XI
По радио передали сигналы точного времени, потом приятный мужской голос начал читать отрывки из «Слепого музыканта». Несмотря на то, что я видела фильм, слушать было интересно и полчаса показались мгновением. Однако, радио вскоре отключилось на обеденный перерыв, и вокруг наступила тишина, вытолкнувшая меня за пределы дома.
Во дворе на скамейке, радом с Маней сидела незнакомая женщина. Поздоровавшись, я стала раздумывать, что лучше: прервать их болтовню и сообщить, что ухожу к Гале, или, изобразив из себя воспитанную девочку, скромно вернуться на исходные позиции, в ожидании, когда гостья уйдёт. Матери наверняка бы по душе больше пришёлся второй вариант, мне – первый. Интересно, а как бы повела себя Маня, если бы мы сейчас поменялись местами? Но варианты ситуаций не успели прокрутиться в моей голове, потому что Маня с наигранной жизнерадостностью произнесла:
- А вот и наша Светочка. Света, это Зинаида Фёдоровна. Она будет твоей первой учительницей.
Я стояла в замешательстве, не имея ни малейшего понятия, что же мне делать дальше, ведь «Здрасте», я уже сказала. На выручку пришла сама учительница:
- Ну, подойди сюда поближе, - попросила она.
Я спустилась с крыльца.
- Значит, ты Света? А как будет твоё полное имя, знаешь?
- Светлана Борисовна Шнайдер, - ответила я, внутренне удивившись, что Зинаида Фёдоровна, придя к нам в гости, даже не знает толком, как меня зовут.
- А считать ты умеешь? Посчитай-ка до десяти.
Я выполнила просьбу учительницы, потом считала ей десятками до ста. Потом, оказалось, что она забыла, какой сегодня день недели. Пришлось напомнить. А также сообщить какой день был вчера, и какой будет завтра. Узнав все это от меня, Зинаида Фёдоровна порылась в сумке и достала слегка потрёпанную книжку.
- Знаешь, что это? – спросила она.
- Букварь. У моей подружки Гали такой же.
- А прочитать сможешь? Вот здесь, например, - палец учительницы замер на раскрытой странице.
- Мама мыла раму, - быстро произнесла я.
Зинаида Фёдоровна удивлённо посмотрела на Маню.
- Да-да, - сказала мать, - я забыла Вас предупредить, - она уже давно умеет читать. Как-то приятели наши подарили ей игру. «Азбука» называется. А Светочка болела, вот за зиму читать-то сама и научилась.
- И много она у Вас болеет? - с интересом спросила учительница.
- К сожалению, много, - со вздохом произнесла Маня.
- Надо же, а по ней и не скажешь. Такая шустрая девочка...
Учительница глянула на свои наручные часы и суетливыми движениями спрятала букварь.
- Скучновато тебе будет в моём классе, - сказала она мне, поднимаясь.
Я решила, что Зинаида Фёдоровна не хочет меня брать в школу, и, заглянув преданно ей в глаза, как бабушке, когда уговаривала, чтобы она меня с собой забрала, произнесла:
- Не будет скучновато. Честное слово не будет...
А она, как будто всё поняв, почему-то, как бабушка, погладила меня по голове и, улыбнувшись, сказала:
- Хорошо-хорошо. Я первого сентября тебя жду. Мама знает, куда надо прийти. Портфель и форму уже купили?
- Нет, - испугано ответила я и вопросительно посмотрела на Маню, потому что покупками всеми ведала она.
- На днях купим, - оправдываясь, произнесла мать, глядя на учительницу, - После той трагедии, что я Вам рассказала, честно говоря, никак в себя прийти не могу. Но, думаю, на этой неделе мы всё приобретём.
- Да-да. Я Вас прекрасно понимаю, но всё-таки вы у меня единственные, кто ещё не выкупил учебники.
Она быстрой походкой ушла. А мне идти гулять уже не хотелось. Формы у меня нет, портфеля тоже. Даже учительница нашла это странным. Значит, в школу я почему-то не пойду. Значит, и эта моя мечта никогда не сбудется... Прямо посреди двора я в полный голос по-детски расплакалась.
- Ты упала? Ударилась? – осматривала меня Маня.
Не скоро я смогла успокоиться и объяснить причину моих слёз.
- Дурочка, - ласково обругала меня мать, - Все детки в семь лет идут в школу. Даже, если бы я захотела, держать тебя дома, мне бы никто этого не разрешил. Да и почему я должна была такое хотеть? А всё необходимое мы прямо завтра купим.
