в этом потрепанном жилище, но никто из подопечных и не подумает посягнуть на "место" хозяйки – пыльное плюшевое кресло почти посреди комнаты.
Когда она была помоложе (и еще не научилась жить с одиночеством), она любила всплакнуть, забившись в это свое кресло, и солнце просовывало ладони сквозь тусклое оконное стекло, и накрывало ее лицо с серыми дорожками слез… А потом она перестала задумываться, что означают эти хмыканья за ее спиной, неодобрительное бормотанье, платочки возле лоснящихся носов – при ее приближении, а дома – фотографии родителей (с черными ленточками через уголок) на кривоногом столике, хриплое радио с заунывными песнями, застывшая тишина и никогда не уползающая пыль вокруг. Она стала жить, не касаясь этого.
Еще почти сразу после того как умерли, друг за другом, родители, она, выйдя за хлебом, споткнулась взглядом о дворняжку с лишайным боком… Так, в традициях дешевых мелодрам, у нее и появилось несколько друзей. А что не умеют разговаривать – так ей и не надо, лишь бы кто-то живой рядом. С работы ее давно уволили (в городе поговаривают – за собачий запах, хотя какое кому дело до запаха дворничихи, ну да ладно уж). Государство платит пенсию – исправно, на жизнь им хватает.
…А бант она сшила сама: нашла на улице заколку – автоматик с двумя выдранными блондинистыми волосками и пришила к ней красиво завязанный бант. Лоскут бархата остался еще со времен, когда живы были родители; он ей очень нравился – из-за цвета, но непонятно было, куда его приспособить – она просто разворачивала его иногда и любовалась.
Она счастлива.