«КАЖДОМУ - ПО ДЕЛАМ».
Длинный больничный коридор заканчивался палатой без номера. Её называют «бокс», но все в отделении знают, что это палата «умирающих».
За белой постоянно закрытой дверью почти не прекращается крик, призывающий о помощи и требующий хоть какого-нибудь внимания. Спертый воздух, пресыщенный запахом мочи, гноя и медикаментов даже через закрытую дверь разносится по коридору. Ходячие больные морщатся, кто сочувственно, кто брезгливо, прикрывают свои носы, но через какое-то время привыкают к этому духу смерти, хотя всегда стараются пройти коридор быстрее, не задерживаясь в нем без необходимости.
Удивительное дело, пока человек жив и активен, он вообще не думает о смерти: всё спешит, летит куда-то, ему постоянно не хватает времени, а самое главное, он всем нужен: детям, внукам, сослуживцам, приятелям…
Но как только смерть позовет, подав свой особый знак, то окружающие, те, для кого призывы эти воспринимаются пока как абстракция, словно вычеркивают человека из незримого списка живых и только ждут в тайне, когда же случится то, что неминуемо должно произойти.
Мария тоже была всем нужна, раньше, когда сама могла помогать. А теперь она занимает одно из двух мест этого бокса. Здесь на соседней койке еще недавно лежала бабуля, найденная «скорой» на улице. Маленькая, как ребенок, старушка тихо умирала несколько недель, не требуя ничего, пока не угасла, наконец, как догоревшая свеча. Сколько дней или месяцев назад это произошло, Мария не знает, она потеряла счет времени. Для нее временной промежуток стал измеряться исключительно инъекциями обезболивающих, после которых свое существование еще какое-то время она могла воспринимать, как жизнь.
Мария – не старая женщина, шестидесяти трех лет, сорок из которых, сама проработала в медицине.
Окончила школу, мед. училище, работала в больнице рядом с хирургом – травматологом. Первое время терялась при виде крови, сердце сжималось, сталкиваясь со страданием. Но постепенно привыкла к чужой боли, отодвинула ненужные эмоции, становилась профессиональной медсестрой. Затем судьба забросила ее в детское отделение областной больницы, где многие ребятишки лежали без мам. В отдельной палате находились пациенты из детских домов и интернатов. Вначале хотелось каждого пожалеть и даже усыновить. Но она и сейчас помнит напутствие своей опытной наставницы, Зинаиды Петровны:
- Не позволяй себе привыкать к этим детям! Ничего хорошего не получится: и самой ни к чему сердце рвать, и дети, чувствуя твою слабость, капризничать начнут.
Первое время было трудно оставаться спокойной. Малыши, не знавшие материнской любви и не избалованные лаской, готовы принять любое внимание взрослых за подлинное чувство. Со временем детский крик перестал восприниматься как раздражитель, а чтобы он не мешал жить своей жизнью, медсестры просто плотнее закрывали двери в детскую палату.
Зинаида Петровна, медсестра со стажем, называла ребятишек из детдомов «бесхозные дети», и относилась к ним соответственно, как к бесхозным. Памперсов в ту пору еще не изобрели, а пеленок вечно не хватало, вот и лежали малыши частенько на голых клеенках. Зато экономия белья старшей сестрой поощрялась…
Зинаида Петровна вообще ни с кем не церемонилась, ни с детьми, ни с мамашами, но строго соблюдала предписания врачей, за что и пользовалась у начальства особым уважением, неоднократно награждалась почетными грамотами за примерный труд.
Для Маши Зинаида Петровна была авторитетом и учителем. Она многому научилась у своей наставницы: например, не слышать детский плачь, менять пеленки только по необходимости, то есть перед обходом врачей, кормить малышей, зажав их между своих коленей, столовой ложкой (для скорости) вливая им в рот положенную еду, совершенно не обращая внимания на желание или нежелание маленького человечка. На двух медсестер и нянечку бывало до сорока пациентов. Когда там с ними лялькаться!