- Нам этой барышне надо школьную форму подобрать, - обратилась Маня к продавщице, показав на меня.
- Такие крошки тоже в школу идут? - удивилась та. - А у нас маленькие размеры ещё в начале лета раскупили. Они ж на первоклашек рассчитаны. А первоклассникам всегда всё в первую очередь покупают.
- Как в начале лета? – недовольно возразила мать, - А если ребёнок вырастет?
- Ну, так немного на вырост брали. Каждая мамочка ведь знает, как её дитя растёт.
- Ладно, - вздохнула Маня, - Из большого маленькое можно сделать, из маленького большое не сделаешь, - довольная своим изречением, она выбрала наименьшее, из всех висевших, платье и направилась к кассе. – Ну, а с фартуками как обстоят дела?
- Фартуки маленькие есть, но только чёрные. Белые, всех размеров, ещё в мае разобрали, а новые не поступали, - приветливо объяснила продавщица.
- Что ж возьмём хотя бы чёрный, - произнесла Маня, протягивая деньги.
На следующий день я получила столько внимания, сколько не имела, мне казалось, за весь год. С утра мать села переделывать форму, ушив её по бокам, подняв в талии и сделав большой запас внизу. Эдьку днём она послала за портфелем и учебниками в какой-то специальный магазин. А отец, придя вечером с работы, с интересом рассматривал все мои обновки.
Прошла неделя, но белый фартук, так и не дополнил комплект школьных принадлежностей.
- Мам, а что же делать, если он так и не появится в магазине?
- Не знаю, - равнодушно пожала плечами она, - наверное, придется в чёрном идти. Что поделаешь, ты же слышала, белых фартуков нет.
Я выбежала из дома, и, спрятавшись у глухой стенки дома, излюбленном месте для одиночества, дала волю чувствам и слезам.
- Ты чего плачешь? Тебя Эдик обидел? Скажи мне, и я пойду надаю ему по башке. Эдик, да?
Я отрицательно замотала головой, с удивлением глядя на Динку.
- Как ты меня нашла? - переводя дыхание от плача, спросила я, - Это же моя тайна. И никто не знает, что, я прячусь здесь, когда мне плохо...
- Я знаю, - тихо сказала Динка и улыбнулась, - но не переживай, я никому твою тайну не раскрою. Так почему ты плачешь?
- У меня нет белого фартука, и я первого сентября должна буду идти в школу в чёрном, - мои губы снова задрожали, а из глаз полились слёзы.
- Нашла из-за чего расстраиваться, - усмехнулась она и исчезла так же внезапно, как и появилась.
Я осталась сидеть, глядя вдаль, и снова пустилась в размышления о несправедливом по отношению ко мне мире. Но Мир, видно, услышал, задумался и захотел доказать, что это не так. Поздно вечером, когда уже стемнело, «на чай» заглянула Ирина Карповна. Вид у неё был уставший, даже брови не двигались, в руках она держала свёрток, внутри которого оказалось ничто иное, как белый фартук, причём тот самый, который Динка одевала, когда первый раз шла в школу, но и ей он достался от старшей двоюродной сестры. Старомодность покроя не играла для меня в тот момент никакой роли.
Маня же, после ухода тёти Иры, брезгливо осмотрев вещь, отнесла её в коробку с грязным бельём.
- Завтра прокипячу, да подкрахмалю, - доложила она Борису, - Не люблю я в подарок ношеные вещи принимать, да ещё и от этой неряшливой Ирины Карповны. Просто, выхода сейчас другого нет.
Муж, уткнувшись в шахматный задачник, с определенной частотой, как кукушка на соседских часах, отвечал жене «угу».
Первый школьный день с его цветами, музыкой, поздравлениями и первым школьным звонком был для меня по-настоящему счастливым. Но удивило то, что на всех, девочках, с первого по десятый класс, были белые фартуки, несмотря на отсутствие таковых в продаже. Пронизывающий холодок ужаса пробежал по моей спине, когда я на секунду представила, что бы было, если б Динка, как добрая фея, не заглянула тогда за дом. Ведь, это она подговорила тётю Иру сделать мне необычный подарок.
