Людмила

Геннадий Никишин
Она стояла на втором этаже Горьковского аэропорта и никого вокруг не замечала. Рядом шумела обычная вокзальная жизнь, самолёты опаздывали, и пассажиров было много. Её рейс тоже задерживался на неопределённое время. Но и это её мало беспокоило, может, даже и к лучшему, думала женщина, что он где-то запаздывает. Ведь спешу не к родной матери или к любимому человеку. А улетаю, бог знает, куда и зачем, в какой-то Волгодонск, про который почти ничего не знаю.

В общем впереди была сплошная неизвестность, позади работа в районной больнице, где её все хорошо знали и с пониманием относились к её непростой судьбе.Она снова и снова вспоминала, как удивились сотрудники лаборатории её желанию уехать. Её полюбили за отзывчивый характер, весёлый нрав, за умение выслушивать других. И вот этот отъезд. Решение уехать. Неожиданно и быстро собравшись, порвав разом все связи, не реагируя ни на какие уговоры. За несколько часов упаковав свои немудрёные вещи, справки и документы. И в путь, в неизвестность...

Она знала, что её приезду будут рады, вернее не рады, а примут, помогут и поймут.

Это для всех было загадкой, но только не для неё. Для неё БЫЛО ВСЁ понятно и выстрадано. Бежала, как от войны или стихийного бедствия. От мужа родного, которого год назад выселили по суду, и который, как снег на голову, вдруг снова объявился в её маленькой квартирке с промёрзшими, заиндевевшими стенами. Квартирка невесть какая, но она всегда мечтала о своём уголке, уюте, созданном своими руками. Где памятен каждый гвоздь, каждая трещинка на потолке или стене, стал родным скрип половицы...Впереди была задумка близкий уголок, которого в жизни практически не было, отремонтировать, обновить краской и развести много цветов. Цветов, тепла и уюта. Чтобы все это замечали и радовались. Как у них в доме при матери...У других лопухи под окном и крапива в рост человека, а у них цветы... Пройдут десятилетия, и главным богатством у женщины будут цветы и книги.

И вот возврат этого человека. Среди зимы, нежданно и негаданно. Явился, чтобы снова жить в семье, клялся-божился, что настрадался и всё осознал.

Но в душе у Людмилы уже была пустота.

...Людмила знала, что это уловка, что любви между ними уже никогда не будет. Она навсегда умерла. Любовь, как живое существо, всё чувствует и понимает. Она или есть или её нет. Третьего не бывает. Любовь - это когда понимание, ласка, забота, тревога за человека, которого впустил в своё сердце. А если по ней грубо грязным сапогом каждодневно...

Она слушала и не верила ни единому слову, слишком много горя и страданий доставил ей этот человек, которого назвать мужем и отцом язык уже не поворачивался. Чтобы забыть, простить и смириться...Она была готова бежать куда угодно, хоть на край света, потеряться, исчезнуть, чтоб только не нашёл...

Всё ещё продолжал болеть шов, глубокой бороздой разделив живот на две части. Это после операции, после его чудовищного удара, в который муж вложил всю ненависть и садизм, всю звериную силу. Она до сих пор не могла понять, как выжила в тот страшный день. Но ещё более тяжёлая рана отложилась на душе, на сердце.

"Бежать, только бежать! Пока жива, хуже не будет, хуже, наверное, уже не бывает!" - подумала она. Ей не было страшно, не было тревожно от предстоящей неизвестности. Ей было жалко смотреть на 3-летнего сына, который ещё ничего не понимал и с интересом смотрел в большое окно зала, как садятся и поднимаются в воздух большие крылатые машины.

...Так Людмила оказалась здесь. Обманом проводила мужа к свекрови, лихорадочно собрала вещи и покинула родной уголок, к которому уже привязалась и начала привыкать, обихаживать, украшать своим рукоделием. А сколько было радости, когда удавалось на чём-то съэкономить и купить что-то для квартиры. Постояла с минуту на пороге, зная, что вернуться сюда уже будет не суждено...

