- Выбирайте оружие, милостивый государь! – церемонно обратился Петруша к Митюне.
- Хы-хы.. А давай его опустим, а? – отозвался Митюня.
- Фи… - Петруша поморщился – «опустим…». Это не по-джентельменски, ма шер. Мы с тобой, мой друг, честные люди. Мы вызовем его на дуэль.
И обратившись к Цинциннату, ласково произнес:
- Господин Цинциннат, мы вызываем вас на дуэль. Нас двое – ты один, мы будем тебя сейчас убивать, а ты… - Петруша сметанно улыбнулся, - а ты будешь свистеть. Насвисти-ка нам, братец, что-нибудь эдакое…
- Петушок… - прошептал Митюня и двинулся на Цинцинната.
Цинциннат согнулся и изо всей силы ударил Митюню головой в живот. Митюня охнул и отступил. А Цинциннат побежал.
- Сссссука – зашипел Петруша, - за ним!
Цинциннат побежал по раскаленной серой улице, мимо белых и светло-серых домов. Он бежал и слушал, как в ушах колотится сердце: тук-тук-тук-тук-тук, а потом быстрее – туктуктуктуктук, а потом сильнее – бам-бам-бам-бам-бам… Цинциннат бежал и судорожно дышал горячим серым воздухом, открыв рот, а сердце стучало все быстрее: бам-бам-бам-бам-бамбамбамбамбамбамбам – шшшшыххх - хряссссь….
Это Митюня, споткнувшись о деревянный ящик, растянулся на грязно-сером асфальте. А кованые каблучки Петруши за спиной Цинцинната продолжали выбивать бешеную дробь: туктуктуктуктуктук!
- Мразь! – прорычал, поднимаясь, Митюня.
(Туктуктуктук) Цинциннат бежал и искал глазами знакомый дом, спасительную арку. Сейчас он нырнет в нее, потом – на крышу и там – все, они его не достанут… Где же дом? …(Туктуктуктук)…
- Стой, тварь! – орал прихрамывающий Митюня, - стой, сука!
(Туктуктуктук)… На крышу, на крышу… (туктуктуктуктук)… «ДомА, домА… - металась изнывающая от жары и бегства мысль в Цинциннатовой голове, - как они все похожи, эти дома…» (Туктуктуктук)…
Серые дома, белые дома, светло-серые, темно-серые, грязно-белые (туктуктуктуктук) … Но вот ему показалось, что он увидел знакомые окна – туктуктуктук - белую сейчас арку – туктуктук - и светло-серые открытые внутрь деревянные ворота. Радостно и призывно сверкал на солнце золотистый номер «17».
« Птицы! Мои птицы!» - весело закричал про себя Цинциннат – …туктуктутктук… - и влетел в серую подворотню.
Туктуктук-тук-тук…тук…тук…т…
Замедлились и совсем потом стихли шаги за спиной.
Жаркая тишина.
И в тишине сначала – тяжелое дыхание и глухой стук собственного сердца, бам-баам-бам-бам, а потом – взрыв хохота за спиной:
- Митри-и-ич! – визжал, погибая от смеха, Петруша, - он добежал! Он спрятался от нас!
- Спрятался, твою мать! Спрятался! – вторил Петруше, согнувшийся в дугу, Митюня.
Цинциннат стоял и изумленно смотрел на глухую стену. А кирпичная грязно-белая стена бесстрастно взирала на Цинцинната. Кирпичная стена. Ни окон, ни спасительной старой лестницы, ни колодца. Ничего. Только одна сплошная голая стена.
Смех за спиной Цинцинната резко смолк и под кованым каблуком в звенящей тишине хрустнул песок. Цинциннат быстро обернулся и, прижавшись спиной к этой подлой каменной и холодной стене, вдруг вспомнил про Нюшу.
- Кавалергарда век недолог…. – пропел Петруша и вразвалочку направился в подворотню, - ну, что, Квазимодо? Чик-чирик?
Не отрывая насмешливого взгляда от долговязой фигуры, он на ходу, как бы играючи, поднял с земли камень.
- И молода-а-я-а не узна-а-е-ет… - Петруша подмигнул другу, - какой у парня был конец.
- Гы-гы-гы – радостно отозвался Митюня.
Судорожно сглотнув, Цинциннат поискал глазами, чем бы защититься. Но рядом на земле ничего не было, только горячий белый песок.
В паре метров от Цинцинната Петруша остановился, выставил вперед левую ногу и, замахнувшись камнем, дико и весело заорал:
- По петухам и отщепенцам за Родину! Ого-о-онь!!!
