Геноцид

Геноцид.
 
Автобус остановился там, где останавливался для Кирилла каждый день. Неказистая коробка кивнула, чихнула и выплюнула его в мир. Кирилл спустился по ступенькам на асфальт, мокрый от осенней блевотины неба, и пошёл по привычному пути в институт.
От автобусной остановки до института было примерно десять минут ходьбы. Очень часто в это время Кирилл думал о том, как ему повезло, что он поступил в это институт, один из самых престижных институтов города. Учится там ему, в общем-то, нравилось. Но одним из минусов было то, что занятия начинались с восьми утра. Кирилл жил далеко от института и каждый день добирался до него на автобусе или на электричке. Дорога занимала около часа. Расписание автобусов и электричек было негибким, поэтому Кирилл вставал в пять часов утра, чтобы не опоздать на занятия.
Жёсткий режим и отсутствие времени требовали от Кирилла постоянного планирования своих дел в институте и дома. Вот и тогда он шел по влажному асфальту, огибая лужицы, и планировал свой день.
Большой проблемой в его институте была еда, а точнее отсутствие точек, в которых студенты могли бы поесть. В поисках пищи им приходилось бегать по окрестным киоскам и забегаловкам. Еда была одним из главных пунктов распорядка дня Кирилла.
Кирилл всегда ходил в одно и то же место и покупал одно и то же. Уже третий год. Немудрено, что тамошняя продавщица знала его в лицо, впрочем, как и многих других студентов этого института.
Кирилл покупал всегда одно и то же. Но не потому, что не хотел ничего другого, а потому, что у него не было денег на это другое. Стакан чая и нечто под названием «ход-дог» были для него не столько едой, сколько средством для избавления от чувства голода. Кирилл называл это «кормом». Но иногда чувство голода было настолько мучительным, что Кирилл готов был целовать продавщице руки за порцию этого корма, несмотря на ее постоянные реплики о каком-то «суповом наборе» и презрительно-насмешливый взгляд.

В тот день Кирилл решил пойти поесть после первой пары. На третьей паре ожидалась защита лабораторной работы, выполненной на прошлой неделе. Он надеялся быстро управиться и уехать домой.
Подойдя к нужной аудитории, Кирилл как всегда отметил, что он один из первых студентов, пришедших на лекцию. Около аудитории, на подоконнике сидел ещё один парень с его потока. Они учились на одном факультете, но Кирилл даже не знал его имени, да и не хотел знать.
Кирилл сел на свободный подоконник, закрыл глаза и прислонился к оконному стеклу, которое боязливо скрипнуло от давления. Он прислушался к шипящей тишине. Он всегда так делал, стараясь понять происхождение её едва уловимого писка.
По коридору прошла уборщица и включила свет, громыхнув при этом ведром. Кирилл вздрогнул и сквозь закрытые веки увидел какую-то красноту. Он открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света. Ему хотелось спать.
С тех пор, как он начал учиться в институте, ему всегда хотелось спать. Он даже не помнил того времени, когда ему этого не хотелось. Ему казалось, что он хотел спать и в школе, и в детском саду. Он всегда чувствовал себя уставшим, и в голове постоянно был какой-то шумок, который он часто принимал за писк тишины.
Сквозь этот шумок Кирилл услышал приближающиеся шаги. Кто-то подошел к нему и уселся рядом, брякнув о стекло чем-то металлическим.
- Привет, - сказал голос девушки без особой эмоции.
Кирилл узнал голос. Это был голос его одногруппницы. Голос у неё был приятный: мягкий, ровный, с правильной интонаций безо всяких всплесков и визжащих выпадов - а сама она была прыщавая до безобразия.
Иногда Кирилл её очень жалел. Он не понимал насмешек своих одногруппников над ней. Наверное, дело было в том, что у Кирилла у самого когда-то в школе были прыщи, и он очень по этому поводу переживал. Потом прыщи исчезли, но комплексы остались.

Кирилл открыл глаза и повернулся в сторону девушки.
- Привет, - ответил он.
На этом их разговор был окончен. Разговаривать было не о чем.
У Кирилла не было любимой девушки или хорошей подруги, но он очень хотел её иметь.
«Но только не такую» - думал Кирилл, глядя на свою одногруппницу.
Где-то в душе Кирилл понимал, что физическая красота не означает, что девушка действительно хорошая, но ничего не мог с собой поделать.
«Моя девушка должна быть красивой» - думал он, хотя и боялся красивых девушек, потому что ничего из того, к чему они привыкли, он не мог им предложить.

Через несколько минут начали подходить другие студенты, вокруг зазвучали голоса и смех. Повсюду слышалось «привет!», парни пожимали друг другу руки, девушки просто здоровались. Девушки без комплексов целовались в губы, на что Кирилл искоса и с интересом поглядывал.
- Кирилл, здорова! – услышал он и оторвал взгляд от смеющихся и обнимающихся девушек.
Одногруппник Кирилла протянул ему руку. Они поздоровались.
- Ты сделал отчет по лабе? – спросил одногруппник.
Кирилл ждал этого вопроса. Кроме него из студентов-парней никто отчеты не писал. Все знали, что Кирилл даст всё списать. Кириллу же списывать было не у кого.
Без лишних слов он вытащил из пакетика отчет и дал его Андрею - так звали одногруппника.
- О! Спасибо, Кириллыч! Выручил!
Тут же, на подоконнике Андрей начал переписывать отчет.
Еще через несколько минут подошли другие одногруппники.
- Чё пишешь Андрей? – спрашивали они, - Случайно не отчёт по лабе?!
- А чей отчёт? Твой, Кирилл?
- Потом я спишу.
- После меня!
- Не порвите, - вставил Кирилл своё слово.
В это время вахтёрша открыла двери аудитории, и студенты хлынули внутрь. Кирилл медленно, тяжело ступая, поднялся наверх. Он любил сидеть наверху, там было тихо и свободно. Вся аудитория была как на ладони, поэтому можно было постоянно пялиться на симпатичных девушек, пусть даже только со спины.
Достав тетрадку и ручку, Кирилл начал рассматривать надписи на парте.
«Легче съехать жопой с тёрки, чем учиться на пятёрки» - прочитал он и подумал, - «Вам может и легче. Неудачники».
Ниже была написана другая мудрость:
«Легче вскрыть на жопе вены, чем дождаться перемены».
«Вот это правильно!» - усмехнулся Кирилл и продолжил рассматривать студенческий фольклор. Чего там только не было?! На партах можно было найти стихи, рисунки, номера телефонов, объявления, мнения о преподавателях и так далее.
Просмотрев парту перед собой, Кирилл лег на неё и стал наблюдать за студентами входящими в аудиторию.
Все студенты были разными. Вот зашли подружки, весело смеясь и крича на всю аудиторию. Про таких говорят «без комплексов».
«А в чём это ваше «без комплексов»?» - отвечал на это Кирилл, - «Только в том, что вы можете кричать и размахивать руками, выпучив глаза, не обращая внимания на окружающих людей, выглядеть в их глазах полными дурами и не беспокоиться об этом?»
Следом за ними зашла одна из красоток потока.
«К этой на сраной козе не подъедешь» - прокомментировал её появление Кирилл.
За ней зашла скромница. За ней сонный парень, потом очень радостный парень. Студенты приходили и приходили. Под самое начало пары пришли даже местные бандиты.
«Зачем вы-то здесь?» - подумал Кирилл, – «Идите спать».
Все кругом шумели, здоровались, обменивались новостями. В воздухе стоял невыносимый гул. Гул, который можно не слышать только за собственным голосом. Но Кирилл ни с кем не говорил. Только здоровался с проходящими мимо знакомыми. Таких тоже было не много.
Кирилл был необщительным. Но он не считал себя зажатым человеком с комплексами, он считал, что просто не хочет ни с кем разговаривать о всякой ерунде.
«О чём вы говорите?!» - думал он, глядя на студентов, - «О всякой ерунде! Как можно тратить время и силы на эту пустую болтовню?!».
Кирилл посмотрел на часы. Оставалось две минуты до начала лекции.
 «Где же Буй?» - подумал Кирилл.
Буй – это имя его друга. Сам он приехал из Монголии. Его настоящее имя звучало немного по-другому, но русский человек не замечал этого «немного». Все звали его Буйем.
Так уж получилось, что Кирилл подружился больше всего именно с ним. На первом курсе они оказались в одной бригаде и вместе делали лабораторные работы. Буй говорил по-русски не очень хорошо, поэтому мало. А Кирилл не любил пустой трёп, и Буй как никто другой подходил ему на роль напарника в бригаде.
По началу Буй ничего не понимал во время работ. Кирилл всё делал сам. У Буйя всё валилось из рук, и Кирилл был даже рад всё сделать сам и поскорей уехать домой. Это привело к тому, что к началу третьего курса Буй окончательно расслабился, доверяя все работы Кириллу.
Иногда Кирилл выбивался из сил, читая очередную методичку по работе, и лихорадочно пытаясь крутить какие-то ручки приборов, чтобы поскорее всё сделать и успеть на ближайший автобус. Буй же в это время сидел рядом, развалившись на стуле, и смотрел в окно.
В такие моменты Кирилл ежеминутно поглядывал на часы и повторял:
- Буй, давай шевелись! Я что ли всё буду делать за тебя!
Буй, конечно же, начинал шевелиться, делая вид усердной работы. Но от такой работы было мало толку, и Кирилл прекращал её словами:
- Ладно, не лезь. Я сам.
Если Кирилл успевал закончить работу вовремя, он убегал на автобус. Если нет, то они вместе шли в общежитие к Буйю. Если же Буй не шёл в общежитие, то Кирилл коротал время либо в библиотеке института, либо на железнодорожном вокзале.
Комнату в общежитии ему не давали, так как, по мнению коменданта общежития, он жил достаточно близко от института. Но на самом деле у Кирилла просто не было денег, которые брал комендант общежития за комнату.
Все студенты знали о том, что комендант вымогает деньги за предоставление комнат, но никто не жаловался. Если же кто-то добивался справедливости, то его жизнь в общежитии была похожа на жизнь в свинарнике. Борцы за справедливость подселялись к моральным уродам, пьющим, курящим, «отмороженным» и так далее в различных сочетаниях.

Прозвенел звонок. Буй на лекцию не явился. Кирилл знал, что это значит. Буй прейдет к началу лабораторной работы и будет переписывать отчет; Кирилл на автобус не успеет и будет полтора часа ждать следующий.
Лекция прошла как обычно – скучно и нервозно. Преподаватель говорил что-то нудным голосом, не обращая внимания на студентов, которые занимались чем угодно, но только не конспектами. Неподалёку от Кирилла сидели местные бандиты, грызли семечки и ржали, разглядывая какую-то газетёнку.
- О! Такую я ещё не ****! – услышал от них Кирилл.
«Уроды, я вообще никакую не ****» - подумал он, почувствовав раздражение и немного зависти.
В отличие от большинства Кирилл записывал лекции внимательно и подробно, это помогало ему лучше готовится к экзаменам. Кирилл был отличником. Все экзамены он сдавал только на пятерки. Ему, конечно же, завидовали, в глаза и за глаза его называли «маньяком», «монстром», «мозгом» и так далее. Некоторые особо завистливые за глаза называли его «евреем». Но все понимали, что без его помощи обойтись нелегко.
У него переписывали отчёты, курсовые работы, индивидуальные задания. К нему обращались за помощью буквально во всём. На контрольных работах все записки посылались ему, с ним шептались, отвлекали его. Но у Кирилла было одно правило: никому не помогать, пока не сделано своё задание. Об этом он прямо говорил своим одногруппникам. Но они его не слушали и постоянно лезли со своими вопросами.
Если преподаватель выходил из аудитории, то половина группы обступала Кирилла и забрасывала его вопросами. Кирилл отвечал одному, слушая вопрос другого. Тут же следовали другие вопросы, причем одновременно. Студенты перебивали друг друга, крича: «Кирилл, а чё?... Кирилл, а как?...»
Кирилл раздражался, отвлекался от своей работы. Со всех сторон на него сыпались вопросы, вопросы, вопросы. Ему хотелось заткнуть уши и никого не слышать.
- Заткнитесь! – говорил Кирилл с раздражением, - Я ещё своё не сделал!
- Да ты успеешь!
- Да у меня маленько! – слышал он в ответ.
Иногда Кирилл выходил из себя и откровенно посылал всех, не стесняясь в выражениях. Одногруппники обижались, считали, что Кирилл хочет угодить преподавателю, перерабатывает, не хочет никому помогать. Но для Кирилла эта была уверенность в том, что он получит хорошую оценку на экзамене. А хорошие оценки за экзамены означали хоть небольшую, но стипендию.
Однажды одна девушка из группы Кирилла спросила его:
- Кирилл, тебе, наверное, нравится учиться?
В её голосе звучала насмешка.
- Нет, не нравится, - ответил Кирилл.
- Да!? – удивилась девушка.
Её удивление было искренним.
Кирилл был похож на классического отличника: скромно одет, тихий сам по себе, ответственный. Но очков Кирилл не носил – это было одним из его отличий от классического «ботаника». Вторым отличие было то, что в его глазах за пеленой усталости виднелась злоба. Настоящая, яростная злоба. Эта злоба была такой очевидной, что не каждый мог подолгу выдерживать его взгляд. Хотя никто в институте не знал, что это была за злоба.