Вспомнилась мать, детство, школьные годы, как они с сестрой Валентиной до безумия любили свою деревню. А эти походы за ягодами и грибами...Каждая тропка в лесу была родная и знакомая.
Всё держалось на руках матери, а потом всё рухнуло, когда матери не стало. Дом тоже утратил прежнее тепло. Врезалось в память, как однажды попала в больницу, и навещать девочку приходил только школьный учитель...

...Пухлый мальчуган не мешал Людмиле думать, размышлять, а продолжал изображать увиденное на взлётном поле. Гудел, улыбался, играл, изображал руками взлетающие лайнеры. Хлопал от радости в ладоши, когда самолёт выруливал, разгонялся и медленно уходил в высокое голубое небо.
А она внимательно ловила любую информации из динамика, но их самолёт по-прежнему задерживался из-за сложных метеоусловий.

...Время шло, пассажиры волновались, а Людмила продолжала думать о своём. И вдруг ей показалось, что среди этого шума и толпы она видит знакомое лицо.

Людмила всмотрелась и не поверила своим глазам. По лестнице поднимались пять молодых мужчин в лётной форме, одного из которых она бы узнала из тысячи. Володя, её первый парень...Её первая любовь...Да, это был он. Высокий, красивый, весёлый...Каким был всегда. Вот и сейчас он о чём-то рассказывал, и его голос звучал громче всех.

"Только бы не узнал, только бы не узнал, - с тревогой подумала Людмила. - Пожалуй, не признает, ведь сколько лет минуло с момента последней встречи. Только не здесь и не сейчас...Расстались и как в воду канул...Ни звонка, ни письма, ни поздравительной открытки, и вдруг эта встреча. Что это - подарок или наказание?"

Лётчики скрылись в ресторане, а она почувствовала, как в груди всё напряглось, закипело, всколыхнулось. Но уже не с радостью, как тогда, а с болью. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не расплакаться, не закричать от нахлынувшего чувства потерянности и одиночества, которые вдруг накрыли её с головой, словно снежная лавина в горах или большая морская волна во время шторма.

"А что если набраться смелости и войти следом, - подумала женщина. - Подойти, окликнуть и сказать прямо в глаза. Всё-всё сказать...Вова, милый ты мой, сердце моё...Что помнила тебя всегда, нет моей вины. Ни в чём нет...Если бы не трагедия с Галей...Ничего не хочу от тебя, только пойми, выслушай всю правду...Как и почему..."

"Ну и что изменится, - продолжала думать Людмила. - Столько времени прошло! Зачем теребить рану? Кому нужна теперь та давнишняя история...Кому? У него, пожалуй, семья, на лице написано, как он счастлив, а я со своими мыслями, переживаниями...Зачем? Чтобы пожалел, ах, какая ты несчастная...Только не это... Кому нужна теперь та правда, те чудовищные воспоминания, как мою лучшую подругу зверски изнасиловали двуногие подонки...Как сама была истерзана так, что в себя пришла на третьи сутки...Пришла и не сразу поняла, где я и что со мной происходит. Что как только очнулась, сразу попросила ручку и лист бумаги, чтобы написать всего несколько слов...А потом ждала, очень ждала...Поскольку ближе и роднее у меня в те дни никого не было...У всех был дом, родные, куда подруги стремились в выходные. А меня никто не ждал...А ты так и не приехал, не написал, не позвонил...Вот после этого и возненавидела всех парней...Все на одно лицо и с одним желанием...Вот и ты, Снегирёв, тоже попал в их число...Как каждый день видела почерневшее лицо Галки, её потухшие глаза, как боялась за неё и ходила по пятам...Вот так трудно было нам, а ты, получив письмо, ничего не предпринял, не примчался из своего Красного Кута...Ни тогда, ни после...Значит, не любил..."

"Тогда зачем к нему сейчас идти, - поймала себя на мысли Людмила. - Зачем ворошить старое? Галя счастлива, растут две славные дочки, муж в ней души не чает!"

