There is no pleasure without pain.
Нет удовольствий без боли.
Английская пословица.
–А я вам говорю, что литература всё больше и больше удаляется от жизни. Остаётся только видимость, что такие события могут происходить. Вот возьмите любой недавно изданный роман (готов спорить, это будет детектив или какая-нибудь бульварная литература) – ведь вымысел чистейшей воды, враньё, которое никогда не случается в жизни! – Дорсен откинулся на спинку удобного кресла и окинул собеседников внимательным взглядом.
На улице уже стемнело, в клубе на камине горела неяркая, уютная лампа, стилизованная под керосиновую, а на самом деле, конечно, электрическая. Её свет выхватывал из окружающего полумрака лица сидевших у камина. В других углах просторной комнаты беседовали другие компании, несколько человек прохаживалось между столами и переговаривалось то с одной, то с другой группой посетителей. Словом, в клубе всё шло как обычно.
–Не соглашусь. – Яворски отрицательно покачал головой. – Да, до недавнего времени я так же думал и сам, но один из моих посетителей показался мне героем приключенческого... нет, скорее фантастического романа! После беседы с ним, занявшей немного меньше часа, я никогда не буду так уверенно утверждать, что романы и жизнь не имеют ничего общего.
–И о чём же вы беседовали? – подал голос молчавший до этого Вейсер.
Яворски, казалось, на мгновение задумался.
–Рассказать вам?
–Расскажите! – воскликнул Вейсер.
–Расскажите! – скептически улыбнулся Дорсен.
–Ну, что же, слушайте...
Вы, конечно, знаете, что я, как промышленник, обладающий известным капиталом, оказываю помощь самым различным просителям. Ежедневно, с трёх до четырёх, я принимаю в своём кабинете всех желающих. Большинству из них нужно одно: деньги. На лечение, на учёбу... Да не в этой категории просителей дело.
Дело в другой категории: в изобретателях. Что только не предлагают они в проектах! Иной раз становится страшно, иной раз – смешно, когда они посвятят тебя в тайны своей мысли, но удивляюсь я каждый раз. Да и как тут не удивляться! Чего только они не предлагали мне в обмен на инвестицию: от ракетного двигателя, с которым хоть завтра отправляйся искать братьев по разуму, до электронных нянек и домработниц.
Вообще говоря, изобретатели – странный народ. Но этот показался мне самым странным даже среди тех чудаков, с которыми я привык иметь дело. И не потому, что от него ощутимо несло спиртным – многие выпивают для храбрости, прежде чем идти на приём ко мне. Да и вообще, бывало и хуже. Конечно, секретарь с охраной и прочей братией задерживают пьяных, но временами они прорываются. Последний из таких "прорвавшихся" вообще на ногах не стоял.
Так вот, не то, что этот посетитель был навеселе, удивило меня. И не то, как он начал беседу. Вы спросите, что же тогда так удивило меня? А я скажу: не знаю. Не знаю, и всё! До сих пор не могу понять, чем он так выделялся. Выражением глаз, скорее всего. Они у него были какие–то... нездешние, отсутствующие, что ли... Странно вспоминать, но я в тот момент испугался его взгляда, хотя особенно нервным никогда не был.
А в остальном это был совершенно обычный, ничем не примечательный человек... молодой, лет двадцати двух – двадцати трёх, совершенно обычного вида, темноволосый, среднего роста. Но разговор он начал действительно необычно.
–Скажите, мистер Яворски, вам нравятся восточные легенды? – воскликнул он с порога. – "Тысяча и одна ночь" и всё в этом духе...
Я, надо признаться, немного опешил. Но быстро пришёл в себя.
–Ну, предположим, нравятся, а что?
–Помните такого джинна, который в лампе сидит и может город разрушить или дворец
построить? Так вот, всё это – мелочь! Можно сказать, вот здесь, в этой коробочке сидит джинн, могущий всё, что пожелаете.
С этими словами он поставил на стол ящик, приблизительно равный по размерам "дипломату", но немного более короткий и низкий.
