ПРАВЕДНИКИ
Последние капсулы вывезли так же торжественно, как и первые. И, хотя действо длилось уже много часов, зал снова приободрился. Раздались аплодисменты – это почти конец. Теперь осталось только подождать до завтра. Я шмыгнул за двери и бросился в туалет. Осмотрел себя в зеркале – все безупречно. Но все равно пригладил волосы и поправил костюм. Я страшно волновался, несмотря на то, что готовился много месяцев и все вопросы были выучены назубок и отрепетированы уже, наверное, сотни раз.
Это мой шанс. Через полчаса, может, чуть позже я буду брать интервью у самого хозяина Центра разморозки.
Как я узнал про всю эту затею – мне невероятно, просто фантастически повезло подслушать разговор о ней в ресторане «Манеж» - вы знаете, на площади? Я там подрабатывал официантом, потому что статьи мои принимались плохо. Да нет, я пишу вполне прилично, просто раздобыть хорошую тему сейчас так сложно. А добиться встречи с какой-нибудь знаменитостью так и мечтать нечего, если за тобой не стоит маститый издатель. Но тут я просто сердцем почуял, что это моя судьба.
Его зовут Петер. Но ему больше нравится его прозвище – Грек. Черт его знает, почему Грек. Может, еще в школе прозвали, за то, что географию плохо знал. Ну, в общем он предпочитает, чтобы всю его аферу знали под этим именем. Я следил за ним, ходил по пятам, как тень. Это было не так-то легко – миллиардеры обычно посещают такие места, в которые начинающему журналисту и не попасть. Я влез в страшные долги. А пару раз даже воровал, только бы не пропустить нужный момент. И я его нашел!
Это случилось в казино. Он тогда проигрался в хлам. Уж не знаю, что на него нашло, он прямо-таки неистовствовал. И вот, когда его рука потянулась за книжкой, чтобы снова махнуть подпись на чеке, оказалось, что листочки-то кончились! Конечно, ему поверили бы с удовольствием. В конце концов, послал бы шофера привезти новую, позвонил бы управляющему. Но пока он в замешательстве хлопал глазами и ловил рукой воздух, мысли заняты только игрой, – тут я!
Словно тень, из-за плеча: «Вы прекрасно играете! Позвольте?» И вкладываю ему в руку пару фишечек – Господи, мой полугодовой доход! И киваю на поле. Это был ход ва-банк. Но, видно, действительно судьба давала мне этот шанс. Он выиграл!! И от неожиданности моего хода, выигрыша этого, Грек протрезвел.
Потом в баре, снова в личине хозяина мира – с его-то деньгами:
- Что ж, не скрою, я обязан Вам, как другу. Чем я могу Вас отблагодарить? – и со смешком, - не люблю быть обязанным, это очень сковывает. Просите чего хотите, сегодня Вы мой талисман.
Наверное, он думал, я попрошу денег.
- Интервью.
- Вы журналист? Что-то не узнаю... Ну что же, друг мой, Вы действительно заслужили! Пожалуйста, и я даже обещаю сам сделать вам лицензию на него завтра же. Спрашивайте.
- Нет. Не сегодня.
Он хотел было снова повторить, что с законом проблем не будет и он сам закажет лицензию на интервью, но я перебил:
- Интервью с Вами сразу после разморозки. Ведь Вы же собираетесь их размораживать?
Даже если бы он пытался скрыть что-то, это было бы бесполезно. Я не сомневался с самого начала. Еще когда в ресторане он заставлял своего управляющего пить шампанское, чтобы отметить начало нового предприятия. Как только я услышал, что их компания должна как можно скорее скупить все эти склепы-холодильники, в которых хранятся штабели с капсулами замороженных трупов. (Никто не помнит, откуда они и зачем, но электричество, конечно, не отключают. Какая разница – пусть будут.)
Даже сам Грек не смог бы убедить меня, что скупает их для каких-нибудь коммерческих целей. Но он, похоже, и не думал. Его лицо вмиг изменилось. Он молчал, прищурившись, глядя на меня, изучая. Я же наконец перестал психовать. Теперь, как в схватке, я был собран, смел и решителен, готовый вырвать у него это интервью из глотки вместе с мясом.
- Почему же не сейчас? – вкрадчиво заговорил Грек. - Сейчас, пока никто еще не знает. Это же будет сенсация! Ты расскажешь миру тайну.
- Ну уж нет! – зло ухмыльнулся я, не поддаваясь его искушениям. – Кто Вы сегодня? Миллиардер, один из многих. И то, что Вы покупаете какие-то трупы, о которых половина человечества и не слышала никогда, и что Вы хотите их разморозить – кому это интересно? Вы своими деньгами вправе сорить, как вздумается.
