Это была обычная суббота ранней таманской весны. Занятия в школе кончились, мы возвратились домой. Предстоял выходной. С лимана порывами дул ветер, временами такой сильный, что можно было, наклонившись немного "полежать" не падая. Листьев на жерделах и орешнике еще не было. Затишные низинки начинали окрашиваться в зеленый цвет молодой травки. Но преобладала прошлогодняя, сухая и полегшая от недавно сошедшего снега.
Низкое небо несло несколько туч, судьбу которых не предсказал бы ни один синоптик. Временами срывалась дождевая морось. Подхватываемая ветром, она летела в лицо, в какую бы сторону ты ни шел. Иногда к ней примешивались снежинки, и тогда казалось, что зима не думает уходить. А между тем, возле дома вчера утром мы слышали забытый голос скворца, усевшегося на проводе. Потом стали гомонить возмущенные воробьи, изгоняемые из скворечников, которые с отцом мы развесили еще год назад. Весна пришла, она была еще мало заметна, но в воздухе чувствовалось что-то неизъяснимо манящее, сулящее перемены в устоявшемся и поднадоевшем зимнем житье.
На завтра нас отпустили погулять "на улицу". Сборы были недолгими с клятвенными обещаниями вернуться, когда сказано. Особых планов не было, хотелось посмотреть на воду. Какая она после зимних холодов?
Дивизион зенитных ракет стоял на высокой береговой террасе. У ее подножья лениво плескалась соленая вода Кизилташского лимана. Ветер, шумевший голыми ветвями ночью, к утру стих. Сейчас лиман был спокоен, волны, одно название, были крохотными. Они набегали на пологий песчаный берег тонкими прозрачными слоями, сквозь которые были видны битые ракушки и редкие клочки водорослей. Обширное водное пространство светилось ровным сине-зеленым немного волнующимся покоем. Мы бродили по берегу просто так - без дела, ноги несли сами.
В некотором отдалении от крутого берегового спуска стояла рыболовецкая бригада станичного совхоза. В прошлом году ее не было, а теперь в дощатом бараке обитали немногословные казаки. Затемно ходили на лиман выбирать рыбу из сетей. Улов бывал разным. Сегодня рыбакам повезло, борта возвращающихся лодок едва возвышались над водой, – нагружены хорошо. В лимане ловили разную рыбу: плоскую черно-белую камбалу, в темно-зеленую полоску бычков с большущей головой, с острым брюхом тощую черноморскую селедку. Попадался сарган, метровой длины он был круглый, как держак школьной швабры с пружиной и такой же толщины. Его можно было бы принять за змею, если бы не маленький рыбий хвост и голова с длинным зубастым клювом. Саргана рыбаки солили и вялили для себя и между столбами болтались на ветру продетые за глаз эти причудливые рыбины, смахивающие на веревочные концы.
Лучшей рыбой, конечно же, был лобан. Он был главным в рыбацкой ухе. Сначала варили рыбную мелочь, чем больше видов рыбы, тем лучше. Юшку отцеживали сквозь марлю или мелкое сито. Когда она вновь закипала, клали лук, картошку, маленько крупы, томат, и только потом крупные куски лобана. На ярко-красной поверхности варева появлялись большие разводы желтого жирка, как в хорошем бульоне из домашней курицы.
Мы остановились на почтительном расстоянии, уселись на ствол дерева, выброшенного волнами, и наблюдали за жизнью рыбаков. Вот причалили две большие лодки - байды, рыбу сетчатыми черпаками стали перекладывать в виноградные корзины, взвешивать на весах и высыпать в кузов ожидавшей полуторки. Трое рыбаков растягивали на кольях сеть, привезенную с лимана для починки, другие раскладывали для просушки резиновые костюмы с приклеенными к ним сапогами, несли весла и канистры под навес. Все делалось молча, споро и слаженно. На чужую работу смотреть – так ничего трудного. Дело близилось к обеду, уже выставили хлеб и алюминиевые миски. Кашевар заканчивал готовить уху. Мы в своем отдалении поднялись уходить.
- Эй, хлопчики, вы, чьи будете?
- Та, нехай соби идуть.
- Помолчи, так чьи же?
- Ивановы мы, из городка.
- Это не Васыль Васылыча сыны?
- Да.
- Ходи сюда, поснедаете с нами.
- Да мы не голодные, потом дома поедим.
- Рыбацкая уха она и сытому в радость, садись давай.
Налили каждому по большущей миске, дали ложки и хлеба. Среди чужих людей кусок не лез в горло, но отказаться не решались. За длинным, сколоченном из досок, столом на таких же лавках под навесом собралась вся бригада, позвали шофера с полуторки и экспедитора, принимавшего рыбу. Сначала ели молча, со смаком, быстро, но не жадно выхлебали юшку с картошкой и крупой. Когда добрались до здоровенных кусков лобана дело пошло степеннее, с разговорами.
- Помнишь, Грицко, как ты три недели назад черпнул в костюм воды и, пока до берега добрались, промерз весь? Температура еще была, озноб. Так я ходил в городок, караульный показал где живет начальство. Пришел на ночь, глядя, на дворе темень, дождь, грязь, так приняли люди не погнали к фершалу в станицу за семь верст. Накормили домашним, чаем напоили. Хозяйка собрала лекарства, рассказала как что пить, а Васылыч всей братве литру спирта передал для прохвилактики. Так вот эти - его сыны. А ты: нехай соби идуть, больно скор ты провожать.
Мы с братом сидели красные как та двойная уха с томатом и перцем. Было неловко слушать про родителей в чужих людях, робели за одним столом со взрослыми, жалко было скорого Грицко. Бригадир продолжил: слышишь, тебе говорю, возьмешь корзину, вон там, в стороне поставлена и отнесешь Васылычу домой. Он сейчас на службе, даром что воскресенье, так хозяйке передашь. А вы, пацаны, как надумаете приходите, да не робейте, никто не обидит. У самих такие в Стиблиевке.
Тем временем пришла пора второго. На громадном железном противне были зажарены большие куски рыбы, а на сковороде – картошка. Мы оказались от второго и, поблагодарив за угощение, по быстрому ретировались.
Грицко, наверное, подскочил на той машине, что везла рыбу в станицу. Когда мы вернулись домой, корзина со свежей рыбой уже стояла на крыльце. Мама не видела того, кто принес, и все удивлялась, как же этакую тяжесть дотащили? Потом вернулся со службы отец, выслушал наш рассказ и послал раздать часть рыбы соседям. Вечером весь ДОС, дом офицерского состава, готовил рыбу - варил и жарил, у нас дома то же.
Прошли годы, ухи съедено - немерянно. Но никогда она не была вкуснее чем та, казачья на Кизилташском лимане.