Автобус

Автобус.

Окружающий мир тронулся с места и двинулся назад. Впрочем, направление его движения зависит только от того, с какой стороны смотреть, или, что гораздо важнее, от того, как смотреть. Я смотрел так.
Не думаю, что других волновало, как смотреть, по крайней мере, большую часть из них. По лицам было видно, что каждый думает о своем, и до остальных ему дела нет. Однако не буду утверждать сразу за всех – народу было очень много, и за лицами окружающих было совсем не видно лиц стоящих в отдалении, а о тех, кто находился в другом конце салона, можно было догадаться только по обрывкам фраз, доносящихся оттуда.
Само собой, в салоне были и сидячие места, и, само собой, все они были заняты. Кто-то сидел изначально (казалось, что это было вообще всегда), кто-то отбил место у конкурентов, для кого-то сиденье заняли знакомые, ну а кто-то уселся по воле случая, и теперь ошеломленно оглядывался, наслаждаясь своим комфортным, по отношению к большинству, положением.
Я отвернулся к окну. Снаружи мягко и неторопливо растекалась осень, незаметно окружая, проникая в душу, и оставляя свой след в виде смешанных и непонятных чувств, от которых в голове появлялась кристальная чистота, а в сердце теплело.
Издалека раздались невнятные крики, бормотание, и толпа надавила на меня, прижав к поручню. Чистота и теплота немедленно улетучились.
- Продвиньтесь еще, ведь все уехать хотят! – вопили от дверей.
- Да куда уже, совсем места нет!
- Убери ты свою сумку, мудак, тут три человека войдут.
- Да сам ты мудак, мать твою! Моя сумка, ставлю, куда хочу! И вообще я тут…
Общий гул негодования и одобрения заглушил этот разговор, заполнив все пространство вокруг. Толпа еще раз содрогнулась и выдавила из себя рядом со мной какую-то девушку. Я бы не обратил на нее внимания, но она наступила на мою ногу, и мне пришлось передвинуться. Она поглядела на меня и немного помялась.
- Извините, пожалуйста.
Я молча кивнул.
- Нет, правда, я не нарочно, меня толкнули, а я уже вас…
Я снова кивнул, ничего не ответив.
- Вы, похоже, обиделись. Может вам помочь чем-нибудь?
Похоже, что молчанием от нее не отделаться.
- Да нет, не нужно, спасибо.
- Похоже, вы не слишком любите разговаривать.
- Нет, не очень.
- А я наоборот люблю. Это ведь так увлекательно! Знакомишься с людьми, узнаешь много нового. Ведь все разные, а это так интересно! Разве нет?
- Ну, - я пожал плечами, - до поры до времени. Потом узнаешь слишком много и уже ничего не интересно.
- Я вам не верю. – Она сделала недоверчивое лицо. – Всегда можно найти интерес. Вот вы чем занимаетесь?
- Еду в автобусе, – машинально ответил я.
- Да нет, я не об этом. Вообще?
- А-а, вообще… Вообще-то ничем.
- Ну как, нельзя же ничем не заниматься! – Она распалилась. – Нужно что-то делать, учиться или работать, приносить пользу обществу, любить кого-то, любить что-то, любить себя, наконец!
- Зачем?
- Ну как зачем? Чтобы чего-то достичь, чтобы не стоять на месте, чтобы жить!
- А для чего жить?
Она посмотрела на меня взглядом, совмещающим удивление, отвращение и неприятие.
- Это ведь так здорово! Это так приятно! Нужно жить, чтобы получать удовольствие!
- Не знаю, мне трудно это понять, – сказал я и отвернулся к окну.
- Какой-то вы пессимист.
- Возможно. Но лично я считаю себя реалистом.
- Вам явно необходим оптимистический настрой. Тогда появится жизненный стимул, надежда, желание действия и результата. Посмотрите на что-нибудь приятное, и вам захочется что-нибудь сделать, получить удовольствие! Вот, например, смотрите сюда. – Она ткнула пальцем в окно.
- Ну, – тупо сказал я, глядя вслед за пальцем. Пейзаж не впечатлял.
- Что «ну»? Посмотрите, ведь лето на дворе, птички поют, цветы цветут! Природа радуется! Надо радоваться жизни, петь, плясать, шевелиться, действовать! Вот смысл жизни!
- Понятно, – ответил я без выражения.
- Понятно, - вздохнула она, как вздыхают родственники над безнадежно больным. – А вы далеко едете?
- Не знаю, - искренне сказал я.
