Как только она проснулась, пришла мысль: «Сегодня я умру». Просто появилась, не вспыхнула огнем страха, не накатилась волной ужаса, пришла и все.
Инесса посмотрела в окно. Солнце золотило крыши, город утопал в темной старой зелени тополей. Лето кончалось, и было грустно. Она встала и, позавтракав, начала обзванивать своих детей. Их было пятеро: две девочки, остальные толковые парни. Даже Димка, который сейчас в тюрьме, тоже очень талантливый… фальшивомонетчик.
Инесса прекрасная мать, воспитала деток замечательно, хотя в жизни своей ни разу не была замужем. Между прочим, не только своих, но и чужих. Учительница французского, она научила их любви, преданности и терпению. Тем качествам, которые воспитывала в себе с шестнадцатилетнего возраста, когда судьба впервые свела ее Юрием Павловичем.
Он был на двадцать лет старше ее, но Инесса любила его безумно и ни разу не изменила ему душой, но телом это другой разговор. Мимолетные увеличения, которые не оставляли в ее сердце ничего, кроме любви к очередному ребенку.
Окончив институт, она обучала его дочь, но ни разу их отношения не вышли за рамки учитель-родитель. В какие-то моменты, когда в ней просыпался скептический реалист, она понимала, что любит идеал, который сама себе создала, но не могла от этого уйти.
До Маши, самой младшей своей дочери, живущей в Штатах, Инесса так и не смогла дозвониться, но оставила трогательное сообщение на автоответчике. Оставалось только зайти к Димке, да в последний раз посмотреть на внука.
31 августа сегодня было не только фактическим летом, но и радовало (огорчало?) двадцатидевятиградусной жарой.
Сын не удивился материнскому визиту: она часто его навещала, но, когда она уходила, он задумчиво пробормотал: «А ты как-то изменилась, старушка»… Инесса не ответила, только поцеловала в небритую щеку и ушла.
К трем часам дня все дела были закончены, и она, стоя посреди улицы, решала, чего еще ей будет не доставать после смерти. Аккуратненькая стойка бара, пачка сигарет, кинотеатр, школа — яркие картинки пронеслись перед глазами и исчезли. Осталась грусть, такая горькая, осенняя.
На городском кладбище было очень тихо, и даже не потому, что покойники не шумят. Что-то заставляло молчать птиц, шикало на шелестящие деревья, запрещало мухам летать.
Инесса села на низенькую лавочку около ухоженной могилки. Ноги утопали в чуть пожухшей, но все еще зеленой траве. Над головой склоняла свои гибкие ветви рябина. Инесса отдышалась (77 лет, что Вы хотите?) и, встав на колени, начала высаживать принесенные бархотки.
К вечеру могила преобразилась: теперь здесь все дышало осенним спокойствием. Инесса опять присела на скамейку и тихо прошептала: «Милый Юрий Павлович, жизнь, теперь уже смерть, опять сводит нас вместе, но Вы не волнуйтесь, я не разрушу вашу семью, как не сделала этого при жизни»…
Пошел дождь. Холодные капли падали на черную ткань ее костюма, на абсолютно белые волосы, затянутые в узел, на щеки, на старые морщинистые руки, виновато сложенные на коленях. Инесса этого не чувствовала: она была мертва.
Жаль только одного, искренне жаль: она не слышала, не смогла, не захотела услышать ответ на свою фразу. А ответ был, очень тихо, почти неслышно его прошептал сидящий рядом ангел: «Инесса, я могу быть счастлив только рядом с тобой, потому что полюбил тебя, как только увидел твои глаза. Зачем ты так сильно меня любила и загубила наши жизни? Я не упрекаю тебя, мне просто обидно. Но ты не переживай: смерть все исправит, она, как жизнь, почти такая же».
Утром, первым осенним утром, сторож на кладбище нашел мертвую Инессу и долго плакал, потому что был ее учеником.
Дождь шел еще два дня, но потом прекратился, и из-за серых туч выглянуло маленькое, бледно-желтое, больное по осени, солнце.
Жизнь продолжалась, и смерть продолжалась, ибо они неразлучные сестры-близняшки.