–Как это? Всегда думал, что джинны – герои сказок!
–Ну, и здесь, конечно, нет никакого джинна, а есть прибор, который может воздействовать на сознание человека именно так, как угодно самому этому человеку.
–То есть? – я всё еще не понимал его.
–Ну, для примера возьмём какого-нибудь человека, который обладает непомерным честолюбием. Что-нибудь вроде второго Наполеона. Или что-то вроде Гитлера, который не задумываясь ввергнет мир в пекло новой войны, если это даст ему власть. Представили такого человека?
Я представил.
–Так вот, что вы предлагаете делать с ним? Уничтожить? Но не будет ли это чересчур жестоко для нашего, современного общества?
–Ну, может быть, изолировать от общества... – предложил я.
–Это тоже довольно–таки жестокий вариант. И, кроме того, любую изоляцию можно прорвать. Бежал же Наполеон с Эльбы!
–Ну и при чём здесь Наполеон с Гитлером?
–А вот при чём! Если бы в тридцать третьем существовал такой прибор, может быть, второй мировой войны не было бы! Ведь прибор, созданный мною, может удовлетворить любое, абсолютно любое желание человека. Даже самое сокровенное, которое он побоялся бы высказать и в компании самых близких друзей. Даже самое мимолётное, которого он никогда до конца не оформит в мыслях. Прибор даст ему ощущение власти – если он этого захочет. А общество от этого только выиграет – ведь оно будет избавлено от людей с сумасшедшим честолюбием, следовательно, от войн. Ведь война всегда начинается для того, чтобы государство – и правитель в первую очередь – получило определённую выгоду.
–Постойте... но ведь это ваше ощущение власти будет лишь иллюзией! Это же мир призраков. Неужели вы серьёзно считаете, что Гитлер удовлетворился бы властью над джинном, заключённым в коробочке?
Он усмехнулся не без самодовольства.
–А вы думаете, что этот "мир призраков" можно отличить от реального? Я утверждаю – различить ощущения невозможно. Если не верите – проверьте.
Честно говоря, я не горел энтузиазмом предоставить свой мозг в распоряжение джинна из коробочки. Знаете, всё время в голове вертелась мысль, что в коробочке должен сидеть не джинн, а кто-то другой. Да и потом, мало ли что мог натворить с моим мозгом этот неизвестный прибор! В конце концов, это мог быть хоть гипнотический генератор. А мне не хотелось на неопределённый срок подчиниться этому парню.
Видимо, он заметил мои колебания. Я увидел это и решился.
–Хорошо. Я проверю на себе действие прибора. Но учтите: сейчас я звоню начальнику охраны, а если я не повторю звонка через... Сколько мне хватит, чтобы испытать прибор полностью?
–Чтобы испытать прибор полностью, не хватит всей жизни. Но для начала хватит и пятнадцати минут.
–...если я не повторю звонка через пятнадцать минут, охрана арестует вас через пару секунд. Согласны?
–Согласен.
Его согласие показалось мне слишком уж радостным для такой перспективы, но выбирать не приходилось. И я потянулся за телефонной трубкой.
Звонок занял не более минуты. Я предупредил охрану и, положив трубку, повернулся к своему странному посетителю.
–Ну и как пользоваться этим вашим "джинном"?
Всё оказалось очень просто. Нужно было надеть на голову что-то вроде колпака, типа парикмахерского, но гораздо меньше. Скорее он напоминал чудной головной убор с убегающими от него к коробочке пучками проводов. Затем щёлкаешь парой выключателей, устанавливаешь таймер (очень важно – он определяет время, когда человек вернется к реальности!), нажимаешь красную кнопку и... проваливаешься. Куда? Как вам описать это состояние... Сном это не было точно! За все свои сорок два года я не видел ни одного сна, который был бы так реален. Я допускаю – сами, наверное, знаете – что во сне можно почувствовать тепло, холод, прикосновение. Они по–разному интерпретируются мозгом и влияют на то, что человек видит во сне. Это известный факт. Но чтобы во сне чувствовать всё, что ощущаешь наяву (даже запахи!) – такого со мной никогда не было. Никогда... за исключением этого состояния. Сном его точно не назовёшь.
