Глава iv

Глава IV
Никто не станет, кажется, отрицать, что появление даже одного особо одаренного человека на тысячу, скажем, проектировщиков машин, домов или чего-нибудь еще – это уже почти чудо. Куда они деваются, все сверходаренные, особенно если учесть теорию, что каждый человек неповторим и бездарных людей нет вообще, а каждый по-своему даже талантлив. Может быть, серая проектная жизнь их обезличивает? Может быть, она их отторгает и они идут в другие области? Или можно составить еще какую-нибудь теорию? Но факт остается фактом: когда чьи-либо незаурядные дарования видны, то это можно считать чудом.
И уж совсем мало вероятным представляется, чтобы на полутысячу оказалось сразу два таких человека. Тем не менее это невероятное имело место в нашем случае. И если один из них, о котором и велось до сих пор все повествование, чаще всего мог служить объектом сострадательных улыбок и пренебрежительного отношения, то на другого, Ивана Семеновича Патрикеева, смотрели не просто с восхищением, а скорее как на инопланетянина.
Работал он в институте всего два с половиной года на должности начальника техни-ческого отдела и одновременно главного конструктора того же отдела, и у него был еще один главный конструктор. Впрочем, отдел этот мы еще в подходящем месте опишем.
Нередко бывало, что сидел он за совершенно чистым столом, читая английский технический журнал, или еще какой-нибудь журнал, а то и беллетристику то на анг-лийском, то на русском языке. Стол его вообще всегда был чистым. Если он писал, то только эта бумага и лежала на столе, во всяком случае, редко там скапливались бумаги, как у любого служащего.
Стоило кому-нибудь из сотрудников подойти к нему с вопросом, как он спокойно закрывал журнал и, выслушав вопрос, давал краткий, но при этом часто исчерпываю-щий ответ.
Когда дело касалось карточки технических решений (есть и такой документ), он, утверждая ее, делал убийственно правильные замечания, которые никто не решался оспорить. Один только Семен Абрамович и осмелился как-то раз оспорить какую-то мысль и в конце концов одолел, пуская то и дело в ход карандаш. Долгий их разговор прояснил Ивану Семеновичу, с кем он имеет дело. Этот случай сразу связал их боль-шой обоюдной симпатией.
Если Ивану Семеновичу задавали вопрос, касавшийся каких-то отчетов или сводок, он сразу доставал нужную папку. Если вопрос упирался в ГОСТы, СНиПы или другие бесконечные инструкции, он с помощью картотек, каталогов и т.д. доставал чрезвычай-но быстро нужный материал. Когда этот материал оказывался у него в руках, он откры-вал нужную страницу, находил нужный абзац, а разъяснив содержание, доброжела-тельно смотрел на собеседника, пока тот не уходил смущенный, довольный и с благо-дарностями.
Часто всякие материалы входили в противоречие друг с другом или были вообще взаимоисключающими, что встречаем мы в жизни чуть ли не каждый день. Тогда он не терзался, а доверяя своей интуиции, принимал, как говорят, волевое решение и так же доброжелательно смотрел, закончив разъяснение. Если же занудство спрашивающего требовало непременного разрешения безнадежного противоречия, он и тогда не злился и не повышал голос. Он вообще за два с половиной года ни разу не сорвался, не обра-тился ни к кому на ты, не ударил себя рукой по лбу с возгласом “Вот идиоты!”
Для всех, включая руководство, он был Штирлицем и графом Монте-Кристо вместе. Иной раз главный инженер подумывал, что гениальный начальник техотдела ему ни к чему. Но и директор и главный инженер признавали, что это был идеальный работник.
Через техотдел шли и уже готовые проекты, но он ни разу не придрался к конструк-циям, сделанным с большим запасом. Во-первых, он за это не отвечал, а во-вторых, это бы торпедировало всю работу. Советчиком же, пока шло проектирование, он был вообще незаменимым.