...В ней говорили и говорили разные голоса, будто Людмила состояла из десятка разных женщин, которые и вели с ней подобную беседу.

"Ну где же этот самолёт? Скорее бы что ли!" Людмила почувствовала, как усталость заполняет куждую клеточку её тела, а встреча с близким когда-то человеком из прошлого подталкивает к желанию как можно скорее улететь от тревожных мыслей. Улететь и забыться, как можно скорее оказаться в городе, к которому она так стремилась. В неизвестном месте, среди новых людей.

...Самолёт приземлился в Ростове, когда ранние вечерние сумерки уже плотно повисли и укутали город. Было сыро и знобко. Моросил, не переставая, дождь. Холодный и порывистый ветер продувал до костей. И это в середине зимы. Всё было мрачное, безрадостное, тусклое, и город показался Людмиле таким же неприветливым, грязным и неуютным. Люди такой же серой массой, как и сама погода, спешили по своим делам.

Подхватив сынишку на руки, Людмила смешалась в общей толпе и тоже заторопилась на автовокзал, пока не ушёл последний автобус.

На автовокзале было полупустынно, кассир у окошка скучала, Людмила мимоходом взглянула на расписание и подумала про себя, что хотя бы здесь ей повезёт. Автобус должен был отправиться минут через десять.

Купив билет, она поспешила к скамейке, где оставила сына и вещи. Малыш устал и мирно посапывал. Чемоданов рядом не оказалось.

"Алёша, сынок, где наши вещи?" - "Какой-то дядя взял и пошёл вон туда" - ответил мальчик, не поняв, что случилось. Это была очередная неудача за сегодняшний день.

"Как быть? Заявить в милицию, но найдут ли, а последний автобус уйдёт, и тогда как?" - Людмила взглянула на часы и направилась к выходу.

"Едва не уехали без такой женщины!" - заметил водитель. А Людмиле было не до шуток, на глаза наворачивались слёзы. Город в полной мере оправдывал свою дурную репутацию.

...Дорога лежала степью. Голое, безжизненное пространство. Ни кустика, ни деревца. Лишь иногда в свете фар высвечивались какие-то посадки. В салоне авто было темно, пассажиры, удобно устроившись, дремали. Глаза налились тяжестью, но сон не приходил. На душе было тревожно и неуютно. От непривычного пейзажа за окном, от сырой и промозглой погоды, от всех событий, которые свалились большой тяжестью на Людмилу.

"Посмотрит и выбросит, там даже продать-то нечего, - сокрушалась она. - Колготки, детские трусики, маечки, рубашки да кофтёнки...Во что теперь переодевать сына?" И самое главное, с вещами были потеряны и последние деньги. Это особенно угнетало.

"Откипятила, нагладила, а может и продаст...Люди живут трудно, найдутся желающие, - думала Людмила. - Хорошо ещё догадалась документы оставить в сумке! И вот ведь как интересно получается: в Горьком чемоданы лежали без всякого присмотра и ничего. В буфет уходили, в туалет, а тут за пять минут обчистили, - с горькой улыбкой подумала женщина. - Да уж, Ростов-папа, обогрел, обласкал".

При мысли о родителе, Людмила ещё раз вспомнила, как быстро состарилась мать, ссутулилась, похудела. Как её хоронили всей деревней, как выступал на погосте директор школы и говорил, что потеряли чуткого и внимательного педагога, друга, товарища и человека большой и светлой души. Женщины плакали, кто-то причитал в голос, а Людмила почти не понимала, что происходит. Ей только 12 лет, сестре Валентине и того меньше. Однако она остро ощущала одно: детство кончилось.

Не успели остыть следы матери, отец женился. Из трёх его жён только одна женщина смогла понять и разделить их сиротскую долю. Отец то отвозил дочерей к брату, то снова их забирал, в конце-концов пустив по ветру всё то, что они с матерью наживали годами.