Так как я всех присутствующих давно знаю, я могу, думаю, рассказать о желании, которое тогда высказал. Впрочем, смешного в нём больше, чем неприличного. Мне вдруг до жути захотелось сравнить свою власть, данную деньгами, с властью каких-нибудь древних правителей, данной их происхождением. Я решил взять наиболее могущественного из них и вообразил вначале персидского царя Дария, но изобретатель сказал, что нужно концентрироваться на том, что хорошо себе представляешь. Я плюнул на Дария и взял египетских фараонов. Их двор я представлял хотя бы немного лучше.
Видимо, время в таком видении течёт с той же скоростью, что и в реальности. Итак, на пятнадцать минут я стал владыкой Египта, живым богом. Я лежал на невысокой кушетке (или ещё какой–то мебели – не обратил внимания, по правде говоря), покрытой мягким, ласкающим тело шёлком. Золотые курильницы по сторонам от меня испускали ароматный дым, сверху сильно припекало (было, наверное, градусов тридцать), но от небольшого бассейна, расположенного передо мной, веяло приятной прохладой. Фараон отдыхал. Почему-то страшно не хотелось шевелиться. Из одежды на мне была вышитая золотом набедренная повязка. Но я вспомнил, что видел в исторических фильмах, и успокоился: всё было в порядке. Так было принято, и мой костюм был не более неприличен, чем купальник на пляже. Неподалёку стояло блюдо с виноградом, с которого я время от времени, протянув руку, брал виноградину или две. Кроме этого движения, я не делал никакого другого. Не знаю, что такого особенно приятного там было, но странная лёгкость, схожая с эйфорией, заливала всё моё тело. Неизвестно, сколько бы я валялся в этой блаженной истоме, но... щёлкнул таймер, в глазах на миг потемнело, и я вернулся к реальности. Вы не поверите, но я в тот момент готов был на клочки разорвать и таймер, вырвавший меня из этого наслаждения, и изобретателя, не предупредившего меня, насколько хорошо может быть там. Сам изобретатель стоял у окна и довольно посмеивался. Я прислушался к себе. Эйфория быстро спадала. Вместо неё появлялось желание как можно скорее вернуться в этот мир сладких грёз. Но я переборол себя. Это было не так уж сложно, как вы, может быть...
Мой странный посетитель повернулся ко мне.
–Не забудьте сделать звонок охране, а то сюда влетят молодчики с пистолетами наголо...
Чёрт, в самом деле чуть не забыл! Второй звонок тоже не занял много времени, и мы продолжили разговор.
–Ну и чего же вы хотите? – поинтересовался я.
–Да того же, чего хотят, думаю, все остальные ваши посетители. Денег! Тогда я смог бы доработать прибор и пустить его в серийное производство. Не буду взывать к вашим моральным качествам (не потому, что не вижу их у вас, а потому, что это было бы наивно в наше время). Но скажу прямо: вам лично производство моего прибора принесло бы огромные прибыли.
–Почему вы так уверены, что прибор будет хорошо раскупаться?
–А разве мало в нашем мире несчастных людей? Люди всю жизнь гонятся за счастьем: одни ¬– за властью, другие – за деньгами, третьи – за славой, ещё кто-то ищет личное счастье и не находит его ни в любви, ни в семье... Если же мой аппарат войдёт в массовое употребление, на Земле наступит (не побоюсь громких слов) эпоха всеобщего счастья! Причём счастья такого, для которого не нужны будут огромные затраты сил.
Я украдкой взглянул на него в этот момент. Я ожидал увидеть лицо, озарённое всепоглощающей идеей. Как бы не так! На лице этого парня появилось какое-то необъяснимое злорадство. Я вздрогнул. Чтобы он этого не заметил, я продолжил разговор.