Самая большая загадка и парадокс были в том, что такой “сверхчеловек” вообще приблудился в этот институт. Но узнав его биографию или, еще лучше, его взгляды и принципы, мы согласимся, что необыкновенный этот человек и не должен был забрать-ся слишком высоко.
Демобилизовавшись в 1947 году в звании капитана с четырьмя боевыми орденами и многими медалями, он в возрасте 24 лет вернулся на третий курс Московского инже-нерно-строительного института, который и закончил с отличием в 1950 году.
При всем своем незаурядном уме и выдающихся способностях он вовсе не рвался тогда к карьере, а хотел работать по призванию. Он пришел в один из проектных институтов и сделался там расчетчиком. Его умные, смелые, красивые расчеты были лаконичны, но если появлялся оригинальный подход или необычный поворот мысли, он не жалел ни выкладок, ни слов на объяснения. Он быстро выделился, и уже в начале 1954 года ему предложили стать главным конструктором, тем более, что и анкетные данные выгодно его отличали. Но он не проработал в этой должности и четырех лет и покатил зачем-то на целину строить элеваторы.
Приехав на место, Иван Семенович сделался старшим прорабом и не ужаснулся при виде удручающей картины. Он уже тогда стал догадываться, что в строительстве царит хаос и анархия, несмотря на скрупулезное планирование, всеобъемлющий учет, лозунг, рапорт и дисциплину. Это вообще его мало занимало.
Он целый месяц знакомился с чертежами, с людьми, с работой бетонного узла, лесопилки, а больше всего со скользящей опалубкой, т.е. такой формой, которая сама ползет вверх по мере бетонирования.
Не желая утомлять читателя, скажем только, что он так отладил гидравлику, что форма стала двигаться без перекосов. Целый месяц он еще бился над растворным узлом и подачей бетона.
И вот наконец укладка и вибрирование стали идеальными, бетон стал соответст-вовать проектной марке и даже заметно мог превосходить ее без перерасхода цемента.
Исчезли раковины. Это поймут многие, так как у нас каждый пятый что-нибудь да строил. Все считают строительство делом хоть и хлопотным, но незатейливым. И что такое раковины, тоже каждый знает, но вот никто не мог избавиться от них, никто даже подступиться не мог к разным проблемам. Все элеваторы, которые строили другие, и до него и после, пожирали цемент сверх всякой меры и угрожающе, случалось, потрес-кивали, когда их загружали.
Но Иван Семенович был не из тех людей, кто подолгу любуется каждым своим успехом. Сделав правильные расчеты и с учетом качеств своего бетона, он пришел к выводу, что стены могут быть на 30% тоньше, арматуры нужно почти в два раза меньше, подсилосная плита может быть чуть ли не вдвое тоньше, колонны могут быть меньшего сечения и требуют арматуры гораздо меньше. Новый элеватор он так и ре-шил строить.
Он отправился в Москву со своими рацпредложениями. Не прошло и недели хож-дения по отделам института, министерства и главка, как стало ему очень ясно, что это чащоба, сквозь которую даже пытаться пройти не стоит. Да, в те времена, которые отделяют от нас уже десятилетия, хоть структура была проще и не так велик был цинизм и даже, кажется, происходила “оттепель”, а чащи были такие же непроходи-мые.
Не желая обивать дальше пороги, вернулся он домой, т.е. на свой новый элеватор, и стал его строить по-новому, никого из начальства не поставив в известность. А мате-риалов получал столько, сколько требовалось по проекту.
Он рассудил совсем просто: раз государство не хочет предложенной мной эконо-мии и не желает меня вознаградить, я сам распоряжусь образовавшимися излишками. А польза, можете не сомневаться, будет всем.
Бригадирам он давал скорректированные им чертежи (работал он тогда всегда до часу ночи), а днем занялся сверхсложной и уголовно наказуемой деятельностью.
Это позже стараниями “Литературной газеты” стали многие понимать, что уголов-но наказуемой часто является именно самая полезная для общества деятельность. Но все равно и в те далекие времена нужны были и теперь нужны величайшие предосто-рожности, чтобы принося огромную пользу всем и вознаграждая себя за это, не угодить в тюрьму.