Когда лекция закончилась, Кирилл побежал в знакомый буфет, чтобы поесть.
Очередь там была небольшая и продвигалась быстро. Пока не дошла до китайской девушки.
«Чё она там возится?!» - думал Кирилл, поглядывая на часы.
Девушка что-то долго объясняла продавщице на ломанном русском языке. Продавщица морщила нос, пытаясь понять, о чём та говорит.
«Русский сначала выучи, потом приезжай!» - думал Кирилл.
Стоящие рядом с китайской девушкой студенты объяснили продавщице, что от неё требуется.
«Не могла дома что ли пожрать?!» - злился на китаянку Кирилл, - «До общаги пять минут идти!»
Проглотив наконец-то свой дежурный хот-дог с чаем, Кирилл побежал на следующую лекцию. Теперь он мог не волноваться, не думать о еде до приезда домой.
Прозвенел звонок на следующую пару. Из коридора в аудиторию потянулись студенты. Среди них Кирилл заметил и Буйя. Буй тоже заметил Кирилла.
- Здорова, - сказал Буй, протягивая руку для пожатия.
- Здорова.
- Как дела?
- Нормально.
Буй принялся доставать свои тетрадки.
- Кирилл! Отчет есть? – вдруг спохватился он.
- Вон. Переписывают уже.
- Я возьму потом.
- Ты чё на первой паре не был?
Буй схватился за голову и заулыбался.
- Вчера в клубе был до трёх часов ночи. Спать лёг в пять!
Всем своим монгольским лицом Буй говорил, что ночь он провел весело.
- Так. На чём мы остановились? - начал вдруг преподаватель.
- Всё! Я буду лекцию писать, - сказал Кирилл.
- О-о-й, - протянул Буй, - Голова болит.
- Ты тоже пиши.
- Да-ну! Зачем? Потом у тебя перепишу.
- Ты заебал уже…
На лекции Кирилл и Буй почти не разговаривали. Кирилл не любил этого. Он не понимал, как можно писать лекцию и говорить о чём-то. Ему это не удавалось. К тому же он вообще не любил пустопорожний трёп. Но, увидев, что Буй сидит, уткнувшись лбом в парту, спросил его:
- Ты зачем пришел?
- Спать хочу, - пробубнил Буй.
«Вот и спал бы дома! А то сидишь тут, ничего не делаешь, на нервы действуешь, а потом лекции просишь» - подумал Кирилл.
Ближе к звонку на перемену Буй оторвал лоб от парты, сделал страдальческое лицо и сообщил:
- Домой пойду.
- С чего это? – поинтересовался Кирилл.
- Спать хочу, голова болит.
 «Голова у него болит! А если у меня заболит? Я что, тоже домой пойду?! Хорошо тебе – до общаги пять минут идти! А мне?» - думал Кирилл.
На самом деле, голова у Кирилла тоже болела и болела постоянно. Но боль была тихой, поэтому он не обращал на неё внимания.
- На лабу прейдешь? – спросил Кирилл.
- Конечно! Я отчет дома перепишу, - ответил ему Буй.
- Не опоздай!
После звонка Буй взял отчет у одногруппников и отправился домой. Кирилл остался писать лекцию.

После лекции вся группа собралась у дверей лаборатории. Здесь Кирилл чувствовал себя лучше. Здесь было больше людей, с которыми он общался.
По большому счёту он был необщительным, но не потому, что стеснялся чего-то, а потому, что сам, сознательно отталкивал от себя людей. Кирилл не ценил мимолетные знакомства, не старался их поддерживать.
Но те, кто знал Кирилла давно, считали его доброжелательным. Кирилл ни с кем не ссорился, не вступал в открытые конфликты. Он никогда ни на кого не обижался, потому что считал это глупостью. Но если его предавали, он забывал предателя навсегда. Между ними будто вырастала стена, которую Кирилл сам не мог сломать.
Дружбу Кирилл не ценил. Не ценил только потому, что не видел в ней ценности и смысла.
«Зачем мне ваша дружба, если она означает только то, что вы можете у меня постоянно что-то просить, ничего не давая взамен?» - думал Кирилл.
Девушки у него тоже не было. Кирилл был довольно симпатичным лицом и высоким парнем. Но этого не было видно за усталостью, которая копилась в его глазах. От недосыпания и недоедания он был бледен, под глазами были синяки. Он постоянно зевал и вообще был вялым. Все это не привлекало девушек. Кирилл казался им каким-то замученным, и не столько высоким, сколько худым.
Буй постоянно намекал Кириллу на то, что ему надо бы познакомиться с какой-нибудь девушкой поближе. Кирилл только отшучивался. Буй напоминал Кириллу и о его девственности, рассказывая о своих похождениях с монгольскими, русскими и китайскими девушками.
Однажды Кирилл понял, что с этим надо что-то делать. Он не хотел, чтобы Буй смеялся над ним. И в очередном разговоре о девушках Кирилл сказал Буйю, что сделал это с проституткой.
- О-о-о! Кирилл! – воскликнул Буй.
С тех пор Буй не вспоминал о девственности Кирилла. Но Кирилл всё же оставался девственником.
«Может и правда купить проститутку?» - думал он, - «А вдруг заражусь чем-нибудь? Проблем и так хватает. Да и денег нет».

- Кирилл, ты сделал отчет? – спросила Лена, подойдя к нему в коридоре.
Она положила руку на его плечо, и Кирилл почувствовал, что её прикосновение ему очень приятно. Лена была красивой. Она нравилась Кириллу, но у нее был парень – их одногруппник. Этот факт Кирилл считал оправданием тому, что не может быть с ней. Но на самом деле всё было гораздо сложнее. Кирилл и сам не смог бы сказать, почему он не мог бы быть с Леной.
Всё, что мог себе позволить Кирилл – эротические фантазии о ней. Он считал Лену очень сексуальной. Ему нравилось пялиться на её стройные ноги, ему нравились её бёдра, такие женственные и правильные. Когда Кирилл смотрел на её задницу, обтянутую тонкими белыми брючками и не мог разглядеть за ними даже намёка на нижнее бельё, у него тут же появлялось возбуждение и животное желание сорвать с неё эти брючки и вставить свой член куда-то туда, куда он ни разу его не вставлял.
«А ведь он это делает» - думал Кирилл о её парне, - «Везёт же некоторым! Чем я-то хуже?! Почему так?».

- Что? – переспросил Кирилл.
- Отчёт сделал? – повторила вопрос Лена, одаривая Кирилла томным взглядом и мягкой улыбкой.
- Он у Буйя, - ответил Кирилл, неуклюже улыбаясь и отводя взгляд.
Он стеснялся смотреть ей прямо в глаза. Он чувствовал, как влажнеют его глаза и расширяются зрачки, боялся, что в его глазах она увидит животную похоть, желание трахать её, такое желание, которое может быть только у двадцатилетнего закомплексованного девственника.
Иногда Кирилл думал, что мог бы даже гордиться своими сексуальными желаниями, ведь желая женщину, он чувствовал себя мужчиной.
«Я положу свою ладонь на твою щёку, и ты прикроешь глаза на выдохе» - фантазировал Кирилл, - «В твоих красивых глазах я увижу покорность и желание. В твоих полуоткрытых губах я увижу женскую слабость и готовность позволить мне сделать то, что хочу я. Только я. Я чувствую прикосновения наших бёдер. Я хочу тебя. Твоё дыхание, ласкает мою шею и говорит, что ты согласна. Ты опускаешь глаза и прикрываешь их ресницами. Согласна».
В этих фантазиях Кирилл чувствовал себя героем. Но в реальной жизни он чувствовал только стыд и смущение за свои желания, потому что ни разу их не реализовал.

_______________


Перемена прошла незаметно и началась следующая пара. Буйя не было. Кирилл то и дело поглядывал на часы.
- Где этот Буй?! - ворчал он.
- Ну, что? Кто первый идет защищать работу? – громко спросил преподаватель. Он был старый, с большой бородой и с громким, грубым голосом. Одним своим видом он пугал студентов.
Кирилл хотел «защищаться» первый, но у него не было отчета. Боясь опоздать на автобус, он спросил:
- Можно без отчёта?
- А что у вас отчёта нет?
- Нет. Я его дома забыл.
- Так садитесь и пишите! – рявкнул преподаватель.
Это преподаватель не уважал студентов. Он постоянно орал на них и при каждом удобном случае пытался унизить их.
- Так! Я напоминаю, что те, кто не защитит работу сегодня, к следующей работе допущены не будут! Ясно?
Студенты молчали. Девушки поглядывали на Кирилла. Обычно Кирилл защищал работу самым первым, и все шли за ним, зная чего ожидать от ненавистного «препода».
Кирилл посмотрел на часы. Написать отчёт и защитить работу он бы смог, но на автобус не успевал.
- Буй, ты сволочь, - прошептал Кирилл и начал заново писать отчёт.
- Так, остальные! Почему сидим?! Отчёты мне!
В аудитории робко раздался звук бряканья ножек стула по полу. Первый студент шёл защищаться.
Преподаватель взял отчёт у студента, как-будто специально его измяв.
- Что вы мне даёте?!
Студент непонимающе молчал.
Преподаватель швырнул отчёт на стол.
- Заберите! Сядьте вон там, подальше от меня.
Всё это означало, что в отчёте что-то неправильно, но что именно студентам оставалось только догадываться.
- Так, следующий! – кричал препод.
Таким образом у этого преподавателя проходили все защиты. Он портил нервы и себе, и студентам.
Через двадцать минут в аудиторию зашел Буй.
- Ты где был? – спросил его Кирилл со злостью, - Я из-за тебя заново отчёт пишу.
Буй виновато улыбался.
- Да… Опоздал маленько.
- Больше я тебе не дам списывать, понятно?
Кирилл лгал. Он говорил такие слова очень часто. Он зарекался давать Буйю лекции, чтобы тот их переписал. Буй не только не переписывал лекции, но и не отдавал их вовремя, отчего Кирилл писал новые лекции на листочках.
Но со временем возмущение Кирилла проходило, и он прощал Буйя, который обещал, что такого больше не повторится. Буй тоже лгал. Всё повторялось.
Кирилл взял свой отчет и пошёл к преподавателю.
- …Вы уверенны?! – орал тот на сидящего около него студента, - По-моему, это в пятом классе проходят!
Студент сидел, насупившись, и его желваки дергались. Этот препод постоянно придирался к мелочам. Студенты не понимали, что ему от них нужно.
- Так, заберите отчёт. И сядьте во-он туда. Ага, подальше. Чтоб я вас больше не видел.
Кирилл подошел и отдал свой отчет.
- Садитесь! – буркнул препод.
Просмотрев работу Кирилла, он с удивлением в голосе спросил:
- Вы что, готовились что ли?
- Да, - ответил Кирилл.
Реплика «препода» означала, что отчёт в порядке.
Во время защиты «препод» то и дело вставлял свои замечания:
- Вот раньше был студент, так студент!...
- Сталина на вас нет!...
- Бездельники! За такое раньше расстреливали!...
- Всё, я устал! Я хочу чаю.
Кирилл скрипел зубами, но отвечал на все вопросы «препода», доказывал свою правоту. К таким работам он готовился особенно тщательно, поэтому всегда «защищался» вовремя.
Поначалу после разговоров с этим «преподом» у Кирилла болела голова, и холодели руки. Кирилл даже просил у одногруппников сигарету, чтобы успокоить нервы, хотя и не курил. Но со временем он привык к этому «преподу», и разговоры между ними стали легче.
На все насмешки «препода» Кирилл мысленно отвечал ему: «Зато у меня ещё хер стоит!».
Защитив работу, Кирилл вставал из-за стола и ловил на себе взгляды одногруппников. Среди них были уважительные, сочувствующие, насмешливые и ненавистные. Все относились к его успехам по-разному. Одним казалось, что ему просто везёт, другие считали его «ботаником», третьи верили, что он просто талантливый студент.

Кирилл посмотрел на часы. До следующего автобуса было около полутора часов. Идти было некуда.
- Буй, ты скоро? – спросил Кирилл.
Буй как всегда защищался одним из последних. «Препода» раздражало его плохое русское произношение.
- Слышь! Кирилл! Помоги! – слышал Кирилл со всех сторон.
- Ну чё? – отвечал он вопросом и с неохотой выслушивал глупые вопросы одногруппников.
До конца пары Кириллу ничего не оставалось делать, кроме как помогать своим тупым товарищам. Хотя, он не считал тупыми всех. Он понимал, что человек может чего-то не понимать. Но он терпеть не мог объяснять что-то людям, которые не знали и малой доли того, что должен был знать студент, пришедший на защиту работы.
Некоторые из таких людей вызывали у Кирилла искреннее удивление. Он не мог понять, каким чудом они вообще оказались в этом институте. Он думал, что их должны были выгнать даже из школы.
«Как вы тут оказались?!» - думал он о них, - «Такой огромный конкурс был при поступлении! Нормальные люди не поступили, а всякие уроды, вроде вас - учатся. Тупые бараны, думаете, что если платите за учёбу деньги, то и стараться не надо?! Тупые неудачники, папенькины сынки!».

После такой защиты лабораторной работы Кирилл почувствовал себя разбитым. Ему снова хотелось есть, но денег на еду уже не было.
- Буй. Ты щас куда? – спросил он после занятий.
- В общагу… Пошли ко мне.
- Пошли…
Выйдя из института, Кирилл как обычно увидел нескольких мажоров, отъезжающих от института на своих или папиных машинах.
«Папенькины сынки» - снова подумал о них Кирилл.
По дороге в общежитие Кирилл и Буй шли медленно, торопиться было некуда. Кирилл ощущал слабость во всём теле и тупо смотрел в мокрый асфальт перед собой.
- Я жрать хочу, - сказал он, бездумно озвучивая свои мысли.
- Смотри! – сказал Буй, указывая взглядом на идущую им навстречу девушку, - Видишь девку?
- Ну, - ответил Кирилл, разглядывая девушку.
- Я её ****.
- Не ври. Ты, её? – на слово «****» Кирилл не обратил особого внимания. Во-первых, Буй не знал другого русского слова, которое выражало бы то же самое. А во-вторых, слово это не такое уж и русское. Большинство подобных слов русские заимствовали именно у монголов.
Хотя, где-то в глубине души слова Буйя его задели.
- Да. Не веришь? – ответил Буй.
«Такая симпатичная девушка, русская…» - думал Кирилл, оглядывая девушку, - «И она отдалась Буйю? Монголу? Как это вообще случилось?.. Чем я-то хуже? Я бы тоже её трахнул. Почему она ему дала? Может и мне даст?.. ****и, ебутся с кем попало! Шалавы! Чё вам русских мало?!» - думал Кирилл и всё больше злился, - «Хотя, если верить чужим рассказам, то вы и с собаками можете и с лошадями. А я чем хуже?! За деньги вы хоть со слоном ляжете, сучки. Да-а-а, были бы у меня деньги, я бы вас всех перетрахал! У вас у всех цена есть».
Буй как-будто бы прочитал его мысли и начал оправдываться.
- Чё не веришь? Думаешь, она не согласилась бы со мной?..
- Не знаю, - ответил Кирилл безразличным тоном, чтобы поскорее закончить с этой темой. Ему всегда было неприятно слышать от монгола реплики вроде «я её ****» и последующие описания того, где и как он это делал.