–Я не слишком-то разбираюсь в электронике, но, как я понимаю, если прибор такой мощности заключён в таком малом объёме, значит стоимость его огромна из-за использования новейших технологий.
–На серийных образцах можно будет понизить количество контуров, скомпенсировав ущерб реалистичности происходящего за счёт повышения фактора эйфории.
–А проще говоря?
–А проще говоря... Прибор воздействует не только на центры чувств в головном мозге, но и непосредственно на центр удовольствия. Вот это воздействие мы и усилим. У вас есть ещё вопросы?
–Нет, в общем-то...
–Тогда спрошу я. Так могу ли я рассчитывать на вашу помощь? Согласны ли вы на сделку, которую я предлагаю?
Но что-то мешало мне легко и быстро согласиться на его условия. Что-то пугало меня в этом дьявольском приборе. Может быть, я бессознательно боялся своего недавнего почти инстинктивного, животного желания вернуться в этот «сон наяву», где всё служило одной цели: доставить мне удовольствие. Мой посетитель оторвал меня от моих размышлений простейшим образом.
–Так когда мне зайти?
–Ваш замысел мне нравится, – начал я «манёвр уклонения». – Однако я не могу вот так, одним махом бросить в это дело свои капиталы. Я должен вначале посоветоваться с экспертами, экономистами. Если они признают производство рентабельным, вас поставят в известность. У вас есть телефон?
Он протянул визитку. Странная это была визитка, надо сказать – ни имени, ни адреса, один телефонный номер.
–Я открою своё имя только в том случае, если прибор войдёт в массовое употребление. Какой промежуток времени вам нужен, чтобы установить рентабельность этой сделки?
–Предположим, месяц. Устроит вас это время?
–Вполне.
–А в случае, если мы не успеем? Пойдёте в банки и к другим «магнатам» города?
–Ни в коем случае.
Я удивленно взглянул на него. Он перехватил мой взгляд, и по его лицу скользнула какая-то бесовская усмешка.
–Хотите, объясню мою философию? Слушайте. Что может дать мне успех? Положительные эмоции, удовольствие, грубо говоря? Но ведь гораздо большее удовольствие я могу получить в любой момент, лишь нажав для этого пару кнопок да повернув верньер.
–Постойте, но в случае моего согласия вы тоже получите часть прибыли. Это ведь огромные деньги!
–Деньги? А зачем мне деньги? На повседневную еду мне и так хватает. А ни за какие деньги ни мне, ни вам не получить удовольствий, больших, чем может дать мой прибор. Так что в случае успеха я буду рад. Но и в случае неудачи страдать не буду.
Он взял прибор под мышку и пошёл к дверям.
–Стойте! – воскликнул я. – А разве вы не оставите мне прибора в качестве опытного образца? Ведь должен же я что-то показать экспертной комиссии!
Он обернулся.
–К сожалению, нет. Я привык, знаете – два коротких сеанса в день. Без них мир кажется мне серым!
И он вышел, коснувшись на прощание козырька кепки.
–Всё это случилось со мной около двух недель назад. Я не знаю, что и думать, – Яворски оглядел своих слушателей. За время его рассказа к их компании подтянулись многие из групп, сидевших вначале в других местах зала. Возле камина собралась уже небольшая толпа – в масштабах клуба, разумеется.
–Иногда мне кажется, что это был лишь розыгрыш. Что, если позвонить по этому телефону, никто не ответит. Что телефонного аппарата с таким номером вообще не существует. И всё-таки вряд ли это был розыгрыш.
–Это не было розыгрышем, – вдруг авторитетно заявил Дорсен.
–А вы-то откуда знаете? – вскинулся Яворски. –Вы, что ли, ко мне этого психа с идеей всеобщего счастья прислали?
–Не я, – Дорсен был непроницаем. –И всё же подумайте: стали бы вы собирать прибор такой сложности и с таким воздействием на мозг для того, чтобы кого-либо разыграть, даже такую известную персону, как вы?