Итак, образовалось большое количество лишнего щебня, песка, цемента, арматуры. В свои планы он посвятил только главного инженера и бухгалтера. Сравнительно с ними молодой, но все учитывающий Патрикеев наладил связь с отдаленными совхоза-ми и другими стройками и путем разнообразных обменов в конце концов получал то, что можно было уже продать за наличные. Что касается цемента, то он сразу шел на продажу.
Если читатель заскучал из-за того, что повесть наша стала напоминать газетный очерк, то спешу уверить, что мы обязательно перейдем к более живым картинам.
Рабочие отдаленных совхозов охотно покупали материалы, и это уж точно, что не одну совхозную улицу помог построить Иван Семенович. Он не только не испытывал угрызений совести, но считал свою деятельность нужной, а где лежит истина, пусть судит тот, кто способен разобраться.
Все документы шли за подписью главного инженера и бухгалтера, которых он связал так, словно взял у них обет молчания, но зато сделал их богатыми. И сам обога-щался несколько больше, чем они, но без астрономических цифр.
У него образовалось 120 тысяч рублей (на новые деньги, конечно – уже шел 1962 год). Но главный его актив и гордость были три прекрасных элеватора, где и по сей день нет, наверное, трещинки.
За эти годы он стал таким опытным интриганом, что позавидовал бы и сам Талей-ран. Но была у Ивана Семеновича ахиллесова пята. Этот рыцарь взятки и интриги не только органически не выносил подхалимажа, но и терпеть не мог одностороннего тыканья и всяких других неравных отношений. Человеческое достоинство, полагал он, не должно страдать ни при каких обстоятельствах. Он не топтал никого и не позволял топтать себя.
Ему было куда сложнее, чем просто дельцу или деловому человеку из “класса директоров”. Задумав нанести кому-нибудь удар ниже пояса, он непременно и очень долго справлялся по своей шкале моральных ценностей, и переступить он мог только через того, кто по его мнению этого заслуживал. Каждый раз после таких размышлений он говорил себе: “Слава Богу, на мой век подонков хватит”. Но в вопросы о том, кто дал нам право судить, он не заходил, так как по натуре, видимо, не был философом, по крайней мере, в те годы своей жизни.
По прошествии семи или восьми лет он стал тосковать на стройках, уставать от общей неустроенности жизни, да и от трудностей. Недаром у нас прорабов выпускают на пенсию досрочно.
Начальника управления прочили в главные инженеры треста. С помощью взятки Патрикеев объехал его и оказался в областном центре.
Проработав два года главным инженером треста, он не сделал даже малейшей попытки внедрить свои методы в других управлениях.
“Это было бы безрассудством, – рассуждал он и был прав. – Зачем всем знать, что мои элеваторы экономичнее и прочнее других? Они никогда не будут трещать, и слава Богу. Рабочие построили добротные дома и прекрасно! Так рассуждал он, и все здесь было на месте, как во всяком здравом и сильном рассуждении. “Ну объясню я кому-нибудь свои идеи, – думал он иногда. – Так где он возьмет терпение и знания? Он сразу набросится, загубит окончательно свою стройку, которая хоть со скрипом, а идет, сядет в тюрьму и меня потянет”.
Теперь он заботился только о выполнении плана трестом и о сроках, но плести интригу не разучился. Без труда собрав досье на управляющего трестом, он выпрово-дил ветерана на пенсию. В ранге управляющего трестом стал он ездить в вышестоящие организации в Москву и в Алма-Ату. Он сошелся со многими руководителями благода-ря широте и щедрости в ресторанах, но без малейшего подобострастия.
А главное, он знал пути, как не срывать сроки ввода элеваторов и зерноскладов, и таки ухитрялся не срывать их. По совокупности всех этих качеств его многие ценили и уважали, а врагов, как легко понять, тоже было много.
