Яблоки на снегу
(судьба)
Ефим Кандалина обитал в степном крае, в посёлке городского типа, затерявшемся на бескрайних просторах Барабинских степей Западной Сибири. Степь там была длинная и бесконечная, которая так утомляла проезжающих по ней путников своим однотонным пейзажем, что глазу во время поездки, казалось, и зацепиться-то было не за что. Такая вот там была привольная степь…
Корни рода Кандалин уходили в древнюю Италию, и то ли прадед, то ли ещё более древний пращур, ещё в те стародавние времена был сослан в Сибирь на вечное поселение за грехи праведные, то ли как-то ещё cлучилось там с предками – неведомо до сих пор, и что там не так вышло, теперь уже никто и не знал. Но их Итальянская фамилия продолжала жить, хотя род был весь уже обрусевший и не склоняемая фамилия, давно уже стала склоняться по падежам.
Ефим жил в благоустроенной квартире двухэтажного дома, который приютился на самой окраине посёлка. Но так как посёлок был сельский, хоть и городского типа, то жители в нём держали разный скот в хлевах и сарайках, а, следовательно, имели сеновалы, для складирования и запаса корма для рогатого и пятачкового, на котором иногда и любил ночевать, или же просто коротать время Ефим. Он подолгу находился там в одиночестве, когда с пивком, а когда и без такового. Лёжа на спине, он всматривался через открытую дверь сеновала, в огромное бездонное небо. А оно, в отличие от других людей – романтиков, совсем его не манило. Ефим в детстве не хотел стать лётчиком или же космонавтом, а наоборот, бескрайние просторы неба, в отличие от степей – его сильно пугали, и не то что пугали, а вносили в его душу страшное смятение и ужас.
Над посёлком как раз проходила воздушная трасса «Восток – Запад», и самолеты, следуя по ней бесконечной чередой, только то и делали, что оставляли следы в виде белых полос в чистом бескрайнем небе.
- И это же надо? На такой огромной высоте бороздят просторы, на такой… Что даже представить себе невозможно? Наверное, это очень мужественная и смелая профессия – быть лётчиком, управлять этими быстрыми и большекрылыми машинами в синем небе.
От этих мыслей Ефиму было как-то больно, неуютно и даже немного не по себе.
- Я, наверное, пилотом никогда не буду - размышлял он, всматриваясь в бездну шестого океана.
А тут ещё цыганка ему нагадала, на станции в Барабинске, весть для него совсем нехорошую и малоприятную, что де погибнет он от самолёта.
- Что к чему намолола? Я ведь до этого на самолёте-то никогда не летал, а после гадания, так и совсем летать никогда не буду – утешая себя, делал выводы Кандалина.
Но так как любимым занятием Ефима были беговые лыжи, что согласитесь, от авиации далеко, а реальные полёты ему не «светили», тем не менее, шанс погибнуть от самолёта, у него всё-таки был! Один из десяти миллионов, а может быть и того меньше.
Как-то раз, очутившись на местной водонапорной башне, Ефим пришел в смятение и страшный ужас, когда, забравшись на самый верх, посмотрел вниз на землю. Голова у него закружилась, ему стало страшно и дурно… Тогда большего труда ему стоило спуститься на землю.
- То ли дело беговые лыжи, дуй себе во все лопатки и дыши свежим воздухом полной грудью. Это тебе не на седьмом небе адреналин хватать - в очередной раз, пребывая на сеновале, заключил Ефим для себя, придя к мысли, что жизнь - это, в общем, хорошая штука.
В отличие от других людей, жаждущих лето – он всегда с нетерпением ждал зиму, он, жестоко отрываясь зимой, наматывая по степям километр за километром.
- Ладно, у меня хоть такой мужик - радовалась за него жена. - Хоть на лыжах катается, а то другие и вовсе водку жрут, хоть мне правда, от его катаний и нет ни какой пользы, да всё же, по другим бабам не шастает, и не пьянствует, как мужик у соседки. Та, прямо вся уже с ним извелась, пусть лучше себе катается на здоровье, и не курит, а это экономия, какая никакая. А то к соседке зайдешь, хоть топор вешай - снова радовалась за своего мужа супруга, хвастаясь перед другими бабами. А те ей только завидовали…
- Смотри-ка, прямо спортсмен, не то, что наши забулдыги – бывало, судачили соседки возле колодца.