–А, между прочим, судя по вашему рассказу, этот изобретатель не похож ни на сумасшедшего, ни на одержимого идеей. По-моему, парень просто хотел обратить внимание на своё детище. Не затеряться в толпе ему подобных, – заметил Вейсер.
–Ему это удалось, – Яворски раздражённо покачал головой. – Я не скоро его забуду!
–А мне лично его предложение нравится! – продолжал Вейсер. – В самом деле, разве мало людей состоятельных, вроде нас с вами? Многим из нас все развлечения и удовольствия окружающего мира уже опротивели до предела. Вот ещё один источник наслаждений, который стоит всех прочих, вместе взятых! На этой сделке вы, Яворски, заработали бы бешеные деньги.
–Об этом же мне в один голос поют эксперты. Даже немного надоело их согласное пение, – Яворски саркастически улыбнулся. – А я вот не знаю. Не знаю, и всё! Не знаю, правильно ли я поступил, отказав ему в первый его приход...
–Правильно!
Все невольно повернулись на звук этого молодого и сильного голоса. Невысокий
темноволосый человек в кепке стоял в центре зала. Говорил он. Никто не знал этого человека. Никто не видел, когда он вошёл в клуб, когда встал среди слушавших рассказ Яворски. Теперь он стоял, подняв голову, и луч света от другой лампы падал на его лицо, давая рассмотреть его черты и выражение. Вейсер вздрогнул. «Тот самый!» – прошептал Дорсен. Но Яворски готов был поклясться, что это был совершенно другой человек. Несмотря на ничем не примечательную внешность, похожую на внешность его странного посетителя, Яворски сразу понял: не он. Не он! Глаза этого незнакомца так и пылали неукротимой энергией, казалось, он в состоянии свернуть горы, дайте лишь рычаг покрепче – такая сила чувствовалась в резких его движениях, мимике, жестах. Яворски покачал головой, и напряжение, висевшее в воздухе, немного спало. Немного.
–Кто вы такой? – спросил Дорсен.
–Не всё ли равно! Вы не знаете меня, а я не знал вас... до определённого времени.
По залу прокатилась волна ропота. Дорсен заговорил вновь.
–Что вам нужно здесь? Что вы делаете в клубе, не являясь его членом? Чего вы хотите?
–Постойте, – поднял вдруг голову Яворски. – Вы сказали, что я поступил со свои странным посетителем правильно?
–Да, правильно. Правильно, но не до конца!
–А что же я должен сделать?
–Уничтожьте визитку с номером телефона. Порвите её, сожгите, сделайте с ней что хотите, но пусть этот человек никогда не получит денег для осуществления своего проекта!
–Почему? – крикнул кто-то в задних рядах.
–Потому что этот прибор не принесёт в наш мир ничего, кроме несчастий.
В зале зашумели. Каждый хотел сказать, и никто не знал, «за» прибор человек, стоящий с ним рядом, или «против».
–А я утверждаю обратное! – закричал Вейсер. – С появлением прибора наступит эпоха всеобщего счастья!
–Это не ваши слова. Это слова чужой, злой воли, искажённой миром призраков!
Вейсер задохнулся от негодования. Он действительно верил в то, что говорил. «Спор! Спор!» – закричали в толпе.
–Спор! – подытожил Дорсен. – По нашим обычным правилам. Проигравший покидает клуб до конца вечера.
«Но он не является членом клуба, значит, не может спорить по нашим правилам!» – крикнул кто-то, но ему не дали договорить. Спор начался.
–Пусть сначала свой довод приведёт защита. Ведь мистер Вейсер, как я вижу, прямо-таки рвётся высказать всё, что обо мне думает, – иронически улыбнулся незнакомец. Ему никто не возразил. Вейсер, в своей запальчивости не заметивший даже, что незнакомец знает его по фамилии, начал.
–Представьте себе состоятельного человека, которому все удовольствия надоели. Прибор даст ему новые ощущения и спасёт от губительной хандры.
