Тургеневские охотники вообще, по совести сказать, дичь убивали редко, а все по большей части были мастаками поспать в лесу под деревьями. Такая уж у них была безмятежная привязанность к послеполуденному сну на свежем воздухе.
Вот так заснул в тени ветвистого дуба один охотник, снаряженный, по тургеневским меркам, приличествующим образом ружьем и одетый в костюм, соответствующий свидетельствам живописцев тех лет. Дуб, как водится, стал навевать охотнику сказочные сны с моралистическим исходом. Приснилось охотнику, что в одном лесу росла старая осина. Всех ее детишек разнесло далеко по опушкам и чащам, а вот самый любимый сыночек – маленькое деревце по имени Стасик – остался расти под материнской кроной. Стасику солнечного света никогда не хватало, да и корни его были слабенькими, потому что им не хватало места средь материнских корней. А когда пришел старой осине конец, то она с треском повалилась на молодое деревце, вывернула весь пласт земли под ними обоими, и Стасик умер вместе со старухой…
Охотник проснулся и спросонок даже перекрестился, хотя, в общем, был человеком нерелигиозным, чтобы, боже упаси, не сказать атеистическим.
– Надо же, чего только не приснится... – заворчал он. – Деревце по имени Стасик! Бред древесный...
– Вовсе и не бред, – ответил ему Старый Дуб, и охотник пожалел, что не поехал к приятелю играть в вист... В вист оно было бы спокойнее...
– Иван Сергеевич, я с вами говорю, – опять прошумел баском Старый Дуб, откашлявшись через небольшое дупло, имевшееся у него, видимо, для респираторных надобностей.
– Господи! Вот беда-то приключилась! Голоса чудятся! – снова стал креститься охотник.
– Не бойтесь, Иван Сергеевич, это вам не кажется. Это я с вами говорю, Старый Дуб. Просто вы так глубоко спите, что вам только приснилось, что вы уже проснулись, а на самом деле вы продолжаете спать... Так что не гнушайтесь разговором с растением. Во сне это нормально и даже рекомендуемо.
Охотник немного успокоился но, по-прежнему не отвечая Дубу, попытался проснуться. Похоже, дерево догадалось о намерениях человека. Оно улыбнулось дуплом во всю ширину своего ствола и похлопало охотника веткой по плечу, как бы подбадривая: мол, не дрейфь, и не такое во сне бывает.
– Да вы так не тужьтесь, Иван Сергеевич, голубчик вы мой... Все равно человек не проснется, пока время его не придет. Ведь вся наша жизнь есть не что иное, как вереница аккуратно упакованных один в другой снов, словно матрешка. Иван Сергеевич, вам нравятся матрешки? – как ни в чем не бывало продолжил беседу Старый Дуб.
– Нравятся, – односложно ответил охотник, потому что был человеком из приличного общества и во всех обстоятельствах стремился поддержать беседу, даже если эти обстоятельства были столь из ряда вон выходящими, как сейчас.
– А зря. Матрешек ведь изготовляют из умерщвленной насильственным путем древесины, – вздохнул Старый Дуб.
– Простите, я как-то никогда об этом не задумывался, – смутился Иван Сергеевич и потупил взор.
– Ничего, ничего... Люди – баловни природы, и, как избалованные дети, они нередко приносят вред окружающему их миру, сами того не понимая. Воистину не ведают, что творят.
– Извините, не расслышал, как вас по отчеству? – наконец обратился к Старому Дубу охотник.
– Пален Дубинович Стародубов, – чинно представился Старый Дуб и учтиво поклонился вихрастой кроной.
– Да, именно так-с, Пален Дубинович, позвольте полюбопытствовать, – продолжил охотник, – а когда мне время проснуться? Я, надо признаться совершенно откровенно, не привык-с вести диалогов с деревьями...
– Проснуться-то? А бог вас ведает. Нужно у кукушки спросить. Знаете – кукушка, кукушка, сколько мне на роду написано?.. И так далее... Не мне вас учить, милейший. Только зря вы торопитесь. Ведь проснетесь вы только в новый сон...
– А окончательно нельзя проснуться? – спросил охотник беспокойно.
– Не по адресу вопросец, увы, не по адресу. Это вам надобно к буддистам да индуистам. Вот в Чикаго собирается одиннадцатого сентября девяносто третьего года парламент по делам религий, поезжайте туда... Там и Свами Вивеканда будет...
– С нами?
– Свами – это имя такое, индусское, по всей очевидности, – пояснил Старый Дуб.
– Простите меня покорно, Пален Дубинович, недосуг мне по Чикагам разъезжать... Да и до конца девятнадцатого века мне не дотянуть. Я ж восемнадцатого года рождения... Вы мне лучше вот что поясните. Что же означал этот жестокий сон про осину? – растерянно спросил Иван Сергеевич.
– А что, за живое взяло? Никак и у вас непорядок в детстве приключился?..
– Мда... Не хотелось об этом говорить, но ничего не попишешь. Раз уж речь зашла, так извольте... Действительно, случалось подвергаться мне… ну, не то чтобы жестоким побоям и истязаниям... Но за всякие пустяки, чуть не каждый день... Мама моя была человеком серьезным...
– Ну вот, сами вы и ответили на свой вопрос, Иван Сергеевич... Сон-то вам про вас же и привиделся... Вы всю свою жизнь до седых висков все забыть пытались о несправедливом вашем детстве да юности, однако не забыть-с... Этих «серьезных» взрослых вешать надо. По мне, так лучше сиротой, чем быть «любимым сыном» у такой матери... – проскрипел Старый Дуб и продемонстрировал несколько удобных суков, на которых вполне можно было бы повесить «серьезных» родителей такого сорта.
– Бог с вами, Пален Дубинович, нельзя так о матери. Грех это. Она ведь ничего, кроме добра, мне не желала, а еще нервная она у меня была, вот и попадало мне, если под руку попадался... – стал оправдываться Иван Сергеевич, но потом внезапно заплакал, как ребенок: – Мама, мама, что же ты с моей жизнью сделала!
– Вот так-то лучше, не держите в себе, не нужно... – ласково погладил охотника Старый Дуб самой нежной своей веточкой по седой голове...
Отрывок из книги "Песочница"
www.llumina.com/store/sandbox.htm
Другие книги Бориса Кригера:
http://www.krigerland.com/knigi.htm