- Ну уж нет, - снова повторил я, уже не сомневаясь, что никуда он от меня не денется. – О рекламе своей затеи Вы позаботитесь лучше меня. Но когда Вы их разморозите – в этот день Вы будете главным человеком на планете. Вот тогда Вы дадите мне интервью. Только мне, и никому больше.
Он не улыбался, но и не злился – хотя в его власти растереть наглого выскочку в порошок и развеять над полями как удобрение. Но Петер Грек словно увидел во мне достойного противника. Или компаньона – кто знает?
Итак, прошло два года, которые я прожил, словно и не было этой встречи. Вкалывал на трех работах и давал репортажи из трущоб – жалкие монеты за каждый, еле-еле расплатился с долгами.
Но сегодня – когда я выйду из его кабинета – я получу все. Издатели и телекомпании будут умолять меня пересказать им наш разговор. И мои фотографии будут на первых страницах наравне с портретами самого Грека, его Центра, закрытых до завтра капсул... Я больше не буду скакать между столиков, это я вам обещаю.
Я ждал в огромном холле, где доносящийся из главного зала шум гулко отдавался где-то под потолком и стекал вниз по стенам, словно туман. За мной пришел один из его охраны. Кивнул следовать за ним.
Когда за мной закрылись двери в кабинет Грека, толпа репортеров-неудачников хлынула из главного зала и, я уверен, многие успели заснять мою пока неизвестную спину. Наверняка уже передают: «О человеке, который проник в святая святых, пока ничего...»
Петер Грек стоял у огромного стола, вытаскивая холеными пальцами сигару из коробки. Он улыбнулся мне как старому знакомому – впрочем, таким я и был. Я же как механизм записывал на пленку памяти все мелочи: безупречный фрак, косой пробор темных волос, большие блестящие глаза, покрытые салом самодовольства и интриги, тонкие усики над искривленным в усмешке ртом. Перстень на руке с сигарой. Я все, все это опишу...
- Что ж, ты дождался, друг мой.
Я опустился в огромное кресло, достал блокнот – взять диктофон он мне все же не позволил. И я открыл рот, собираясь начать, но Петер перебил меня:
- Или, может, мне самому?
- Пожалуйста! Возможно, так даже интереснее. Если только Вы скажете всю правду.
- Правду? То есть ты не веришь, что они оживут?
- Мне все равно, хотя не сомневаюсь, что лучшие ученые трудились на Вас не зря.
- Тогда какую правду? – мягким движением он оказался в своем кресле прямо напротив меня и подался вперед. В его голосе те же вкрадчивые интонации, которые я уже слышал раньше. Провокация. Проверка.
- Ваша цель. Причина. Зачем Вы это сделали? Что собираетесь с ними сделать? Ведь эти люди принадлежат Вам, не так ли? Вы же их купили.
Он откинулся назад. Покачал головой и сделал затяжку. Его ответ выкатился изо рта вместе с дымом:
- Судить.
Я опешил. Он же молча курил, с удовольствием глядя на меня. Так сказать демо-версия предстоящего скандала.
- То есть Вы хотите сказать, что они преступники? Это что, древний способ наказания? Вы узнали, кто они? – Я сыпал предположениями, не в силах остановиться.
Петер гордо кивнул.
- Да, я знаю, кто они такие. Я догадался. Но не преступники, отнюдь!
Он выдвинул правый верхний ящик своего стола и грохнул о стол толстой книгой. На ее черной обложке не было названия, только золотое тисненое распятие.
- Библия? – отмахнулся я. – Я не сторонник религий…
- Это не имеет значения. Ведь ты же не станешь отрицать достоверности того, что здесь написано?
Конечно, это риторический вопрос. Кто же будет отрицать историю? Тем более то немногое, что от нее осталось после Сбоя. Но я все равно кивнул:
- Разумеется.
- И о воскресении ты слышал?
- Не вижу связи...
И тут туман загадки словно стал развеиваться. Я вскинул глаза на Петера, силясь прочитать ответ на его лице.
- Воскрешение из мертвых?
- Ну конечно! – радостно воскликнул он, вскочил и заходил по кабинету. Вправо-влево. Я только успевал поворачивать голову. – Мы потеряли связь с прошлым из-за Сбоя системы. Никто не может даже оценить масштабов потери. Кто его знает, сколько веков, сколько информации исчезло. Осталось только то, что на бумаге или было в живой памяти. Вот сколько уже лет мы пытаемся все восстановить?
Я не сразу сообразил, что это вопрос. Но ответил вызубренное в школе, как выжженное в голове:
- Со сто двадцать пятого, шестьдесят два года, меня еще не было на свете.
- Меня тоже, - махнул Петер и продолжил свои хождения.
- Итак, из-за недостатка информации, мы часто не можем понять и того, что у нас есть. Так?
- Ну да, – подтвердил я, размахивая головой в такт его движениям.
- Вот, например, эти замороженные трупы. Анализ показывает, что их возраст более сотни лет, и это было то немногое, что нам известно.
