Лева начинал потихоньку.
У него всегда потихоньку как-то начиналось. Как интеллигентный в далеком прошлом человек, Лева сначала покупал «хороший винчик». Заканчивал он, как всегда, соленым вином, использующимся для приготовления шашлыков, благо в «Доминионе» сию спиртосодержащую жидкость можно купить круглые сутки по три доллара бутылка.
«Законченное» состояние длилось уже пару месяцев, и скорого выхода из запоя не предвиделось.
В редкие минуты просветления Лева вылезал на кухню и молча сидел, уставившись в полумрак, освещенный свечкой. Свечка не резала глаза, и головная боль немного успокаивалась. Тогда становилось страшно, и он ждал кого-нибудь, чтобы поговорить.
Хотя бы Митя с работы пришел.
Митя приходил, и начиналась беседа, неизменно переходящая в ссору.
- Тоскую я по России, Митя. По родине моей. Плохо мне.
- По какой еще России? Ты же в Грузии родился, на Украине учился, а жил в Израиле. У тебя с перепою это, - комментировал вселенскую тоску Митя, вылавливая ужин из консервной банки.
- Э, нет. Не говори так. Мила моему сердцу русская средняя полоса. Природа, березки. Сердце щемит. Тут. Тут вот болит.
- Какая еще средняя полоса, Лева? Гений всех времен у тебя – Березовский, а живешь ты в Торонто. Есть и мечта у тебя. Нагреть всех так, чтобы тебе за это ничего не было. Неподходящий, прямо скажем, комплект для патриота.
- Ты, Березовского не любишь, потому что умный он.
- Ну да, конечно. Читал у Гашека, как мужик из Винницы корову продавал? Это хитрый называется, а не умный.
Митя добрался до дна консервной банки и был слишком занят, чтобы спорить. Но Лева не унимался.
- Антисемит ты. И Гашек твой антисемит. Вот сейчас набью сам себе морду и пойду в полицию синяки показывать. Скажу, не было житья от русских дома, и в Канаде нет. Достали.
Блин, чего доброго и правду по пьяни себя побьет, испугался Митя. Только полиции мне и не хватало.
- Успокойся, Лева. Какой же я антисемит? Я ж и сам еврей. Ну, почти. Мы же с тобой у самой синагоги живем. Да ты и антисемитов-то не видал. Давай, я тебе о них расскажу.
Митя поскреб вилкой по дну банки.
- Представь, гуляешь ты средь милых тебе русских березок в средней полосе, и тут приспичило тебе по большому. Сел ты с рулончиком бумажки и сидишь. Никого не трогаешь. И тут появляется он. Антисемит. Тупой здоровый мужик. В кирзовых сапогах. За голенищем заточенный электрод от сварки. Может, сварщиком работает. А может, и нет. Трактористом, скажем. «Эх-ма! - кричит. - Кого я здесь нашел-то! Пуля - дура, а штык - молодец!»
И давай прыгать вокруг тебя. Прыгает и заточкой той тыкает куда не попадя. Хочет из тебя ежика резинового сделать. С дырочкой колотой в боку. Чтоб пукал и посвистывал ты через нее. А ты не можешь убежать– снятые штаны мешают.
Страшно?
Ну, скажи, Лева, разве я такой? Разве есть во мне столько ненависти к тебе, чтобы ежика из тебя – мудака делать?
Я ухожу к шести на завод, а прихожу в девять вечера. На заводе я пытаюсь с иракцами уживаться, а дома с тобой. Сидишь ты, Лева, любимый внучек комиссара, Ильич, на кухне, разишь перегаром и постоянно меня донимаешь. И сколько я не работаю, не хватает мне денег, чтобы снять отдельное жилье и в канадский район переехать. С тобой попрощаться.
Про антисемитов ты уже судье иммиграционному рассказывал.
Мне не надо.
Зачем ты всех своими проблемами достаешь?
Кому они интересны?
Отстань от меня ради Бога.