–Этот пример уже был, – ответил оппонент. За спиной Вейсера тоже кто-то неожиданно крикнул: «Повтор!» Вейсер кинул в ту сторону гневный взгляд, но сдержался.
–Хорошо, – продолжил Вейсер, – возьмём другой. Молодой человек без памяти влюблён в девушку. А она, предположим, любит совсем другого. Прибор даст несчастному чувство счастья ровно настолько, насколько он этого захочет. Никто не сможет отнять у него это счастье! Кроме того, наш новый Ромео не натворит глупостей, о которых пришлось бы жалеть всю жизнь. Что вы на это скажете?
–Что скажу? Скажу вот что. Да неужели человек настолько слаб, что не сможет перенести сердечную утрату? Неужели мы с вами настолько беспомощны в своей собственной судьбе, что только коробочка с десятком контуров внутри может дать нам счастье? Не спорю, эти контуры невероятно сложны, но, в конце концов, это всего лишь электроника! Бездушная машина...
–Демагогия! – проворчал Вейсер, но молодёжь, присутствовавшая в клубе, одобрительно закивала. Яворски слушал как зачарованный. Его рука сама собой потянулась к внутреннему карману пиджака, где лежал бумажник.
–Я вижу, мой довод показался господину Вейсеру недостаточно убедительным. Что ж, продолжу. Как бы ни был прекрасен сон, разве не наступает за ним всегда пробуждение? И чем приятнее был сон, тем больнее терять счастье, посетившее тебя. Пробуждение, как я думаю, неприятная процедура!
–Но есть же эффект эйфории, о котором нам сказал мистер Яворски!
–Эйфория проходит, и достаточно быстро. А вы лучше вспомните, насколько зол был буквально на всех наш общий знакомый в момент пробуждения. И будь мистер Яворски не флегматиком, а, скажем, холериком, изобретателю не поздоровилось бы.
Яворски, пропустив «нашего общего знакомого», достал бумажник. В зале стоял гул: спор шёл не только этим «поединком», но и, пожалуй, между всеми, кто был в клубе.
–Раунд выиграл неизвестный посетитель! – провозгласил Дорсен. В зале воцарилась тишина: все ждали начала нового витка спора.
–Хорошо, – начал Вейсер. – Хорошо. Возьмём человека с другого конца социальной лестницы. Пусть это будет бедняк, который свои дни напролёт проводит в погоне за деньгами, но так и не может выбраться из нищеты. В конце концов он озлоблен, настроен против всех, кто богаче его. Разве он – не потенциальный преступник? Прибор же спасёт общество от готовящегося преступления. Он не даст нашему бедняку окончательно разочароваться в жизни, перестать работать и покончить с собой.
На лице неизвестного появилось торжество. Но торжество далеко не полное. Казалось, огромная тяжесть омрачает его.
–Зря вы привели этот довод, мистер Вейсер! Теперь в моих руках все козыри, и я одним махом уничтожу два ваших предыдущих примера. Если прибор может дать бедняку иллюзию богатства, которую невозможно отличить от реальности, зачем тогда стремиться к материальным ценностям? Зачем вообще работать? Зачем добиваться чего-либо? Разве достигнутая цель не даёт нам положительных эмоций? А с появлением прибора гораздо более сильные эмоции можно будет получить, не тратя никаких сил. Неужели люди – такие бескорыстные глупцы, чтобы тратить силы на получение удовольствия, если всё можно сделать гораздо легче и быстрее? Две кнопки, таймер – и бесконечные удовольствия ваши!
Зачем учёному проводить бессонные ночи над листками бумаги, исписанными формулами? Ведь достаточно представить себе любую награду, и она ваша – в иллюзии, которую, впрочем, невозможно отличить от реальности. Значит, наука останавливается, а затем начинает регресс.
Зачем художникам и поэтам работать, не отрываясь даже на еду и сон, если достаточно представить мировую славу, и она твоя – ровно настолько, на сколько захочешь. Надоела слава? Таймер вернёт тебя к реальности. Только вот зачем возвращаться, если там гораздо лучше? Искусство и культура постепенно исчезают.