Внезапно он остановился ровно посередине толстого ковра и расхохотался.
- Но я понял, кто они! Это и есть те самые праведники, о которых идет речь здесь, - и его указательный палец длинным движением воткнулся в Библию.
Я попытался вспомнить все, что преподавали в школе, в университете.
- Воскрешение, Страшный Суд, наследуют землю... – не такой уж я прилежный ученик был.
- Вот именно. – Он снова придвинул кресло, становясь прежним сдержанным и суровым Петером Греком, каким он был всегда, если дело касалось бизнеса.
Мне почему-то стало не по себе.
- А Вы уверены, что пора?
- Почему нет? – Его лицо больше не носило следов эмоций, и он глядел на меня не более страстно, чем кассир супермаркета вчера утром. – Теперь записывай: всего тысяча восемьсот семьдесят два человека. Если интересно, то вся работа стоила два с половиной миллиарда. Первые из них полностью оживут завтра к шести вечера. Плюс часок на душ, одежду, ужин...
- Скорее, завтрак, - пробормотал я, выводя цифры в блокноте.
- Смешно,- так же бесстрастно прокомментировал Петер и продолжил: - Начнем к семи. Хотя, может, подождем всех, я пока не решил. Тем не менее, расскажешь, чтобы все собирались у оперного театра – там самый большой зал. Сначала будут выбираться сами судьи. Кандидатуры со всего мира – вот список.
Я бегло пробежал глазами по протянутому листку бумаги. Политики, знаменитости, артисты – в общем, те, чье мнение авторитетно.
- Они уже в курсе? – ревниво поинтересовался я.
- Нет, приглашены, но сами не знают зачем. – Петер ухмыльнулся, видимо, понимая причину моего вопроса.
- Весь процесс будет так же, как сегодня, транслироваться по всем каналам, а у нас еще и на экранах на улице…
В общем, он отдавал мне распоряжения, словно экономке по устроению званого ужина. Но меня-то интересовало другое.
- Как же Вы догадались?
- Неожиданно. Размышлял, раздумывал, сопоставлял факты.
- Но почему, по-вашему, их замораживали?
- По-моему? То есть ты еще сомневаешься? Чтобы сохранить, конечно. Именно для воскрешения. Наши предки знали больше, чем мы.
«Ну, это лирика», - подумал я, хотя сам давно верил ему. Еще не совсем проникнул в детали, но идея была на удивление верна.
- Значит, тех, кто был самым-самым, они сохраняли жидким азотом? А почему никто о них не помнит?
- Война же была, а потом этот вирус…
- И почему они не писали на бумаге – удобнее же! – повторил я известную присказку. – Остается лишь гадать…
Это я паузу брал, чтобы собраться с мыслями.
- А если это не праведники, а так, кто ни попадя? Может, они платили за заморозку?
- Исключено. Слишком рискованно. Кто же решится на такую неизвестность – шансов-то практически нет. И слишком дорого, а их вон как много.
- А может, правда наказание? – продолжал провоцировать я.
- Сохранение преступников? Очень оправданно.
- Что ж, завтра, когда они заговорят, мы все узнаем. – Закончил я и встал со своего кресла, спеша начать свою головокружительную карьеру выходом из этого кабинета.
- Не совсем.
- Что, простите?
- Не заговорят.
Я вернулся на свое место и снова раскрыл блокнот.
- Можешь не писать. Они не помнят ничего. Видимо сбой какой-то, нарушение в мозгу. Абсолютно ничего, даже имен. Хотя и говорят, и даже пишут. Что касается социального поведения – все в порядке. А вот в остальном – пуфф, – и Грек развел руками.
- Но откуда? Откуда Вы это знаете?
- Мальчик мой, должны же мы были тренироваться! А вдруг бы сегодня ничего не вышло? Ерунда, не беспокойся! Они все живы и завтра я выведу их вместе с остальными.
- Но... тогда за что же их судить?
- Перестань! Там же все записано: десять нарушенных заповедей. Каждому задаем вопросы, что нарушили они, и каждый отвечает в меру своего ощущения.
- А потом?
- Потом? Вот это и будет решать суд. Не я же! – Ему только притворно зевнуть оставалось. Ах, какая малая роль: затеять такое!
- Но не стоит о тех, кто был раньше, правда? Это испортит эффект.
- Да, я понимаю. Что ж, прощайте. Удачи. Если еще что-нибудь разгадаете –звоните.
- Или если снова проиграюсь. Тебе тоже удачи. Поспеши!
Уже в дверях я обернулся и спросил:
- Но ведь там ничего не написано о том, что праведников будут сохранять, что их воскресят люди?
- Ну ты же не собираешься об этом писать? Кто станет проверять?
- Конечно, не собираюсь. Все равно не поверят.
И я открыл дверь под раздавшийся гул и ослепляющие вспышки камер.