А нам, сибирякам, похер!

 

 Однажды, в году этак 198…, но явно когда была уже объявлена «перестройка», посчастливилось мне побывать на турбазе «Чегет» в Терсколе.
 Наступила вторая декада апреля месяца. По профсоюзным путевкам я со своим другом прибыл на базу под вечер. Из Минеральных Вод мы приехали на автобусе, когда солнце только что скрылось за горами, но небо еще оставалось светлым. Получилась какая-то заминка или накладка: нам предложили провести первую ночь в актовом зале гостиницы. Мы попытались возмутиться, но в те времена особенно возмущаться было как-то не принято. Вот тут и сгладил обстановку один молодой человек, громко на весь почти пустой, гулкий зал брякнул:
 - А нам, сибирякам, похер! – и направился занимать себе место для ночлега на сцену актового зала.
 Этот мужичек был чуть ниже среднего роста, с рябоватым лицом, видимо, от перенесенных обморожений щек либо от детских болезней. Короче, его лицо оказалось покрыто редкими оспинками. Он имел крепкую фигуру атлета, несмотря на невысокий рост. На голове его возвышалась фуражка работника гражданской авиации, а на плечи была накинута теплая «летная» куртка, - таких курток, с эмблемами авиации в то время в магазинах не продавали.
 Впоследствии выяснилось, что он оказался нашим земляком откуда-то из Нижневартовска. Он сначала выдавал себя за летчика, однако, когда за «рюмкой чая» пошел разговор о его профессии, Володя Галкин – так его звали - постоянно говорил о каких-то ключах и отвертках, часто у него вылетали фразы типа: «сижу на плоскости при минус тридцать с ветром…». Да и его мозолистые руки совершенно не были похожи на руки летчика гражданской авиации. Стало ясно, что он к летному составу никакого отношения не имеет, что он обыкновенный авиационный техник. А потом Галкин и сам подтвердил наши догадки.
 На Кавказе, тем более в одном из самых лучших в то время, горнолыжных центров Союза, Володя оказался впервые в жизни. Он туда попал случайно: ему сунули в профкоме «горящую» путевку, а тот не смог отказаться. Видимо, сказав себе обычное: «А нам, сибирякам, похер!», отправился на Кавказ.
 На горных лыжах никогда не стоял, хотя, как все сибиряки, о лыжах имел представление. Записавшись в группу «чайников», Володя быстро освоил технику катания, и его вольная душа потребовала свободного полета. Устав ждать девочек осваивающих горные лыжи и видя полное отсутствие внимания к своей персоне со стороны инструктора, Володя увязывался за нами и катался свободно, изредка навещая свою группу. Получив очередную накачку от инструктора за самовольную отлучку из группы, Володя произносил свою любимую фразу и вновь присоединялся к нам.
 Стоял на лыжах он довольно уверенно, но как крепкий «чайник». Снег в те первые для нас дни лежал на горе Чегет несколько выше первой очереди подъемников. Поэтому катались только вдоль второй и третьей очереди. Так продолжалось пару-тройку дней. Затем погода испортилась: повалил пушистый снег. Он продолжался около двух суток. Спасатели закрыли гору Чегет для катания. Отдыхающие стали от скуки отдаваться потреблению вин «Изабеллы» и «Российского», а также танцам в многочисленных кафе, стоявших в районе гостиницы.
 Володя Галкин быстро перезнакомился со многими отдыхающими, его называли либо по имени, либо по его любимой фразе. Любимая фраза звучала вместо его фамилии.
 За эти два дня выпало большое количество осадков. У крыльца гостиницы мокрый рыхлый слой снега достигал высоты одного метра. Однако, встав на лыжи и зайдя на эту снежную целину, лыжник сжимал слой снега до нескольких сантиметров.
 На третий день с утра, погода выдалась солнечная, тихая и теплая, но подъемник в обычное утреннее время не был включен - отдыхающие высыпали на площадь перед гостиницей в купальниках, принимать солнечные ванны. Я со своим другом последовал за ними. Сняли ветровки, брюки и расслабились на солнышке.
 Немного погодя присоединился к нам и Володя. Он вышел из гостиницы в одних плавках и тапочках.