И вот разразился скандал. Деятельность его на посту прораба всплыла. Чтобы избе-жать суда пришлось расстаться почти со всем своим капиталом. Он и здесь не мельчил, не лебезил и не хныкал, а каждую взятку рассматривал как равноправное деловое сотрудничество.
Следователь, получивший 20 тысяч, признал все сомнительные документы застрой-щиков на материалы. Председатель группы экспертов, получивший 20 тысяч и поде-лившийся со своими коллегами, пришел к выводу, что элеваторы построены по проек-там, но с незначительными, не принципиальными отклонениями.
Скорректированные когда-то чертежи исчезли. Рабочие, строившие по ним, многие уволились, другие разбрелись по новым стройкам, а те, кого удалось опросить, ничего не помнили.
Пришлось отдать еще много денег, чтобы погасить пожар. Всего с 40 тысячами отправился он в Москву, по которой сильно соскучился. И потратив еще 25 тысяч, оказался заместителем главного инженера по вопросам строительного проектирования, генплана, изысканий и т.д. одного очень большого проектного института, а также обладателем двухкомнатной маленькой квартиры, которую выменял за свою гораздо лучшую квартиру в Целинограде.
Присматриваясь к работе отделов, Иван Семенович заметил особенности служа-щих, точнее говоря, тенденцию, если сравнивать с прежней проектной работой. Большинству были присущи теперь слабая теоретическая подготовка и лень. Это был уже такой же мир, только в столице, как и тот, в областном центре, где тянул свою лямку Семен Абрамович.
Патрикеев не изменил своим принципам после огромных приключений в Казахс-тане. Наоборот, утвердился в убеждении, что это едва ли не единственный путь для благородного и очень деятельного человека в извращенной жизни. Одну из страниц его деятельности опишем, даже рискуя удалиться от главных событий повествования.
Примерно через полгода после поступления Иван Семенович вызвал одного из начальников двух больших строительных отделов и сказал без той суровости и тупости в интонации, которая свойственна стольким начальникам всех величин:
– Виктор Викторович, вы ведь знаете, что у нас пять объектов под угрозой срыва? И каких объектов! А срок последнего из них три с половиной месяца. Здесь не было ни нажима, ни запугивания, а наоборот, приглашение к разговору.
– А что же делать, Иван Семенович, будем работать сверхурочно, переводить на сдельщину и на аккорд.
– Я заметил, что у вас там колоссальное количество фундаментов под оборудова-ние. Взять хоть цех № 1.
– Мы вчера только обсуждали, будем применять типовые, а где невозможно, это процентов 60, – ну что же, будем делать сами.
– Давайте сделаем иначе. Объем работ гигантский, срыв недопустим – вы же знаете. Вы правы, переведем всех, кого можно, на сдельщину. Следующий цех пустим на аккорде. Но в этом беспримерном штурме никто не удивится, если мы примем временных работников, – он высказал эту мысль и смотрел выжидательно.
– Давайте возьмем, – по тону Виктора Викторовича чувствовалось, что он не нови-чок.
Временные работники – один небольшой штришок в огромной мозаике безгранич-ного лицемерия и множества ухищрений, на которые идут ежедневно разные началь-ники, преодолевая сотни и сотни различных табу. Если кто-то взялся помочь захлебы-вающимся проектировщикам, то в платежной ведомости он должен называться не своим именем. Манипуляции Чичикова из бессмертного произведения классика – невинные шалости по сравнению с длинными списками “мертвяков” в различных ведомостях в колхозах, на заводах и стройках. Но в проектной жизни прием временных это чаще всего оплата реального труда привлеченных конструкторов. Принять можно пенсионеров с дипломом – на два месяца, находящегося в отпуске – на один месяц, шабашника или отказника с трудовой книжкой – на любой срок. Отказ-ники часто сами и бывают исполнителями, но не всегда. Или же исполнителями работы являются люди, согласные уродоваться по воскресеньям и вечерам, не бросая основной работы. Могут это быть и люди, делающие вечером свою собственную работу. А может быть и так, что никакой работы нет, а временные зарплату получили. Где здесь польза и где вред – вопросы это философские, и ответов на них не существует.