Предсказания Зинаиды Фёдоровны, что мне будет скучновато, не сбылись. Наоборот, неправильные ответы некоторых учеников, я находила забавными, а иногда даже смешными, но как воспитанная девочка, на уроках не смеялась, а несла всю эту весёлую информацию домой, где радостно вываливала её Мане. Учительницу, которая была явно старше матери, но моложе бабушки, я находила очень красивой, похожей на царицу из сказки. На каждом уроке она рассказывала много интересного: как давным-давно мне известное, так и что-нибудь новенькое. А дополнением к восторгу от школы было огромное количество моих сверстников. И не знала я тогда, что все они представляют для моего здоровья некоторую опасность. В детский сад меня не водили, а контакты с уличной ребятнёй, благодаря изощрённости Мани, были на протяжении длительного времени ограничены. Так откуда ж было знать детскому, к тому времени уже ослабленному, организму, что такое иммунитет против чужих микробов? Стоило кому-нибудь прийти в класс с соплями, и на следующий день с более интенсивными соплями оказывалась я. Если вдруг где-нибудь в среднем ряду раздавался кашель, то высокая температура и хрипы в груди держали меня несколько дней вне школы. Таким образом, число уроков, пропущенных по болезни, перекрыли все рекорды в этой области среди сорокаголовой толпы одноклассников. Только благодаря тому, что весь изучаемый материал я в той или иной степени уже знала, мне удалось, не только не отстать в учёбе, но и попасть в число отличников. Среди них также была моя первая школьная подружка, девочка с красивым и необычным именем Берта Янцен.
Однажды, когда мы шли домой, Берта похвасталась, что бабушка с ней дома только по-немецки разговаривает. И я ей позавидовала, но не столько знанию иностранного языка, сколько тому, что её бабушка всё ещё живёт с ними, а не уехала, как моя, очень далеко. Степень зависти значительно подскочила, когда я узнала, что эта бабушка водит свою внучку на балет. А после просмотренного в клубе спектакля, где подруга играла главную роль, стала молить Маню отдать меня в балетный кружок.
- Это невозможно, - возразила она, - балет заканчивается в восемь вечера. Я в это время работаю. Папа с работы уставший приходит, да и в командировки он часто уезжает. Кто тебя на тот балет водить будет?
- Дина. Она мне ещё давно говорила, что если ты меня туда запишешь, то мы будем вместе ходить.
- Дина тоже водить тебя на балет не сможет.
- Сможет, - уверено возразила я, полагая, что мать сомневается в серьёзности и ответственности старшей подруги, - она уже в пятом классе.
- Дина скоро из Крымска уедет.
- Что-о? – я даже забыла после вопроса закрыть рот.
- Да. Тётя Ира, дядя Миша и Диночка переезжают в другой город. Они уже даже покупателя на свой дом нашли.
Не промолвив больше ни слова, покидая веранду, я себя утешала: это неправда, мама специально так сказала, чтобы оставить меня без балета. Я готова была с этим смириться, только бы услышанное оказалось обманом.
Несколько дней томили меня напряжённостью. Что скажет сама Динка? Опровергнет или подтвердит? И мне, в зависимости от предположений, то хотелось её поскорее увидеть, то оттянуть встречу на неопределённое время.
XII
В выходной день Динка вместе со своими родителями пришла, как всегда, жизнерадостная, с косичками-рожками, с вечной улыбкой на лице. К счастью, мать меня опять обманула, успокоившись, решила я, и насмешливо поделилась:
- Дин, ты представляешь, что моя мама сказала? – я даже хихикнула, предвкушая удовольствие, увидеть, как Динка скорчит удивлённую рожицу.
- Что? – молча спросила она своими добрыми глазами.
- Она говорит, что ты в другой город уедешь, - заговорчески прошептала я.
- Значит, ты уже всё знаешь? – взгляд её потух, и она тупо смотрела в пол.
- Дина! – испуганный вскрик вырвался из глубины моего тела, и ладошки прилипли к щекам.
- Только не плачь! Прошу тебя, не плачь, а то я сейчас сама расплачусь, - её голос задрожал, и она нервно стала расстёгивать и застёгивать пуговицы на манжетах своего платья.
Проглотив, неприятный комок, подкативший к моему горлу, я тихо спросила:
- Но, зачем? – и не узнала своего, почему-то охрипшего голоса.
- Моему папе исполнилось сорок пять лет, - также тихо стала объяснять Динка. – Он военный, а все военные в сорок пять лет идут на пенсию. Он больше не будет работать в военном городке и нам не обязательно жить в маленьком Крымске. Мы теперь переезжаем в Москву.
- А какая разница большой город или маленький?
- В большом жить интересней, особенно, когда вырастешь. Только я туда ехать не хочу... А меня никто не слушает.