 Отовсюду слышалась капель и звон ручьев.
 В Терсколе наступила оглушительная весна!
 Там такие весны наступают частенько. – Много раз в году.
 Уже часов в одиннадцать, а, возможно, и чуть раньше, неожиданно включили первую очередь, приглашая кататься. Мы быстренько накинули на голое тело ветровки, взяли в хранилище лыжи и двинулись на подъемник. Стоило подняться метров на двести выше гостиницы, и стал виден Эльбрус, как мы почувствовали ледяной встречный ветер вдоль Боксанского ущелья. Он пронизывал насквозь. Леденил через прозрачную ткань тело. Ветровки не спасали от холода. Не доехав совсем немного до верхней станции первой очереди, мы почувствовали, что подъемник вдруг остановился. Сидеть на пронизывающем ледяном ветру, не имея возможности двигаться, стало крайне неприятно. Минут через десять подъемник тронулся вновь и благополучно довез до верха. На верху снегу выпало очень много. У верхней станции первой очереди он оказался схвачен морозом, поэтому вполне держал лыжника. Поскольку мы поднялись одними из первых, и, обнаружив, что вторая очередь не включена, сразу собрались начать спуск, чтоб согреться, тут услышали крик Володи из кресла подъемника:
 - Му-мж-ж-и-ки-ки! По-по-д-до-ж-ж-д-ди-те-те м-м-е-ня-ня!
 Каково было наше удивление, когда мы увидели Володю, сидящего в кресле в одних плавках и с лыжами в руках. Когда он нацепил лыжи и скатился к нам, мы увидели его дрожащее всеми членами тело и издалека услышали колесно-железный стук его зубов. На мой вопрос:
 - Ты чего так вырядился?
 Он, стуча зубами, еле проговорил:
 - От-ку-ку –да-да я-я знал, что-то зде-е-есь так-ак-ой д-д–у-б-б-ак-ак! Все-е-го-го–то-то ки-ки-ло-метр-метр от-от-е-еха-хали-ли! – в самом конце он пытался произнести свою любимую фразу, но у него ничего не получилось.
 Его тело покрылось гусиной кожей и имело багровый цвет, вперемежку с белыми пятнами.
 Поняв тяжесть и серьезность его положения, мы, одним глазом следя за ним, начали спуск. Метров четыреста катились без приключений. До тех пор пока сохранялся подмороженный сверху наст. Дальше на солнце становилось теплей, и снег стал рыхлеть и проваливаться под лыжами. Но пока сохранялась хоть небольшая скорость, можно было катиться, проваливаясь по колено и выше.
 Чуть отвлекшись, я потерял Володю. Остановился, чтоб осмотреться, и провалился в снег по самую шею. Хотел, упершись палочкой в снег, выскочить из продавленной мной ямы, образовавшейся в снежном слое, но не тут-то было. Палочка со свистом провалилась в никуда, – я не достал опоры. Мои попытки вылезти из ямы, которая по мере моего шевеления становилась глубже и глубже, не приносили успеха. Наконец, я перестал видеть вокруг себя. – Кругом снег. Слышал только близкие, глухие, как из могилы, и редкие выкрики Володи. Уклон в том месте оказался небольшой, поэтому выкатиться из ямы в сторону уклона я не мог. Мой друг катился, чуть поотстав от нас, когда он увидел барахтающихся в снегу своих товарищей, то остановился не где придется, как я, а встал на макушку дерева чуть видневшуюся из снега у края трассы. Встал и начал координировать наши действия. Мне в тот раз повезло несколько больше. От меня до начала крутого склона осталось всего метров пять, и лыжи у меня не отстегнулись. Действуя лыжами и палочками, предварительно уплотнив снег на месте упора, минут через десять я выкатился из ямы. А Володе пришлось хуже…
 (Тут следует дать пояснения. Опытный горнолыжник и вдумчивый читатель улыбнется и возразит автору, мол, брешет. Мол, почему на трассе ратраками не прикатали, не уплотнили снег, прежде чем пускать на нее туристов? - Граждане читатели! Не существовало тогда таких традиций. Хоть ратраки имелись на базах, однако, использовались для каких-то других целей…)
 Во время той заминки он провалился также, как и я. Но у него одна лыжа отстегнулась, и пустой ногой он провалился в бездну. Палочки ему тоже не помогли… На одной лыже он не мог удержать равновесие и упал ниже той ноги, на которой была закреплена лыжа. Эта лыжа играла роль своеобразного поплавка, держа Володю в сугробе вверх ногами… Он долгое время боролся с ней, своим телом растаивая и расталкивая вокруг себя снег. Сначала он ее специально не отстегивал, боясь утонуть в снегу. Но вторая лыжа хоть и отстегнулась, но и она привязанная к ноге длинной веревкой, также играла роль поплавка и сковывала его действия.