- Не знаете? – Девушка недоверчиво посмотрела на меня. – Так ведь можно и остановку свою проехать, да чего там, и до конечной уехать можно! Я вот знаю, куда еду, остановка – магазин «Счастье». Я всегда туда езжу, там еще всегда много народу выходит.
- В самом деле, всегда? – Я повернулся и посмотрел на нее.
- Ну да, а что?
- И никогда не пытались проехать и посмотреть, что дальше?
- Да нет, же, зачем? Мне это не нужно, мне нужно выйти именно на «Счастье».
- В таком случае, - сказал я, - вам пора выходить, так как мы подъезжаем.
- Ой-ой, - забеспокоилась она, протискиваясь к дверям, - но ничего, тут всегда много выходят, прощайте.
Я проводил ее взглядом и снова посмотрел в окно.
Здесь действительно выходило много народу – стало несколько посвободней, и я оказался возле внезапно опустевшего сиденья, и стал его рассматривать. Грязная обшивка из кожзаменителя местами потрескалась, местами была кем-то изрезана, через эти дыры торчали хлопья засаленного поролона, а откуда-то из глубины загадочно поблескивал металл каркаса, как бы говоря: «Уж я-то знаю, в чем суть…» По общему впечатлению сиденье напоминало переполнившийся стульчак в заброшенном сортире, хотя, конечно, сидящему на нем вся эта картина была недоступна.
Пока я изучал детали рельефа обшивки, откуда-то со стороны выскочил пухлый парень и хлопнулся здоровенной задницей на сиденье, вдавив поролон в нагло блестящий металл, и показав тому, в чем на самом деле суть.
- Вот так-то. Кто не успел, тот опоздал, – радостно сказал парень, глядя на меня.
Похоже, он решил, что я тоже претендовал на этот стульчак. Я не ответил. Зачем?
- Да не обламывайся ты, в другой раз не хлопай варежкой! – Парень понял мое молчание по-своему. Он был рад занятому месту, и теперь ему хотелось высказаться. – Главное, ты как увидел, где пробить можно или отхапать, сразу ломись и пробивай. В жизни главное – уметь пробить.
- Почему главное? – удивился я.
- Потому что, если не пробьешь, у тебя ни хрена не будет. Надо пробить, где бабок взять, где телок снять, пробить, как бы тебя самого не поимели, да мало ли чего! Но, конечно, бабки – это самое главное. Если смог бабок пробить много, то все – дальше бабки сами пробивать будут. Тут уж проблем не будет.
- Почему не будет?
- Ты что, тупой совсем? Все можно купить, были бы бабки. Я вот бабок пробил, хату купил, телку купил. Сейчас еще бабок пробью, машину куплю, буду все время сидя ездить, – парень засмеялся и почесал бритую голову. – Бабки – это сила.
- А почему нужно именно пробивать, а не достигать обычными способами, как другие? – спросил я из интереса.
- Да что я, лох какой-то, буду как все работать? Пробить проще и быстрее. Пока там кто-то десять лет пашет, я, смогу за месяц пробить. А он может так и не заработает, подохнет. Так что вот так – надо пробивать, пока есть возможность, неизвестно что будет завтра. А пока такие, как ты, бараны клювом щелкают, я всегда смогу что-нибудь пробить, и ездить сидя, пусть всякие лохи стоят, – со смехом подвел он итог.
Я вспомнил о сиденье, которое он наверняка не разглядел из-за той скорости, с какой рвался к нему, и промолчал. Парень смотрел в окно.
- Блин, ненавижу эту дурацкую весну. Все говно оттаивает, течет, капает. Еще сосулькой прилетит и до свидания. Надо беречься, – подытожил парень и вздохнул.
Откуда-то донесся голос: «А вы на кладбище выходите? А перед вами выходят?». Парень заволновался.
- Черт, мне тоже тут выходить, надо ломиться, пока не поздно, – пробормотал он и начал протискиваться через толпу, толкаясь и наступая на ноги.
Тут выходило еще больше чем раньше, салон опустел, появились даже пустые места. Исчезла давка, все вздохнули свободней.
Окружающий мир все также мчался в никуда, а может быть, это я для него мчался в никуда, а, скорее всего, и то, и другое вместе. За окном мелькали какие-то здания, фигуры, тени. Все пустое. Пустые дома, пустые существа. Но нет, иногда мелькает свет в человеке, и все вокруг него наполняется светом, этот освещенный участок не мчится в никуда, он медленно и важно проплывает мимо, то усиливаясь, то ослабевая, пока, наконец, не исчезает во мгле. Не знаю, что там с ним происходит, гаснет ли он, или наоборот, разгорается так, что закрывает своим светом все поле зрения. Все равно, в душе остается осадок, что все зря, что свет этот никому не нужен, а в первую очередь своему обладателю, который, может быть об этом свете и не подозревает. Да и откуда этот свет берется? Как появляются такие люди? Зачем этот свет нужен, что он дает, не может ведь ничего не давать, иначе человек был бы пустым, как другие? Где взять ответы, не ясно. На все воля божья.