- Меня тоже никто никогда не слушает, - мои губы задрожали, отказываясь мне подчиняться
- Ты-то чего расстраиваешься? - она грустно улыбнулась, - Ты останешься здесь, на своей улице, со своей школой и подружками в классе. А у меня уже ничего этого не будет. И с Эдиком твоим я, наверное, уже никогда больше не увижусь... А он, между прочим, не такой уж плохой, как тебе иногда это кажется.
Они уезжали в полпервого ночи... Нас с Эдькой на вокзал не взяли, потому что нам, с точки зрения родителей надо было вовремя ложиться спать. Но мы этого не сделали, а как только остались одни, брат лихорадочно стал открывать один за другим ящики серванта.
- Что ты ищешь? – поинтересовалась я.
- Тебе оно надо? – буркнул он, но потом все-таки признался, - Одну интересную штуку.
- Кажется, знаю, какую. Она лежит вон там, за мукой.
Как я и думала, Эдька искал глубинные часы.
- Иди, смотри в окно, чтобы они раньше времени не вернулись, - приказал мне брат.
- Но, там же темно. Я всё равно ничего не увижу.
- Когда начнут подниматься на крыльцо, увидишь. А мне этого будет уже достаточно, чтобы всё на место спрятать.
- В таком случае, давай закроем дверь на ключ, а ключ в замке оставим. Когда папа с мамой придут, они своим ключом открыть не смогут, начнут стучать. Ты тогда успеешь всё спрятать, а им скажем, что мы ключ, просто забыли вытащить.
Глаза брата засияли, тем не менее, он проворчал:
- Взрослых обманывать? Признавайся, кто тебя этому научил?
- Они сами иногда обманывают. Мама, например.
- Вот я маме расскажу, - нараспев пригрозил мне брат, по-подростковому грубеющим голосом, - Она придет, я ей, обязательно, скажу, что ты тут про неё говорила...
- Тогда я скажу папе, что ты брал его глубинные часы.
- Чем докажешь? Я их положу на место, и ты ничем не докажешь.
- А чем докажешь, что я говорила? Мне даже на место ничего класть не надо...
- Ладно, заткнись, - оборвал меня Эдька и пошёл, следуя моему совету вставлять ключ в замочную скважину.
Я смотрела на то, как брат с огромным интересом вертел железку, пытаясь её открыть, и в моей голове никак не укладывалось, почему сейчас его интересует эта холодная блестящая штучка. Сегодня уехала Динка. Динка, с которой он был знаком ещё раньше, чем со мной. Та самая Динка, которую он несколько лет назад хотел взять себе в жёны, когда станет взрослым... Динка, единственная из девчонок, которая умела находить с ним общий язык.
- Вот, чёрт! Без специального ключа не открывается, - недовольно проворчал Эдик и положил металлический цилиндр на место.
Традиционно пререкаясь, мы побродили с ним какое-то время по дому и разошлись по своим кроватям. Вскоре он ровно засопел, а ко мне никак мой сон не приходил. В тишине ночи послышались шаги родителей, потом они открыли дверь. Я с облегчением вздохнула: Эдька не забыл перед сном вытащить ключ.
- Поставить чайник? – тихо спросила Маня.
- Поставь, - так же тихо ответил ей муж.
Поначалу они пили чай молча, и только поочерёдное посёрбывание свидетельствовало о том, что кто-то в кухне ещё есть. Потом мать заговорила:
- Зря они всё-таки на это решились. У неё здесь была хорошая работа, да и он мог бы себе что-нибудь найти, что б не сидеть без дела. Ведь молодой же ещё.
- Ну, да, - согласился Борис, - его здесь многие знают, куда-нибудь, да пристроился бы. Я как-то предлагал ему к нам на промысел... А в Москве... Кому он там нужен? Такими, как он, отставниками со всего Союза, эта Москва переполнена. Но Ирине Карповне загорелось уехать... Вам, женщинам вечно что-нибудь, как загорится...
- А в том-то и дело, что его здесь многие знают, - обиженным за всех женщин тоном, пояснила Маня, - Она думает, что если его отсюда заберёт, так он там за юбками волочиться не будет... Ах, - она глубоко вздохнула, - свинья везде грязь найдёт...
- Ты это таким тоном говоришь, как будто его к этим юбкам ревнуешь, - в голосе Бориса явно вырисовывалась злая насмешка.
- А ты сейчас таким тоном говоришь, как будто меня к нему ревнуешь.
Я тихонько засмеялась, потому что диалог родителей напоминал нашу с Эдькой вечную грызню. Только у нас фантазия была побогаче и мы так быстро, как они не заканчивали.
