XIII
Весной, после длительного молчания, бабушка сообщила, что к великой скорби и печали, Сарочка умерла. Маня долго плакала над этим письмом, повторяя, что тётя Сара была для неё всегда ближе и роднее матери, а потом приняла решение в ближайший отпуск всей семьёй съездить на Украину.
Маршрут они с Борисом выбрали необычный. Сначала предстояло на теплоходе из Новороссийска добраться до Одессы - в этом городе Маня окончила Учительский институт, и там проживала её студенческая подруга. Из Одессы планировалось перелететь на самолёте в Винницу, посетить некоторых родственников, а потом автобусами с пересадкой достичь конечного пункта назначения.
Поездка по морю была приятной только при отплытии, когда вечерний город медленно и красиво скрывался за линией горизонта. Всё остальное время окружающая со всех сторон вода, вызывала неприятную усталость и, несмотря на почти абсолютный штиль, лёгкое поташнивание.
Тётя Жанетка, красивая полная полячка, её седоволосый уже пожилой муж Кирилл Гаврилович, и их пятнадцатилетний сын, Серёга, встретили нас приветливыми восклицаниями и причитаниями, а также украинским борщом и хамсой в тляре. Всё было настолько вкусно, что когда Маня повернула ко мне голову, с целью сказать привычное «Ешь, как следует, и не ковыряйся», обе мои тарелки были уже пусты. А наутро взрослые договорились сходить на толчок, называемый почему-то «Одесский привоз». Меня с собой взять, они наотрез отказались. Жанетка утверждала, что там ребёнка могут украсть или просто раздавить толстыми задницами.
Эдька, Серёга и я проснулись, когда в квартире кроме нас уже никого не было. Серёга, несмотря на то, что был мальчишкой, в отличие от Эдика, умел готовить завтрак. А потом он помыл на кухне всю посуду и предложил:
- Знаешь, Эдь, у меня плёнка проявленная есть. Давай, пока нет родителей, фотографии напечатаем.
- А кого ты фотографировал? – поинтересовалась я.
- Не твоё дело, кого надо, того и фотографировал - грубо ответил мне брат и заискивающе обратился к новому другу, - Не берём её с собой. Она нам только всю бумагу засветит.
- Не слушай его, - возразила я. – Ничего не засвечу, я буду тихо рядышком стоять.
Серёга удивленно, поочерёдно смотрел на нас, а потом спросил Эдика:
- Ты уверен? По-моему она очень даже безобидная и послушная.
- Это только на первый взгляд, - ответил тот, - а на самом деле, возьмёт и в ответственный момент откроет дверь. Поверь мне, я-то её лучше знаю.
- Не правда! – закричала я, - Не верь ему.
- Хорошо-хорошо, - немного испуганно сказал Серёга и присел передо мной на корточки. - Понимаешь, Светик, у нас там, в ванной мало места, и мы втроём просто не поместимся.
- Тогда Эдик пусть здесь останется, потому что я меньше места занимаю.
Серёга весело засмеялся.
- Забавная у тебя сестра, - обратился он к Эдьке, - повезло. А я, вот, у родителей один.
- Нашёл чему завидовать, - вежливым тоном возразил брат, - она же девчонка. Был бы у меня младший брат, ещё ладно...
- Ну, не скажи. За сестру, например, по морде кому-нибудь дать можно, а брат, он же тоже мальчишка, сам должен уметь драться.
- Так, по морде можно и просто так, без сестры...
- Просто так не интересно. Вот когда кого-то защищаешь, совсем другое дело. Надо, чтобы все знали, что ты не просто сильный. Понимаешь?
Серёга встал и откуда-то из ящика, достал маленького заводного пластмассового цыплёнка, который весело защёлкал по гладкому столу.
- Вот это да! - с восторгом промолвила я.
- Ты, что, никогда не видела заводных игрушек? – удивился парнишка.
- Видела, но только машинки. Представляешь, даже цыплёнок заводной есть, а вот кукол нет.
- Правда? – удивился он.
- А ты когда-нибудь видел заводную куклу? – поинтересовалась я, понимая, что этот умный городской мальчик знает гораздо больше меня и Эдьки вместе взятых.
- Честно говоря, - улыбнулся он, - я вообще на кукол внимания не обращаю. Но ты, наверное, права, заводных кукол нет. И знаешь почему?
- Почему? – от любопытства я вся напряглась и вскочила со стула.
- Потому что почти все изобретатели – мужчины. Но если я стану изобретателем, то запомню твою просьбу и придумаю специально для тебя заводную куклу. Ты мне веришь?
