Да уж немало мы с Витьком выпили. И хлебнули всякого. Что было под рукой. Витек, от которого обычно клещами слова не вытянешь, не на шутку разошелся. Видимо, нашел во мне благодарного и все понимающего слушателя. Он сидел на табуретке, без рубахи, небритый и взъерошенный.
- Знаешь, когда я у вас в подвале жил, мне плохо с сердцем стало. Летом жарко в Торонто, смог постоянный. А кондиционер хозяйка выключает, чтобы электричество экономить. Пожаловаться некому.
Я согласно кивнул. И потянулся за очередным липким кальмаром.
- Ну, кому пожаловаться? Я как беженец сдался. Права птичьи. Меньше, чем у петуха на зоне.
Я недоуменно взглянул на Витька.
- Нет, не был. Но теперь себе представляю.
Витек щедро плеснул в свой стакан дешевой польской водки. А затем, нехотя, несколько капель – в мою посудину.
- «Скорая» приехала, санитары не знали, как с носилками в подвал спуститься и вынести. Комната маленькая, коридор темный. Минут десять думали. Знаешь, чуть не умер я. Хоть и сам врач.
Я сделал большой глоток. Спиртное горячей струей прошло внутрь, в желудок, попало в кровь и осело в ногах. Кальмара больше не хотелось.
- Знаешь, я как еврей сдался. Сказал, что меня преследуют по пятой графе. Так и записали в аэропорту. Это потом Жора убедил меня изменить все и записать в историю, что политический я. Коммунист.
Витек опрокинул стакан в горло и стукнул по грязному столу кулаком.
- Передай ему, что он настоящий мудак.
Никакого Жоры я не знал. Но это уже ничего не меняло.
- Несовпаденьице получилось. Сначала говорил, что я еврей, а потом, что коммунист. Понятное дело, с такой иммигрантской историей я вчистую проиграл. Хотел от обиды Жору отметелить. Но разве его отметелишь? Он и сам кого хочешь уделает.
Витек кинул пустую бутылку в дальний угол и нагнулся к дверце холодильника. На столе появилась запотевшая литровая бутыль. Ее содержимое ртутью забулькало по пивным стаканам с надписью «I’m Canadian». Холодная жидкость застревала в горле и обжигала. Витек зажмурил глаза, выпил залпом и медленно развел руками. Я запил спиртное водой из-под крана.
- Слава богу, попался очень умный человек и научил ко второму слушанью записаться гомосеком. Посоветовал вступить в монреальское общество транссексуалов. Познакомиться с кем-нибудь через мыло. Да нет, ты не то подумал. Разве я похож? Через электронную почту в смысле. До Торонто далеко. Домогаться не будут.
Я пожевал кальмара и выплюнул. Хотелось хлеба. А хлеба у Витька не было.
- Знаешь, я перед судом пирсинг себе сделал. По серьге в каждое ухо и висюльку в губу. Завился в мелкое колечко и покрасил волосы в голубой цвет. Оранжевые джинсы одел, белые кроссовки, футболку с радугой и надписью «За мир». Так и пришел в суд. Манерно пришел.
Шаг правой – зад вправо. Шаг левой – зад влево. Смотри вот так.
Витек встал, обошел стол и показал. Его толстенный зад в потертых брюках покачался в разные стороны. Затем Витек медленно сел за стол.
- И все время смеялся тоненьким голосом. Типа фи, противный, шалунишка. Поверили.
Тьфу, да я и сам уже в это начал верить. В образ вошел. Что скажешь? Необычная у меня иммигрантская история: еврей, голубой и коммунист. Никто до такого не додумался!
Витек налил по полной. Наполненный горючей смесью стакан вселял уверенность в дне нынешнем и в дне завтрашнем. Мы, затягиваясь, словно сигарами, осушили свои посудины. Кальмары стали вкуснее. Витек присмирел, наклонил над столом свою голову.
- А вообще-то что же тут необычного? Половина Северного Йорка таких, как я.
Витек потянулся к покрывшейся холодным потом бутылке. Лампочка над головой осветила его рыжее и багровое от выпитого лицо и выпуклые глаза. Стаканы наполнились.
Жизнь, дразнящая неоновыми вывесками и огнями небоскребов, продолжалась.