Глава XIII
В субботу и воскресенье вышли не только сметчицы, которые были вообще другой отдел. Пришли и все наша знакомцы: оба сдельщика, ведущая, проверяющая, интеллек-туалка и даже девицы.
Все они в поте лица делали мебельную фабрику. А Иван Семенович вникал в нее, все больше и больше забирая руководство. Цех этот, вопреки безобидному названию, был очень путаный, довольно большой, имел бытовую пристройку, а главное, проект был совершенно сырой.
Освободившийся Семен Абрамович приступил к проработкам по теме, которую они с Иваном Семеновичем условно называли в разговоре “разруха”.
Не отрываясь, целых два дня по 10 – 12 часов рисовал он административный корпус, спецкорпус, опору галереи, подчеркивая приемами графики, как расходятся его конструкции с коммуникациями, за сохранение которых так героически боролись начальник ОКСа и Петр Николаевич на историческом совещании. Особенно тяжело пришлось с административным корпусом, где он перенес обе лестничные клетки, меняя планировку. Не забыта была и ферма подвески электроблока.
Ажурные его картины, испещренные пометками, производили большое впечатле-ние. Иногда он надолго задумывался, глядя в чертежи, которыми были завалены оба его стола.
Глядя на то, как он худой, даже изможденный, с горящими глазами, продолжает упорно чертить, казалось, что безумный архитектор создает город будущего, а на самом деле это была всего лишь борьба с разрухой на заводе и борьба за свое право работать, не подвергаясь оболваниванию.
В воскресенье в 9 вечера они просмотрели эти проработки и восхищенный Иван Семенович не остался в долгу, продемонстрировав, как продвинулась мебельная фабри-ка. Но придать ей стройный вид и даже охватить полностью и узнать количество листов было невозможно – еще не все были получены задания, да и времени требовалось на это гораздо больше.
Фабрика могла разрастись листов в 70, а то и больше. Было и еще одно пугающее обстоятельство. Проект этот был первый, выполняемый в отделе с учетом одного ново-го правила. Правило это пришло из Москвы через год или два после выхода новых ГОСТов и предписывало каждое изделие, каким бы элементарным оно ни было, чертить на отдельной форматке, как это делают механики.
Этому правилу было посвящено немало “прекрасных” страниц в хорошо известной нам инструкции Михаила Львовича. И если бы этот чудовищный свод доморощенных указаний наложился на ГОСТы и на вводимое ныне правило, то планы наших друзей были бы погребены под этими извращениями.
К счастью, и здесь Иван Семенович был последней инстанцией. Можно было плюнуть и на новое правило, но уже начали делать с его учетом. К хорошо знакомым КЖ, КМ и АР добавлялось неведомое доселе КЖИ,* которое в свою очередь быстро обрастало сопутствующими документами.
Они очень подружились за эти несколько дней. Теперь, измученные, они сидели друг против друга и говорили о том, что им предстоит. 16-го приедут заводчане, а 18-го срок проклятой фабрики.
Иван Семенович не говорил, разумеется, с Семеном Абрамовичем ни о своей болез-ни, ни об откладывавшейся поездке. Он вообще не ведал, что такое жалобы. Опять он не встретился со своей Танечкой, но созвонился с ней и очень просил перенести отпуск на целых 20 дней. Теперь он учел уже все, в том числе предстоящую тяжбу после окончания всех работ.
– Вот если бы они приехали не 16-го, а на неделю-другую позже, – мечтательно сказал Семен Абрамович. – А нельзя было в протоколе указать другой срок? – наивно и очень мягко спросил он.
– Боже, неужели вы думаете, что я не отодвинул бы, если бы можно было? Они, когда подписывали протокол, да и на совещании – вы, может быть, забыли? – все твердили, что им надо именно до 20-го. Я боролся за каждый день.
– А ведь они могли вообще оказаться у разбитого корыта.
– Таковы люди. Но тут еще одно соображение. Вероятно, они именно 20-го в последний раз могут где-то поставить вопрос, что вообще не желают подобной реконструкции. И вот они именно 16-го желают знать, будут все эти переносы или нет. Мог я, наверное, отбить еще один или два дня. Эх, да что об этом говорить? Мы и без того, кажется, немного устали.
– Да, да, конечно. Идемте, Иван Семенович, скорее по домам.
Они поднялись и пошли, бросив все, как лежало, и Семен Абрамович подумал, что это был один из редких случаев с ним за долгие годы его пребывания в этой комнате. Но тревоги по поводу оставшегося хаоса не испытывал. В понедельник только надо будет прийти пораньше.