- Конечно, - ответила я, заглянув в его бархатные глаза. Несмотря на всю призрачность обещания, не верить этим глазам было невозможно.
Но фотографии они ушли делать вдвоём, оставив меня наедине с цыплёнком, несколькими журналами «Мурзилка» и честным словом Серёги, после обеда показать весь город Одессу.
Одесса, на мой взгляд, не сильно отличалась от Краснодара или Новороссийска: те же большие, многоэтажные дома, те же широкие асфальтированные, украшенные светофорами улицы с быстро несущимися по ним машинами. Запомнилась только очень длинная Потёмкинская лестница. Я даже попробовала посчитать количество ступенек, но на шестьдесят третьей, из-за оживлённых разговоров, сбилась, а подняться наверх и начать всё сначала, энтузиазма у меня не хватило. И ещё, сильное впечатление произвёл памятник неизвестному матросу с вечным огнём, а особенно - почётный караул из школьников в матросской одежде. Мальчики с автоматами в руках стояли неподвижно, а девочки всё время туда-сюда ходили, время от времени вытирая пот с лиц замерших товарищей. Я нашла всё это очень красивым и представила себя на месте одной из девочек, а вместо мальчика - своего соседа по парте. Я даже согласна была вытирать пот с лица Эдьки, если бы он при этом стоял вот так же, красиво замерев
Во время прощального ужина Жанетка задумчиво сказала:
- Сейчас модно стало, учить детей музыке. Столько музыкальных школ у нас в городе открылось... Но нашему Серёге уже поздновато начинать, пора об институте подумывать.
- Я хотела Эдика записать, так его не взяли. Сказали слуха нет. А, по-моему, просто желающих слишком много было, - поддержала тему Маня.
- А Свету не пробовала? Я смотрю, она у тебя девочка спокойная, усидчивая, и в школе, говоришь, у неё всё хорошо получается. В музыке, по-моему, усидчивость – это самое главное.
- Да. Ты права. Думаю на следующий год отдать её на класс аккордеона.
Я удивлённо посмотрела на Маню, впервые в жизни услышав, что она хочет обучать меня музыке.
- Ну, ты и придумала, - засмеялась Жанетка, - Глянь на неё. Маленькая, хрупкая. Ты представляешь, как она будет тащить за собой тот аккордеон на сцену. Да её из-за инструмента вообще не видно будет. Скрипка или флейта – вот, что ей подходит.
- Да, действительно, не подумала, - согласилась Маня, - Пожалуй, мы запишем её на скрипку.
- Всегда поражаюсь логике женщин, - вмешался в разговор подруг Кирилл Гаврилович, - Дорогие мои, вы забыли спросить ребёнка. Может быть, ей больше по душе барабан? Скажи-ка нам, Светочка, - обратился он ко мне, - Чем бы ты хотела заниматься в свободное от школы время.
- В свободное от школы время я бы хотела заниматься балетом, но он заканчивается поздно, и меня некому туда водить, - пооткровенничала я, но мои последние слова утонули в смехе окружающих.
- Вот, дура, - проворчал на ухо брат, - Они тебе про Ерёму, а ты им про Фому. Тебя про инструменты музыкальные спрашивают.
- А из инструментов, - попыталась я исправиться, - мне больше всего нравится пианино.
- Что и требовалось доказать! – продолжая смеяться, громко произнёс Кирилл Гаврилович.
Маня же, недовольно сморщив нос, стала вдруг серьёзной и, рассматривая недоеденную рыбу в своей тарелке, пустилась в рассуждения:
- Моя приятельница одна воспитывает дочь. Залезла в долги и купила ей за пятьсот рублей пианино. Ну и что? Она ещё кредит не выплатила, а девочка музыкальную школу бросила. И стоит теперь этот инструмент, пылится, как не нужная мебель. Скрипка, по крайней мере, хоть места меньше занимает, да и стоит, я думаю, не пятьсот рублей.
Она усмехнулась, но кроме меня, её уже никто не слушал: мальчишки о чём-то шептались, мужчины пропустили через себя по рюмочке «вне очереди», Жанетка, хоть и кивала, но, глядя куда-то сквозь стену, думала о чём-то своём. А мне было не понятно, почему мама сейчас вспомнила какую-то приятельницу, её дочку, которая не захотела заниматься музыкой, и совсем забыла Андрюшку Бероева, так чудесно игравшего нам когда-то «Полонез Огинского», а также Моцарта, хоть и медленно, однако лучше, чем радио. Но, я промолчала, потому что Манины высказывания относились к категории «Разговоры взрослых».