...Знак беды и лишений навсегда поселится в душе Людмилы, любая мало-мальски добрая удача давалась девочке с большим трудом. Жадно тянулась к знаниям, поскольку понимала, что в этом её спасение. В их доме всегда были книги, она тоже старалась всегда и везде иметь под рукой пусть маленькую, но качественно и со вкусом собранную библиотеку. С ней всем было интересно. В школе, где Людмила несколько лет была пионервожатой, в лаборатории при районной больнице.

Получив заочно высшее педагогическое образование, уехала в деревню в несколько домиков, и снова к ней потянулись люди. Хороший организатор, общительная, готовая поделиться с человеком последним, что имела сама, она на любом месте быстро обрастала друзьями и хорошими знакомыми.

...Над степью опустилась густая, непроглядная ночь, казалось, что долгой и утомительной дороге не будет конца. Что где-то там небо прохудилось и конца дождю тоже не будет. По окнам автобуса ручьями стекали дождевые потоки. От чего на душе было ещё более тревожно и тоскливо.

Наконец автобус остановился возле маленького домика, с большой натяжкой напоминающего автостанцию, и пассажиры потянулись к выходу.

На дверях висел замок, и Людмила поняла, что часть ночи придётся провести под открытым небом в поисках улицы Комсомольская в Красном Яру. Однако расспросы ничего не дали, и женщина подумала со страхом, что её малышу придётся провести эти часы под дождём и в холоде, под крышей автостанции в ожидании, когда будет открыта дверь и можно будет отогреться внутри помещения. Кругом непроглядная тьма, ни единого фонаря.

Теряя последние силы, Людмила заметила группу мужчин, которые, видимо, возвращались с работы во вторую смену.

"Комсомольская, 32, говорите? - переспросил один из них. - Прямо, потом налево до универмага, затем ещё раз налево..." Мужчина взглянул на женщину и её сына, на их уставший и измождённый вид, постоял с минуту и предложил: "Пожалуй, не найдёте, там тоже темень, фонарей нет...Грязь по колено. Давайте я вас отведу!"

А Людмила действительно давно уже не чувствовала ног, сапоги промокли, жирная грязь облепила их так, будто гири были привешены на ноги, которые было всё труднее и труднее передвигать. Но больше всего выглядел уставшим и измученным сын. Мокрый, голодный, в зимнем пальто.

Мужчина подхватил малыша на руки, и тот уронил свою голову на плечо незнакомому человеку, прижался к нему всем тельцем и скоро задремал.

...Шли долго, переходили с одной улицы на другую, пока не оказались на другом конце села.

И вдруг Людмила громко рассмеялась. То ли усталость от дороги подействовала на неё, то ли события всего, что пришлось пережить. То ли то и другое вместе взятое, но смех вырывался из неё с такой силой, что мужчина остановился и спросил, не случилось ли что. Женщина успокоилась и рассказала историю с чемоданами, которые тоже бы пришлось тащить по такой грязи и в такую непогодь, а так они шли налегке. И Людмила даже поблагодарила своего ростовского "приватизатора" за услугу.
Выслушав внимательно рассказ, мужчина тоже рассмеялся, и они продолжили свой путь.

После этой минутной разрядки Людмила вдруг ощутила, как уходит из сердца тяжесть, многочасовое напряжение сил и нервов, и она начала весело рассказывать обо всём, что пришлось пережить всего за один день. Ей стало легко, как уже давно не было, и даже появилось ощущение, что приятно идти по этому ночному селу. Идти и идти, ощущая помощь и заботу надёжного и хорошего человека.

"А к кому на "Комсомольскую?"

"К подруге еду, она уже второй год зовёт, писала, что уж очень здесь молодёжи много, стройка большая, жильё получить можно..."

"Да, работы всем хватает, стройка действительно большая. А вот насчёт жилья...Как кому повезёт..."

"А вам повезло?"

"Да, очень, на втором этаже. Два на полтора метра".

"Как это?"

"Просто. На нарах наверху. В спецобщежитии. "Химик" я. В 23 часа ежедневно в спецкомендатуре должен отмечаться".