Когда они пришли в общежитие, Кирилл завалился на свободную постель соседа Буйя и закрыл глаза. Самого соседа не было.
Буй бегал из комнаты в коридор и обратно с какими-то ложками и сковородками. Через пятнадцать минут он позвал Кирилла:
- Кирилл! Давай!
В воздухе пахло картошкой. Кирилл подсел к столу и в очередной раз отметил, что миф о бедности студентов был сильно преувеличен. Перед ним стояла сковородка с картошкой и мясом, рядом лежала колбаса. Дома Кирилл никогда не ел мясо вместе с колбасой.
- Спасибо, - сказал он, быстро управившись со своей порцией.
Буй довольно часто подкармливал Кирилла. Иногда Кирилл думал, что было бы с ним, если бы не Буй. Где бы он коротал свое вынужденное ожидание автобуса или электрички? На что бы он ел? Поэтому, несмотря на разгильдяйство Буйя и некоторое непонимание с его стороны, Кирилл считал его своим лучшим другом и всегда ему помогал.
Сытная, по мнению Кирилла, еда усилила его желание спать. Он снова лег на свободную постель и закрыл глаза. Буй лег на свою пастель.
Кирилл хотел спать, но не мог. Он лежал и думал о том, что нужно еще ехать домой. Домой.

Время уходить настало незаметно. Кирилл встал и посмотрел на Буйя. Тот лежал с закрытыми глазами и открытым ртом. Он спал. Буй частенько засыпал после обеда.
- Буй! – позвал Кирилл.
Буй не шелохнулся.
- Ты спишь?
Ответа не было.
Кирилл не стал его будить. Он оделся и молча вышел из комнаты.

На автобусную остановку Кирилл пришел за десять минут до прибытия автобуса. Через десять минут автобус не появился. Кирилл ждал.
Еще через десять минут народ на остановке начал расходиться. Через полчаса ожидалась электричка, и Кирилл решил ехать на ней, ведь было неизвестно, будет ли автобус вообще. Подождав еще немного, он отправился на железнодорожный вокзал.
Ещё издали он заметил ярко-зеленые жилеты контролеров. Контролёры проверяли билеты у пассажиров, идущих на перрон. У Кирилла не было ни билета, ни денег.
Он свернул в сторону железнодорожного полотна и стал пробираться сквозь кущу мокрых кустов. Только так можно было обойти контролеров.
Каждый раз, прикасаясь к мокрым веткам кустов, он одергивал руку. Ведь было неизвестно, от чего они были мокрыми.
Таким способом он обошёл контролёров у перрона, но в самой электричке они тоже могли быть. Стоя на перроне, Кирилл почти молился тому, чтобы их не было хотя бы в каждом вагоне.
Через несколько минут подошла электричка. Как всегда под грохот стальных колес объявили о её прибытии.
Двери открылись. Контролёров в вагоне не было. Зато в тамбуре лежали два грязных бомжа, которые отпугивали своим видом всех пассажиров. Кирилл подошёл к дверям соседнего вагона.
«Учись, Кирилл, учись!» - говорил он сам себе, - «Чтобы не стать вот таким же дерьмом».
Тамбур соседнего вагона был пуст. Кирилл поднялся по ступенькам и увидел, что в салоне вагона нет сидячих мест. Несколько человек даже ехали стоя. Кирилл посмотрел в соседний вагон через окно в дверях, тот вагон был забит ещё больше.
Кирилл решил остаться в тамбуре. Стоять и дышать мокрым и застоявшимся воздухом вагона он не хотел.
Электричка тронулась, и за окном с надписью «Не п..ис..о….ться» замелькали до отвращения знакомые очертания каких-то зданий, заводов, деревьев, заборов, труб, дорог, рекламных щитов, киосков, магазинов, лесов. Впереди было сорок километров дороги и один час ожидания. Это была дорога домой. А дорога домой всегда казалась Кириллу короче дороги из дома.
Минут десять он тупо смотрел на знакомые пейзажи за окном. За это время электричка пару раз останавливалась, из неё кто-то выходил, кто-то наоборот - входил. Каждый раз, когда перед ним открывались двери, Кирилл вдыхал прохладный, свежий осенний ветер. Он смотрел на желтые грязные листья на асфальте перрона, и ему казалось, что они куда-то плывут. Но это был лишь обман зрения после долгого движения.
Пока Кирилл рассматривал листья, в тамбур вагона вышёл один из пассажиров и достал сигарету.
«Урод, щас курить будет» - подумал Кирилл, - «Не могут потерпеть один час, обезьяны».
Всех курильщиков, которые курят там, где это запрещено Кирилл называл «обезьянами». Он много раз наблюдал, как один из курильщиков выходит в тамбур и закуривает сигарету. По его примеру в тамбур идут все остальные курильщики, которые тоже хотели курить, но стеснялись других пассажиров или боялись штрафа.
«Обезьяна» - подумал Кирилл о мужике, который вышёл в тамбур, - «У тебя и вид, как у обезьяны: маленький, пухлый, бритый наголо, глазки маленькие, лоб здоровый. Мозг, наверное, тоже маленький».
Кирилл отвернулся от него, стараясь не вдыхать дым.
«Обезьяна, для тебя ведь написано «Курить запрещено» - продолжал Кирилл, - «А вот и твои сородичи» - подумал он, когда услышал, а потом и увидел ещё двоих курильщиков, которые выходили в тамбур.
Сигаретный дым долетал до Кирилла целыми клубами, и скрыться от него было невозможно.
«Обезьяны!» - подумал Кирилл со злостью и вошёл в вагон.
В вагоне стоял влажный и затхлый воздух. Так всегда бывает в полных вагонах осенью, когда влажность воздуха повышена и все люди постоянно мокрые от моросящих дождей и пота.
Следом за Кириллом в вагон вошёл попрошайка с металлической кружкой и жалобной надписью на табличке, которая висела у него на груди.
- Люди-и до-обрые!... – заорал он в вагон сдавленным голосом.
Кирилл прижался к боковине одной из скамеек, чтобы попрошайка прошёл мимо него как можно быстрее. Этого нищего Кирилл видел уже много раз и никогда ему ничего не давал. Он вообще никогда не подавал таким вот «профессионалам», которые ходят по электричкам изо дня в день, действуя пассажирам на нервы. За других пассажиров Кирилл ничего не мог сказать, но эти грязные, косые и кривые нищие с жалостливыми голосами и отвратительным видом всегда портили ему и без того не очень хорошее настроение.
Но некоторым Кирилл всё же подавал. Он подавал тем, кого никогда прежде не видел и, чьи истории были похожи на правду.
«А вдруг и правда им нужна помощь?» - думал Кирилл о таких людях, - «А если я попаду в такую же ситуацию и тоже буду вот так ходить? Кто мне поможет? Неужели все так же, как я сейчас будут думать, что я просто не хочу работать?... Хм… А может они хотят, чтобы я именно так и думал?»
Ещё Кирилл подавал подросткам, которые играли на музыкальных инструментах. Но только тогда, когда их музыка действительно поднимала Кириллу настроение.
«Эти хоть что-то делают» - думал он о них.
- …Помогите, кто… чем… может…, - продолжал надрываться попрошайка, делая голос как можно жалостливее, - Помогите на… лечение… Подайте!.. Ради… Христа…
«Кто ты такой, чтобы говорить за Христа?» - подумал Кирилл с раздражением.
Он не верил в Бога, но уважал чужую веру, уважал чужую святость. Он не мог даже смотреть на одну старуху-попрошайку, которая обвешивала себя иконами, пела какую-то чушь, подражая церковному пению, и постоянно крестилась, выпрашивая деньги.
«Чем вы только не пользуетесь, чтобы выманить у нас деньги! Играете на наших чувствах, страхах, на нашей вере» - думал Кирилл о ней и о попрошайках вообще, - «Сволочь, если Бог есть, то он Бог для всех, а не только для нищих, каким вы его себе представляете! Бог для всех един, он не должен видеть различий между нищими и богатыми. Бог не судит о людях по их богатству. Так с чего же вы взяли, что имеете право, говорить за Бога, выдавая свою нищету за проблему Бога? Я не верю в Бога, но уважаю его. Вы верите, но не уважаете. Вы просите для себя, прикрываясь иконами».
Кирилл не верил в Бога, но всё же если и подавал нищим, то только с лукавой мыслью, что Бог всё-таки есть и хоть немного, но поможет ему в жизни за это. Он осознавал эту лукавость, но всё же надеялся на ответную помощь.
«Раз уж вы прикрываетесь Богом» - думал он о нищих, - «Так пусть он отдаёт ваши долги».
- Подайте-е-е! – продолжал попрошайка, - Подайте ради… Христа…
«Учись, Кирилл, учись!» - говорил себе Кирилл, - «Чтобы не стать вот таким же говном, как вот этот, как те бомжи в тамбуре, как те обезьяны».
Жизнь Кирилла не была радужной. Он повсюду видел только тёмные, грязные тона. Повсюду он видел подтверждение тому, что надо учиться. Это было главной причиной, по которой Кирилл старался и хорошо учился.

На одной из остановок недалеко от Кирилла освободилось одно место. И он сразу же занял его.
Почувствовав приятный аромат справа, Кирилл немного скосил глаза, пытаясь рассмотреть спутницу боковым зрением. Посмотреть на неё прямо он стеснялся.
«Девушка» - подумал Кирилл, искоса глядя на её пальцы, - «Наверное, красивая».
Все приятно пахнущие девушки казались Кириллу красивыми, когда он не видел их лиц. Он очень часто разочаровывался в своих фантазиях, но ему всегда было приятно представлять, что рядом с ним сидит красавица.
Кирилл почувствовал тепло и мягкость её плеча. Прикосновение чужого тела ощущалось даже сквозь одежду. Он смог почувствовать даже ритм её дыхания.
От такой близости Кирилл заволновался и почувствовал лёгкое возбуждение. Ему захотелось обнять сидящую рядом девушку или положить руку на её колено, обтянутое тонким чулком, а потом провести ладонью по бедру, сдвигая подол юбки вверх.
В солнечном сплетении Кирилла появилось лёгкое и приятное жжение.
«Как же я хочу!» - подумал Кирилл.
Минут десять он наслаждался своими фантазиями, которые постоянно перебивались посторонними мыслями.
«Как же я хочу её! Трахнул бы прямо сейчас!.. Познакомиться?! Не-е-ет. Не смогу. Я никогда не смогу заговорить с девушкой вот так вот вдруг. Все вокруг только и ждут, когда произойдёт что-нибудь интересное. Все сразу уставятся на меня. Нет. Я не смогу… Да и зачем мне это? Зачем знакомиться? Ну, познакомлюсь я с ней, начну какой-нибудь разговор. А что дальше? Ведь разговор надо поддерживать, улыбаться ей, стараться понравиться, быть этаким развесёлым и уверенным в себе душой компании. А я так устал. Я не смогу. И не умею. А если и смогу, то потом надо поддерживать с ней отношения, ходить на свидания. А у меня нет денег на это. Домой я её тоже не могу пригласить… Мне нужен только секс. Только секс. Но даже трахнуть её – проблема. Где трахать? Дома? Нет. У неё? Не думаю. Да и стыдно уже признаваться, что за двадцать лет это у тебя первый раз, а ведь она обязательно заметит».