В аэропорт гостеприимные хозяева поехали вместе с нами. Всю дорогу Серёга что-то тихо рассказывал Эдьке, но постоянно смотрел на меня. А когда все стали прощаться, он взял мои руки в свои и попросил разжать ладони. Я послушалась. Тот самый жёлтенький цыплёнок своим пластмассовым клювом приятно защекотал пальцы.
- Это тебе на память, а про заводных кукол я запомню, - смущённо сказал он и быстро отошёл в сторону, слегка махнув мне рукой.
Перелёт на самолёте со смешным названием «Кукурузник» оказался ещё менее приятным, чем путешествие на теплоходе. Мало того что, выданные стюардессой бумажные пакеты, были использованы в полном объеме в прямом и переносном смысле этого слова, но и спустя несколько часов после приземления, никто из нас так ни к чему и не притронулся на столе, празднично накрытом в честь нашего приезда.
Разговоры взрослых были для меня скучны, потому что русская речь перемешивалась с еврейским языком, из которого я не знала ни слова. Мы сидели со сколько-то-юродной сестрой Любой в тени развесистой белой сливы и играли в доктора. Своей активностью и умением быстро идти на контакт, она мне напомнила Свету-маленькую, только не капризничала.
В день нашего приезда в село Черневцы, лил проливной дождь, тем не менее, бабушка стояла, встречая нас, на автобусной остановке.
- Откуда ты знала, что мы приедем именно этим автобусом? – удивилась Маня.
- Я знала, что вы приезжаете сегодня, и выходила-таки к каждому автобусу. Я тебе скажу, не так уж часто они здесь ходят. Так, раз в три часа.
- Ты с ума сошла. По такой погоде каждые три часа на остановку бегать...
- А что мне та погода? На мне плащ, галоши, и не страшна мне никакая погода. Зато, скажи-таки мне, как бы вы все сейчас шли, если бы я не прихватила ещё пару плащей да зонтиков.
- Вот здесь ты, мам, конечно молодец, - похвалила Маня. – А мы, вот не подумали и даже один на всех зонт не взяли.
- Что ж, хорошо хоть на старости лет я услышала, что молодец, - говорила счастливая бабушка, по очереди всех нас обнимая и целуя.
XIV
Бабушка, вместе с мужем умершей Сарочки, жила в маленьком, домике, состоящем только из двух комнат и коридорчика с земляным полом. Дедушка Ицик свободно владел еврейским языком, понимал украинский и даже по-русски мог сказать одну фразу:
- Что она говорит? – спрашивал он обычно Бориса или Маню после каждого моего высказывания.
Всё село, как изюм в булочке, заполняла какая-то наша родня, о которой я раньше не имела ни малейшего понятия. Тёткой Бориса, например, была соседка тётя Фаня, когда-то познакомившая моих родителей. Учительница начальных классов, она пользовалась огромным уважением, как среди всех родственников, так и у односельчан. Её муж работал в книжном магазине, поэтому нам с Эдиком, в честь приезда, в качестве подарка достались две интересные книжки: ему приключения, а мне сказки.
Как-то, когда я сидела у тёти Фани, к ней пришли две девочки, Анюта и Мирра. Оказалось, что они наши с Эдиком сёстры, внучки некой Текли, приходящейся Борису тоже тётей. Моя ровесница Анюта - симпатичная, улыбчивая девочка с красивой осанкой и уверенными движениями, могла одинаково хорошо говорить на двух языках: украинском и русском, а иногда она пререкалась со своей бабушкой по-еврейски. Пятилетняя Мирра ни русского, ни еврейского не знала, да и на украинском была не многословна, особенно в присутствии взрослых, чем вызывала шушукания и сплетни о том, что будто она немая.
Мы быстро подружились с Анютой и целые дни проводили вместе. Сестра умела интересно рассказывать и внимательно, не перебивая, слушать. Даже, скептически настроенная против всех, Маня от Анюты была в восторге, потому что девочка следила за порядком в доме, а ещё на её попечении часто оставалась младшая сестрёнка. Я же при всей симпатии к сестре, не считала такое умение личной заслугой. Если бы мой младший братик родился не мёртвым, я бы тоже с удовольствием оставалась с ним вдвоём. А полы мыть, часто и сама порывалась, но Маня пренебрежительно от моих предложений отказывалась.
- Давай, ты у нас ночевать будешь, - предложила мне однажды Анюта.