Понедельник 1 июня Иван Семенович потратил на переговоры с разными людьми, так как “разруха” перешла к нему, а Семен Абрамович с головой окунулся в мебель-ную фабрику.
* КЖИ это родилось, вероятно, в джунглях Госстроя в воспаленном уме крючкотвора как подражание хорошо известному КМД или чертежам механиков, имеющим давние традиции.
С самого утра Иван Семенович начал согласовывать новую компоновку админист-ративного корпуса с архитекторами и убеждал их долго, преодолевая то апломб, то подозрительность, а то и страх, порождаемый слухами, совсем не беспочвенными. Он этим занимался вплоть до самого обеда, но получил в результате согласие “приличного человека”.
Потом отправился к геологам, от них сразу к нескольким технологам.
Выход в любой институт, да и вообще куда-нибудь, мало чем отличается от похода в телеателье, химчистку, поликлинику. Томительное ожидание, вторгающиеся в любой разговор телефонные звонки, чья-то неспособность найти нужную бумагу – все это так вошло в жизнь, что тут бессильны любые приемы, суперменские манеры и орденские ленточки. Он раза три в этот день клал под язык валидол и спокойно сидел где-нибудь в стороне 15 – 20 минут прежде, чем возобновить переговоры с архитекторами или технологами.
Все же были собраны многие данные и получены многие подписи. Можно было идти дальше.
Следующие четыре дня пошли на расчеты. Иван Семенович, взяв у Семена Абра-мовича несколько учебников и счетную машинку и начал считать.
Строка за строкой рождались ровные без помарок страницы сложного расчета, но этот нелегкий труд то и дело нарушался то посетителями, то необычными происшест-виями, которые едва ли можно было назвать случайными и которые отнимали время и силы. Вот, например, одно из них.
Старший сдельщик согласился отодвинуть отпуск, спасая мебельную фабрику, но во вторник был послан на стройку, где должен был, оказывается, носить тяжкие ведра с раствором на шестой этаж. Попытки отстоять его ни к чему не привели. Начальник отдела вел учет по группам всей внеклассной, так сказать, деятельности: кто сколько отработал каких обязанностей в будние дни и в выходные за отгулы, и даже в очень редких случаях по системе зачета день за два. Из его книг, которые всегда были в безупречном порядке, неопровержимо якобы вытекало, что именно из группы Шапиро теперь самое время послать на стройку. В среду часов в десять старший сдельщик заявился прямо в спецовке, аккуратной и хорошо пригнанной, и сослался на боль в плече. Заменить его мог в среду и в четверг только младший сдельщик. Каждый из них сверх того был в понедельник на дружине до 11 вечера, но младший сдельщик предста-вил более оригинальный мотив. Он утверждал, что в четверг намерен пойти на боль-ничный по уходу за ребенком: жена, мол, уже не может, так как на работе начальство косо смотрит, а закон позволяет дать бюллетень любому из супругов.
Оставался сам Семен Абрамович, что в принципе было делом обычным, но только не в этот критический момент.
Как это ни удивительно, но с таким ничтожным вопросом зашел Иван Семенович прямо к главному инженеру, желая понять, как далеко идет его злоба. И вот, что он услышал:
– Выходит, все должны ходить, а Шапиро не должен. Кажется, так не ставят вопрос даже “защитники” из “Лиги защиты...”
Когда, пользуясь отсутствием свидетелей, кто-нибудь перестает стесняться и открыто бьет ниже пояса, это уже признак крайней вражды. На что рассчитывал глав-ный инженер, невозможно было понять. Видимо, он полагал, что и “разруха” должна быть ликвидирована, раз уж за это взялись, и Шапиро должен знать свое место, и Патрикееву нельзя показать, что он может впредь указывать. Глядя на его ухмылочку, Иван Семенович думал, что предпринять. Говорить о чести мундира? Скучно и уже было. Опять к директору? Его маневры в приемной становятся уже неприличными. Был еще человек в ранге ГИПа, ведающий гособязанностями. Пойти к нему и найти полюбовно замену из другого отдела? А кто же добровольно пойдет носить раствор на шестой этаж?
Оставалось вернуться к исходному варианту, т.е. к младшему сдельщику, но он еще до визита к главному инженеру объяснил все Ивану Семеновичу. Будучи молодым и сильным, он в принципе не прочь был размяться.