На следующей остановке вошли цыгане: несколько взрослых тёток и трое детей. «Вошли» - сказано мягко. Они ворвались, влетели, заполняя весь вагон непонятной и громкой речью.
«Вас только не хватало» - подумал Кирилл, разглядывая пёстрые одеяния цыганок.
Цыгане всегда казались Кириллу какими-то грязными. Даже цыганский загар казался ему просто грязью. Возможно, на самом деле тётки были чистыми, но Кирилл в это не верил, глядя на грязные руки и лица их детей.
Цыганки вели себя так, будто кроме них в вагоне никого не было. Они перекрикивались друг с другом, махали руками. Наверное, они поняли, что в вагоне кроме них есть кто-то ещё только потому, что в нём не было свободных мест.
Поняв, что мест нет, цыгане сгрудились у входа в вагон, недалеко от Кирилла. Они постоянно что-то бормотали на непонятном ему языке, иногда вставляя русские слова. Бормотание цыган раздражало Кирилла. Ему становилось неприятно, когда он не понимал, о чём идёт речь. По этому поводу Кирилл очень часто делал замечания Буйю, когда тот говорил в его присутствии с кем-то из своих земляков.
- Буй, - говорил он, когда они оставались одни, - Говори по-русски!
- А чё?
- Просто, неприятно.
От этих мыслей Кирилла отвлёк маленький цыганёнок, который пошёл по вагону с протянутой ручонкой. Он тряс ей перед лицами пассажиров и смотрел на них своими чёрными глазами. Сам он был маленький, худой и грязный. Когда он подошёл к Кириллу, тот отвернулся.
«Нигде покоя нет» - подумал Кирилл.
Пройдя по вагону и, ничего не получив, цыганёнок вернулся к своим.
«От этого хотя бы отвернуться можно» - думал о нём Кирилл, - «А вот от девки труднее отвернуться».
Кирилл имел в виду цыганских девочек, которые так же ходили по вагонам электричек и выпрашивали у пассажиров деньги. Но они не просто выпрашивали, они умоляли, они просили со слезами на глазах, они гладили людей по плечам и рукам, они целовали им руки.
- Уйди! – кричали женщины на них, отдёргивая руки.
- Пошла отсюда! – рычали на них мужчины, а девочки начинали плакать и продолжали просить, целуя руки.
Некоторые пассажиры таяли от смущения и давали какую-то мелочь, чтобы поскорее избавиться от всеобщего внимания. Другие сводили всё к шутке, но тоже давали деньги.
«Только бы ко мне не подошла» - думал Кирилл, глядя на такую девочку, - «Что мне тогда делать? Послать её подальше я не смогу. Но и денег тоже не дам, нечего их кормить. Не дай Бог полезет руки целовать или заплачет. Что тогда делать?».
В такие минуты Кирилл претворялся спящим. Но цыганские девочки к нему всё равно не подошли бы. Он не был похож на того, у кого можно просить денег: сонный, плохо одетый, молодой.
Кирилл боялся их слез не потому, что жалел девочек, а потому, что не хотел, чтобы его считали бездушным человеком, который не хочет подать даже плачащуму ребёнку. Но он также не хотел выглядеть дурачком, которого могут разжалобить слёзы попрошаек.
Но только однажды Кириллу действительно стало жалко одну из цыганских девочек, которая подошла к весёлой компании девушек.
- Пошла отсюда, овца! – заорали они на девочку, - Лохушка грязная!
Девушки начали смеяться и продолжали оскорблять девочку во весь голос.
Цыганка попыталась было погладить одну из девушек, но та с громким визгом отшатнулась от неё.
- Пошла вон! – визжала она и смотрела на девочку, как на прокажённую.
Девочка вдруг скривила рот и отошла от девушек, закрывая лицо руками. Кирилл увидел, что она начала плакать. И это были настоящие слёзы, слёзы обиды.
Девочка больше ни к кому не подходила. Она вышла в тамбур и продолжала плакать, закрывая лицо ладонями.
«Надо же» - подумал тогда Кирилл, - «Обиделась».
Кириллу стало жалко её. Раньше он всегда думал, что такие, как она не имеют никакого чувства собственного достоинства, что они привыкли к унижениям и оскорблениям.

На очередной остановке девушка, сидящая рядом с Кириллом, встала и направилась к выходу из вагона.
«Да она и не красавица» - разочарованно подумал Кирилл, рассматривая её, - «Даже ради секса не стал бы с ней возиться. Хотя… если бы она сама предложила перепихнуться, я бы согласился. Но тратить на неё время и силы не стал бы».
Кирилл оглядел лица сидящих напротив людей. Каждый из них был занят собой. Кто-то спал, кто-то просто сидел, закрыв глаза. Но большинство тупо смотрели в окно, в пол вагона или безразличным взглядом рассматривали окружающих людей.
Кирилл поискал глазами симпатичное девичье личико, на которое было бы приятно смотреть в дороге, но не нашёл такого. Он закрыл глаза и всё оставшееся время погружался в свои мысли, которые перетекали одна в другую, как сны.

Войдя в свою квартиру, Кирилл снова заметил, что в такую «дыру» он не смог бы никого пригласить, тем более девушку, тем более хорошую девушку, мнение которой о Кирилле было бы ему важно.
«Это я не вижу в этих ободранных стенах ничего особенного. Это я не вижу грязного пола под ногами и кучи каких-то коробок, досок, старой одежды и другого хлама. Это я не вижу этих пятен на стенах и потолке» - думал Кирилл, оглядывая прихожую, - «Это я не чувствую, что тут воняет. А посторонний человек это сразу заметит».
Кирилл действительно не замечал всего этого, но иногда он ставил себя на место постороннего человека и пытался посмотреть на своё жилище его глазами.
«Дыра дырой» - думал он.

- Кирилл, это ты? – услышал он голос матери.
- Да.
Пройдя в свою комнату, Кирилл разделся и снял влажные носки. Около минуты он рассматривал тёмные стежки вен вокруг красных ступней с натянутой кожей, которая выглядела как отполированная.
- Кирилл, иди ешь! – послышался голос матери.
Кирилл пошёл на кухню, где его ждала тарелка жареной картошки. Он отрезал хлеб, налили себе чай и стал есть, равнодушно пережёвывая опостылевшую картошку. Картошка была как обычно сухой и невкусной. Иногда Кирилл говорил матери, что можно было бы приготовить что-нибудь ещё, кроме картошки.
- Из чего я вам приготовлю?! – начинала кричать мать, - Из говна что ли?!
Кирилл ел медленно, запивая картошку чаем, который заменял ему слюну. Он очень хотел есть, но слюна не выделялась.
- Картошка сухая, - говорил он матери.
- Нормальная картошка! – отвечала она, - Совсем зажрались!
«А если не зажрались, так что? Можем всё подряд есть?» - думал Кирилл, но с матерью не спорил. На любое замечание Кирилла о еде он с самого детства слышал одно: «Совсем зажрались!».
Вернувшись в свою комнату, Кирилл повалился на постель и закрыл глаза. Он хотел спать.
«Пять часов» - подумал он, взглянув на часы, - «До семи посплю, потом сделаю уроки».
По ночам Кирилл спал очень плохо, зато днём иногда не мог даже сознательно полностью очнуться от полусонного, полубредового состояния. Он слышал окружающие его звуки, мог открыть глаза и различал предметы, но не мог заставить себя подняться с постели.
Именно в такое состояние погрузился Кирилл.
Сквозь туман в голове он понял, что немного поспал, когда открыл глаза и увидел, что за окном потемнело. Он услышал голоса родителей: матери и отца. Кирилл понял, что не помнит, когда пришёл отец.
«Значит, спал» - подумал он.
- Дай мне чё-нибудь пожрать! – послышался с кухни голос отца..
«Мразь, опять нажрался» - подумал Кирилл.
- Вон картошку жри! – отвечала ему мать.
Разговор шёл на повышенных тонах.
- Меня заебла эта картошка! Дай чё-нибудь другое! – орал отец.
- Ничего больше нет!
- Я же тебе недавно давал деньги!
- Деньги?! Это что, деньги? Я уже их все потратила.
- На что ты их потратила, сука?
- Мразь ты, а! На еду я их потратила!
- Да я уже заебался на вас работать!
- Да ты больше пропиваешь, чем зарабатываешь! Я только и делаю, что занимаю. А ведь надо же ещё и отдавать!
- Иди, сука, работай!
- Сам ты сука! Кто меня возьмёт на работу! Всем нужны молодые!
- Да… А ты старуха, - сказал отец тише.
- С тобой любая стала бы старухой, алкаш!
- Так я из-за чего пью?! – снова заорал отец пьяным голосом, - Из-за тебя же, сука!
- Не из-за меня! Не ****и! Самый обычный алкаш. Все алкаши спирают на своих жён.
- Да какая ты жена?! У тебя, ****ь, то голова болит, то течёт, то ещё какая ***ня.
«Закрой рот, мразь» - подумал Кирилл, пытаясь освободиться от бредового состояния и тяжести в голове.
- Заткнись. Это вообще не твоё дело, - ответила мать.
- Я с тобой, фригидкой, живу двадцать лет уже! Двадцать лет!!!..
- А я с тобой импотентом и алкашом сколько живу?
- Сука, я ведь из-за тебя алкашом-то стал!
- Всё! Заткнись! Не хочу тебя слушать!
- Так ты мне жрать дашь? Или я пойду на ****ки?
- Вон, жри картошку.
Кирилл включил свой старый плеер и поставил тяжёлую электронную музыку, про которую люди старшего поколения говорят «бумц-бумц». Эта музыка была единственным спасением Кирилла от таких разговоров, которые повторялись каждый день. Только она могла их заглушить.
Кирилл увеличил громкость до предела и надел наушники. Громкие и резкие звуки ворвались в его голову, уничтожая последние остатки сна. Тяжёлые удары ритма били по ушам Кирилла, и он чувствовал дрожание барабанных перепонок, чувствовал в них боль.
Всё, что он хотел - не слышать разговоров родителей. Но иногда даже сквозь оглушительно громкие звуки в сознание Кирилла пробирались какие-то крики. Кирилл не мог понять, откуда они берутся. Возможно, это крики родителей, возможно, часть музыки. Кирилл не мог в этом разобраться и снимал наушники, пытаясь прислушаться к разговору сквозь писк в ушах.
Эти разговоры уже давно стали привычными для Кирилла, и он боялся только одного: что отец начнёт бить мать. Когда Кирилл был поменьше, то часто видел избиения матери отцом и ничего не мог сделать. А когда Кирилл подрос, то отец стал побаиваться его и уже не бил мать, но продолжал ей угрожать. И Кирилл всегда прислушивался к разговору, когда сквозь музыку слышал крики.
«Мразь, я убью тебя!» - думал он об отце, когда тот начинал угрожать матери, - «Я зарежу тебя! Когда-нибудь зарежу! Разрублю топором твою мерзкую рожу и скормлю тебя собакам! Чтоб ты сдох!!!»
- …А на что вы тогда жить будете?! – услышал Кирилл отца.
- Не беспокойся! Кирилл вот отучится, и разведёмся! Без тебя как-нибудь проживём.
Кирилл убедился, что до рукоприкладства дело не дошло и снова надел наушники.
«Опять показалось» - подумал он и посмотрел на часы, - «Пора делать уроки. Что там у нас?».
Кирилл поднялся с постели и начал рыться в своих тетрадях.
«Семинар по психологии» - вспомнил Кирилл и открыл лекции по психологии.
Расположившись на постели, он начал читать их под громкую и тяжёлую музыку. Он не верил тем, кто говорит, что под музыку читать невозможно, что она отвлекает. Наоборот – Кирилл не мог читать без музыки, его мысли постоянно куда-то уплывали и лишь строгий ритм мог удержать их, мог сконцентрировать его внимание на написанном.
Музыка и концентрация внимания делали процесс чтения очень интимным. Кирилл постоянно ощущал своё сознание, постоянно следил за ним. Иногда в собственном сознании Кирилл видел образ своего тела и начинал думать о теле. Он не отвлекался от чтения, но всё яснее чувствовал свои руки, пальцы, губы, живот, бёдра и член. И к концу чтения Кирилл уже не чувствовал рук или ног. Он чувствовал только собственный член, который постоянно обращал на себя внимание лёгким напряжением.
Закончив читать лекции, Кирилл положил тетрадь на стол и пошёл на кухню выпить чаю перед сном. Было ещё только восемь часов вечера, но он очень хотел спать. Он всегда хотел спать, но когда ложился, то не мог заснуть.
Пройдя по квартире, Кирилл понял, что отца дома уже нет.
«Значит, притащится ночью и будет орать» - решил он.
Так очередной день Кирилла подошёл к концу, и он лёг спать. Это было в половине девятого. Усталость за день и хроническое недосыпание клонили его ко сну, но постоянное напряжение в ожидании прихода отца не давали ему расслабиться и уснуть. Состояние Кирилла было похоже на бред. Его тело было расслабленно так, что он почти не чувствовал его, но в голове постоянно роились какие-то мысли, разговоры, крики. Кирилл не мог понять, спит он или нет. И если даже он спал в этот момент, то эти сомнения будили его.

К звучанию мыслей Кирилла добавились посторонние голоса. Постепенно эти голоса стали громче, а мысли Кирилла тише.
- Так я пошёл на ****ки? – услышал он голос отца.
- Иди куда хочешь, - ответила мать.
- Так я ведь пойду… Слышишь?
- Сволочь, посмотри, сколько времени! – сказала мать сдавленным голосом, - Половина первого ночи! Кириллу в пять утра вставать!
«Мразь, я тебя убью» - подумал Кирилл и закрыл глаза в безнадёжной попытке вернуться ко сну.
Пару минут было тихо.
- Ну, так я пошёл? – снова забормотал пьяный отец.
- ****ь, иди куда хочешь, сука! – отвечала мать, - Но прейдешь, сука – не буди!
После этого послышалось топанье ног, шарканье по стенам, звук открывшейся двери и скрежет дверного замка.
Кирилл снова закрыл глаза и попытался забыться.
«Если не стану таким говном, как ты, то, значит, прожил жизнь не зря» - подумал Кирилл об отце.