Я задумалась. Общение было интересным и даже приятным. Я ничуть не уставала ни от неё, ни от Миррочки, как когда-то от Светы-маленькой. С одной стороны выглядело заманчиво, не расставаться с девчонками сутками. Но тогда следовало отказаться от вечернего чая у бабушки. И от коржиков, и от сливового повидла. Всё это было выше моих сил. Не из-за самого чая, конечно, и даже не из-за повидла... Главным и решающим фактором являлись несколько часов общения, которые приятным теплом растекались по всему моему телу, напоминая о далёком, уже неповторимом, раннем детстве.
- Нет, Анют, - уверенно заявила я. - Так нельзя. Мы же к бабушке приехали и поэтому жить должны у неё. Иначе она обидится.
- Но наша семья тоже может обидеться, если никто из вас даже одного дня у нас не поживёт.
- Тогда мы каждый день должны жить у кого-нибудь из родственников. Но приехали мы всё-таки к бабушке...
Она молча встала и подошла, к читавшему книжку брату. Пошушукавшись немного и переговорив с Маней, они вдвоём удалились. Уходя, Анюта, победоносно объявила:
- Эдик тоже к бабушке приехал, тем не менее, спать он будет в нашем доме.
На утро они пришли к завтраку вдвоём, и сестра, довольная собой и ситуацией, сообщила, что идёт с Эдиком на рыбалку.
- Но мы, ведь, собирались сегодня самодельную куклу шить, - напомнила я. – Хорошо, я одна её сделаю, или вместе с бабушкой...
- Не надо, - ревниво возразила Анюта. – Пойдём, пожалуйста, с нами. Эдь, она, ведь тоже с нами пойдёт, правда? – склонив голову слегка набок и улыбнувшись, она посмотрела ему прямо в глаза.
- Хорошо, если ты так хочешь, - смущённо согласился брат, и посчитал нужным мне разъяснить, – Анюта в сто раз лучше, чем ты. Если бы можно было выбирать, я бы сделал её своей родной сестрой, а тебя, какой-нибудь троюродной, а ещё лучше - вообще никакой.
- Если б можно было выбирать, то моим родным братом стал бы Серёга из Одессы – в тон ему ответила я, уже немного соскучившись по привычной перебранке.
- А он нам никто, и ты его почти не знаешь, - размахивая руками, ответил брат. В его голосе послышались нотки задетого самолюбия.
- Но ты Анюту тоже почти не знаешь, а главное – она не знает тебя, - закончила я разговор и, застегнув сандали, направилась, не дожидаясь попутчиков, к речке.
Вскоре они меня обогнали, о чём-то оживлённо беседуя, а я подумала, не вернуться ли назад. Однако когда мои шаги значительно замедлились, Анюта, оглянулась и, дружелюбно подмигнув, подбодрила:
- Свет, пошли быстрее. Не отставай.
Место для ловли выбрал Эдик. Закинув удочку, он приказал нам сидеть тихо, чтобы не распугать рыбу, но та, видно, подслушав разговор, лезть на крючок никак не хотела.
- Это потому что я на червя ловлю, а надо на хлеб, - оправдываясь, пояснил Эдька. – Светка, быстро сбегай и притащи нам хлеба.
- Ну, что, сходим за хлебом, - предложила я сестре.
- Ты, давай, её не подговаривай, а дуй отсюда одна. Анюта же, здесь со мной останется! – командно распорядился брат. – Анют, скажи ей, пусть бежит за хлебом.
- Ну, правда, Свет, что тебе трудно сходить? – поддержала его Анюта.
- А ты, что, со мной не пойдёшь?
- Ну, ты же слышала, Эдик хочет, чтобы я с ним осталась.
- Если бы я всегда делала то, что хочет Эдик, меня бы, наверное, уже в живых не было, - с вызовом сказала я.
- А я тебе не верю, - враждебно произнесла она, - Эдик хороший. Ты специально на него наговариваешь.
- Хороший? – непонятно откуда во мне вспыхнула целая буря возмущений, - А ты у него спроси, сколько он той рыбы уже поймал? Он сюда каждый день приходит. И с хлебом, и с манной кашей... А рыбы, как не было, так и нет. И если бы мы хлеб с собой взяли, всё равно, он бы ничего не поймал.
- А зачем же ты тогда пришла, если знаешь, что рыбы всё равно не будет? – недовольно поинтересовалась Анюта.
- Пришла, потому что ты меня об этом попросила! Я думала, что тебе со мной интересно, а теперь поняла: ты просто не хотела, что б я куклу без тебя шила. А сама я вам обоим здесь не нужна. И для тебя сейчас самое главное, чтобы Эдик был доволен. Так бы сразу и сказала! Я бы и не тащилась сюда, а для куклы за это время могла б уже руки и ноги сделать.