– Я уверен, фундаменты перечерчивать не нужно. Их надо переснять на кальку, увеличив при этом вдвое. Можно снять прямо с подлинников, так сказать, там, где их делали. Потом малой кровью берусь их исправить. А вы мне дадите все, что связано с этой посадкой: отметки, маркировку, привязку и т.д. Возьмем семь человек, каждого на два месяца, закроем им рублей по 400 в месяц... Вы работы не боитесь?
– Да как вам сказать, – ответил понятливый Виктор Викторович. – Я был два года назад групповодом. Но тут ведь колхозы, план, все остальное, не говоря о том, что все идет через ведущих, групповодов, главспецов...
Это был уже живой непринужденный разговор нормальных людей. И закончился он такой тирадой Ивана Семеновича:
– Принесите мне сегодня вечером все, что связано с этими фундаментами. Что не успеете, завтра в течение дня и завтра вечером. Только, пожалуйста, Виктор Викторо-вич, все, именно все: геологию, задания. Или, если хотите, информацию, но только разборчиво, короче, все внешние, так сказать данные, а чертежи изготовлю я. Колхозов не будет у вас примерно месяц. Все беру на себя. Теперь дальше, я вам принесу документы: трудовые книжки и заявления. Четыре пенсионера и трое просто уволив-шихся. Пенсионеров – на два месяца, а уволившихся – будет видно. Наряды простей-шие – две-три строки, но не должны выходить за 400 рублей...
– А в отдел кадров им лично приходить нужно?
– Вы документы несите мне, я завизирую, потом у главного подпишем, потом – в отдел кадров. Так вдвоем и будем дальше двигаться. Они всех сразу примут. Вы же помните позавчерашнее партсобрание – это же светопреставление. Как в добрые ста-рые времена. Только фразеология слегка изменилась. Вместо “полетят головы”...
– Кажется, было и такое, – засмеялся умный Виктор Викторович.
– Тем более. Теперь возьмут кого угодно. Сказано – сделать любой ценой, как на войне...
– Иван Семенович, а как же в отделе представить все это?
– Все беру на себя.
Реплика эта показалась Виктору Викторовичу самоуверенной, но жизнь вскоре убедила его в обратном.
Следующие два дня, субботу и воскресенье, до глубокой ночи изучал Иван Семено-вич, как сделать фундаменты. Прочитал инструкции и учебники, типовые чертежи изу-чил до тонкостей и убедился, что план хорош и вполне осуществим.
В понедельник он пришел в отдел, подошел к главному конструктору и в коррект-нейшей форме стал его расспрашивать об инструкции по проектированию фундаментов под машины с динамическими нагрузками, о возможности уменьшить их размеры, о сроках, о расчетах. Нисколько не задевая самолюбия, он, однако, сильно смутил глав-ного специалиста.
– Согласитесь, Виктор Петрович, нам не простят перерасход 1000 кубов бетона, – говорил спокойно, но с едва заметным оттенком юмора, Иван Семенович.
А Виктор Петрович глядел на его орденские планки и добротный костюм и думал, откуда у зама такие глубокие познания.
– Конечно, – согласился главспец, прекрасно понимая, что простили бы и 10000 кубов, но ведь невозможно сказать об этом вслух, а оспаривать инженерную сторону вопроса, он уже видел, не ему по плечу.
– Ну что ж, прекрасно. Этот гигантский цех надо выпускать. Колхозов пока для вашего отдела не будет. Сдельщина – это, конечно, необходимо и сильно продвинет. Но, знаете, временная сдельщина – не вполне надежная вещь. Они станут писать, – он слегка понизил голос, – в наряд то, что сделали на ставке в прошлом месяце или остав-лять хвостики, чтобы кончить их на ставке. При таком размахе – уверен, такого у вас еще не было – за всеми не уследишь. Одним словом, единственный выход: пусть Вик-тор Викторович фундаменты под оборудование делает сам с двумя-тремя халтурщи-ками. Понятно, в увязке с вами. Проект-то единый.