Через некоторое время он заснул. В поверхностном, дремотном сне ему приснилась электричка и девушка, которая сидела с ним рядом.
Кирилл повернулся к ней и неуверенно сказал:
- Я хочу тебя.
Девушка не реагировала.
- Я хочу тебя! – повторил Кирилл громче.
Девушка продолжала смотреть в окно. Она не обращала на Кирилла никакого внимания, как и все люди в электричке.
- Ты чё оглохла, сучка! – закричал вдруг Кирилл со злостью, - Я буду тебя ****ь, поняла, сука!
Девушка молчала и смотрела в окно.
- Я буду трахать тебя, я буду тебя насиловать!
Реакции не было.
- Я прижму тебя к стене, зажму рот рукой и буду ****ь! Слышишь? Я буду проникать в твоё тело всё глубже и глубже, пока ты не начнёшь кричать и рыдать от боли. Да, я хочу сделать тебе больно. Да! Я хочу подмять тебя под себя и трахать, как животное. Мне плевать на тебя, я просто хочу этого. Я сделаю с тобой всё, что захочу. Всё, что мне нужно… Я буду делать это даже не ради наслаждения, я просто хочу тебя унизить, подмять под себя и трахать, трахать, трахать. Сука, я хочу, чтобы ты знала, кто из нас самец! Да, я самец, я животное. А ты сучка. И я трахну тебя, хочешь ты того или нет, потому что я создан, чтобы тебя трахать. Это моё мужское начало.
А ты, сука, создана, чтобы лежать подо мной и терпеть. Это твоё сучье начало. Признайся, тебе ведь хочется мне отдаться, позволить мне сделать с тобой то, что мне нужно? Все вы мечтаете об этом! Разве нет? Это ваше начало. Виляя задами, вы все мечтаете о чём-то большом и сильном за вашими спинами. Разве нет?!
А вся нежность в сексе – это лишь воспоминания из далёкого детства, когда мы тянулись к вам своими ручонками, а вы обнимали нас и целовали в жидкие волосёнки. И теперь мы отдаём вам эту нежность.
За всё это время девушка ни разу не посмотрела на Кирилла.
- Ты что, оглохла?! – заорал он.
В нём горела ярость. Кирилл схватил девушку за голову и потянул к себе. Он прижался к её рту губами и начал возить ими из стороны в сторону. Видя, что девушка не сопротивляется, Кирилл схватил её за грудь, пытаясь сквозь одежду попробовать пальцами мягкую плоть.
Язык Кирилла упёрся во что-то глубокое, тесное и влажное. Он понял, что целуется. Даже во сне это было очень приятно. Кирилл полностью отдался этому занятию, пытаясь хоть во сне насладиться поцелуями, почувствовать вкус девушки. Он сконцентрировался на своих ощущениях и от этого вдруг проснулся.
Всё его тело и волосы были мокрыми от пота. Подушка под головой, простыня и одеяло были влажными. Во рту наоборот - было сухо.
Кирилл почувствовал, что его член напряжён до предела, а его головка выглядывает из-под плавок. Он скинул с себя одеяло и тяжело отдышался.
«Вы играете с огнём. Вы возбуждаете нас, привлекаете нас своими раскрашенными личиками, своими голыми ножками, обтянутыми попками. А нам нужен секс! Я хочу секса!» - думал Кирилл, - «Если бы мы были животными, я бы насиловал вас каждый день. Но мы не животные. Но и не боги! И мне нужен секс. Вы возбуждаете нас, но не даёте. Не даёте. И что мы должны делать? Трахаться друг с другом? Или сами с собой?..
А ведь это мы сделали вас такими красивыми. Сотни тысяч лет мы выбирали из вас самых красивых, а вы доверяли нашему выбору. А теперь вы обманываете нас косметикой и одеждой, унижаете нас, говорите, что мы животные, что нам нужен только секс. Да, нужен. Ведь его нет. У меня его нет. Понятно вам?! А мне он нужен. Нужен, как вода! А вы убиваете меня…».
С этими мыслями Кирилл начал терять контроль над сознанием. Но полностью расслабиться и уснуть ему не давала сухость во рту и влажная постель.
Он осторожно заправил член в плавки и поднялся, чтобы попить воды на кухне. По дороге обратно он зашёл в ванную и освежил лицо прохладной водой.
«Да, так и есть» - продолжил Кирилл свои мысли, глядя на собственное отражение в зеркале, - «Мы пишем для вас самые красивые песни, от которых сами же и плачем, снимаем лучшие фильмы, создаём корпорации, делаем открытия. Мы делаем всё это с одной лишь целью: секс. Но мы не животные. Нет. Нам нужно то, что заложено в нас природой. Это инстинкт. Это функция. А когда дело доходит до инстинктов, то случается страшное. Я готов развязать третью мировую войну, лишь бы целовать тех, кто мне нравиться, лишь бы спать с теми, кто меня возбуждает, лишь бы чувствовать, что я нужен природе».
Кирилл снова вернулся в комнату и лёг в постель. Навязчивые мысли неудержимо лезли в голову.
«Мне уже двадцать лет. Двадцать! А я всё ещё девственник. Ведь это ненормально. Даже мой папаша – такое говно - трахнул когда-то мамашу. А я что, даже хуже него? Разве я никому не нужен? Почему так получилось? Кто виноват?»
Со временем эти мысли растворились в сознании Кирилла, и он уснул. Эта ночь прошла так же, как и множество других ночей Кирилла.

Звонок будильника Кирилл услышал сразу же, как только тот зазвонил. Будильник не столько будил его, сколько давал знать, что пора вставать.
Кирилл выключил будильник и поднялся на постели. Мысленно выругавшись, он включил свет, оделся, щурясь от яркого света, и пошёл в ванную.
Горячей воды в пять часов утра ещё не было, и Кирилл всегда умывался холодной. Умывшись, он прошёл в кухню и включил чайник, чтобы сделать себе чай и лапшу быстрого приготовления. На завтрак он всегда ел эту лапшу.
Для этого было несколько причин. Эта лапша была дешёвой, она была лёгкой и жидкой. Жидкость пищи была для Кирилла очень важна, потому что с утра у него почти не было слюны, да и есть не хотелось. Кирилл физически ощущал, что его желудок всё ещё спит. Даже порция такой лапши давалась ему не легко.
Когда Кирилл чистил зубы после завтрака, то постоянно ощущал лёгкую тошноту. Резкий запах зубной пасты, казалось, врезался в нервные окончания в носу. Паста впитывалась в слизистую, в кровь. Все запахи были будто стократно усиленны и проникали до самого желудка, вызывая в нём спазмы.

Пережив очередной завтрак, Кирилл собрал нужные ему вещи и вышел из квартиры. Он пошёл на железнодорожный вокзал, надеясь сэкономить деньги на билете.
На улице были густые утренние сумерки, которые усиливались пеленой тёмно-серых, осенних туч на небе. Моросил дождь. Кирилл его не чувствовал, но видел, как его капли проносились в свете редких фонарей. Во тьме Кирилл едва различал предметы, то и дело наступая в мелкие лужицы.
В такие минуты весь мир казался ему лагерем для заключённых. Высокие голые деревья казались ему смотровыми вышками, на которых сидят снайперы и постоянно следят за ним, готовые немедленно убить его, как только он свернёт с привычного ему пути.
Редкие фонари выглядели как прожекторы, освещая кусочки земли под собой.
«Не хватает только лая сторожевых собак и окриков охранников» - подумал Кирилл.
По дороге на вокзал Кирилл почти никого не видел. Только иногда в темноте мелькали какие-то тени случайных прохожих, которые были похожи или на заключённых, или на охранников.
Но пустота улиц была обманчивой. Кирилл знал, что на перроне уже собралась целая толпа людей, которые занимают места около знакомых им трещинок, пакетиков, пивных банок и другого мусора, которые указывает место остановки вагона и положение его дверей. Знать положение дверей вагона очень важно, чтобы суметь занять одно из немногих свободных мест в утренней электричке. Те, кто не успевал занять место, ехали стоя, сонно кивая головами будто лошади.
Кирилл увидел кучку людей, собравшуюся у одного из таких мест, и встал среди них. Ему хотелось спать, а темнота и мелкие, редкие капли дождя создавали ощущение оторванности от всего мира. Весь мир для него сузился до чёрного и влажного клочка. Этот клочок казался Кириллу мерзким своей унылостью, но и за него приходилось бороться.
Кирилл погрузился в это ощущение оторванности и пришёл в себя только когда луч света от прожектора электрички выхватил из темноты стайку серебристых капелек, и резкий гудок заставил Кирилла вздрогнуть.
Двери вагона оказались точно в том месте, где и ожидались.
«Не сяду» - подумал Кирилл, оглядывая толпу суетящихся мужиков перед собой, которые были готовы на руках занести в вагон стоящих перед ними, лишь бы самим поскорее туда забраться.
В открывшихся дверях вдруг показалась старушка, которая решила выйти на этой станции. Но это вовсе не означало, что она действительно выйдет. Толпа полусонных и злых мужиков врывалась в вагон сразу же, как только открывались двери.
- Ох, дайте же выйти, - едва слышно мямлила старушка.
- Давай быстрее, мать! – раздражённо орали мужики.
А старушка только действовала им на нервы, останавливаясь на каждой ступеньке. Один из мужиков не выдержал и забрался в вагон по противоположной от старушки стороне. За ним последовали остальные, сбивая старуху с ног. Кто-то толкнул её и она упала со ступенек к ногам мужиков. Её вязаная шапка свалилась с головы.
- Ой, - квохтала старушка, - Ой, не задавите!
Но мужики её не слушали. Они огибали её, как могли, перешагивали через неё, чтобы как можно быстрее забраться в вагон.
- Ой, что вы делаете, изверги! - заскулила старушка, оглядываясь в поисках свой шапки.
Изверги не обращали на неё никакого внимания. Только холодный осенний ветер трепал её волосы, раскидывая седые пряди по лицу.
Кирилл оказался в самой гуще толпы. На него напирали сзади и прижимали к стоящим впереди. Всё делалось молча, это была самая обычная посадка на эту электричку.
Кирилла затолкали в тамбур. Распрямившись, он увидел, что шансов занять свободное место уже нет. Теперь ему нужно было занять удобное место хотя бы в тамбуре. Он быстро встал у стены около выхода и прижался к ней спиной.
Следующие две минуты он наблюдал за суетой людей, толкающих друг друга, рычащих сонными голосами, протискивающихся в и без того переполненный и душный вагон.
«Через час я отсюда выйду» - подумал Кирилл, успокаивая себя. Он ненавидел переполненные электрички и тесные, грязные тамбуры, которые освещались тусклыми лампочками.
Кирилл пустым взглядом смотрел на огни, проплывающие за грязным стеклом с какими-то подтёкам, или на ободранную надпись «Не прислоняться».
«Какой-то карцер» - думал Кирилл, минутами глядя на грязные подтёки на стёклах и на стены тамбура с облупившейся местами коричневой краской.
В такие моменты весь мир для Кирилла сжимался до размеров ступней его ног. Кирилл не мог даже пошевелиться, сдавленный другими пассажирами. Сонными глазами он оглядывался вокруг и не видел ничего кроме грязи, незнакомых людей, прижимающихся к нему, и тусклого света лампочки. Иногда Кирилл даже начинал паниковать. Его взгляд и мысли начинали метаться в поисках выхода, но не находили его.
Он ловил себя на мысли, что, наверное, что-то подобное чувствует человек, страдающий клаустрофобией.
Кирилл не мог ни пошевелиться, ни сесть, ни лечь, ни говорить, потому что было не с кем. Он мог только стоять по стойке «смирно» и ждать своей станции.
«Все люди делятся на овец и волков» - думал Кирилл, переминаясь с ноги на ногу, - «Волки сидят в вагоне, овцы – стоят. Вся жизнь как тюрьма. Вагон даже похож на тюремную камеру: освещён тусклым, каким-то рыжим светом, почти ржавым; скамейки и полки над окнами – нары. Эти пассажиры – зеки».
«Зеками» Кирилл назвал мужиков, которые ездят на работу, на различные городские заводы каждое утро. У них всё схвачено, у них за многие годы появились знакомые, которые занимают им места. Они всегда играют в карты, орут на весь вагон и ржут.
«Быдло - есть быдло» - думал о них Кирилл.
Женщин в электричке в это время было мало. Они предпочитают не ездить совсем, чем ездить так. Это усиливало впечатление о вагонах, как о тюремных камерах.
«Того и гляди сейчас дрочить начнут» - думал Кирилл о мужиках, если в вагоне была девушка, - «Хорошо хоть не ебут друг друга».

На своей станции Кирилл протиснулся среди плотно стоящих людей и с облегчением вышел на мокрый асфальт, вдыхая свежий воздух и разминая затёкшие ступни и плечи.
В этот день первой парой у Кирилла была физкультура. Прейдя в институт, Кирилл поискал в толпе студентов Буйя, но не нашёл его.
- Так, сегодня бежим кросс! – радостно объявил преподаватель.
Студенты зашумели.
- Какой кросс?! Дождь идёт!
- А там холодно!
- А я не побегу!
- Где дождь?! – отвечал преподаватель, делая удивлённое лицо, - Нет дождя!
Дождя действительно не было, но на улице было пасмурно и довольно прохладно.
- Короче, - остановил преподаватель возмущения студентов, - Все претензии к заведующему кафедрой.

Кирилл не любил бегать и не умел, он задыхался и корчился от боли в боку. Это усугублялось усталостью в ногах, которую Кирилл приобретал уже по дороге в институт.
Кросс представлял собой забег на три километра вдоль прямой дороги – туда и обратно. Туда Кирилл добежал без осложнений, но по дороге назад начался дождь. Многие уже прибежали и скорее шли в институт, а Кирилл всё ещё плёлся в хвосте.
Его волосы быстро намокли и превратились в сосульки, с которых холодная вода стекала на лицо, затекала за ворот. Одежда намокла и потяжелела, неприятно липла к телу.
Кирилл старался бежать как мог быстро, хотя бы для того, чтобы не мокнуть под дождём, но усталость в ногах делала своё дело. Ноги заплетались, не слушались. Кирилл уже бежал по лужам, даже не стараясь их огибать. Дождь превратился в ливень, и вода стекала в кроссовки Кирилла сверху.

В институт Кирилл пришёл весь мокрый.
«Дома я буду часов через семь» - подумал он, - «Идти некуда».
Но до конца пары время ещё было, и Кирилл пошёл в туалет, чтобы выжать из одежды воду. Зайдя в туалет, он увидел там лужу во весь пол, которая вытекла непонятно откуда. Стараясь не наступать на неё, Кирилл прошёл к окну и снял верхнюю одежду.
Выжав одежду, он подошёл к унитазу на расстояние в один метр. Ему нужно было подойти ближе, но вид унитаза не позволял этого. Унитаз был очень грязный. Он был весь обмазан дерьмом и облит какой-то мерзостью. По его стенкам стекали тёмно-жёлтые разводы. В самом унитазе виднелись банки из-под пива.
Кирилл старался целиться в унитаз. Но стоя в метре от него делать это было трудно, поэтому большая часть жидкости Кирилла всё же пролилась на пол, смешиваясь с лужей.
Заходя в туалеты института, Кирилл часто думал:
«В чём же престижность института, если в нём такие грязные толчки? Может быть, я когда-нибудь разбогатею, выучившись в этом институте, но эти толчки не забуду никогда».
Выходя из туалета, Кирилл решил пойти поесть, пока для этого было время. Стоя в очереди, он снова увидел впереди себя китайскую девушку. И снова она что-то долго объясняла продавщице.
«Овца китайская, давай быстрее» - злился Кирилл.
Он злился даже не столько из-за этой девушки, сколько из-за влажной одежды и усталости. Но в этот момент именно она раздражала его больше всего.
«Какие у них рожи уродливые!» - подумал Кирилл, глядя на неё, - «Наверное всю эволюцию пролежали на них, как Буй на парте, и расплющили… Как они только друг другу нравятся?! Ещё и размножаются как-то».