Воспоминания того времени часто посещали ее теперь, когда она оказалась на больничной койке. Вспоминала свое полуголодное детство, школьные годы, помнит, как принимали в пионеры, как заучивала даты съездов КПСС и все медали ВЛКСМ, чтобы стать одной из членов этой огромной организации, и как для нее было важно идти «в ногу со всеми». Конечно, она воспитывалась в духе атеизма. Раньше по-другому и быть не могло, а у нее тем более, отец – военный, мать – учительница в школе.
Мысли уносили Марию в прошлое, не находя и там места для отдыха и забвения. Всегда было много работы, металась между семьей и больными, и вот, жизнь прожита, а вспомнить нечего.
Мария с удовлетворением подумала, что ее уважали на работе, ценили, как опытную медсестру. Теперь она предупреждала молоденьких девчушек из мед. училища, что не следует перед больными раскрывать душу и лучше не привыкать к брошенным детям.
Сердце Марии сжалось от неприятных воспоминаний. Это случилось много лет назад. Однажды в «сестринскую» вошла худенькая молодая женщина с ясными глазами. Мария видела ее раньше и знала, что женщина находится в их отделении вместе со своим ребенком. Многие мамаши заискивали с сестрами, пытались как-то наладить добрые отношения с персоналом, чтобы получить особые льготы себе и своим детям. Эта же, никогда не подходила и с ней не разговаривала.
Увидев перед собой молодую женщину с прямой спиной и открытым взглядом, Мария внутренне напряглась. Чувство тревоги усиливалось с каждой секундой, и в ожидании нападения она готовилась к обороне, а потому сама с вызовом посмотрела на женщину и, не дожидаясь вопроса, спросила:
- Что вы хотели?
- Мы сегодня выписываемся, - спокойно, но твердо произнесла та, - я не могла сказать вам раньше, но решилась все-таки…
Весь вид Марии словно говорил: «И что?».
- Я – человек верующий, а Бог учит любить людей. «Возлюби ближнего, как самого себя», сказано в Библии. В силу обстоятельств Господь доверил вам на время жизни этих беззащитных и так обиженных судьбой людей.
Женщина говорила, не делая пауз, словно боялась, что ей не дадут закончить речь.
- Не надо бояться быть доброй, - продолжала она, - а вы женщина добрая, я это вижу. Представьте только, что ваши дети вдруг попадут в больницу - никто от этого не застрахован. Хотели бы вы, чтобы за ними ухаживали так, как в вашем отделении, чтобы они лежали мокрые, на холодной клеёнке, чтобы их кормили насильно, до рвоты, а потом, до следующего кормления вообще не обращали на них внимания?
Мария стояла, словно облитая горячей водой: щеки пылали, она чувствовала, как вспотели подмышки, сердце часто стучало. Она была ошарашена дерзостью мамаши. Ей никто никогда не осмеливался раньше высказывать свое недовольство, а потому, она привыкла думать, что все делает правильно.
Гордыня не позволяла признать правоту услышанного, но она ничего не могла ответить в свое оправдание, слова куда-то исчезли, и она продолжала молча стоять и ждать, что будет дальше.
- Я не желаю вам зла, но хочу лишь напомнить, - продолжала женщина, - «сколько мы даём, столько нам дано будет». И еще: «Воздастся каждому по делам его».
Мария напряженно молчала.
- Признать свои ошибки – это тоже поступок, - добавила женщина после короткой паузы. Сказала и, не дожидаясь ответа, пошла в свою палату за сынишкой и пакетами, стоявшими уже у двери.
А Мария еще долго не могла прийти в себя от возмущения, она ходила по комнате, обмахивая газетой пылавшие жаром щеки, и приговаривала:
- Вот паршивка! Святоша несчастная! Сказала бы она это раньше, я бы устроила ей здесь райскую жизнь!
Но постепенно возмущение сменилось угрызениями совести, она понимала, что в чем-то женщина права.
«Ведь я же не была такой черствой. Как же так получилось, что я стала действительно глуха к чужой боли?!» - думала она, немного успокоившись.
После этого случая Мария стала чаще заходить в детские палаты, менять подгузники, но скоро поняла, что если делать, как положено, то больше уже ничем заниматься не будешь, просто на другое не останется времени. Постепенно всё вернулось в привычное русло, а неприятный разговор психика вообще постаралась вытеснить из памяти, как дурной сон.