 В те времена веревки служили страховкой от нечаянной потери лыжи на склоне.
 Палочки он не снимал с рук, боясь потерять - это был гостиничный инвентарь, взятый напрокат. Но если палочки оказались неэффективны по своему прямому назначению, то в узком глубоком снежном колодце они также сковывали его действия. Как он потом сам выразился:
 «Я запутался в этих дровах, перепутанных веревками! Самое страшное, что они все время меня держали вниз головой, не давая подняться, по мере моего барахтанья опускались вниз. В какой-то момент, когда я глянул вверх, стоя на голове, до поверхности было уже далеко, а лыжи и палочки расположились своеобразной решеткой, мне показалось, что я попал в холодный зиндан!..»
 Я сам попал в такой снег впервые и, выбравшись из своей ямы, встал так же, как мой друг на ветки дерева, и боялся покинуть их для оказания помощи Володе. Да и чем я ему мог помочь в той ситуации? - Только советом! - Советовать можно было и, стоя на ветках дерева. Из его ямы доносилось глухое бурчание и нецензурная речь…
 Наконец, из вытоптанной им ямы показались его руки с палочками, которые гребли на манер пловца, плывущего на спине, в направлении уклона. Мелькали только руки, головы не было видно - она находилась где-то под снегом. Он то и дело поправлял лыжи и подтягивал спускавшиеся плавки: чтоб те не задерживали движение, и продолжал «плыть». «Выплыл» на уступ, с которого начинался более крутой спуск. Он весь мокрый начал вытаптывать себе место, на котором можно встать на лыжи. Тут уже мы оба стали ему помогать.
 Тем временем, солнце поднималось выше и выше - становилось теплее - снег на склоне продолжал раскисать. Пока мы кувыркались в снегу, мимо нас прокатилось несколько лыжников, но и те там и сям барахтались в снегу выше и ниже нас по склону. Другие лыжники не рисковали последовать за нами, поскольку к этому времени включили вторую и третью очереди. Вся горнолыжная публика устремилась кататься на самый верх по твердому насту. Но нам требовалось спуститься в самый низ по этому кашеобразному снегу, чтоб вновь подняться на самый верх на подъемнике.
 Естественно, по мере нашего спуска с горы, снега становилось все меньше, и он становился все рыхлее. Кто хоть однажды спускался с гор на горных лыжах, тот представляет, как себя осознаешь, спускаясь по грудь в снегу, под которым не видно ни лыж, ни камней, ни кустарников…
 Мы с другом хоть как-то владели техникой спуска и то закувыркались до одурения. А Володя всяко пробовал: и сидя, и лежа, и кувырком, а в конце, взяв лыжи в охапку, пошел пешком, раздвигая снег ботинками, ногами и грудью. Когда вышел на площадь перед гостиницей, его тело во многих местах оказалось в кровоточащих ссадинах. Под обоими глазами наметились кровоподтеки - результат столкновения его крупного носа с пнем или камнем, укрывшимся под снегом.
 После принятия таких солнечно-водно-снежных процедур у меня в этот день желание кататься пропало. Хотелось побыстрее принять горячий душ и хорошенько отдохнуть. Володя последовал за нами.
 - Ты не простынешь? Считай, больше часа голышом в снегу купался. Иди в номер, прими горячий душ! – забеспокоился я и посоветовал.
 - Нам, сибирякам, похер! – молвил он в ответ.
 Но душ он все-таки принял, оделся во все чистое, на глаза надел темные очки и куда-то удалился.