Главный конструктор был очень доволен, что огромную часть работы забрали.
– И следующий цех, если получится, разделим. А третий... ах, это уже не ваш. Ну хорошо, – он кивнул на прощание и прошел к другому главному конструктору.
Ему он влил уже несколько другую микстуру, не затронув, разумеется, самолюбия. Он покинул отдел, вызвав у всех, кто его слышал, смешанное чувство. С одной стороны – большое удивление: они отродясь такого не видели, а с другой – тревогу, что придет-ся работать впредь более правильно и с гораздо большим усердием.
Когда в очередной раз зашел к Ивану Семеновичу Виктор Викторович, то получил еще и такой полезный совет:
– К вам придет один из пенсионеров, еще очень бодрый на вид, бывший инженер, как и все они. Вы с ним для виду посидите часа полтора-два. А мне поскорее давайте все, что еще не дали...
Через 15 дней, за неделю примерно до выпуска, Иван Семенович вручил Виктору Викторовичу 45 листов чертежей. Это были увеличенные вдвое копии типовых полу-листов, но буквы не казались большими, потому что типовые полулисты в свою очередь когда-то были уменьшены.
Отметки заложения были кое-где уменьшены. Появились привязки, новые размеры, иногда и лишние, что-то было смыто ацетоном, а взамен стояли другие цепочки размеров. Фундаменты действительно стали чуть-чуть экономичнее, но, главное, стали не похожими на своих собратьев. В них трудно было признать типовые фундаменты, хоть изменений было не так уж и много. Площадь же чертежей стала очень большой, но не выглядела пустой.
Во все штампы были вписаны фамилии временных работников. Виктору Петрови-чу, который только полистал эту продукцию, показалось, что тут потрудилась нечистая сила: до того все было и профессионально, и умно, и безошибочно. С легким сердцем подмахнул и он 45 листов и вернулся к остальному огромному проекту, путаному и малоразборчивому.
Прошли те самые три с половиной месяца, а затем еще полтора. Были выпущены все пять гигантских проектов усилиями обоих отделов. На последние два Иван Семено-вич срок сумел отодвинуть, съездив для этого трижды в командировки.
Временных работников за пять этих лихорадочных месяцев принимали очень и очень многих. Иван Семенович положил в карман 10 тысяч, Виктор Викторович – 4500 рублей. Люди в отделах тоже были довольны: когда проектировщику удается подра-ботать в месяц 100 – 150 рублей, то это считается совсем неплохо. Ожидались еще большие премии, первая из которых уже пришла, и сообщение об этом всех приятно бодрило и щекотало нервы, пока шла дележка.
И хоть все чувствовали большую усталость – такого ударного труда и штурма вообще никто не помнил, – но в целом настроение было приподнятое. Присутствовало, правда, ощущение необычности, как и всюду, где приложил руку Иван Семенович.
Он сразу стал своим человеком в проектном главке, которому подчинялся институт. Личное обаяние и даже то, что он ни с кем не братался, держа дистанцию, огромная память, все та же щедрость, когда случалось бывать в ресторанах, чудодейственный выпуск пяти огромных проектов – ну все буквально работало пока на него.
История повторялась. Он тенета плести не разучился. Но стал еще разборчивее. С начальником главка он сошелся, хоть последний был не без морального изъяна. “Что поделаешь, – отмахивался он от подобных мыслей, – все здесь прогнило в знакомствах и связях. В мой долг не входит кого-нибудь переделывать”. А вот главный инженер его института был парень отвратительный, в работе – пустое место, по отношению к нему многое было дозволено. И Иван Семенович легонько подтолкнул его на пенсию.
С конца 69 по 78 годы, почти 9 лет провел он в должности главного инженера института. То, что он не был технологом, дела не портило: он уже знал все, что угодно, а ведь хорошо известно, что главный инженер может не знать вообще ничего.