Свет потух, и после непродолжительного шороха в спальне, кроме посапывания и храпа, в доме не слышно было ничего.
На следующий день ошибки во всех моих тетрадках, как веснушки в марте на лице, возникали непонятно откуда. Пообедав и сделав домашнее задание, я забилась в свой любимый угол. Опять вспомнились бабушка, Аллочка, Юля... А теперь ещё и Динка. Все, кого так сильно любила, один за другим покидали меня. И вдруг стало ясно, почему тот малыш родился мёртвым – больше всех об его появлении мечтала я. «Извини меня», - мысленно обратилась к умершему братику, - «я тогда не знала, что мне нельзя так сильно тебя хотеть. Если бы я знала, то придумала бы, почему ты мне не нужен, как мотоцикл. Правда, это было бы трудно. Потому что ты мне был очень-очень нужен. И сейчас ты мне тоже нужен. Всё равно, братик ты или сестричка. Я бы тебя очень любила. Но именно потому, что ты мне очень нужен, тебя и нет». Пообщавшись таким образом с тем, кого никогда в жизни не видела, совершено не чувствуя своего тела, я побрела на улицу. Она была пустынна, но почему-то более приветлива, чем наш дом. Я уселась на соседскую скамейку и устремила свой взгляд на небо. Быстро бегущие облака создавали ощущение полёта, и на душе постепенно становилось легче. Увидев меня, выбежала из своего двора Люська.
- Ты уже уроки сделала? – спросила она подсаживаясь.
- Да.
- А нам сегодня не задали, потому что весь наш класс сегодня ходил в кино.
- И ты тоже?
- А я что, хуже других?
- А какое это было кино?
- Про войну и про Гитлера.
- Вам показывали, как его убили?
- Гитлера не убили. Он сам отравился. Как понял, что войну проиграл, так сразу же и отравился.
- Чем, - оживилась я, - грибами?
- Почему, грибами? У него яд специальный был, цианистый калий называется. Только в рот положил и сразу умер.
- А где он его взял?
- Ну, так он же у них в Германии там самый главный был. У него, как у царя, всё было, даже яд.
- А яд только у главных бывает?
- Ну почему? Ещё в аптеках иногда продаётся.
- И можно просто так купить? – я задумалась, где бы раздобыть деньги.
- Ага. Так тебе его и продадут! – съязвила подруга, - А вдруг ты кого-нибудь убить хочешь? Яды все только взрослые, у которых паспорт есть, купить могут.
- А когда паспорт дают?
- В шестнадцать лет.
Я прикинула: мне скоро восемь, до шестнадцати не хватает еще восьми. Но как-то я свои первые восемь лет прожила, значит, проживу и следующие. А деньги возьму те, которые родители в шифоньере держат. Они туда не каждый день заглядывают. Эта мысль меня успокоила, и я даже засмеялась над рассказанным Люськой анекдотом.
К вечеру у меня поднялась температура, которая без насморка и кашля держалась более двух недель. Маня несколько раз посокрушалась, что нет рядом Ирины Карповны, потому что даже опытная Зоя Григорьевна не могла поставить диагноз и настаивала на госпитализации. Но болезнь исчезла так же внезапно, как и возникла, и мне снова разрешили ходить в школу.
- Теперь Берта не твоя, а моя подружка, - заявила Марина Кулачёва, когда я появилась на пороге класса.
- Тебя так долго не было, и мы с Мариной решили, что ты больше в школу не придёшь, - оправдываясь, подтвердила Берта.
Внимательно её выслушав, я молча села на своё место. Всё настолько классически вписывалось в предыдущие события, что я даже не посчитала нужным, что-либо уточнять. Однако девочки, приняв молчание за обиду, на первой же перемене подошли к моей парте.
- Если хочешь, тоже можешь с нами дружить, - виновато сказала Берта.
- У меня уже есть две подружки: Берта и Наташа. А вместе с тобой три будет, - поддержала её Марина.
- Хорошо, - улыбнувшись, кивнула я, но вместе с ними пределы класса не покинула.
Какое-то время я предпочитала уединение, выискивая на школьном дворе тихие уголки и возвращаясь после уроков в одиночестве. Но однажды рядом со мной оказалась черноглазая круглолицая смуглянка Валя. Ни в школе, ни по дороге домой я больше не была одна, а вскоре у нас образовалась небольшая девичья компания, которая, когда я очередной раз заболела, дружно и регулярно приносила мне домашнее задание.
(продолжение следует)