После кросса у Кирилла немного побаливал бок. А на следующей лекции боль внезапно усилилась. Сначала у Кирилла начал болеть желудок, затем боль заполнила весь живот, а потом поднялась к солнечному сплетению. Боль была настолько сильной, что Кирилл не мог дышать.
«Что это?» - думал он. Раньше с ним такого не было.
Весь живот Кирилла и всю грудь ломила тяжёлая боль. Ему стало трудно глотать. Боль была везде, она была невыносимой и с каждой секундой усиливалась.
Кирилл упёрся лбом в парту и сжал живот руками. Боль усиливалась. Кирилл начал дышать ртом. Подобной боли он не испытывал никогда в жизни.
Всё вокруг стало для него неважным. Боль отвлекла от всего: от лекции, от преподавателя, от других студентов.
Не в силах сидеть, Кирилл повалился на скамейку на правый бок и закрыл глаза. Он дышал ртом, стараясь как можно меньше шевелить животом и грудью. Так продолжалось около десяти минут, пока Кирилл вдруг не заметил, что боль начала стихать, а через несколько минут исчезла совсем.
Боль прекратилась, но Кирилл продолжал лежать на скамье, думая о причинах, которые могли её вызвать, такую жуткую, нестерпимую боль.
«Наверное, это из-за хот-дога?!» - думал Кирилл, - «Наверное, не свежий».
Он хотел уже поехать домой, но боль не появлялась снова, и Кирилл решил остаться. К тому же третьей парой должен был быть семинар по психологии. А преподаватель психологии почему-то считал, что его занятия пропускать ни в коем случае нельзя, и пропуски нужно «отрабатывать» в другое время. Вероятно, он думал, что психология необходима студентам, как пища и воздух. Студенты не разделяли его мнения. Психология нужна была им для отметки в «зачётке».
«Зачем учить это нагромождение чьих-то теорий…» - думал Кирилл, - «…если все эти теории работают только против меня? За всю жизнь я не получил никакой психологической помощи. Никакой! Зато производители рекламы используют эти теории, чтобы их сраные шоколадки запали мне в сознание как можно глубже.
Чем помогут мне эти канты, фрейды, клейны и джонсоны? Ничем. Одна болтовня и мозгоёбство. То же самое и с философами, которые от нехер делать что-то себе выдумывали, отрыгивая после своего графского или баронского обеда. Лентяи, извращенцы и сумасшедшие – вот они философы, выдумки которых я уже заебался разгадывать и запоминать. На какой хер мне этот груз чужих мыслей?! Ведь это не истина, а всего лишь чья-то выдуманная правда, по большому счёту никому не нужная».
Не смотря на своё мнение, Кирилл не хотел «отрабатывать» пропуски, поэтому на семинар он остался, но сидел на нём в постоянном ожидании нового приступа боли в животе.
«Отсидеть и свалить – вот всё, что мне нужно» - думал Кирилл, прислушиваясь к ощущениям в животе.
Кроме этого, в кабинете было очень душно, что усиливало желание Кирилла как можно быстрее покинуть институт.
- Что-то душно, - высказался вдруг преподаватель, - Может форточку открыть?
Эта мысль пришла психологу в голову вовсе не потому, что он увидел, что студентам душно, а потому, что ему самому стало душно.
- Нет! – возмутились девушки, сидящие возле окон, - Будет холодно!
«Оденьтесь теплее, овечки!» - со злостью подумал о них Кирилл.
Сверху на девушках были только лёгкие маячки, которые позволяли хорошо разглядеть рельеф груди.
«Воняет, как в газовой камере, а им, сучкам, холодно!» - злился Кирилл.
Обычно Кирилл злился только мысленно, не позволяя себе кого-то обидеть или оскорбить. Но когда он был особенно сильно раздражён, то мог и нагрубить. Зная за собой эту особенность, Кирилл старался не разговаривать с людьми, когда был раздражён. А раздражён он был почти постоянно. Злость Кирилла копилась у него внутри. Поведение Кирилла её не выдавало, но ею постоянно светился его взгляд.
Когда семинар подошёл к своему логическому завершению, Кирилл сразу же покинул кабинет, не дожидаясь указаний преподавателя относительно следующего семинара. Кириллу было наплевать на эти семинары, которые заключались только в том, что студенты зачитывали на них копии страниц учебников, которые делали за пять минут до начала семинара. Три подобных зачтения означали «автомат» на зачёте. Но Кирилл предпочитал сдать зачёт, участию в этом фарсе.
Выйдя из института, Кирилл с удовольствием вдохнул свежий и холодный осенний воздух.
«Пойду к Буйю» - решил Кирилл и направился к общежитию Буйя.
Но не сделал он и десяти шагов, как почувствовал щекотание под носом. Он посмотрел вниз и увидел, как по его кофте скользнула красная дорожка. У него пошла кровь носом.
«Вот чёрт!» - подумал Кирилл, смазывая кровь с носа пальцами. Платка у него не было.
Зажав нос рукой, Кирилл вернулся в институт и прошёл в туалет. Он вырвал из тетради несколько листов и смочил их в холодной воде. Прижимая эти компрессы к носу, Кирилл старался остановить кровь. Но она не останавливалась. Кирилл склонился над раковиной и тупо наблюдал, как капельки крови летят вниз и превращаются в длинные спирали, закручиваясь у отверстия слива. В его голове появился шум.
«Что за херня?!» - сказал он мысленно. Такого с ним ещё не было.
Поняв, что кровь ему не остановить, Кирилл вымылся, сделал ещё один компресс и, зажав им нос, неуверенной походкой направился к медпункту.
Зайдя в медпункт, Кирилл огляделся и подошёл к первой попавшейся двери. Она оказалась закрытой. Кирилл подёргал ручки других дверей – закрыто. В медпункте никого не было.
«Где вы, суки?» - подумал Кирилл и сел на стул в маленьком коридоре, - «Когда Буй ходит к вам за справкой, чтобы отмазаться от физры, то вы есть. А теперь, когда вы мне нужны, то вас нет! Я уверен, что у вас даже бинтов нет. Случись что-нибудь со студентом, он и сдохнет тут, не дождавшись помощи».
Кирилл убрал компресс от носа. Кровь продолжала идти.
«Что вы делаете, со мной, фашисты!» - подумал Кирилл в отчаянье, просидев ещё пять минут.
Неожиданная мысль посетила Кирилла, и он тут же решил воплотить её в жизнь.
Вымазав свою ладонь в крови, он со всего маха ударил ей по белой стене и оставил на ней кровавый отпечаток ладони, вокруг которого разошлись тонкие, красные лучики.
«Вот вам, суки» - мысленно сказал Кирилл, оглядев отпечаток, и вышел на улицу.
Он почувствовал острый приступ тоски и одиночества. Ему было некуда идти. Он был за сорок километров от дома. А вокруг не было никого, кто мог бы ему помочь. Он, конечно, мог бы пойти в общежитие к Буйю или к кому-нибудь из других своих одногруппников, но в его ногах была слабость, в голове шум, а в душе ненависть. Ему нужна была помощь, но он никого не хотел видеть.
Кирилл сел на влажную лавочку, положил локти на колени и упёрся лбом в грязные ладони.
«Сидят, наверное, дома, чай пьют. Сучары» - думал Кирилл об одногруппниках, - «А я сижу тут и истекаю кровью!.. Ну, и пусть. Пусть вся кровь из меня вытечет. Пусть я сдохну прямо здесь! Меня уже всё заебало!»
Кириллу вдруг стало себя очень жалко, ему даже захотелось заплакать, но он не сделал этого. Вместо этого он почувствовал собственную ничтожность и слабость. И это чувство вызвало в нём злость на самого себя.
«Пусть. Пусть вся моя кровь вытечет» - снова подумал Кирилл и закрыл глаза в ожидании какого-то нового чувства.
«Что вы хотите от меня?» - мысленно обратился Кирилл к людям, которые окружали его каждый день, - «Чего вы ждёте от меня? Что я могу вам дать? Ничего не могу. И не хочу. На что похожа моя жизнь? На что? Вся моя жизнь – это страх. Пьяные бредни, крики, драки, кровь, грязь, тамбуры, чужие рожи, голод, страх, страдание, усталость – вот она, моя жизнь. И вы не ждите от меня ничего хорошего. Не ждите от меня никакого возрождения. Пусть Россия когда-нибудь поднимется с колен, но я буду ни при чём. Я каждый день борюсь за свою жизнь, за своё будущее, но делаю это, только жертвуя своим настоящим».
Кирилл просидел так около пятнадцати минут. А когда успокоился, то увидел, что кровотечение остановилось. На ослабших ногах он с трудом вернулся в институт и умылся. После этого он пошёл на железнодорожный вокзал, чтобы наконец-то уехать домой.

Утро следующего дня было воскресным. Это означало, что Кириллу не нужно куда-то ехать. Воскресенье было единственным днём, когда Кирилл мог выспаться. И он делал это, делал так, что у него потом весь день болела голова от затяжного утреннего сна, богатого навязчивыми сновидениями.
Утренние сновидения Кирилла в основным были эротическими. «Эротическими» - сказано мягко, мечты Кирилла были похожи на самую грязную порнографию. Кирилл не был сексуальным извращенцем, это сексуальный голод вызывал в нём такие мечты.
Чего он только не вытворял с девушками и женщинами в своих фантазиях! Его мечты могли бы показаться очень грубыми каждому человеку: и мужчине, и женщине. Но на самом деле он мечтал только о том, о чём мечтает каждый парень в двадцать лет, а тем более парень, никогда не бывавший с женщиной. Об этом думает каждый, но никому не говорит.
Хотя иногда фантазии Кирилла пугали его самого. Он настолько желал физической близости с другим телом, что в его фантазии закрадывались даже мужчины. Но это было очень редко, и Кирилл всячески старался их подавлять.
Очень часто Кирилл слышал от своего пьяного отца разные мерзости, которые тот говорил матери, и боялся, что когда-нибудь напьётся так же, и из него полезут его мечты, и все узнаю, о чём он думает, чего хочет.
Кирилл стеснялся своих фантазий, и, конечно же, никому о них не рассказывал, но всё же не считал себя извращенцем. Он мог выдумать что угодно, но в реальной жизни он не мог даже поздороваться с незнакомой девушкой. Он даже мечтал об изнасиловании девушки, но никогда не смог бы сделать этого в жизни.
В подобные утренние часы Кирилл пытался как можно дольше поспать. И для этого он старался как можно больше думать и мечтать. А о чём может мечтать мужчина, лёжа в постели? Только о женщине, если он, конечно, не безнадёжно больной старик, мечтающий поскорее избавиться от страданий земных. Хотя Кирилл иногда и думал о себе, как о старике, но природа брала своё, и его член наливался кровью при первой же мысли о сексе.
Своими фантазиями Кирилл доводил себя до изнеможения, до крайности сексуальной терпимости. Иногда возбуждение растекалось теплом по его ногам, иногда тепло поднималось в голову, и Кирилл не мог успокоиться от потока разных мыслей. Кирилл даже думал, что его успехи в учёбе и сексуальное неудовлетворение связаны между собой.
«Наверное, это и есть сублимация» - думал Кирилл.
Но чаще всего Кириллу приходилось заниматься не сублимацией, а мастурбацией. И занимался он ей довольно часто. Перерыв в два дня был большой редкостью, несмотря на то, что он каждый день очень сильно уставал. Кирилл был просто онанистом. Если можно так сказать, то он был самым обычным онанистом.
Если в компании парней заходила речь о мастурбации, то Кирилл, как и все, пытался смеяться над шутками о ней, пытался показывать свой неуважительно отношение к ней и к людям, которые ей занимаются. Но в то же время он помнил, что смеётся над собой.
«Неужели вы этого не делаете?!» - думал он, оглядывая парней из компании, - «Не говорите мне, что у вас у всех есть партнёрши! Ведь кто-то из вас такой же, как и я. Вы пожимаете мне руку и не знаете, что этой же рукой я каждый день дрочу – делаю то, что вы презираете. И я пожимаю ваши руки, и вы дрочите, но скрываете. Вы не боитесь выглядеть онанистами, вы боитесь выглядеть слабаками, которые не могут заниматься сексом с девушкой в любое время. Онанизм от слабости – это такое унижение! У каждого нормально парня в двадцать лет должна быть девушка. А у каждой девушки должен быть парень».
Кирилл вполне осознавал своё унизительное положение, но ничего не мог с собой поделать, когда возбуждение доходило до предела, когда все мысли были направлены только на то, как получить удовлетворение. Кирилл сравнивал свой желание с наркотическим синдромом, с ломкой.
«Да, это мерзко» - думал Кирилл, - «Но что я могу сделать, если мне это нужно здесь и сейчас?! Мне нужна женщина немедленно! Любая, какая угодно, лишь бы женщина!»
Но женщины под рукой не было, была только рука.
«Если бы у меня была девушка, я бы любил её больше жизни, я бы делал для неё всё, чтобы она была со мной, чтобы она меня любила, чтобы мы занимались нормальным здоровым сексом!» - думал Кирилл.
Кому-то может показаться, что Кирилл придавал сексу слишком большое значение. Но голодный всегда думает о еде, и на какое-то время она становится смыслом всей его жизни.
В то воскресное утро Кирилл тоже думал о сексе. Он не мастурбировал уже два дня, и его яички были припухшими, а при возбуждении выделялась смазка. Кирилл очень быстро довёл себя изнеможения и почувствовал, что ему просто необходимо «подрочить». Но вставать из пастели было лень, и Кирилл продолжал лежать и мечтать. Он мечтал о своей одногруппнице Лене.
Он воображал, что она лежит рядом с ним обнажённая. Они целуются. Лена сгибает одну ногу в колене, и Кирилл устраивается между её бедёр.
Кирилл никогда не делал этого в жизни, поэтому совершенно не представлял, какие у него должны быть ощущения. Но всей силой своего воображения он пытался почувствовать мягкость разгоряченных женских бёдер, груди, вкус поцелуев, тесноту объятий.
Его вдруг посетила приятная мысль. Он подмял под себя подушку и начал целовать её, будто девушку. Он обнимал её, гладил, ласкал. Его член вырывался наружу. Кирилл начал двигать тазом. Ему это так понравилось, что он увлёкся и несколько фрикций, даже сквозь ткань, вызвали эякуляцию. Кирилл попросту кончил.
«О, нет!» - мелькнула у него мысль, когда он почувствовал, что не сможет сдержать извержение, - «Не в трусы!»
Но в следующее мгновение расслабился и полностью отдался приятным ощущениям.
Когда это подобие оргазма закончилось, Кирилл снял плавки, стараясь не запачкать постель, и вытер оставшуюся сперму с члена.
Подобную нечистоплотность Кирилл проявлял очень редко. Но ему всё же не раз приходилось стирать свои трусы и пастельное бельё.
Пройдя в ванную комнату, Кирилл открыл краны с водой. Но вместо тугого гудения струй он услышал лишь немощное похрипывание.
- Кирилл, воды нет! – услышал он голос матери с кухни.
Мысленно выругавшись и стиснув зубы, Кирилл вернулся в свою комнату и спрятал грязное бельё подальше.
Не найдя чистых трусов, Кирилл спросил у матери:
- Мам, у меня чистые трусы есть?
- А ты не нашёл?
- Нет.
- Ну, значит, нет.
- Что за жизнь, ****ь! - прошептал Кирилл.