В этот год в Барабинских степях зима на радость Ефиму выдалась снежная и морозная, и он носился себе по степи на своих лыжиках рассекая степь вдоль и поперёк, напрочь позабыв и об авиации, и о предсказаниях цыганки, и вообще обо всём на свете…
* * *
Грузовой самолёт ИЛ-76, зафрахтованный дальневосточной компанией шел курсом на восток и перевозил вполне созревшие яблоки для продажи. Самолёт шел на автопилоте, задачей которого являлось точное удержание заданного курса и прочих навигационный и полётных систем, что сильно облегчало работу экипажа. Экипаж, сидя в своих мягких и удобных креслах изредка бросал взгляд на приборы, иногда зевая и думая о своём. Двигатели самолёта мягко шипели, наводя дремоту на лётчиков, которые были уже порядком утомлены и дальним полётом, и вечерними пейзажами с отблесками солнечного заката, того, что оставался сейчас за хвостовым опереньем. Изредка попадались встречные рейсы, с проблесками бортовых огней на крыльях и фюзеляжах, экипаж с ними иногда перекидывался парой тройкой коротких фраз: – Вы куда, а мы туда-то с яблоками, в Хабаровск, счастливого вам полёта и мягкой посадки…
Командир со вторым пилотом частенько выходили покурить в грузовой отсек, а штурман украдкой почитывал книгу под названием «Я всё равно тебя люблю». Он, то ухмылялся, то впадал в грусть, то погружался в воспоминая деревенского детства, что прошло у него на Смоленщине, а в перерывах между рассказами ловил местные радиостанции.
- Прилетим из Марокко в Хабаровск, выспимся, а может быть, и пивка чуть попьём, чешского, заначил я его малость – зевая и потягиваясь, мечтал второй пилот.
Тут в кабине пилотов раздался такой резкий и противный сигнал, который так резанул слух, что не услышать его, казалось, было совсем невозможно!
- Дзынь, дзынь, знынь!!! - завыл он страшной сиреной. На приборной доске замигала надпись, отказа одного из двигателей.
- Отказ первого двигателя! - спокойно, но уже с тревогой произнёс командир судна, впрочем, начав немного нервничать.
Через пару минут всё повторилось.
- Отказ второго!!! - уже серьёзно забеспокоился он.
- Дотянем до вынужденной? - с надеждой в голосе ответил ему второй пилот. Но тут опять завыла сирена!
- Отказ третьего!!! - теперь уже заорал командир. - Идём на вынужденную посадку!!! Что там под нами!??
- Барабинские степи!!! - закричал ему штурман.
Впрочем, командир и сам прекрасно знал, что внизу, в девяти километрах под ними были Барабинские степи. Но ведь спросил же за чем-то…?
Высота стала медленно падать, но один единственный из четырёх двигателей всё же продолжал работать, как было ему и положено, но уже в режиме форсажа.
- Внизу, ближайшая полоса для нашей махины военный аэродром Барабинск. Дотянем! - подбадривал второй пилот экипаж. И тут, назло судьбе, стал перебоить и последний, четвёртый двигатель.
- Уже не дотянем…! - вникнув в суть дела и взвесив ситуацию, поникшим голосом высказал мнение второй пилот.
Командир это тоже прекрасно знал, что с полной загрузкой да на одном единственном двигателе, они не дотянут до запасного аэродрома. Штурман подал в эфир сигнал «SOS», нажав красную кнопку.
- Что блин, с ними???
- С кем? - прокричал бортинженер.
- Да с двигателями этими?!!
- АХЗ!!!
- А что это такое!!?
- А Хрен Его Знает!!! Полный отказ!!! - в ответ снова прокричал бортинженер.
- Ты же сам тогда в Марокко деньги сэкономил на керосине, по дешевле решил топливо прикупить, вот и держим теперь заподляну!!! - огрызнулся на командира бортинженер.
- Ты только никому об этом не говори - молча кинул ему командир, поставив палец к губам.
- Живы, будем – не скажу! А не будем – тоже не расскажу… - взглядом ответил ему бортинженер.
Падение высоты диктовал штурман. Внизу совсем низко промелькнули огни какого-то маленького посёлка.
- Ну, тяни, родной, тяни…! - умолял бортинженер последний работающий двигатель.
- Высота ноль!!! Без шасси. Тут снега много!!! - орал штурман, вытаскивая из бумажника и целуя фотографию семьи. - Прощай государстово!
Огромный грузовой самолёт перед посадкой на снег включил все свои фары и прожекторы, и озарил ими, казалось бы, всю необъятную Барабинскуй степь, в конце выхватив из темноты как из вечности – лыжника.
- Лыжник!!! Человек на поле!!! - в истерике заорал второй пилот.
- Какой наклеп лыжник?!! - впрочем, командир, взяв управление на себя, сам всё прекрасно увидел.