Цинциннат быстро присел, закрыв голову руками. Первый камень, пущенный Петрушей, ударился в стену над его согнутой спиной. Но тут же второй, отправленный Митюней, попал по ребрам справа. На мгновение от боли и неожиданности перехватило дыхание. Цинциннат попытался выпрямиться, но следующий камень, впечатавшись в грудь, заставил его согнуться пополам.
Цинциннат увидел приближающийся к лицу желтый кожаный ботинок. Волна боли пошла от подбородка к затылку и не успела она утихнуть, как в голове произошел взрыв и там, где только что был Цинциннатов нос, начался пожар. Мир вокруг озарился сплошной красной вспышкой.
Цинциннат упал и сквозь пелену боли почувствовал множество болезненных толчков по всему телу. Он понимал, что его бьют, но месиво из костей и мяса, его бывший нос, полыхал все сильнее и нестерпимее, заслоняя по ощущениям все остальное. До тех пор, пока Петруша ловко не саданул Цинцинната металлическим носком своего ботинка между ног. Еще какое-то очень долгое время Цинциннат состоял из одного лишь взорванного своего паха, и лишь потом стал чувствовать все остальное, разобранное на части тело.
Миллион лет прикладывали Цинцинната к серой стене затылком, крепко ухватив за волосы. «Дук-дук-дук-дук-дук» - разговаривали между собой голова и кирпичная стена. И каждый «дук» в голове Цинцинната вспыхивал почему-то только одним словом: «Нюша…Нюша…Нюша…Нюша…»
Наступила тишина.
Цинциннат слабо вдохнул, втянув в рот мокрый мелкий песок. Как сквозь ватное одеяло услышал где-то наверху, над собой:
- Кукареку-у-у!!!
- Доброе утречко, барин! Солнце уже высоко, а вы все почивать изволите. Добрые люди давно при деле. И попадью вон отпели уже. А вы спите. Нельзя так, вашество, видит бог, нельзя. Я-то, по скудости ума, думал, вы – ранняя пташка.
Следом - смех Митюни:
- Ранняя пташка! Га-га-га! Петушок!.. Кукареку-у-у-у!
Шероховатая стена, плавно выпрямилась и разгладилась. В углах ее проступила зелень, сначала бледные пятна. Они становились все ярче, превращаясь в какой-то узор, и вот уже весь верх стены увил пушистый плющ. У стены стала появляться тень, она ложилась на песок и становилась объемной. Цинциннат смог бы даже пощупать ее, если бы вдруг увидел все это. Тень росла, с каждой секундой все больше и больше становясь похожей на узорчатую скамейку. Параллельно с ее появлением, с белоснежной стены исчезали красные пятна. На алюминиевом номере дома тихо и незаметно цифра «1» перетекла в цифру «2», и дом радостно заржал всеми своими окнами, приветствуя проходящий мимо трамвай.
Цинциннат медленно открыл глаза и посмотрел вверх. Он был центром Земли, ее ядром, ее осью. И разноцветная Земля, совершив полный оборот вокруг своей оси, остановилась, покачиваясь, как пьяная. Покачивалось голубое небо и на его фоне в мареве покачивались Петруша с Митюней. Цинцинната вырвало на красный песок.
- Фу-у-у, - жеманно сказал Петруша и, достав платок, прижал его ко рту, - как это все не интеллигентно.
Обращаясь к Митюне, он направился к выходу:
- Пойдемте, Дмитрий. Пора.
На улицах стали появляться люди – видимо отпевание уже кончилось.
Митюня напоследок двинул Цинцинната ногой в живот, отчего Цинцинната вырвало еще раз, и сказав: «Ну, бывай, петушок», - поспешил за своим другом.
Цинциннат смотрел, как они удаляются вразвалочку. Петруша достал папиросу, а Митюня – поспешно спички.
- Шшшфффи…- еле ворочая языком и разбухшими губами, выдохнул им вслед Цинциннат, - шшшфффи…
Петруша удивленно оглянулся.
- Что он сказал? – спросил он.
- Хрен его знает, - отозвался Митюня, - шипит что-то. Эй, чучело, что ты там шипишь? Или говорить научился?
«Шффф…шшшфффи…шшффи…» - сказал Цинциннат, брызгая кровью.
- Чего? – Петруша угрожающе стал надвигаться на лежащего в пыльной траве Цинцинната.