 После обеда он появился у нас в номере, держа в пакете несколько бутылок «Российского» вина, и предложил обмыть сегодняшнее катание.
 Обычно, попадая в столь экстремальную ситуацию, начинающие горнолыжники полностью разочаровываются в этом виде отдыха и, сдав лыжи, предаются гулянию в районе гостиницы, посещая многочисленные кафе и экскурсии. Володя, несмотря ни на что, на завтра собирался вновь ехать кататься на Чегет.
 На следующий день Чегет встретил нас теплой погодой. На его вершине отдыхающие раздевались до купальников, пару раз, спустившись вдоль второй или третьей очереди, надевали ветровки, шарфами прикрывали лица, очками - глаза, чтоб не обгореть на весеннем солнце.
 Видя, что Володя катается долго в одних очках и плавках, я сделал ему замечание:
 - Оденься, иначе обгоришь, как головешка!
 - У меня нет простой ветровки! - Только теплый зимний костюм! В нем мне жарко! Да и солнце уже не яркое - не обгорю! Нам, сибирякам, похер! – услышал я его твердый ответ.
 Солнце, действительно, было неяркое. Так, белое пятно, на сером фоне. Часа четыре-пять Володина ладная обнаженная фигура мельтешила на склоне.
 «Мое дело маленькое! - думал я, глядя на него. - Я его предупредил – совесть моя чиста! Взрослый человек – сам решает, как ему одеваться!»
 Мы с другом вернулись в гостиницу, помылись, переоделись, пошли на обед в столовую. Володя уже там – сидит за соседним столом, лениво ковыряется в своей тарелке.
 - Ну, как жизнь, Володя? – пытаясь пошутить, хлопнув его по плечу, спросил я.
 Он немного сморщился от моего хлопка.
 - Нормально! - ответил он и сонно продолжил дело.
 Мы еще не окончили обедать, Володя как-то быстро вскочил из-за стола и, покачиваясь, стремительно вышел из зала. Немного погодя, мы последовали за ним из столовой. Вышли в фойе и увидели его, стоящим… рядом с урной. Он был бледен, его тело слегка подрагивало, - его бил озноб.
 - Ты чего? – спросил его.
 - Знобит что-то! И вырвало!… Вот! – он показал на содержимое урны.
 - Это ты получил солнечный удар! Иди, ложись в постель! – предложил ему я твердо.
 - Да ну! Съел что-то! – ответил тот с беспечностью в голосе.
 - Чего, съел? Перегрелся на солнце! Иди ложись! - поддержал меня мой друг.
 - Щас пойду! Покурю и пойду!
 - Никаких покурю! Иди в номер! Там докуришь! Я сейчас позову медработника! – настаиваю…
 Слышу в ответ знакомую фразу!
 …В столовую Володя не ходил два дня. Можно сказать, что мы его кормили с рук. В тот первый день к вечеру у него поднялась высокая температура. Медработник не отходил от него день и две ночи, несколько раз обмазывая его принесенной из столовой сметаной. Других лекарств от солнечных ожогов в ту пору в гостинице не было. Нам тоже досталось ухаживать за ним. На третий день мы спустились с горы и подготовились к обеду. Когда зашли попроведовать земляка, узнать о его здоровье, он только вышел из душа и, как ни в чем не бывало, обтирался полотенцем, стоя посредине номера. У него, - это я точно помнил - на груди и на спине не было растительности, а тут, глядя из темного коридора на фигуру Володи, стоящего на фоне светлого окна, я увидел его всего, как мне показалось, обросшего, шерстью…
 Подойдя ближе и рассмотрев его тело, я обнаружил, что это оказались не волосы, а кожа, висевшая мелкими ленточками по всему его телу.
 - Ну, как? Говорил я тебе, что обгоришь!
 - Подумаешь!?.
 - Это хорошо, что только обгорел! Я боялся, что ты и воспаление легких подхватил! Приедешь на родину - сходи на рентген – проверь легкие! – наставляли мы его с моим другом. Какой ответ мы получили – известно.
 Сразу после ленинского субботника, после обеда, погода испортилась. Сначала пошел мелкий дождь, затем сильный снег, к утру следующего дня прояснило, и ударил хороший заморозок.