***

Прошёл один год.
Для Кирилла каждый день этого года ничем не отличался от остальных. Через год Кирилл всё так же ездил в институт на электричках и автобусах, питался дешёвой и грубой пищей, которую покупал на свою нищенскую стипендию, получаемую за отличную учёбу. Он всё так же уставал, так же стеснялся девушек, мечтал о них и мастурбировал. Его отец так же пил и каждый день устраивал семейные разбирательства.
Но кое-что в жизни Кирилла изменилось. Изменилось не в лучшую сторону. Боли в желудке стали периодическими, шум в голове усилился, всё чаще у Кирилла шла кровь носом. Кирилл заметил, что пальцы на его руках трясутся мелкой дрожью. От частого слушания громкой музыки ухудшился слух. Мастурбация превратилась из необходимости в дурную привычку, от которой Кириллу было трудно отказаться. Он начал стесняться своей девственности. Кирилл чувствовал, что его здоровье значительно ухудшилось. Он чувствовал себя разбитым, немощным и никому не нужным.

Кирилл дождался наконец-то очередного автобуса и с облегчением вошёл внутрь. Ему предстояла дорога домой. Он занял место у окна и сразу же уставился в водяные разводы на стекле. За окном была влажная, пасмурная погода.
Кирилл чувствовал на своём теле влагу от пота и моросящего дождя, под которым простоял на остановке около получаса.
«Наконец-то домой» - подумал Кирилл, передёргивая плечами не то от холода, не то от какого-то чувства омерзения от окружающей обстановки.
Вокруг Кирилла сидели самые обычные люди, которые ездят на автобусах. В основном это были студенты и люди пожилого возраста, которых Кирилл называл «вечно нищими пенсионерами».
«Вот сижу я здесь с вами…» - думал Кирилл, оглядывая лица людей, - «…, и когда-нибудь я стану таким же, как вы. Неужели стану? Я тоже буду плохо одет, буду никому не нужным, у меня будет вечно озабоченное лицо. Я буду всю жизнь пахать и ездить на грязных автобусах? Разве это жизнь? Разве это правильно?!
…А вдруг мне будет ещё хуже? Вдруг у меня никогда… никогда не будет девушки? Вдруг меня никто не будет любить? Или может быть я, я никого не буду любить? И жизнь пройдёт, закончится, как поездка в грязной электричке или в автобусе, среди чужих людей, которых я не знаю и не хочу знать… Неужели будет так?
…Кто все эти люди? О чём они думают? Счастливы ли они? Если я спрошу их об этом, что они скажут? Я скажу им: «Вы не прожили жизнь, а пережили! Вы просуществовали зря! Вы всю жизнь работали, хотели быть счастливыми, но у вас ничего не получилось». Что они ответят? Наверное, скажут: «Доживи до нашего возраста, сынок». Да, наверное, так и скажут. Только в этой стране люди гордятся сроком жизни. Как-будто гордятся тем, что выжили, будто идёт вечная война, борьба за выживание… Так быть не должно».
Водитель автобуса въехал в какую-то ямку, и пассажиров подбросило на местах.
«Это несправедливо» - продолжал Кирилл, - «Даже Буй живёт в России лучше каждого из нас, лучше меня. Он трахает девушек, которые могли быть моими. Он живёт в пяти минутах от института, а я мотаюсь за сорок километров. И вы тоже» - Кирилл оглядел лица студентов, - «Он ходит по ночным клубам, развлекается… а я… я валюсь с ног, прихожу домой и падаю без сил, слушаю пьяные крики… У меня уже нет ни желания, ни сил общаться с девушками, да и просто дружить хоть с кем-то. Я всех уже ненавижу!
Каждый мой день похож на выживание. Выживание во имя чего? Во имя лучшей жизни?!» - Кирилл посмотрел на растолстевшую старуху, одетую в коричневый плащ и ярко-фиолетовый вязаный берет, - «Чтобы стать вот таким?! Нет. Нет! Нет! Я хочу жить, я хочу наслаждаться жизнью. Ну, хоть немного. Я хочу знать, что такое счастье. Я хочу жить сейчас, а не пахать во имя чего-то такого, что может появиться у меня в будущем…
Почему в моей стране Буй живёт лучше, чем я? Почему его всегда освобождают от обязанностей в институте? Почему преподы всегда делают ему поблажки? Почему он жрёт от пуза, а я голодаю? Почему он считает, что может не сдерживать свои обещания и не приносить мне лекции вовремя? Почему так? Кто виноват? Почему мы – нация нищих и рабов? Почему мы себя не уважает? Почему нас никто не уважает? Почему?»
На протяжении всего пути Кирилл думал об этом, но не находил ответов на свои вопросы. Кирилл хотел спать, но при этом думал так напряжённо, что у него от этого разболелась голова.

Прейдя домой, Кирилл снял одежу с влажного от пота тела, переоделся и, закрыв глаза, упал на постель. Он хотел есть. Ему нужно было пойти на кухню и поесть. Но усталость во всём теле и гудение в ногах и в голове не давали ему подняться. Но и уснуть голодным он бы не смог. К тому же отец снова был пьян и что-то ворчал матери, которая отвечала ему резкими выкриками.
Превозмогая усталость, Кирилл поднялся с постели и сразу же почувствовал боль в голове. Взявшись за голову руками, он пошёл на кухню.
- Я тебя даже ****ь не хочу, - услышал Кирилл отца, который разговаривал с матерью.
- Заткнись, ты уже и не можешь. Пропил всё, - ответила ему мать.
- Да. А что мне делать? Я ****ься хочу! И пью из-за этого, фригидка.
- Закрой свой рот!
- А ты… мне рот не затыкай!
«Заткнитесь оба» - мысленно сказал им Кирилл.
Он прошёл на кухню. На ужин была какая-то лапша.
- Ложись спать, - послышался голос матери.
- Нет, я не буду спать. Я… щас… пойду на ****ки.
- Иди!..
Кирилл медленно пережёвывал вязкую лапшу и запивал её чаем. Чай представлял собой шестую заварку, залитую седьмым кипятком.
Кое-как расправившись с ужином, Кирилл вернулся в комнату и лёг на постель. Он попытался расслабиться и заснуть, но голоса родителей не давали ему сделать это.
«Заткнитесь, ****ь! Вы заебали меня!» - злился на родителей Кирилл.
Он включил громкую музыку и надел наушники. Музыка перебивала звук голосов и уносила мысли Кирилла далеко от действительности.
«Какое же дерьмо моя жизнь!» - подумал Кирилл, - «Какое говно мои родители! Какое говно этот мир!.. А ведь всё могло быть не так…Всё могло быть по-другому…»
Кирилл представил себе красивый город с большой площадью в середине. Площадь покрыта сверкающим мрамором. По ней идут, а точнее маршируют, сотни людей. Все они одеты в чистую белую одежду. Всем им по двадцать лет. Они молодые и красивые. Они здоровые и сексуальные. Они гордятся собой, они гордятся друг другом.
Парни одеты в строгие костюмы. Они красивы собой и сильны телом. Они готовы защищать свою Родину, они считают это честью и гордятся своей страной. Они стремятся служить Родине, самой сильной и счастливой стране мира. Стране, которую все уважают, которую боятся и любят.
Её армия самая оснащённая, её самолёты самые лучшие в мире. Пилоты только этой страны выполняют именные фигуры высшего пилотажа, которые не выполняются нигде в мире.
В этой стране лучшие в мире танки, ракетные комплексы, морской флот. Ни у одной страны мира не появляется желание воевать с ней. И жители страны гордятся этим.
Да, у них самая сильная армия, в которой служат самые лучшие войны, защитники. У них красивые города. У них не глупое телевидение. У них лучшая музыка, лучшее кино, лучшие книги. Они чемпионы мира по всем видам спорта. Они уважают свою страну. Ни у кого из них не возникает мысль назвать свою нацию нацией дураков, нищих или рабов. Нет, они – лучшие в мире. Они гордятся этим. Они счастливы.
Они маршируют по мраморной площади и улыбаются. Они счастливы и горды. Они вместе.
Девушки одеты в лёгкие белые платья. У них красивые фигуры и лица, стройные ноги. Они улыбаются искренними улыбками. Улыбаются губами и глазами. Они сексуальны, умны и здоровы. В их глазах искрится радость. Радость и гордость за себя, за своих парней, за свою страну, за Родину, которую они любят. Они милы и прекрасны.
Молодые люди маршируют по мрамору, создавая ритм своими шагами. Они уверенно смотрят вперёд, подняв подбородки. Правая рука каждого вытянута перед собой. У каждого на плече белая повязка с чёрной окружностью, а внутри окружности… свастика, как самый известный и сильный символ мировой культуры.
Да, свастика. Это их символ. Символ единства, гордости, превосходства. Символ силы, здоровья, счастья и света. Этот символ везде: на домах, на часах, на приборах, на крыльях самолётов, на обручальных кольцах – везде. Этот символ есть на всём, что принадлежит этому народу, этой нации.
Этот символ внушает заслуженное уважение всем другим нациям, которые уважают её, ценят её мнение, равняются на неё, стремятся достичь таких же успехов.
Этот символ свят для нации. Его не встретишь на заборах, не увидишь на стенах чистых подъездов. Этот символ – часть культуры, самой великой культуры мира. Повседневная жизнь людей и культура этой нации нераздельны – они одно и то же.
Люди уважают друг друга. Каждый знает своё место. Каждый чувствует, что нужен людям, чувствует, что люди нужны ему. Все ценят друг друга, ценят свои достижения и совместные успехи. Люди гордятся своим единством, ценят личность. Они молодые, здоровые, красивые, справедливые, умные, честные и счастливые.

Кирилл так ясно всё себе представил, что по его щекам потекли слёзы.
«Вот он мир, в котором должен жить каждый!» - думал Кирилл и снова и снова думал о придуманной им нации, - «Вот они – счастливые люди! Неужели всё это невозможно?! Неужели этого можно добиться только через фашизм и геноцид?!»
Кирилл сел на постели и в порыве чувства захотел вытянуть руку вперёд, чтобы почувствовать себя одним из них: молодым, красивым, здоровым и счастливым. Он медленно поднял руку и начал вытягивать её, но вдруг уронил её на колени. На него неожиданно обрушилось чувство стыда, слабости и никчёмности.
«А кто я?!» - подумал он, - «Я не принадлежу к этой нации! Не принадлежу! Я не достоин её! Я не один из них!!!».
Кирилл упал на постель, прижал колени к груди и обнял ноги. Его лицо скривилось как от ужасной боли.
«Кто я?!» - спрашивал он себя, и из его глаз текли слёзы, - «Я неудачник. Мразь. Я слабак, который даже с девушками не умеет общаться! Я жалкий онанист. Я урод, который живёт в таком говне и не имеет сил из него вылезти. В моей собственной стране иностранцы живут лучше меня».
Кирилл с силой сжал зубы.
«Кто виноват в этом? Кто?!» - спрашивал он.
Мысли в голове Кирилла путались, переплетались, метались из одной крайности в другую. Он встал с постели, подошёл к столу и достал из него белый лист бумаги. Потом он взял карандаш и вверху листа, внутри окружности начертил свастику.
«Во всём виноваты эта иностранцы» - подумал Кирилл, - «Они занимают моё место, живут моей жизнью. Они используют меня, забирают моё счастье».
Кирилл повертел в пальцах карандаш и начал писать на листе то, о чём он думал. Он писал не только об иностранцах, но и о нищих, о цыганах, об идиотах – обо всех, кто по его мнению отравлял ему жизнь.
«Вот, суки» - подумал он, осматривая получившуюся листовку, - «Теперь я внесу свой вклад в хорошее дело! Твари, вас надо просто выгнать из страны. Уёбывайте и забирайте с собой всё своё говно, которым вы застрали нашу жизнь, нашу культуру и наши души… Вот она, листовочка. Я повешу её в институте – почитайте, суки! Слишком хорошо вам живётся, гниды! Ни одна обезьяна больше не скажет о русской девушке «я её ****»!»
От собственных мыслей у Кирилла поднялось настроение. Он почувствовал, что нашёл истинную причину всех своих бед, нашёл путь избавления от них.

На следующий день Кирилл взял листовку в институт. Всю дорогу он думал только о ней, думал о том, где бы её повесить.
«Пусть все её увидят» - говорил он себе, - «А если не увидят, я сделаю ещё. Их будут миллионы. Они будут везде: на каждом столбе, на каждом доме… - везде! Как там, в городе с мраморной площадью».