- Да, действительно, на все воля божья, - сказал неведомо как очутившийся рядом мужичок в шапке-ушанке. Оказывается, я рассуждал вслух. – Прошу прощения, что подслушал ваш монолог, я недавно зашел, и случайно оказался рядом. Впрочем, думаю, что мог бы вам пояснить про свет. Так сказать, в качестве компенсации, за прерванную мысль.
- Ну что же, поясните, - заинтересовался я.
- На самом деле все просто – свет есть в каждом, пустых не бывает. Другое дело, что этот свет, или, если можно так выразиться, трансцендентальность не всегда получает должного развития. Она развивается сама по себе, но при этом она подвластна внешнему контролю – в силах каждого усилить ее или ослабить. Как правило, трансцендентальность насильственно гасят, потому что она часто считается вредной, или даже зловредной, и, в любом случае, ненормальной. Без внешнего влияния она постепенно усиливается настолько, что кроме ее уже ничего не остается, для этого состояния даже термин специальный существует – «просветление». Это из-за того, что мы воспринимаем ее в виде света.
- Почему же этот свет считается ненормальным, вредным и так далее? Не думаю, что он чему-либо мешает.
- Конечно мешает. Жизни он мешает, или, вернее сказать, тому, что считается жизнью. Все дело в том, что сам ты свой свет не видишь, он заметен только со стороны. Представьте себе, что вы смотрите на кого-то и видите свет, вы смотрите на себя и что же? У вас-то никакого свечения нет! Естественно, что тут возникнет чувство неудовлетворенности, неполноценности, и, в конечном итоге, неприязни к конкретному субъекту. А теперь представьте, что такой субъект попал в целую компанию таких неполноценных? Так ведь и до членовредительства недалеко! Неудивительно, что свет считается злом и по многим теориям источник подобного свечения подлежит физическому уничтожению.
- Добро, зло, это же все одно и тоже. Кто может знать, что относить к одному, что к другому? Откуда вообще такое разделение на позитив и негатив? – меня всегда возмущала возможность физического уничтожения источника света.
- Вот именно! – возбужденно вскричал мужичок.- Все растет из стандартного определения о том, что бог – обязательно добро, а, допустим, дьявол – обязательно зло. Некоторые, правда, придерживаются диаметрально противоположного мнения, но все равно, оно настолько же радикально. Неужели нельзя взглянуть на ситуацию по-другому? Если хотите, изложу математическую точку зрения, над которой сейчас работаю.
- Излагайте. «Математическая формула бога» немного пугает, но возможно не все так страшно.
- Хорошо. Берем декартову систему координат с тремя осями – мы ведь существа трехмерные. Человек изначально находится в нулевой точке. Все оси уходят в бесконечность. Положительная бесконечность обозначается как «бог», а отрицательная как «дьявол». Таким образом, получаем x-бог, x-дьявол, y-бог, y-дьявол, z-бог, и z-дьявол. Человек своей деятельностью способствует своему продвижению к богу, если творил добро, и к дьяволу, если творил зло. Сразу оговорюсь, что я использую три оси вместо одной потому, что добро и зло бывают разные, и могут быть по-разному оценены, и по-разному могут быть претворены в жизнь.
- Это понятно, продолжайте.
- Так вот. По какой бы оси человек не двигался, если он движется в положительную сторону, то движется к богу, если в отрицательную – к дьяволу.
- Ясно. Получается, что конечные точки равноудалены от центра, и в конечном итоге мы имеем некое подобие сферы.
- Именно! – радости мужичка не было предела.- Получается сфера, состоящая из божественно полусферы и дьявольской полусферы.
- Но ведь можно возразить, что одна полусфера больше другой, тут уж пусть церковники разбираются какая именно.
- Можно. Но, во-первых, получается, что если, допустим, божественная полусфера больше, что человеку добираться до бога гораздо дальше, ну или наоборот, действительно пусть церковники разбираются, а во-вторых, с нашей околонулевой человеческой точки зрения бесконечность все равно не видно, то есть для нас сфера является правильной.
- Логично, - согласился я.