Он получал оклад 350 рублей и огромные премии, имел персональную машину. Со строительными отделами не порывал и провел с Виктором Викторовичем еще несколь-ко блестящих операций.
Несколько раз был он в капстранах и на специальных курсах сильно продвинулся в английском, который любил еще со студенческих лет. Увлечение это, как мы видели, у него сохранилось.
В 76 году начальник главка собирался на пенсию, а на своем месте хотел бы видеть Ивана Семеновича. Но ведь не он это решает, а министерство. Другим претендентом был нынешний заместитель, сама немощь, но имевший покровителей. Иван Семенович его, скорее всего, одолел бы.
Да и жизнь главного инженера была вовсе не плохой. Он успел жениться и развес-тись, жил в двухкомнатной квартире, но уже в другой, чуть большей. Обставлена квартира была очень оригинально и с большим вкусом. Женщины время от времени появлялись в его жизни и в Казахстане и в Москве, но в конце концов остался он холостяком, что плохо вязалось с обликом номенклатурного работника.
Таким людям, как Иван Семенович, может быть, вообще надо каждые 7 – 8 лет менять образ жизни и характер деятельности.
Он уже начинал заранее тяготиться новым своим возможным положением, хоть оттуда рукой подать до министерства, а не исключено, что именно поэтому – кто знает.
Он чувствовал, что своими принципами придется пожертвовать. То же ожидало и на посту, предположим, директора института, да и сейчас... он не обманывался на этот счет. Он иногда вдруг ясно начинал все это видеть, знал, что давно уже несет моральный урон.
Сам-то он попрежнему был безупречен и никого не топтал, но избежать похлопы-ваний было невозможно.
В 75 году, когда состоялся злополучный банкет, Патрикееву было уже 52 года и он предс-тавлял в высшей степени оригинальную фигуру, не подпадающую ни под один тип в советской нашей жизни. И внешность его была очень привлекательна. Это был красивый мужчина, с прекрасной осанкой, волевым лицом, но без выпирающей, как у многих, целеустремленности.
В русых волосах было много седины, но не настолько, чтобы он казался седым. И что-то, или широкий лоб, который не портили две довольно глубокие складки, или взгляд, или правильное очертание рта, или простота движений, одним словом, неулови-мые какие-то особенности придавали его облику благородство, которое и было, вероят-но, значительной частью его натуры, что не так уж часто встречается теперь, да и преж-де, пожалуй.
Присутствовавший на банкете сверхважный сановник, член коллегии, который вполне еще мог успеть стать министром, подвыпил и произнес такой тост:
– Ты, Патрикеев, нужный нам человек. Мы тебя скоро сделаем начальником главка. А там и в министерство заберем... И жениться надо. Ты ж еще молодой и интересный мужик. За тобой бабы табуном будут бегать, и не какие-нибудь... Я б тебе больше 43 –45 лет не дал, убей бог... Я предлагаю тост за Патрикеева! – и он протянул руку, желая не то облобызать, не то потрепать по плечу Ивана Семеновича.
Реакция была такой, какую никто из министерских и прочих людей, стоящих на разных ступенях иерархической лестницы, не смог бы предугадать:
– Все мы кому-нибудь нужны, – сказал Иван Семенович задумчиво и уклонившись от соприкосновения. И дальше, словно размышляя:
– И ты, Сидоров, кому-то нужен, ну, прежде всего, своей семье, конечно. Так что, друзья, будем пить за нужных людей: Патрикеева, Сидорова и остальных.
В наступившей тишине Сидоров осушил рюмку, сел и, ковыряя в тарелке и недобро улыбаясь, пробормотал: “Ишь ты... гордец... интересный какой!”
Через пять минут Сидоров сказал: “Пойду, пожалуй”, встал, быстро вышел, взбе-шенный, сел в машину и велел шоферу везти себя домой.
Только тогда Иван Семенович, как это ни странно, если учесть его огромный опыт, окончательно и с невероятной ясностью понял, что нельзя подниматься по служебной лестнице, сохраняя лицо.