Затем возьмём «нашего Ромео». Зачем добиваться взаимности у любимой девушки, если есть прибор? Значит, из нашей жизни уходит любовь. За ней отпадает семья, как её ненужное продолжение. Человеческий род прерывается, постепенно вымирая! Умрёт естественной смертью поколение, отказавшееся от реальных удовольствий, но на смену ему не придёт новое! За несколько поколений население земного шара резко упадёт, достигнув критической отметки, после которой за короткий период умрут все оставшиеся в живых на этот момент. Они умрут потому, что плотность населения станет ниже, чем в пустыне. Да и не сможет современный человек долго прожить без современных удобств. А они исчезнут вместе с промышленностью.
Значит, человечество обречено на вымирание. Опустевшие города, ветер несёт пыль по пустынным улицам, железобетон и сталь, не устояв перед мощью времени, разрушаются. Лишь руины напомнят о былом могуществе цивилизации, что когда-то населяла планету. Может быть, природа без нас и вздохнёт свободнее, но для кого наступившая эпоха будет счастливой? Если прибор пойдёт в массовый выпуск, можно будет отсчитывать время до того момента, когда умрёт последний человек на Земле. Наступит не эпоха всеобщего счастья, а эпоха смерти!
Незнакомец замолчал. Вейсер с совершенно раздавленным видом опустился в кресло, подняв на секунду руки – в знак поражения. Никто в зале не проронил ни слова. Кровь застыла в жилах у всех от апокалиптической картины, нарисованной этим странным парнем за пару минут, небрежно, несколькими штрихами! Наконец, Яворски поднял голову.
–Что же делать?
–Уничтожьте визитку этого дьявола в человеческом обличье! Пусть ни один человек больше не войдёт в это царство призраков! Вы помните номер – честно?
–Честно – нет. Я положил визитку в бумажник, не рассматривая.
–Так уничтожьте её, не глядя на номер телефона. Тогда вы будете свободны от соблазна перед прибылью, и умирающее человечество никогда не ляжет тяжёлым грузом на вашу совесть.
Яворски уже достал визитку, и теперь сидел, отвернувшись от своей руки с ней. На его лице читалась невыносимая мука. Он понимал, что решает судьбу не сделки – судьбу человечества.
–Уничтожьте её, – продолжал незнакомец. – Я не могу вам приказывать – кто я для этого?
Но я прошу вас: во имя жизни на Земле – сожгите визитку!
Яворски решился. Глянцевая бумага полетела в огонь маленьким комком. Через несколько секунд даже почерневший комок не показывал уже места, где лежала визитка изобретателя, предлагавшего всеобщее счастье, оказавшееся всеобщей смертью.
–Да будет так! – выдохнул Яворски. Казалось, за одно мгновение он постарел на несколько лет.
–Да будет так! – в один голос повторил весь зал.
–Жизнь на Земле не прервётся... – негромко произнёс незнакомец. – А сейчас я ухожу. Мистер Вейсер может остаться в клубе, потому что клуб покидаю я. И не до конца вечера, а навсегда. Я ведь не являюсь членом клуба... Больше вы меня никогда не увидите.
С этими словами незнакомец вышел.
–Постойте! – очнулся Дорсен. – Но как вас зовут?
Но незнакомец уже растворился в темноте осенней ночи. Больше в клубе его никогда не видели.
Яворски любил ходить пешком. Он часто отпускал шофёра и шёл домой, выбирая самую длинную дорогу. Он любил хмурое осеннее небо, холодный ветер, шуршание опавших листьев под ногами. В последнее время такие прогулки участились. Ему хотелось побыть одному. Куда ехать из офиса? Домой? Но что это за дом – настоящей семьи у Яворски никогда не было. Прислуга ему вконец опротивела. Приёмы, казино, клубы – всё осточертело. «Может быть, зря я сжёг визитку? – думал он. – Я нашёл бы изобретателя, заплатил бы любые деньги, только чтобы он создал для меня такой прибор. Один – мне не нужна прибыль с продаж. Но эта проклятая чёрная тоска отпустила бы меня сейчас. Из-за одного меня человечество не вымерло бы. А я хранил бы свой прибор в тайне. Только изредка пользовался бы им – чтобы сбежать из этого тоскливого, серого мира!»