- Лыжника угробим!!! Мать твою… перемать!!! - орал второй пилот.
- АХС!!! - прокричал штурман.
- А что это такое??? - спросил командир.
- А Хрен С Ним! Мы уже ничего не сделаем.
Тут грузовой лайнер, схватив корпусом, морозный Барабинский снег коснулся земли матушки, и стал медленно останавливаться, заваливаясь на бок.
- Только бы ничего не попалось, только бы ничего не попалось!!! Ни дерева, ни дома, ни бетонного скотника, а то нам всем… Будет полный и бесповоротный кабздец!!! – как пострадавший матерился второй пилот.
- Если сядем, пусть нам гробовые платят сто процентов от рейса! - орал штурман.
- А не сядем – тоже заплатят, только уже не нам - с сарказмом пошутил командир.
Командир был мужественный человек, он никогда не терял самообладания, и даже в такие моменты у него всегда вдоволь хватало юмора.
Тяжелый груженый яблоками самолет, подняв впереди себя тучу снега, стал медленно тормозить, заваливаясь на правый борт, его единственный двигатель уже не мог отрабатывать реверс (полный назад), так как был весь забитый снегом.
Ефим, быстро бежал на лыжах, ни о чем таком он не думал и не догадывался… Он просто бежал и дышал полной грудью свежим морозным воздухом.
Сначала его мысли стал отвлекать какой-то посторонний шум, который быстро усиливался у него сзади. Самолёт подкрадывался к нему издалека совсем незаметно. Потом Ефим обернулся и увидел яркий свет, приняв его почему-то за НЛО. А когда услышал, постепенно нарастающий гул, оглянулся ещё раз, перейдя в сознание полного непонимания всего происходящего, тут же взяв быстрый коньковый шаг вдоль лыжни, и одновременно линии приземления самолёта. Если бы в это время он кинулся в сторону, ему ничего всё равно бы не помогло и ничего бы не изменило.
При посадке лайнер накрыл корпусом лыжника, чья жизнь почти уже было оборвалась.
Но Ефим попал между двигателей и в принципе, не получил никаких серьёзных травм, и если бы не страшный шок, перенесенный им от всего этого, то он остался бы жив…
Когда самолёт остановился, то экипаж первым делом, открыв аварийную дверь, бросился спасать лыжника.
Экипаж нашел его быстро, лыжник ещё был живой. Он лежал на спине, на снегу, и заворожено смотрел в небо.
- Потерпи браток, сейчас мы тебя в поселок доставим, скорую вызовем… - со слезами на глазах уговаривал его второй пилот, одновременно чувствуя и свою вину за всё то, что случилось…
- Не надо ребята, не надо, вы смелые и мужественные парни, мне цыганка ещё в молодости нагадала, что умру я от самолёта, видать – судьба мне такая, хоть я и не летал никогда, и самолётов всегда боялся… - шептали губы Ефима.
На этом его дыхание остановилось. Глаза, ему закрыл командир, положив на лицо свою командирскую фуражку, которую стал тут же припорашивать лёгкий пушистый снег. Экипаж встал, сняв свои головные уборы, взял их на локоть, по военному, почтил минутой молчания трагически погибшего лыжника.
- Видать такая ему была судьба, от самолёта погибнуть - тихо произнёс командир.
- Да, наверное, от неё собаки ведь - не уйдёшь… - согласился с ним весь экипаж.
- Наверное, он любил жизнь….
- Наверное, очень любил…
Смеркалось. Из разломанного при посадке корпуса самолёта по всему полю разлетелись спелые яблоки, и всё, всё кругом было ими усеяно, весь снег и вся поляна были в этих яблоках. И всё это так красиво смотрелось в вечерних Барабинских сумерках, где яблоки на снегу отливали каким-то таким золотистым и спелым цветом, отождествляя собой картину художника, запечатлевшего этот, выхваченный, вырванный из жизни момент. Для кого-то счастливый, а для кого и не очень – тот самый момент мгновения жизни, который потом улетит в вечность, в кружение бесконечных лет прошлого, и который потом, по прошествию времени, будет всеми просто насмерть забыт.
Были яблоки на снегу, и всё это было красиво, и очень нелепо…
А Ефима уже не было, ему пришлось принять смерть от авиации, как ему и было уготовлено судьбой, от которой видать – ещё никому до сих пор так и не удалось не уйти.
Ведь жизнь – это хорошая штука, и, как тут ни крути, она тоже, как и всё хорошее, имеет такую совсем незаметную особенность для живых - быстро заканчиваться и уходить в небытие…
Андрей Днепровский – Безбашенный.
24 января 2004г