Я никогда не боялся темноты. Видимо, еще с раннего детства я инстинктивно чувствовал, что темноты боятся нечего, оттого что темно и ничего не видно. Потом уже, повзрослев, я дал вполне логичное и понятное обоснование, что темнота нестрашная. Но и будучи маленьким я уже как-то это понимал. Как понимал и то, что нет ничего страшного в высоте, собаках и уж тем более, в каких-то там гипотетических буках. Так что я рос почти бесстрашным мальчиком. Однако, один страх я все же вынес из детства и даже не потрудился дать ему сколько-нибудь рациональное объяснение. Это был страх остаться одному. Понятно, что в детстве не так то просто остаться одному, и понятно также, что рано или поздно мне пришлось бы столкнуться нос к носу с этим моим страхом и как-то объясняться.
Это случилось одним летом, когда меня угораздило заболеть детской болезнью, свинкой - опять, своего рода, привет из детства. Меня поселили в отдельную палату, друзья снабжали книгами и разными вкусностями. Живых людей я видел раз-два в сутки, и, надо сказать, не сильно тяготился этим обстоятельством. Я целыми днями читал, спал, ел, валялся на кровати, размышлял, любовался закатами и восходами, пейзажем из окна шестнадцатого этажа. Полное отсутствие даже того минимума людей, которые мне нужны для нескучного существования. Я был наедине с самим собой. И вот в один из таких дней, кажется четвертый или пятый по счету, меня посетило странное ощущение, что сегодня стоит ждать гостей. Дело было к ночи, я пошел в ванную комнату, которая отделялась от палаты полупрозрачной дверью, и успел краем глаза заметить, как что-то быстро промелькнуло в направлении от окна куда-то в середину палаты. В первое мгновение я не придал этому никакого значения. Но через какую-то долю секунду мне стало нестерпимо страшно. Где-то, в глубине сознания я прекрасно понимал, что это было глупо. Но необъяснимый страх, словно густое вязкое желе, вдруг сковал меня по рукам и ногам. Он поселился где-то внутри, в животе, и был он холодным и отвратительным. Я вдруг ясно представил состояние мира вокруг меня: дело было в ночь на воскресенье, в радиусе нескольких десятков, а то сотни метров, за дверьми и перекрытиями не было ни единой человеческой души, не то, что медсестер, даже больных-соседей у меня не было, это я знал совершенно точно. И как ни жутко было выходить из темноты ванной, которой я не боялся, в освещенную, но уже не казавшуюся безопасной, палату, некое чувство "взрослости" придало мне сил всего на миг, и я вошел внутрь.
В палате, разумеется, никого не было. В первое мгновение я с трудом подавил идиотское желание заглянуть под кровать, чтобы удостовериться, что там никого. Но я не стал этого делать. Во мне благим матом орало то самое ощущение взрослости, доказывая абсурдность моего поведения, которая достигла бы своего апогея, загляни я, как маленький, под кровать. Вместо этого я залез с ногами на кровать. И тут же об этом пожалел. Потому как вся моя рациональность мигом куда-то улетучилась, а на смену ей пришел старый как мир детский страх, что "под кроватью кто-то есть". Стараясь привести чувства в порядок, я закрыл глаза. И немедленно почувствовал чье-то присутствие. Я открыл глаза.
Так и есть. Он сидел на дальнем от меня краешке кровати. Мой страх, с которым мне суждено было встретиться. Сидел и смотрел на меня немигающими глазами. Как и полагается всякому наваждению, он принял тот облик, который нарисовало мое пылкое воображение. Внешне он был совершенно похож на меня, такая же пижама, растрепанные волосы, длинные, худые руки. Отличие состояло в этих руках, они заканчивались неправдоподобно длинными пальцами с такими же длинными ногтями. Он сложил их на своих коленях. А еще он был совершенно белый, словно альбомный лист. В его глазах слегка мерцали красные огоньки, вот уж не знаю, из какой сказки я это взял. Он смотрел на меня выжидающе и немного насмешливо, на его лице затерялась некое подобие улыбки, присущее, видимо, и мне тоже.
- Ну что? – спросил он.
"Ничего",- подумал я. Что тут еще скажешь. В голове настойчиво вертелась дурацкая мысль о гостеприимстве, а также то, на помощь звать совершенно некого. Да и глупо это – ждать помощи в спасении от собственного страха. Игра в гляделки продолжалась меньше минуты, потом это существо вдруг каким-то неуловимым движением внезапно сократило расстояние между нами чуть ли не вдвое и снова насмешливо на меня уставилось.
- Ты напрасно стараешься представить, будто меня здесь нет. (Честное слово, я именно это отчаянно пытался сделать!) Я – твое чудовищное нежелание оставаться одному, боязнь пустоты вокруг себя, как бы ты не утешал себя мыслями о том, что можешь обходиться без кого угодно. Это неправда. И ты это знаешь. Тебе придется возненавидеть весь мир и сделаться равнодушным ко всякому, кому ты отдаешь кусочек своей души, чтобы справиться со мной. А пока…
Он снова оказался на краю кровати и выжидающе на меня поглядел.
- Хочешь, я снова залезу под кровать? Так будет еще страшнее.
"Не стоит", - буркнул я и выключил свет.
В темноте остались видны его красные глаза-бусинки. Проверенным детским способом завернувшись в одеяло, так, что ни одно мировое зло не в состоянии было бы меня достать, я повернулся набок, все еще чувствуя его присутствие, проворчал что-то, вроде "подвинься" и попытался уснуть. Кажется, мне это удалось. Некоторое время я еще слышал сопение и поскрипывание кровати – он и вправду отодвигался, как это мило с его стороны. И остался сидеть, где сидел.
В каком-то смысле, это продолжается до сих пор. Я кутаюсь в одеяло в полной темноте и пытаюсь уснуть. А где-то на другом конце кровати сидит мой личный Страх Перед Одиночеством и смотрит на меня своими немигающими красными глазами