- Но мне и с тобой интересно, и с Эдиком, - смущённо стала оправдываться сестра, очевидно не ожидавшая от меня такого напора.
- Тогда давайте останемся здесь все втроём. Если рыба в речке есть, она и на червей ловиться будет, - предложила я.
- Много ты понимаешь! - крикнул на меня Эдька, а я подумала, что если какая-то глупая рыбёшка и проплывала мимо, то теперь уж точно, испугавшись его крика, смылась подальше от этих мест.
Надувшись друг на друга, мы сидели втроём молча, но не долго.
- Короче, Анют, - не выдержал брат, - принимай решение: или Светка остаётся здесь, но мы тогда ничего не поймаем, или пусть уматывает за хлебом.
- Свет, ну, пожалуйста, - ноющим голосом процедила сестра.
- Пошли вместе, - снова предложила я.
- А вдруг, Эдик тогда без меня рыбу поймает?
- Тогда зачем хлеб? – уточнила я и, решив разрубить «Гордеев узел», заявила, - Если я сейчас уйду, то больше сюда не вернусь. Нужен вам хлеб - идите за ним сами. Или сидите здесь без него хоть до утра. Мне уже всё равно!
Я поднялась с травы и задержалась на минутку, отряхивая платье, в надежде, что Анюта уговорит меня остаться. Но она молчала, и я пошла от них прочь. Лишь когда нас разделили несколько метров, до меня долетел её вопрос:
- Ну, так ты хлеб принесёшь?
Я промолчала, решив, что ответ уже сказала.
Неспеша, пробираясь сквозь высокую траву и разросшийся кустарник, я размышляла. Вдруг снова вспомнилась Света-маленькая. Эдька не раз пытался её против меня настроить, даже уговаривал однажды плюнуть на голову, мотивируя, что ей, как маленькой, ничего за это не будет, но та ни на какие уговоры не поддавалась, а на его предложение ответила, что в тех, с кем дружит, не плюётся. Дружбой наши со Светой отношения назвать было трудно, скорее – моя забота о ней. А вот Анюта, с момента нашего знакомства и до сегодняшнего дня, казалась мне настоящей подругой. Лучше б уж, она мне на голову плюнула, чем, заманив, бог знает куда, на речку, дала понять, что моё присутствие ей ни к чему. О Свете-маленькой Маня вспоминала негативно, утверждая, что она капризная, балованная и совершенно не умеет себя вести. Анюту же, всегда ставили всем в пример для подражания. Но, бредя по узкой тропинке, почему-то совсем не хотелось быть похожей на эту очень хорошую девочку. К бабушкиному дому я пришла с мыслями о том, что меня всегда тянет только к плохому: невоспитанные дети на нашей улице и балованная Света нравились больше, чем «добрая душа» Эдик, а также, нашпигованная хорошими манерами, Анюта.
- Вы уже пришли? А где же рыба? – спросила бабушка, весело мне подмигнув.
- У Эдика, - ответила я, пытаясь натянуть улыбку и, окинув взглядом комнаты, спросила, - А мама и папа где?
- Они у тёти Фани чай пьют.
- А давай, мы тоже сейчас чай будем пить, - предложила я бабушке.
- Любушка моя, - она всплеснула руками, - Ты хочешь чаю? Может и покушаешь?
- Не, бабуль, давай только чаю попьём, с коржиками. Хорошо?
- Хорошо, моя ласковая, хорошо, - запричитала бабушка, ставя чайник на керогаз, - как же ты у меня уже выросла и повзрослела...
- Что она говорит? – поинтересовался дедушка Ицик, и она ему по-еврейски что-то объяснила.
Мелкими глоточками из фарфоровых, с потёртым рисунком, чашечек мы с наслаждением пили ароматный напиток, и каждый из нас какое-то время находился наедине со своими мыслями, но на всех трёх лицах можно было прочитать чувство полной удовлетворённости.
- Всё-таки у тебя самый вкусный чай и самое вкусное повидло в мире, - гордо заявила я, - и мне ничуть не жаль, что я не пошла спать к Анюте.
- Ты это о чём, любушка моя? – поинтересовалась бабушка.
Я подробно рассказала ей о событиях последних двух дней.
- Ты-таки правильно поступила, - поддержала она меня, - и если той Анюте нужен Эдик, то пускай она там с ним и торчит. А ты туда-сюда, в угоду им, бегать не должна. А рыбу, я-таки скажу тебе по секрету, они сейчас не поймают. За рыбой настоящие рыбаки на рассвете, а то и ночью ходят.