– Я ведь не знал, что пошлют Семена Абрамовича, а теперь, если я не пойду на больничный, он этот случай запомнит навсегда. Выходит, что я беру больничный тогда, когда мне надо.
Получалось так, что должны бросить работу и Саша и Семен Абрамович. У распо-рядителя в ранге ГИПа была цепкая память, и Саша верно обрисовал ситуацию. Кулуарный этот разговор свидетельствовал, до какой степени люди в группе стали за считанные дни доверять Ивану Семеновичу.
Он отправился к этому ГИПу, и очень скоро младший сдельщик упругой походкой покидал помещение, и в отличном настроении.
ГИП сам ему позвонил и мягко попросил заменить товарища. Как удалось подтолк-нуть мрачного ГИПа к этому звонку, осталось тайной. Иван Семенович от него отпра-вился прямо к себе и вновь засел за расчеты.
Потеря младшего сдельщика на два дня был наименьшим злом. Штурм мебельной фабрики продолжался. В пятницу только были получены последние задания. Семен Абрамович рассмат-ривал их целый час, потом звонил, уточнял и наконец составил список листов и решил не отступать от него, как бы ни пришлось комкать работу. Зато новинка, именуемая КЖИ, вообще учету не поддавалась. Если бы он знал, сколько будет с этим КЖИ хлопот... Хорошо, что, начиная любой труд, будь он маленьким или исполинским, не знаем мы до поры до времени, что и где нас подстерегает и где мы споткнемся. Проект мебельной фабрики стал приобретать очертания, и это сразу подняло настроение.
“Иван Семенович знает, что говорит. Эта беспросветная работа будет последней лямкой в моей жизни. Пусть будет как угодно тяжело – зато теперь виден конец. В самом деле, проработки готовы, хоть я чуть не умер над ними. Западная Сибирь ушла...”
Вдруг он вспомнил о смете и решил позвонить сметчикам. Ушла, оказывается, и смета в среду стараниями Ивана Семеновича, который навестил и машбюро и переп-летчиков и даже не сказал об этом.
“Он мой добрый гений, он не даст мне пропасть. Господи, ведь должно все это кончиться. Работать! Скорее нужно работать!”
Забросив расчеты, интеллектуалка по его просьбе и по его эскизам вычерчивала стальные изделия, как и положено теперь, на отдельных форматках.
Стальные эти изделия скрепляют железобетонные конструкции, которые в свою очередь начинены теми же изделиями. Наши предки и архитекторы прошлого, чье творчество до сих пор определяет облик центральной части наших городов, не знали этих желез, и проекты прекрасных зданий помещались на 5 – 10 листах прекрасного ватмана. И хорошо, что не знал тогда Семен Абрамович количество этих форматок, достигшее фантастической цифры 400. Пока их было 25, да еще 10 штук, сделанных неопытной рукой интеллектуалки.
В понедельник оба сдельщика начнут их делать по 15 – 20 в день и радоваться их обилию. Стоило появиться плите с маленькими особенностями, как рождалась формат-ка, она тянула за собой новые и процесс этот казался бесконечным. Но вернемся пока к более раним событиям.
В пятницу, поздно вечером, как уже повелось, Иван Семенович положил 35 прек-расных страниц.
В субботу они вновь поменялись ролями, так как расчет необходимо было прове-рить – это был из тех расчетов, результат которого сразу почувствовать или оценить на глаз было невозможно.
Опять пришли оба сдельщика, но видно было по всему, что в воскресенье они не придут. Творить без конца трудовой подвиг им вовсе не улыбалось, да и денег в загашниках было много. Проверяющая пришла всего на 4 часа, ведущая проявляла свою обычную самоотверженность. Иван Семенович, конечно, был здесь, и работа дви-галась, хоть люди уже двигались с трудом. Интеллектуалка по телефону сообщила, что придет, когда успокоится ужасная головная боль. Девицы вообще не пожаловали без всяких объяснений.
В этот день друзей ждало еще одно потрясение, но кончилось все благополучно, и это говорит о том, что поставленная цель, упорство и вдохновение могут преодолеть многие трудности.
Семен Абрамович принялся проверять расчеты. Он, конечно, не шел цифра за цифрой, но и проверить прикидкой такой расчет было невозможно. Дойдя до двадцатой страницы и не уставая восхищаться расчетами, он неожиданно натолкнулся на мало заметную но неприятную ошибку.