Еще несколько человек вскоре ушли, а так как оставалась еще водка и закуска, то разошлись не все. Закусывая или закурив сигарету, кое-кто норовил сказать: “Ну, теперь, брат, держись!” А иные, приблизившись, уже как бы доверительно и зная, что другие не слышат, предупреждали: “Начнет прижимать по всем линиям. Вы еще узнаете.”
Вскоре в институт прибыла комиссия. Много схожего было с Казахстанской его эпопеей, словно и впрямь события идут по спирали. Слухи о временных работниках давным-давно доходили до главка. Но Иван Семенович многих устраивал, институт выполнял любое поручение. Многим внушал уважение и сам главный инженер как личность, необыкновенные его способности, ни на кого не похожая манера поведения. Но и врагов, как всегда, было достаточно. А вот комиссий не бывало, потому что Иван Семенович с его памятью и изворотливостью был плохой объект для проверок и ревизий. А его отношения с начальником главка!..
Все сразу изменилось. Теперь появился могущественный враг в министерстве, а в лице заместителя начальника главка Иван Семенович имел уже несколько лет врага, хоть и беспомощного перед хитроумной интригой.
Злопамятный Сидоров, обладая властью и зная об отношениях Ивана Семеновича и замначальника главка, сразу призвал последнего под свои знамена. И сами интриги Ивана Семеновича оказались слишком слабыми – Сидоров сам решал, кого проверять. Пришлось Патрикееву рыть окопы.
Скрупулезные проверки длились, хоть и с большими перерывами, два с половиной года. Под сомнение бралось все, в том числе законность премий. Угрожали вызвать к следователю многих временных, ничего не подозревавших. Кое-кого уже и вызвали. Искали недоброжелателей и в самом институте, сличали по их подсказкам почерки на чертежах... Потом вдруг заявили, что слаба идеологическая работа, что, мол, передови-ки идут в очередь, а не по действительным показателям.
Услышать можно было на этих комиссиях все, вплоть до таких буквально слов: как могли коммунисты и фронтовики дискредитировать саму идею соцсоревнования. Но это были мелочи и в большей части камни в огород директора, которого собрались гнать на пенсию. А вот временные и премии...
Кончилось это тем, что Иван Семенович, сильно издержавшись, но оставаясь верным своим методам, как и когда-то в Казахстане, от всех отбился, уволился и вынужден был искать работу.
Обменяв свою небольшую, но прекрасно отремонтированную квартиру в Москве на подобную, хоть и в миллионном городе, но все-таки в провинции (т.к. у нас кроме Москвы, Ленинграда и, может быть, Киева, сплошь считается глубокая провинция), Иван Семенович стал начальником технического отдела того самого института, где изнемогал уже четырнадцатый год Семен Абрамович.
Теперь Иван Семенович повел совершенно иную жизнь, без всяких авантюр и не помышляя о карьере.
В Москве он снова составил капитал, хоть и не такой большой, как когда-то в Казахстане, но битва с Сидоровым его подкосила. Все же кое-что осталось, да еще какие-то крохи он взял при обмене квартиры. Со скромным капиталом примерно в 20 тысяч рублей и с окладом 260 рублей плюс премии, но совсем умеренные, он теперь жил спокойно, без хлопот. Много сил отдавал он работе, пока не стал на общем фоне суперменом.
Потом покатилось совсем просто. Он о московской жизни, о ресторанах, об автомо-биле совсем не грустил, познакомился с женщиной, очаровательной и на 20 лет с лиш-ним моложе него.
Стиль его работы мы уже в начале главы изобразили. Добавим только, что с перерыва он всегда немного опаздывал, так как после посещения кафе, изредка с конья-ком, он любил с сигаретой посидеть в сквере за углом, задумавшись о превратностях судьбы или наблюдая прохожих.
У него, хоть и в позднем уже возрасте, стали появляться постоянные привычки. Так, он всегда ходил в одно и то же кафе при гостинице “Интурист”, где и застал его Семен Абрамович.