На изготовление куклы у нас ушло гораздо меньше времени, чем я ожидала. Оставалось только голову пришить, когда в дом одновременно вошли все: Борис с Маней и Эдька с Анютой.
- Вот, полюбуйтесь на неё, - закричал брат, показывая на меня пальцем, - она тут, с куклой играется, а мы, как дураки, сидим, ждём и думаем, что она нам хлеб принесёт. Мам, - обратился он к Мане, - мы Светку за хлебом послали, а она сюда припёрлась и в куколки играть принялась. Представляешь, как она нас подвела?!
- И мы из-за неё ни одной рыбки не поймали, - добавила Анюта, вежливо заглядывая Мане в лицо.
- Но я же сказала, что если уйду, то больше к вам не вернусь, - напомнила я, пристально глядя на сестру, - и ты с этим согласилась.
- Я не соглашалась, - возразила она, - я ведь ничего тебе на это не ответила...
- Света, как тебе не стыдно! – вмешалась в разговор Маня. - Ты обманула сразу двоих людей. И не просто обманула, ты их подвела!
- Так, - подбоченившись, сказала бабушка, обращаясь к своей дочери, - а теперь слушай меня. Я тут живу и стараюсь не думать, что там у вас в Крымске творится, хотя сердце моё порой ноет, - она правую руку приложила к левой груди, и после глубокого вздоха продолжила, - Ты там у себя хозяйка и ведёшь-таки себя, как считаешь нужным. А здесь хозяйка я. И я-таки не допущу, чтобы в этом доме царил произвол.
Она выскочила, хлопнув дверью. Борис оторвал глаза от какого-то журнала на еврейском языке и, удивлённо фыркнув, окинул всех нас взглядом. Через минуту бабушка вернулась вместе с тётей Фаней.
- Анютка, пойдём со мной, - очень тихо произнесла соседка, - мне надо тебе кое-что сказать.
Когда их силуэты исчезли, Маня, как гусь при взлёте крыльями, замахала на меня руками:
- Так ты бабушке на Анюту нажаловалась? Хороша же ты подружка! А бабушка взяла, и всё тете Фане рассказала, и теперь тётя Фаня будет Анюту ругать. Ну, скажи, красиво это?
- Но, только что Анюта жаловалась тебе на меня, и ты меня ругала. Если ей можно так некрасиво себя вести, то почему мне нельзя?
- Я тебя не ругала, а просто сделала замечание, - поучительно произнесла мать.
- А откуда ты знаешь, что тётя Фаня сейчас Анюте говорит? Может быть, даже замечание не делает, а мирно с ней беседует.
Маня немного смутилась, явно найдя в моём поведении что-то необычное, а я, воспользовавшись паузой, вышла из дома и уселась на крыльцо. Выбежавший из-за угла котёнок, с таким же именем, как и наша кошка, Дрындя, щедро скрасил моё одиночество, взобравшись ко мне на колени.
Через некоторое время дверь тёти Фаниного дома открылась и из него выбежала заплаканная Анютка.
- А почему она не захотела у нас ночевать? – с вызовом спросила девочка, повернувшись к двери.
- Потому что очень любит свою бабушку и боится её хоть чем-нибудь огорчить, - раздался знакомый тихий голос из глубины комнаты, - а тебе не обижаться на неё за это надо, а брать пример, как себя вести со старыми людьми.
Сестра, утирая слёзы, убежала, и вокруг стало тихо. Я сидела немного обалдевшая. То, что очень хорошей девочке надо брать с меня пример, своей неожиданностью пробудило во мне чувство гордости и удивления одновременно.
На другой день Анюта пришла к нам и попросила у меня прощения. Никаких конфликтов между нами больше не происходило, а прощаясь у автобуса, мы даже обе прослезились. Эдьку тётя Фаня познакомила с каким-то бывшим её учеником, и мы с Анютой его почти не видели. Однажды, он всё-таки прислушался к бабушкиному совету и пошёл на речку на рассвете. Улов состоял из двух маленьких рыбок, которых он сам же и съел, сказав, что ему той рыбы «даже и на один зуб не хватило».
XV
Возвращение было не столь романтичным, но и не утомительным. Мы прибыли на рассвете. Привычный моему взору маленький городок встретил утренней прохладой и тишиной. Выросший почти до пояса, за время нашего отсутствия, бурьян, сделал двор чужим, и только радостное поскуливание Полкана, да мяуканье, тёршейся о ноги Дрынди, говорили о том, что мы у себя дома.
Соседка тётя Глаша, или, как её звали взрослые, Егоровна, несмотря на ранний час, показалась за изгородью, разделяющей наши дворы.