Вдумываясь, рисуя картинки и подолгу глядя на них, он постепенно пришел к выводу, что дело можно поправить. Черной ампулой на обороте он стал делать неболь-шой дополнительный расчет. Расчет не поместился и он продолжал его на обороте следующей страницы. Через два часа расчет в целом принял очень рабочий вид. В результаты были внесены поправки, а на странице, где начиналась ошибка, тоже поп-равка и ссылка “см. на обороте”.
Расставив все по местам, он продолжил проверку, не встретив больше ни одной ошибки в оставшихся разделах и полностью восстановив доверие к интеллектуальной мощи своего друга и избавителя.
Что же касается последнего, то он, проходя мимо, заметил эти расчеты на обороте. Когда Семен Абрамович отлучился, он не выдержал и стал ревниво просматривать страницы, за каковым занятием и застал его вернувшийся Семен Абрамович. После довольно долгого разбора, который чуть не сбился на резкий тон, Иван Семенович признал свое поражение. Потрясенный смотрел он на расчеты на обороте. Вот это мышление! Вот это блеск!
– Это мелочь, – сказал скромный и измученный Семен Абрамович. – Ваши расчеты прекрасные, чистые и точные. Одна ошибка – это мелочь. Я вообще не видел расчета, – добавил он с неожиданным сарказмом, адресованным всем инженерам, каких видел в своем институте, – где был бы хоть один правильный результат. Да и что значит в этом деле правильно-неправильно: не заварись вся эта каша с коммуникациями, слабоум-ные расчеты были бы всеми признаны очень правильными.
Иван Семенович вспомнил целину, московские институты, всех и всяческих инженеров, безнаказанную болтовню Шкилько. “Я недавно Семену объяснил эту тео-рию насчет безнаказанности, а ведь он это все понимает не хуже меня и терпит столько лет Михаила Львовича... Да, пожалуй, одни математики имеют критерий истины в своей науке. А в любой другой области долго можно неправильное выдавать за правильное, а можно, если требуется, и наоборот. И везде царит безнаказанность.
– Хорошо смотрится расчет, – прервал его раздумья Семен Абрамович.
Они еще раз просмотрели итоговый документ – результат расчета, представляющий два разворота белой бумаги, где все было собрано компактно, выводы подчеркнуты красным, а поправки внесены черной ампулой.
Потом снова изучили замечательные проработки, внесли и в них поправки, что отняло очень много времени. Неплохой сюрприз ожидал заводчан 16-го числа. Даже не верилось, что нет больше ни Западной Сибири, ни “разрухи”. Но все еще неясная, окутанная мглой мебельная фабрика грозно маячила впереди, а сил, кажется, не было уже вообще ни у кого.
Они уже теперь привыкли сидеть допоздна. Вот снова они сидели друг против друга, и у Семена Абрамовича не было сил выполнить операции, которые за долгие годы стали ритуалом: помыть руки, разложить бумаги, выключить свет, запереть дверь. А Иван Семенович чувствовал себя совсем скверно, но не хотел в присутствии Семена Абрамовича брать валидол.
Они вяло переговаривались, и вдруг эта беседа приняла необычное направление и поставила крест на воскресном отдыхе.
– Кстати, Михаил Львович не пытается вмешиваться в мебельную фабрику?
– Вы знаете, нет. Забавно, что именно вы, бывая тут только в нерабочее время, вспомнили об этом. Чудно как-то, я только теперь соображаю, вот только сейчас начинаю понимать, что он не напевает, никого из нас не зовет... А ведь вы добились его отставки только на Западную Сибирь.
– Он уже рад отпустить вас. Можете считать, что малая цель достигнута. И не стоило ради этого такой каторжный труд на себя взваливать. Можно было как-нибудь иначе... Но давайте лучше смотреть вперед.
– Давайте, лучше завтра отдыхать! Я только не пойму, если я освобожусь от него, так как это все официально устроится?.. Но с другой стороны, если вопрос это решен-ный, так гори она, эта фабрика. Мало что ли было срывов? Довезут потом... В самом деле, давайте отдыхать... – он вдруг остановился, видя как Иван Семенович смотрит на него: не то с грустью, не то с состраданием.
– Да, да, – заговорил он снова, волнуясь. – Вы правы, идемте дальше...
– Дорогой Семен Абрамович, я вас очень прошу, не ставьте вы себе маленьких целей, мизерных. Они не должны быть огромными, но и маленькими быть не могут. Боритесь за то, на что вы имеете неоспоримое право. Да, оказывается, за это нужно бороться, да еще и как! А то недолго снова под ним оказаться.