И вот теперь она сама лежит в мокрых подгузниках. Душная комната, плотно закрытая дверь и никого рядом!
«Хоть бы радио включили или какую картинку повесили» - не раз думала Мария, когда боль отступала, позволяя проявиться другим мыслям, а не только об очередной инъекции. В этой пустой маленькой палате взгляду не за что зацепиться, только кружка с водой на тумбочке и гладкие стены, крашенные голубой масляной краской, чтобы было удобно потом проводить дезинфекцию.
Мария Сергеевна жила, как живут многие: работа – дом, дом – работа. Когда ее отправили на пенсию, освободив вакансию для молодых и более перспективных, она научилась постепенно жить в избытке свободного времени и в недостатке денег, но духом не падала - выручал небольшой участок в четыре сотки, да время от времени дети высылали небольшие суммы «на гостинцы», как они говорили.
О болезни узнала случайно. Конечно, бывали недомогания, но кто может похвастать отменным здоровьем в шестьдесят-то лет?! А тут при обследовании вдруг выяснилось, что лечиться уже поздно…
Дочь сразу взяла отпуск за свой счет, оставила свою семью и примчалась к матери. Она организовала дополнительные обследования, которые лишь подтвердили, что лечение может быть исключительно паллиативным, то есть остается только ждать…
Но долго ждать дочь не могла, пришлось определить маму на попечение государства – в больницу, и уехать в свой город.
Сыном Мария всегда очень гордилась: он живет за рубежом, у него там свои дела, семья, работа. Когда-то мать помогла ему воспитывать двоих его сыновей: часто приезжала к ним, потом забрала внуков к себе на полтора года и дала возможность молодым встать на ноги, укрепиться в профессии и в жизни вообще. Теперь дети выросли, их можно оставлять одних. В уходе нуждается мать, но чем сын может помочь? Сделал, что мог: выделил энную сумму денег и сестра заплатила нянечкам больницы, чтобы почаще заходили и получше следили. Но любовь не купишь! Чужие люди остаются чужими.
Теперь она, Мария, стала «бесхозной» больной. Никто к ней не придет и не проконтролирует, так ли хорошо за ней ухаживают.
Мария всё чаще вспоминала ту женщину с ясными глазами. «Сколько мы даем, столько и нам дано будет».
«Да разве я мало давала? – с горечью и обидой думала Мария. - Никогда не жила для себя. Всегда на первом плане стоял кто-то другой: муж, пока он был жив, дети, внуки. И вот итог – одинокая смерть и голые стены».
Память предательски подсказала, что дети, которые лежали тогда в больнице, тоже смотрели на голые стены. Игрушка, если ее и давали в руки, часто падала на пол, и тогда малыш лежал совсем один, глядя на мир через железные прутья своей кровати, и слыша только крики рядом лежавших товарищей по несчастью.
И вот теперь Мария ощутила всю боль и отчаяние бывших своих подопечных. Перед глазами стояли большие серые глаза той матери, которая сказала много лет назад: «воздастся каждому по делам его».
«У меня есть воспоминания, - думала Мария, - а у них не было еще ничего. Вот она – расплата за содеянное».
Глаза наполнились слезами. Эти слёзы были не от боли физической, хотя действие препарата начинало заканчиваться, и боль возвращалась, нарастая с каждой минутой, и давая чётко понять, кто теперь в ее организме хозяин.
Нет, сейчас она плакала от душевной боли, одиночества, ощущения безысходности и неотвратимости…
Внезапно дверь отворилась. В палату вошла пышущая здоровьем и молодостью сестричка.
- Давай, бабуличка, укольчик сделаем!
В этом безличном обращении «бабуличка», Мария услышала нотки нежности и сочувствия. Что-то внутри радостно отозвалось приятным теплом.
«Как мало нужно человеку: немного душевного тепла и участия. Это так просто! И не надо бояться быть добрым, - вдруг осознала она незатейливую истину и обрадовалась этому пониманию, - «Воздастся каждому по делам его».
Ночью Мария умерла.