Цинциннат напрягся, но из его разбитого рта вырвалось лишь: «Шшшшввввить!..»
Петруша некоторое время внимательно смотрел на Цинцинната, что-то соображая. И вдруг начал тихонько посмеиваться, потом все громче и, наконец, схватившись за живот, громко расхохотался.
- О боже! – хохотал Петруша, - Митрич! Митрич! Он пытается…
Петруша задохнулся от хохота.
- Он…он пытается…свистеть!
Митюня сказал: «Гы…» Через пару секунд лицо его озарилось светом прозрения, и он тоже стал хохотать, присев на корточки от изнеможения и упершись руками в землю.
- Он свисти-и-ит! – кричал Митюня, - свистит!
- Птичка! – задыхаясь, стонал Петруша. – Форменная птичка! Ка…канаре..ечка жалобно по…ет!
Митюня уже валялся на земле, не в силах от смеха держаться на ногах. Петруша вытирал набежавшие слезы батистовым платочком.
А лежащий на земле, умирающий Цинциннат, собрал последние силы своего разодранного, раздробленного, растерзанного тела и наконец-то засвистел. Засвистел по-настоящему, по-птичьи. Так, как умел из всех людей делать только один он. Он запел так красиво и так жалобно, что Петруша вдруг перестал смеяться, а Митюня просто с ужасом уставился на окровавленное месиво, которое когда-то было лицом Цинцинната, и которое сейчас издавало эти божественные звуки.
- Петь.. – через некоторое время неуверенно сказал Митюня, поднимаясь на ноги, - Петя… Как он это делает?... Петя..
- Я тебе не Петя, гнида! – вдруг истерически, по-женски взвизгивая, заорал Петруша. – Меня зовут Поль! Ясно тебе, мразь?! Поль! Еще раз так меня назовешь, я тебя самого выебу, сссука!!!
- Пе…Поль, - хрипло сказал Митюня, с опаской оглядываясь по сторонам, - что это такое? Что это, Петь? Слышишь?
Шум. Как будто сильный ветер качает деревья. Он становился все громче и приближался откуда-то сверху, а Цинциннат продолжал выводить свою песню. Солнечный свет вдруг перестал быть таким ярким, люди на улице стали поднимать головы вверх, кто-то сказал: «Будет дождь».
Маленькая серая птица впорхнула в арку и уселась на голове Цинцинната. Она подхватила его свист, и теперь они пели дуэтом. Практически в унисон. Потом прилетели еще две птицы, и теперь пел квартет. Птицы летели, садились вокруг Цинцинната и подхватывали его последнюю песню.
Митюня в испуге начал креститься и прошептал:
- Господи…Божий человек…Господи…
Птицы летели по одиночке и стайками, скоро их набралось уже около сотни, но они все продолжали прилетать. Вскоре Цинциннат замолчал, обессилев, но птицы пели, без него пели то, что до этого с таким трудом пел он, собираясь вокруг него живой шевелящейся стеной.
Петруша стоял и, не в силах сдвинуться с места, как загипнотизированный следил за тем, как птицы постепенно скрывают под собой Цинцинната и поют, поют. Митюня, не переставая, крестился, пятился к выходу из подворотни и повторял быстрым шепотом: «Господи…божьего человека убили…господи…что ж мы, Петя?...Господи…»
Цинцинната уже почти совсем не стало видно из-за птиц, которые облепили его со всех сторон. И когда, наконец, он превратился в пернатую массу, лишь контурами напоминающую человеческую фигуру, птицы вдруг пронзительно засвистели и стали подниматься в воздух. Они взлетали, унося с собой Цинцинната.
- Мама! – как полоумный закричал Митюня и бросился вон на улицу. Он выскочил из подворотни и помчался через дорогу, куда глаза глядят. Загудел клаксон, заскрипели-засвистели тормоза. Начальник полиции Николай Иванович Балалайкин, воскликнув: «А, чёрт!», ударил Митюню на полном ходу бампером своего новенького автомобиля и совсем сломал ему позвоночник.
А Поль все стоял и смотрел, как в небо поднимаются птицы, а с ними вместе поднимается Цинциннат. Они становились все меньше и меньше, но еще можно было различить, как вспорхнули четыре сойки, а может быть, синицы, вспорхнули с того места, где, должно быть у немого Цинцинната был рот, напуганные таким неожиданным, протяжным и тоскливым криком, какого никогда не слышали, и никогда не услышат больше жители этого маленького города:
- Ню-ю-юша-а-а!...