Беседа уже не была вялой или просто обменом репликами, какие бывают после тяжелой работы, когда нет сил сразу собраться и уйти. Семен Абрамович с огромным вниманием слушал, а Иван Семенович продолжал:
– Вам интересно, как все устроится? Ну, начнем с того, что он может ГИПом перейти. ГИПом-то может здесь кто угодно, даже с образованием всего в один класс. Я имею в виду, в таких не технологических институтах, как наш. А вообще ГИП профессия как профессия, не хуже других...
– Но ведь, наверное, забито все?
– Конечно, но для такой фигуры, для орденоносца, вернее будущего орденоносца – найдется место. Но его убрать отсюда – не значит вас поставить. Вы и сами должны чувствовать...
– Да, это чувствуется... Я им какой-то чужой, т.е. кому “им”? Администрации, начальникам... а тут, в секторе, уже все друг к другу привыкли. Понятно, они не могут не видеть. И относятся как будто неплохо, я это в последние дни особенно почувст-вовал. Но что-то такое есть... Видно, я вообще не рожден руководить. Ну, а админист-рация, начальник, парторг этот самый, – Семен Абрамович говорил как с очень близ-ким человеком. – Они мне очень чужие, и дело тут не в пятом вопросе даже. Они тяжелы для меня. Мне кажется, что я вот-вот под трактор попаду, начни они заниматься моей персоной.
– И все-таки есть такой вариант: он – ГИПом, вы здесь – главным конструктором. Можно за это бороться. Все, что вы мне сказали сейчас, все-таки очень субъективно, хоть есть в этом, конечно, большая правда. Но дело здесь ни в том. Сама цель снова мелковата. Это принесет вам желанное избавление от него, от глупостей, от оболвани-вания, как вы любите выражаться, но не от рутины.
– Конечно, но тогда остается СКО. А в качестве кого же, Иван Семенович? Там есть у них два, их считают корифеями.
– Но вы же знаете цену “корифеям”?
– Знаю, догадываюсь... Как вы про Шкилько сказали – будущий орденоносец?
– Да, его должны к ордену представить, если я ничего не перепутал. Можно, конеч-но и этому помешать, а что толку? Вы говорите “корифеи”? Он будет тоже корифей, если не инженерной мысли, то просто корифей. А главный инженер – это из корифеев корифей... Вы себя здесь похоронили, и счастье, что способности сохранились, – он указал на проработки и расчеты. Я обязан вас вытащить отсюда, просто обязан... И сколько сил уже потрачено. И вот вам расстановка сил на сегодня. Совесть наша чиста, как слеза! Оружие наше – шантаж! Да, не удивляйтесь, вы ведь сами досье собрали. Плюс история с “разрухой”. А что у них? Власть! А сверх того, коварство и возмож-ность придраться к чему хотите. Идем дальше. Вся борьба на следующей неделе. Силы на исходе, а мебельную фабрику выпустить надо. Представьте, что двое бегут на пере-гонки или фехтуют, или боксируют, но у одного из них гиря на ноге. Много у него шансов? Проклятая фабрика – наша гиря, а как ее сбросить, если на следующей неделе пойдет прополка? Сделать фабрику любой ценой! Ни дать, ни взять – корчагинская узкоколейка.
– А если людей попросить в помощь?
– Не дадут, они ведь очень чувствуют, что это борьба. Шкилько в подвешенном состоянии. Они, хоть и не знают нашей цели, но помнят, как я их перехитрил тогда. Начальник ваш держит нос по ветру. Ему и приказывать не надо – достаточно намек-нуть. Захаров злопамятен и непреклонен, главный инжненер еще опаснее – коварен и с изуверскими наклонностями. Шкилько – тот во сне видит, как вы срываете срок, и ради этого станет кричать, что люди позарез нужны на других объектах.
– Да, маловато у нас шансов.
– Немного, но и не так уж мало. Но вы ведь не путаете с теми 99 из 100, что я вам здесь же говорил в самом начале.
– Конечно, не путаю. Тот один шанс на несчастье мы уже проскочили, – улыбнулся Семен Абрамович. – Вы тогда боялись, чтобы я не сломался, если чертежи пойдут через Шкилько.
– Правильно, Даст Бог, и теперь не сломаемся. Давайте же завтра часов в одиннадцать. Надо ведь все-таки поспать.