- Идем далее. С чего это мы решили, что бог настолько же примитивен, как человек, и что трех осей хватит для измерения? Что, если осей координат не три, а БЕСКОНЕЧНОСТЬ? Тогда мы получим действительно правильную и ровную сферу, а не жалкий трехосевой суррогат.
- Очень интересно, и что же дальше?
- А дальше вот что. Напрашиваются два вывода. Первое: точки соприкосновения полусфер находятся так близко друг от друга, что из центра одну просто не отличить от другой. И второе: если сфера ровная и правильная, и расстояние до противоположных точек сферы одинаково, то никакой разницы между полусферами нет, да и вообще эти полусферы никакого значения не имеют, так как любой шаг ведет человека либо к поверхности, либо к нулю, а конечный результат остается неизменным. Вот так.
Я задумался, переваривая полученное. Мужичок некоторое время молчал, потом продышал в заиндевевшем окне глазок и начал сосредоточенно в него смотреть.
- Ничего не разобрать, снежная нынче зима выдалась, все завалило, - говорил он себе под нос, и вдруг воскликнул. – Вот тебе на!
- В чем дело? – оторвался я от размышлений.
- Да опять остановку мимо проехал! Каждый раз пропускаю. А ну и ладно, пройдусь пешочком, теперь терять уже нечего.
Бормоча что-то невнятное, он, шатаясь, подождал, пока откроется дверь, и вышел.
Я огляделся по сторонам – в салоне осталось всего несколько человек. Недалеко от меня стоял и улыбался мужчина лет тридцати, ничем не примечательной наружности, за исключением необычно больших мочек ушей. Заметив мой взгляд, он подмигнул мне и подошел ближе.
- До конечной? – спросил он, не переставая улыбаться.
- Не знаю, - ответил я
- Зато я знаю. Ясное дело, до конечной.
- С чего это вы взяли?
- Давай на «ты», а? К чему условности? – сказал он
- Ладно. Так откуда ты знаешь, что я еду до конечной, когда я сам этого не знаю?
- Да все едут до конечной, только не все доезжают, – он рассмеялся. – Я знаю это потому, что раньше водителем тут работал, насмотрелся уж всякого, а теперь иногда просто так езжу, от нечего делать.
- А почему ты решил, что я доеду? – спросил я, разглядывая его. На водителя он похож не был, скорее на какого-то работника интеллектуального труда или что-то типа того.
- Да очень просто. Если раньше не вышел, значит до конца уже не выйдешь. Ты вообще заметил тот момент, когда перестали заходить, а только выходили?
- Нет, не обратил внимания.
- Вот. Так что остались здесь такие, вроде тебя, кому ни счастья не надо, не кладбища, - он снова засмеялся.
- А этот мужичок, который про сферического бога рассказывал, почему он вышел?
- Этот-то? Который заново открыл старую избитую истину? Хотел он выйти, вот и вышел. На «Счастье» выйти не получилось, кладбище мимо проехал, а остальные остановки ему не нужны. Но это его путь, он сам его выбрал, пусть сам себя и судит.
- А когда мы приедем? – неожиданно для себя задал я вопрос.
- Как когда? – удивился он. – Осенью, конечно.
Я задумался и посмотрел в пол. Извитые линии рисунка, сначала показавшиеся беспорядочными, на самом деле образовывали множество символов иньян.
- Заметь, что в каждой половинке, вместо точки противоположного цвета, находиться такой же иньян, а в нем еще и еще, – прозвучал рядом голос ушастого мужика, - так что иньян в иньяне и иньянем погоняет.
Я поднял голову, и увидел, что он пропал. Просто исчез, в пустом салоне спрятаться было невозможно, да и не за чем было бы это делать. Остальные несколько человек, которые кроме меня находились в салоне, казалось, вообще ничего не заметили, а может быть, просто не обратили внимания. В этот момент я ощутил, что движение прекратилось, и непривычная воцарилась тишина. Кто-то сзади хлопнул меня по плечу, я повернулся и увидел кондуктора.
- Пора выходить, парень, - сказал он. – Это нирвана, твоя остановка.
- С чего это вы взяли, что моя, - подозрительно спросил я. – Почему я должен тут выходить?
- Да потому, что это конечная, дурак. – добродушно ухмыльнулся кондуктор и ушел.
Туго соображая, словно во сне, я буквально выпал наружу и огляделся. Снаружи мягко и неторопливо растекалась осень, незаметно окружая, проникая в душу, и оставляя свой след в виде смешанных и непонятных чувств, от которых в голове появлялась кристальная чистота, а в сердце теплело.





Декабрь 2004