"Ой, извините, я не знала. Выходит, из-за меня у вас теперь будут неприятности. Тогда я сама пойду к вашему руководству и всё объясню..."

"Не стоит, всё равно никто не поверит!"

"А в газетах пишут, что это комсомольско-ударная стройка".

"Есть, конечно, и комсомольцы, только их намного меньше, а нас тысяч десять. Поэтому здесь никто никогда дверь никому не открывает. Ни вечером, ни тем более ночью. Боятся, нравы здесь другие, не каждый сможет привыкнуть. А уж в газетах про нас точно никогда не напишут!"

"Ну и как вам тут живётся?"

"По-всякому. Многие местные творят бог весть что, а на нас списывают. Хотя многие из наших уже давно живут по-другому. Честно работают, женятся, квартиры снимают. Есть, правда, один, лет под 60, он за свою жизнь лет пять был на свободе, не может без тюрьмы, зоны. Для него они дом родной. Но это исключение. А почему не спросите, за что попал и почему...?"

"А зачем? Не умею я человеку в душу лезть. Вы ведь тоже не полезли с расспросами, почему одна и с дитём сюда. Часто ведь как бывает, не успеешь вымолвить несколько слов, и пошло-поехало...Почему разошлись? Кто прав-виноват начинают выискивать...Тебе ещё больнее, а им развлечения ради..."

"Ну, вот и пришли. Стучите громче, и сразу себя называйте. А я пойду..."

"Куда же вы? Вы же вымокли, вместе зайдём, чаю хотя бы выпьете! Мне так неудобно, я даже вашего имени не знаю!"

"Николаем зовут, не стоит благодарности, я буду у себя отогреваться. А вам удачи и здоровья. Вам и вашему сынишке, ваша история меня очень тронула".

...Прошли годы. Выросли дети, ровно год назад ушёл из жизни муж Валентин. Жизнь поманила, но так мало дала.

 Валентин...Единственная радость, которая была у Людмилы.

Долгими бессонными ночами она достаёт его письма и читает, ловит взглядом каждое слово, каждый знак припенания, написанные рукой любимого человека. И этих свидетелей большой и светлой любви много.
Как ей хорошо было с ним, даже посторонние это замечали, не говоря уже про близких друзей. Гармонист, шутник, весельчак...
Он играл, она исполняла песни, могла и в танце закружиться...А он играл, смотрел и улыбался. Людмила навсегда запомнила этот его взгляд...
Валентин умел приносить в дом тепло и радость. С букетами цветов, с коробками, полными мандаринов, апельсинов или бананов...

...Видимо, самой судьбой свыше было предначертана эта встреча на берегу моря. Лицо женщины выражало столько боли и страданий, что мужчина замедлил шаг, остановился и подошёл. Все проходили мимо, и только он обратил внимание.

Так и познакомились. Вскоре Валентин покинул санаторий и уехал на север, где работал. А она стала ждать. Ждала письма, писала сама. В больших и тёплых письмах было всё, чего Людмиле не хватало в жизни. Всегда не хватало.

А потом они снова встретились, чтобы уже никогда не терять друг друга.

С ним всегда было легко и надёжно, даже в годы, когда муж лежал. Трудно, но легко...Это не каждому дано понять. Кормить с ложечки, переворачивать, перестилать, умывать и постоянно беседовать. Некоторые удивлялись, зачем себя утруждать разговорами при таком заболевании, ведь он всё равно ничего не понимает. А она знала, чувствовала по выражению глаз, лица любимого человека, что это не так. И продолжала любить...И была счастлива... Руки-ноги перестали слушаться, а несколько слов он выговаривал почти до последнего дня. Самых дорогих слов: "Я ТЕБЯ ЛЮ-ЛЮ ( люблю)!!!

И вот снова одна. Как когда-то, много лет назад...Среди детей она стала ненужной и одинокой. Среди детей, которым было отдано всё...

Пусть это будет временным явлением! Труд наш не тщетен перед Господом!!!

 Август, 2007 год. г. Москва.