- Вже приихалы? С приездом! – характерным кубанским диалектом поприветствовала она.
- Ой, спасибо Егоровна. Как тут, без нас, всё нормально было? – поинтересовалась Маня.
- Нормально. Шо тут чему сделается? Я, як Вы то и просылы, кур Ваших кормила, и кошку с собакой... Меня теперь Полкан, як свою, признае.
- Спасибо Вам, Егоровна, огромное! – поблагодарила мать соседку. – А мы Вам гостинчик привезли. Вот умоемся сейчас с дороги, и отдам.
- Ох, да не треба мне никаких гостинчиков, Марь Эдуардовна, - замахала руками тётя Глаша, - я ведь не за гостинчик, а просто так, по-соседски...
Но, помыв руки, Маня протянула ей свёрток.
- Ну, шо Вы, - обиженно отвернулась Егоровна, - я ж сказала, ничёго мени не надо.
- Возьмите-возьмите, - настаивала Маня, - Вы же не знаете, что там, а я уверена, что Вам понравится. Это украинское сало. Настоящее, розовое, с прожилками. Здесь Вы такого в жизни не купите.
- Та шо ж, Вы сразу-то не сказали? А я уж думаю, шо там за гостинчик. А сало-то, конечно, возьму, - пряча довольную улыбку, тётя Глаша переняла через забор свёрток, - Вот-де Нюрка с Гришкой обрадуются! Они у меня мясом не балованные, а сало, так оно ещё и лучше.
Она собралась уже уходить, но вдруг задумалась и снова повернулась к Мане.
- Всё-таки я Вам скажу. Думала, промолчу, сами потом разберётесь, но нет. Вы мне, Марь Эдуардовна, ответьте: окромя меня, Вы когсь просилы за домом Вашим приглядывать?
- Да, нет, вроде бы, - пожала плечами Маня, - так, некоторым соседям сказала, что уезжаем, но не более. А что? Что-то всё-таки случилось?
- Та, не. Ничого не случилось. Просто, як только Вы уихалы, так прям на второй день родственничек Ваш тут, як ясно солнышко, появился. Каже, воны, мол, меня просилы, сюды прийти. А я ему кажу: «Тогда б, Марья Эдуардовна меня предупредила».
- Конечно, предупредила бы, - поддержала её Маня. – Но, знаете, я за суетой преддорожной замоталась, да забыла им сказать, что мы уезжаем. Вот он, скорее всего, не знал этого, и пришёл.
- Да, ни, - прищурила, как Нюрка, глаза тётя Глаша, - не похоже, шо не знал. Он мени потом каже: «А ты, ведьма лохматая, сиди тут и делай вид, шо ничого не видишь. Зачем я здесь, так это не тебе, а им отчёт давать буду, когда приедуть». И давай по двору шастать! Туды-сюды, туды-сюды. Його ж Ваш Полкан не трогае, так он - и в сарай, и на огород, даже в курятник зашёл. Думаю, щас как повыпускае всех кур, ото будэ весело. Но ничого, обошлось. Но он, я Вам кажу, як искал чого-то.
- Да, это он, наверное, пьяный был, - засмеялась мать, - придёт, я обязательно его спрошу, что он тут у нас искал.
- Та это ще не всё. Потом як стемнело, он снова пришёл, да на чердак к вам полез. Был бы у мэне мужик, так может, мы бы чось и сделали. А так, мени страшно стало, Гришка-то мой, ещё совсем пацан. Так я думаю, ежели он в дом сунется, то тогда конечно. Тогда соседей позову, та милицию вызовем. Но он в дом не сунулся, а тихонечко так себе и ушёл.
- Спасибо, Вам, Егоровна большое. Вы правильно сделали, что меня предупредили, и я с ним обязательно поговорю.
Она зашла в дом, следом за ней занёс чемоданы Борис, но не поставил их аккуратно, а со злостью швырнул на пол, пнув при этом за что-то ногой.
- Допрыгалась! - закричал он на Маню. – Его давно надо было гнать отсюда в три шеи, и не то чтобы на порог не пускать – запретить даже на нашей улице показываться. Так нет же! Тебе он зачем-то нужен. Приваживаешь его вечно сюда. Зачем, хотел бы я знать?