В институте Кирилл старался вести себя как обычно, но всё же листовка в его пакете заставляла его немного нервничать.
«Знали бы вы, что у меня есть» - думал Кирилл, когда говорил со знакомыми, - «Вы живёте и даже не видите, что ваша жизнь вам не принадлежит, что кто-то забирает её у вас. И только я думаю об этом, только я забочусь о нашем будущем».
Ко второй паре в институте появился Буй.
- Здорова, Кирилл, - сказал он, протягивая руку Кириллу.
В первое мгновение Кирилл обрадовался появлению Буйя, но, вспомнив о своей листовке, помрачнел и неуверенно пожал руку Буйя. На какое-то время Кириллу даже стало немного стыдно. У него мелькнула мысль отказаться от своих планов, уничтожить листовку.
«Нет…» - решил Кирилл, - «Это просто слабость. Они должны знать, что живут в чужой стране. Они должны знать, что о них думают русские. Им это даже не повредит. Пусть это будет им предупреждением».
Весь день Кирилл избегал встречаться с Буйем, сторонился его, отвечал ему короткими, сухими фразами, сам разговоров не начинал.
«Буй конечно сделал для меня много хорошего, но… если бы его вообще не было, то, возможно, мне было бы ещё лучше, а это его «хорошее» вообще бы не понадобилось» - рассуждал Кирилл.

После занятий Кириллу нужно было остаться одному. Сделать это было для него не проблемой. Буй пошёл в общежитие, а Кирилл остался в институте, сказав Буйю, что ему нужно посидеть в библиотеке.
«Листовку надо повесить около больших аудиторий» - подумал Кирилл.
Проходя по коридорам, он немного нервничал. Ему казалось, что все смотрят на него и видят, что он что-то задумал. Но, понимая, что это ему только кажется, Кирилл старался вести себя естественно.
«Я хожу здесь потому, что мне надо здесь пройти. Вот и всё» - думал Кирилл, чувствуя мелкую дрожь во влажных пальцах.
Найдя подходящее место, он огляделся по сторонам. Вокруг никого не было. Кирилл осторожно достал листовку и тут же понял, что ему нечем прикрепить её к стене.
Ругая себя за непредусмотрительность, он быстро подошёл к какому-то стенду и ногтями оторвал от него металлическую кнопку. С кнопкой он вернулся к прежнему месту и, оглядевшись по сторонам последний раз, трясущимися пальцами, под тяжёлые удары сердца прикрепил листовку к стене. Унимая волнение и дрожь, он как мог быстро удалился прочь.
«Всё нормально» - успокаивал он себя, - «Я ничего и никого не видел. Я просто иду по своим делам. Никакой листовки не видел».
С этими мыслями он дошёл до туалета и освежил лицо холодной водой.
«Всё» - подумал он, успокоившись, - «Теперь пусть почитают, что я о них думаю».
Кирилл считал, то он прав, поэтому чувствовал за собой какую-то силу – силу правды.
«Да, я сделал это» - думал он, - «Никто не сделал, а я сделал. И не слабак я никакой! Слабак вообще бы ничего не сделал».
Настроение Кирилла было приподнятым, он чувствовал, что хоть что-то в этом мире от него ещё зависит, что он может протестовать, высказывать своё мнение. Но, несмотря на это, он всё же немного боялся, что его уличат в пропаганде фашизма и национализма.
«А зачем я свастику нарисовал?» - заволновался вдруг Кирилл, - «Разве без неё мои слова ничего не значат? Хм… Эта листовка могла бы быть просто листом бумаги с моими мыслями, а теперь-то это уж точно фашистская листовка… Да, нет! Я не боюсь? Нет, я не боюсь! Пусть думают, что хотят! Пусть даже и фашистская! И вообще, дело не в свастике…».
Сомневаясь и многократно переубеждая себя, Кирилл дождался автобуса. Теперь, когда сорвать листовку было уже нельзя, Кирилл действительно разволновался.
«А что если меня найдут?» - думал он, глядя на серый асфальт дороги, - «Что будет? А вдруг меня выгонят из института за это? И тогда все узнают. И Буй узнает… А вдруг меня вообще посадят за это? Тогда конец».
Кирилл почувствовал, что начинает паниковать.
«Зачем я её повесил?!» - спрашивал он себя и почти раскаивался, - «Вот чёрт! Завтра я прейду в институт, а меня там уже будут ждать, будут разбираться. А декан… декан точно меня выгонит. Он ведь постоянно рассказывает о своей молодости, о лишениях… ****ь! Наверняка он… свастика его… Он точно будет меня искать, будет орать… Лучше бы я на парте что-нибудь написал, а не листовки клеил».
Кирилл попытался успокоиться, найти себе оправдание или подходящие доводы в пользу того, что он поступил верно. Но в тот момент все его рассуждения и доводы казались ему бредом, утопией.
Он осмотрел салон автобуса. Все пассажиры были заняты собой, погружены в собственные мысли.
«А они о чём думают?» - спросил себя Кирилл, - «Интересно вот эта бабка, которая сидит рядом, она хоть знает, с кем сидит? Конечно, нет! Откуда? Она и не догадывается, что рядом с ней сидит… фа… Фашист? Я что, фашист?!».
Кирилл не верил собственным мыслям. Он мог считать себя кем угодно, но только не фашистом.
«… Фашист, который два часа назад клеил листовку, которая… А ведь бабка старая» - Кирилл оглядел бабку, - «Наверное ещё войну помнит, Гитлера помнит. Наверное, потеряла много родных за войну: братьев, сестёр, родителей и других. Она воевала за своё будущее, за нас, за меня… А что получилось? Внучек чертит свастики и развешивает на стенах?! Вот какое будущее вы воспитали…».
Кириллу стало стыдно за себя, за свою листовку, стыдно и страшно.
«А всё-таки я слабак» - подумал он, выходя из автобуса на мокрый асфальт, - «Вечно во всём сомневаюсь, вечно неуверен. Ну, зачем теперь об этом думать? Всё равно уже ничего не исправить! Почему я всегда во всём сомневаюсь?! Лучше бы я был тупым идиотом, который не видит ничего, кроме своей правды. Да, может быть, тогда я бы решился заговорить с девушкой, тогда бы у меня не было никаких проблем. Какое-то горе от ума! Всегда сомневаюсь и ни на что не решаюсь. Всегда думаю, что правильно, а что нет. А в итоге ничего не делаю. Боюсь горя, боюсь счастья. И в кого я, ****ь, такой уродился - непонятно».

Ночью Кирилл спал очень плохо. В его голове роились мысли и мешали погрузиться в сон. Кирилл часто просыпался среди ночи и сквозь дрёму пытался вспомнить, что его беспокоит.
«Листовка» - вспоминал он и снова погружался в бред, откинув одеяло с влажного от пота тела, - «Зачем?»
Звонок будильника не столько разбудил Кирилла, сколько обозначил время, в которое ему нужно встать.
Растирая уставшие за ночь глаза, Кирилл прошёл в ванную. Суетность и привычность повседневных дел успокаивали Кирилла, не давали ему погрузиться в неприятные мысли.
«Вот и новый день настал» - думал Кирилл, глядя на своё отражение в зеркале, - «И ничего страшного пока не происходит. Откуда они вообще узнают, что это я её повесил? Пусть докажут».
На какое-то время он даже почувствовал, что снова считает себя борцом за правду.
Выйдя на тёмную улицу, освежающую прохладным, влажным воздухом, Кирилл окончательно успокоился.
Это успокоение принесло с собой расслабление и навязчивое желание спать.
Перед раскрывшимися перед Кириллом дверями вагона электрички он сделал отчаянный рывок, отпихивая мужиков стоящих рядом.
«Дайте мне сесть!» - кричал он им мысленно, - «Жалкие неудачники! Теперь я буду ехать сидя!»
- Гена, ломись! Занимай! – покрикивал кто-то возле Кирилла.
- А я чё делаю, ёпт твою?… С-с-сука...
Кирилл вломился в вагон и сразу же уселся на первое попавшееся на глаза место. В другое время, на другой электричке он был бы более разборчив. Он бы осмотрелся, нет ли других свободных мест, выбрал бы место подальше от тамбура, из которого вечно несёт сигаретным дымом и мочой; выбрал бы место рядом с человеком, прилично одетым, может быть даже рядом с девушкой, а не с каким-нибудь вонючим бомжем.
Но на этой электричке любое промедление могло стоить сидячего места. Кириллу было всё равно, где и с кем сидеть: хоть с бомжем, хоть с девушкой. В это время Кириллу было на всё наплевать.
«Пусть бомж воняет, пусть девушка пахнет. Мне похуй. Пошли все на ***!» - думал он в такие минуты, свешивая голову к груди от непреодолимого желания спать.

«Повезло!» - мелькнула у Кирилла мысль, когда он сел на свободное место, - «Что, уроды?…» - подумал он, осматривая протискивающихся около него людей, - «Постоите, не рассыплетесь! Знаю, сейчас вы все меня ненавидите. Знаю, потому что сам вас ненавижу, когда еду стоя. Ненавижу каждого из вас. Готов убить! Уроды».
С этими мыслями Кирилл закрыл глаза и отрешился от всего происходящего вокруг. Всю дорогу он кивал головой, многократно пробуждаясь от сна. Его мысли стали медленными, тягучими, ненавязчивыми, стали похожими на сон.

Выйдя на своей станции, Кирилл снова заволновался. Его одновременно пугала и интересовала реакция, которую может вызвать его листовка. Ещё издали он начал всматриваться в происходящее у стен института, пытаясь разглядеть эту реакцию. Но как он ни всматривался, ничего необычного не видел.
«А чё я волнуюсь?» - спросил он себя, - «Я-то тут при чём? Я ничего не видел, ничего не знаю. Я просто пришёл в институт. Нужно вести себя как обычно».
И Кирилл старался вести себя как обычно. Он прошёл в институт, нашёл нужную аудиторию и стал ждать начала пары.
В глазах и обрывках фраз проходящих студентов он искал что-то, что дало бы ему ответ на единственный вопрос, который его тогда интересовал: прочитали или нет? Но студенты вели себя как и в любой другой день, никакую листовку не обсуждали.

- Кирилл, чё, голова болит? – спросил Буй, наблюдая за Кириллом.
- Да, нет, ничё…, - ответил Кирилл.
Во время занятий он нервничал и постоянно ожидал, что кто-то прейдёт, укажет на него пальцем и ткнёт в лицо лист бумаги со свастикой вверху. Он со страхом ожидал появления декана, который начнёт орать на него, тряся в воздухе листовкой. Все вокруг обернутся на Кирилла. Станет совсем тихо. Так тихо, что его оглушат удары собственного сердца, и он упадёт, потеряв сознание.
Последней парой была лекция. К её началу Кирилл уже начал успокаиваться. В череде привычных событий ничего не менялось.
«Ещё одну лекцию отсидеть, и домой» - подумал он.
Но не прошло и десяти минут от начала лекции, как в аудиторию вошёл декан, неся в руках сложенный вдвое белый лист. Кирилл вжался в скамейку, его сердце заколотилось.
«Это она» - подумал он.
Декан факультета, на котором учился Кирилл, был большим и статным пожилым мужчиной. У него была солидная шевелюра из пепельно-серебристых волос и громкий, уверенный голос. При этом наедине со студентом он разговаривал тихо и снисходительно, чем вызывал у них необъяснимый страх и заставлял их тоже понижать голос до минимума, можно сказать, мямлить себе под нос.
Декан уверенным шагом подошёл к преподавателю и что-то ему сказал. У Кирилла затряслись пальцы.
«Спокойно» - успокаивал он себя, - «Спокойно, может быть, он по-другому делу пришёл. Чего я боюсь. Вон, Буй не боится, и никто не боится, а я боюсь».
- Так! – громыхнул декан, сотрясая бумагой в воздухе.
Кирилл перестал дышать, а его сердце наоборот – стучало в грудь, как Кирилл стучит в дверь комнаты Буйя, стараясь разбудить его, когда тот спит пьяный после очередной вечеринки в ночном клубе.
- Так! – повторил декан, - Вот этих людей я хочу видеть в деканате!.. – сказал он и начал перечислять фамилии.
Кирилл напрягся, но после нескольких фамилий немного успокоился.
- Сразу же после лекции ко мне! Почему до сих пор не оплачена учёба за этот семестр? – сказал он звучным голосом в аудиторию, когда закончил перечислять студентов.
Не дожидаясь ответов, он поблагодарил преподавателя и скрылся за дверьми аудитории.
С последними его словами Кирилл уронил голову на парту и тяжело задышал. В его шее и на висках пульсировала кровь, пальцы на руках подрагивали.
Немного отдышавшись и оправившись от нахлынувших на него эмоций и страха, Кирилл оценил своё состояние и сделал вывод:
«Какой же я трус! Пакостливый и трусливый неудачник».
С одной стороны он чувствовал облегчение и даже радовался, что декан им не заинтересовался, а с другой – чувствовал разочарование.
«Разве эта листовка ничего не значит?! Кто-то же её прочитал… Наверное её просто сорвал какой-нибудь препод и выкинул».
Кирилл продолжал лежать лбом на парте, когда почувствовал щекотание в носу. Подняв голову, он заметил красную капельку, сорвавшуюся с кончика его носа. У него опять пошла кровь носом.
- Буй, подвинься, - сказал он, зажимая нос.
- Чё? - не понял Буй.
- Двигай! – раздражённо рявкнул Кирилл сдавленным голосом.
Буй немного подвинулся, и Кирилл лёг на скамейку. Зажав нос пальцами, он стал дышать через рот.
Он не хотел обращать на себя внимание всей аудитории, поэтому решил дождаться перемены и уйти во время неё.
Время до перемены тянулось очень медленно, но Кирилл привык ждать, привык терпеть.
«Бывали моменты и похуже» - подумал Кирилл, разглядывая парту снизу.

Продолжение следует.