 К тому времени Володя сумел заинтересовать своей персоной одну милую представительницу женской половины человечества с застенчивой улыбкой и тихим вкрадчивым голосом. Стал кататься с ней вместе. Та была стройна и изящна, стояла на лыжах довольно прилично. На параллельных лыжах лихо огибала бугры. Володя еле поспевал за ней, пользуясь своей «чайницко-мужицкой» техникой катания.
 С утра катались в тот день по всему склону. Володя, видимо, слегка испытывал неловкость перед дамой за свое неумение также грациозно и ловко, как она, обходить препятствия на параллельных лыжах. Зато смелости ему было не занимать…
 Как-то, еще поутру скатываясь вниз, я увидел Володю, стоящим с этой дамой на склоне недалеко от трассы под названием «Доллар». Они о чем-то страстно и горячо спорили. Эта трасса одна из самых крутых и сложных для любителей этого вида отдыха. Кроме того, снега там оказалось совсем мало: так длинные языки снега и обледенелого камня. По «Доллару» спускались в тот день несколько лыжников, но самые отчаянные спортсмены и только для того, чтоб сократить путь к спецгостинице.
 В тот день на склоне Володю и его подругу я больше не видел. К обеду снег стал подтаивать, и я стал кататься ближе к вершине. Слышал из уст лыжников, стоящих в очереди на подъемник, разговоры о том, что какой-то «чайник» разбился на «Долларе», но такие разговоры не были редкостью. Почти ежедневно ряды отдыхающих редели по причине травм и несчастных случаев на горе. Я не придал этим разговорам значения.
 Когда вернулся в гостиницу, узнал, что нашего земляка Володю Галкина, увезли в больницу со сломанной рукой. Я нашел его подругу и попросил рассказать, как было дело. Вот, что она мне рассказала:
 - Спускаемся с ним с горы, перед самым «Долларом» нас обгоняет какой-то спортсмен и шмыг туда! Я остановилась, чтоб посмотреть, как тот скатится. Володя меня догнал и остановился рядом, глядя на спортсмена. Затем говорит: «Я так тоже могу! Сейчас здесь спущусь!» Ты что, сумасшедший? – говорю, - С твоим «плугом» и здешним льдом на крутом склоне прямой путь в больницу! Он мне в ответ: «Смогу! Запросто!» – Не смей! – продолжаю возмущаться, - я тут по большому снегу-то ни разу не спускалась, боясь разбиться, а ты еще толком на лыжах не стоишь и на «Доллар» лезешь по льду! Он только сказал свою любимую фразу и решительно бросился вниз… Не сделав и пяти поворотов, у него отстегнулась лыжа, и он покатился кубарем. Так летел до самого низа! Жуткое дикое зрелище! – Володя, лыжи, палки, веревки - все смешалось! Быстро скатилась в гостиницу к спасателям. Те со специальными санями к нему. Ощупали его всего, сказали, что перелом левой руки. – Увезли в больницу!
 - Он хоть в сознании был, когда увозили?
 - Да! Только ободранный весь!
 - И, конечно, прикрывался своей любимой фразой?
 - А чем же еще! – улыбнувшись и глянув мне в глаза, проговорила она.
 - Своей смертью не умрет! – закончил я, качая головой.
 Та кивнула в знак согласия.
 К вечеру, накануне дня отъезда, Володя появился в гостинице, с рукой упакованной в гипс и весящей на шее. Левая щека и нос оказались покрыты запекшейся кровью и обработаны йодом. Что творилось на теле под одеждой, можно догадаться и так. Вид у него был «боевой». В этот вечер перед отъездом Володя лихо отплясывал в кафе со своей подругой, размахивая левой рукой, которая белела в полумраке танцевальной площадки…
 На любой вопрос окружающих к нему по поводу его внешнего вида говорил:
 - А нам, сибирякам, похер!
 Когда ехали в Минеральные Воды, возвращаясь домой, Володя сказал, что на следующий год он приедет на Кавказ обязательно…
---------


Анонс: Последующие рассказы будут выходить на моей странице по воскресеньям. - Один рассказ в неделю.