- Чего ты кипятишься? – спокойно улыбаясь, спросила его жена, - Нашёл, кого слушать, Егоровну. Сам подумай, она сказала, что Коля лазил по чердаку, когда уже стемнело. А сейчас темнеет поздно. В девять часов ещё сумерки и всё видно, как днём. Так получается, что он здесь в полночь появился. Спрашивается, чего это, Егоровна в полночь не спала, а зачем-то по двору ходила? Ведь из окон её дома наш чердак не виден. Давай на выходные Колю и Беллу Наумовну пригласим, и ты сам у него обо всём спросишь. Считаешь нужным выставить за порог, так выставляй. Я-то здесь при чём? Вечно валишь с больной головы на здоровую...
В кульке, сделанном из газеты, тётя Белла принесла крупные белые сливы, но сказала, что кушать нам с Эдиком их можно будет, только после того, как пообедаем. На улице шёл дождь, и мы с братом задержались за общим столом. Борис шутил, перескакивая в своих воспоминаниях с времён, когда он познакомился с Маней к эпизодам последней нашей поездки. Шла непринуждённая, дружеская беседа, и я подумала, что он забыл, с какой целью были приглашены родственники.
- Скажи, Коль, - начала важный разговор Маня, - когда мы уехали, ты сюда приходил?
- Зачем? - удивился тот. – Я же знал, что вас нет.
Интересно, а она утверждала, что он этого не знал, - вспомнился мне разговор с соседкой. Кто из них сказал неправду, решить было трудно, потому что враньё, как я уже давно для себя отметила, являлось отличительной чертой обоих. Согласно требованиям воспитания, я промолчала и только с любопытством переводила взгляд с одного говорящего на другого.
- Ну, что я тебе говорила? – Маня направила свой взор на Бориса. – Этой Егоровне лишь бы о чём-то посудачить. Не важно, было это, не было... Лишь бы языком почесать.
- А что она вам рассказывала? - улыбнулся Коля. - Что-то обо мне?
- Ну, да. Сказала, что ты у нас, в полночь по чердаку лазил, - мать засмеялась.
- Ясное дело. Ровно в полночь, в белом платье... А глаза у меня при этом не светились? И что, по её мнению, мне здесь нужно было? За её душой приходил? А почему на вашем чердаке оказался?
Его рассуждения вызвали за столом веселье, и только Борис даже не улыбнулся.
- Ты тут не паясничай, - сказал он громко, слегка стукнув кулаком по столу. – Тебе есть, что здесь искать! Не надо думать, что вокруг одни дураки. Но, знай, ничего у тебя не получится. Всё слишком хорошо спрятано. А на тебя я в следующий раз в милицию заявлю. Они придут с собаками и быстро разберутся, кто там у нас на чердаке ошивался.
- Испугал! – отодвинув стул от стола, Коля развалился на нём, закинув ногу за ногу. – Иди, заявляй. Ты прав, они искать хорошо умеют, получше меня. Смотри, чтобы твой хвалёный дом, не превратился для тебя в «небо в клеточку».
На этот раз родственник не вертел привычно головой, а пристально и неподвижно смотрел на моего отца. Потом он повернулся к Мане:
- Когда, ты говоришь, по мнению соседки, я здесь был?
- На второй день после нашего отъезда.
- Скажи им, Беллонька, - обратился он к жене, - ведь, в день их отъезда уехал я в Краснодар, к матери с отцом. Ты же помнишь? И меня целую неделю в Крымске не было. А если и тебе не поверят, так пускай у родителей моих спросят.
- Коля, действительно уезжал, - тихо подтвердила Белла Наумовна, - и давайте, не будем ссориться. Ведь ничего же не произошло. Что-то там соседке в темноте показалось...
Повернувшись ко мне, она вдруг громко заговорила, расспрашивая о том, как поживает бабушка. Узнав, что тётя Белла знакома со всеми родственниками, как в Виннице, так и в Черневцах, я стала оживлённо ей обо всех рассказывать, но вскоре обнаружила, что она меня почти не слушает. Тогда на её несложные вопросы последовали такие же краткие ответы:
- У тёти Фани уже есть седые волосы?
- Есть.
- А у мужа её?
- У него почти нет волос.
- Тебе Анюта понравилась?
- Да.
- А Мирра?
- Тоже.
- Правда, что она немая?
- Нет.
- Почему ты так считаешь?
- Потому что, она со мной разговаривала.
- Только с тобой?
- Нет, с Анютой тоже.
- А я, вот, от этого ребёнка так ни слова и не услышала, - влезла в наш своеобразный диалог Маня, но Белла Наумовна, даже не повернув в её сторону голову, продолжала вести беседу только со мной.
Уходя, гости предложили встретиться в следующие выходные у них. По привычке, я сразу же отказалась, а через несколько дней и Эдька заявил, что он «тут не нанимался всех по гостям разным сопровождать».
(продолжение следует)