Пока эти мысли медленно лились в его голове, он шёл, глядя под ноги, изредка поднимая голову, чтобы не столкнуться с прохожими и не угодить под машину. Шёл он, не задумываясь над тем, куда идёт, шёл, куда глядят глаза и несут ноги, и вскоре обнаружил, что зашёл в незнакомую ему часть города – на окраины. Улицу составляли двухэтажные и трёхэтажные дома. Большинство из них были такой старой постройки и так давно не ремонтировались, что домами их назвать можно было только с большой натяжкой. Возле одного из таких домов Яворски заметил толпу. Он хотел было пройти мимо, но фраза, которую он услышал в следующий момент, поразила его, как разряд высокого напряжения. В толпе голос какой-то всезнающей старухи вещал на пол-улицы:
–А всё эта... коробочка его! Всё хвастался, мол, у меня тут в коробочке джинн, джинн...
–У меня дома полон шкаф джина, и ничего! Чем тут хвастаться? – недоумевал хриплый мужской бас.
–Не тот джинн, дубина! – пояснил другой, тоже хриплый, но выше тоном. – Свой джин ты хлещешь без закуски, а этот желания мог выполнять!
–Где он такого достал?
–Шут его знает! Я ж всегда говорил: с заумью они, эти учёные. Лабораторию бросил, дома работал... доработался.
Яворски моментально сообразил: в толпе знакомых лиц не было, вряд ли его кто-нибудь здесь узнает. Он подошёл и протиснулся к старухе, которая говорила больше всех.
–А что случилось с этим... учёным?
–Что случилось? А на «скорой» его увезли, вот что случилось.
–И где он сейчас?
–Где, где... – ответил другой мужчина. Это был голос, объяснявший, что джин из шкафа и джинн из коробочки – разные вещи. – А в раю, наверно, вот где.
–Так он умер? – спросил Яворски.
–Ну!.. – кивнул его собеседник. – Кровоизлияние в мозг, от большой нагрузки, врач сказал. Мы видим – третьи сутки он из квартиры не выходит. Ну, думаем, опять со своим джинном чудит. А на третий день дым из-за двери повалил. Мы думаем, только пожара не хватало. Выломали дверь, а он лежит, в этом своём колпаке, на лице улыбка, как у слабоумного, а на столе ящик с какой-то электроникой стоит. Прибор, значит, какой-то. Он и дымит. Ну, «скорую» вызвали, прибор одеялом накрыли. Да уже поздно было. Он уже мёртв был.
–И прибор уже сгорел, – встрял какой-то молоденький тип в кожанке. – Все схемы оплавило, ничего не понять. Только таймер да пара выключателей на передней стенке уцелели. С этого таймера всё и началось. Мы порылись, оказалось, он закороченный был – ресурс выработал. Выходит, прибор его и убил. И ведь говорили ему – завязывай, так нет...
Но Яворски уже не слушал. Он пошёл прочь, глядя в землю. Где-то в небесах пронёсся с гулом реактивный лайнер. В просвете туч появился солнечный отсвет, посеребривший каёмку облаков. Яворски поднял голову.
–Клянусь, я больше никогда не пожалею, что прибор погиб. Никогда. Клянусь!
И, словно в ответ на его слова, в город ворвался восточный ветер. Он нёс по мостовой опавшие листья, швырял их охапками в воздух. Он в клочья рвал стальную пелену туч, стоявших над городом. Солнце пробивалось сквозь обрывки облаков, светило всё ярче и ярче, заливая улицы тёплыми лучами. Яворски шёл с высоко поднятой головой.
10.08.2005