Дорогая Анна Ивановна!
Может быть от того, что Вы так далеко, и восторженно, без осуждения, воспринимаете мою жизнь вдали от дома, может быть от того, что Вы - единственный человек, который еще зовет меня вернуться, а возможно, именно потому, что в нашей многолетней дружбе и переписке сохранилось обращение на "Вы" - уважительная дистанция посреди засленгованного тыканья и блатных интонаций, или из-за всего сразу, я могу рассказывать Вам о каких-то интимных чувствах, будь то ностальгия, восторг или разочарование. А лучше сказать правду: с возрастом и себе уже в чем-то не хочется признаваться, а у меня есть родственная душа, которая всегда готова выслушать любые откровения. Мне повезло с Вами. Повезло ли Вам со мной? Вы так редко пишите, и я знаю о Вас гораздо меньше, чем Вы обо мне.
У меня все по-прежнему, в сентябре намечается большая выставка, но совсем не волнуюсь и даже не готовлюсь, потому что увлеклась совсем новым делом.
Вот уже трижды я возила местных эмигрантов по субботам на экскурсии: в Бонн на выставку Третьяковки «Душа России», в Шветцинген – немецкий городок с замком и парком а-ля Версаль на 72 гектара и во Францию, в Эльзас, самую немецкую французскую провинцию, где все как бы игрушечное, застряло в 15 веке и красота такая, что Венеция может отдыхать. Причем эта последняя, вчерашняя экскурсия во Францию оказалась несравненно легче, ближе и дешевле, чем поездки по Германии.
За день-два сажусь за компьютер и вытаскиваю из Интернета все, что относится к этому месту. Работы много, но Вы же помните, как я люблю исторические дебри и новости археологии. С компанией пока очень везло – дважды набиралось ровно десять человек, а на один билет может ехать до пяти, так что путь туда и обратно обходился в 3 евро 70 центов. Представляете, во Францию – за такие деньги, это примерно 150 рублей.
Теперь о личном. Только для Вас, и совсем не для всех посетителей Вашего выставочного зала. Я набирала участников для поездки, обзванивала друзей и знакомых, как обычно – потому что сам никто не звонит, хотя и хочет поехать, но экономит на каждом звонке. А еще люди почему-то думают, что мне это нужнее, чем им. Нет, я не для осуждения, а только с намеком, что быт заедает эмигрантов по самые не-знаю-что, работы совсем нет, свежим ветром, культурой здесь не пахнет, все сидят по домам и стонут от скуки и одиночества, но чтобы приподнять задницу и сдвинуться – никогда… Так вот я со своей просветительской миссией в традициях русской интеллигенции – настоящий подарок, луч света в их погребе, но никто не понимает, даже не задается вопросом: зачем мне это надо? Такое чувство, что за смысл жизни я тут одна в ответе. Но я опять сбилась, я вовсе не об этом.
Звоню приятелю (разумеется, муж подруги), который сам иногда с друзьями-мужчинами куда-нибудь выбирается (а я соответственно – с женщинами), и говорю об очередной поездке просто из вежливости, чтобы потом не было претензий, что не сказала вовремя, а он все опять пропустил. И вдруг он соглашается ехать вместе, но не один, а с одним нашим общим знакомым. И называет имя…
Мне вдруг показалось, что мне так мало лет, не за сорок, а на 10, на 15 меньше, настолько в животе слиплось, в глазах помутнело, а сердце, кажется, вообще забыло, за какие функции в организме оно ответственно. Год назад мы все трое учились на очередном курсе немецкого, случайно собралась большая еврейская компания, и я была немного влюблена… Когда курсы закончились, мы все договаривались встречаться, ездить на природу, праздновать дни рождения и возвращения из отпусков, пьянствовать регулярно – и все в таком духе, как обычно это бывает. Отмечать сдачу экзамена отправились в китайский ресторан (а это серьезное событие, потому что полгода прошло в безопасности от биржи труда, а теперь – неизвестно, кого куда засунут, и какая у кого начнется жизнь. Точнее, жизнь с лопатой или со шваброй – это при том, что вся наша команда с высшим образованием). Мы сидели с моим объектом рядом, смотрели друг на друга, грустили – и казалось, что если объяснение не произойдет сегодня (а вокруг все время кто-то был и спрашивал «да что с вами такое?»), то это случится завтра, послезавтра, через неделю, в общем, совсем скоро. Потом было грустное расставание со словами, за которыми явно что-то крылось, но чужая душа потемки… А потом не было ничего: ни звонков, ни встреч, ни приветов от общих знакомых. И за все эти месяцы, когда все безработные эмигранты бегут в сберкассу за халявными пособиями, и можно встретить сразу почти все 19 тысяч русскоговорящего населения города, его я не встретила ни разу.
И вот три дня назад я узнала, что он поедет с нами на экскурсию, и чувства сразу вернулись, как будто спали - лавиной, волной, водопадом - а теперь пусть сильнее грянет буря! И стало все неважно: мои вечные долги перед родными, прошлые, настоящие и будущие принципы, привычка к хорошей жизни, штамп в паспорте, годы одиночества. Обычные дела делались теперь с энтузиазмом и радостным ожиданием. Перемыла всю квартиру, а внутри все пело и плясало. Я еле сосредоточилась на теме: ведь чтобы провести экскурсию, приходится каждый раз заучивать множество дат и имен и фактов, изучать расписание пересадок на железной дороге, план города, где я ни разу не была и т.д.
Но вечером накануне поездки он позвонил, спросил, помню ли я его и что брать с собой. И в миг все вдруг закончилось, буря улеглась, волнение ушло, желания угасли – как дверь захлопнулась - вернулась прежняя жизнь. В тоне, в голосе, в словах ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК, как я напридумала.
В день поездки я разглядела в нем все незаметные раньше недостатки, всю неподходящесть его для меня, великой и прекрасной… Мы бродили по узким улицам, любовались изумительными каналами на фоне старинных домиков и поросших лесом гор – а бедная душа моя плакала от очередной рассеявшейся как дым иллюзии, ей же самой и созданной. И так было жалко этих трех сумасшедших дней, полных надежд и влюбленности в какой-то некий образ.
А мой развенчанный объект, которому всех женщин уже, как видно, заменили любовь к лесу и страсть к путешествиям, спокойным голосом спрашивал, какая следующая экскурсия, и не поехать ли нам всем вместе в Рим, в Вену, в Венецию, чтобы ночевать в студенческом общежитии, полуголодными бегать по городу с путеводителем в руках и снова чувствовать себя студентами. А я «тактично» ответила, что отдыхаю далеко и дорого, и разговор угас. Теперь мне ничто не мешает видеть его каждую субботу, и я знаю, что самое позднее в пятницу он позвонит. Да только без той-самой сладкой иллюзии, которая нам дороже десяти тысяч правд (Пушкина цитирую по немецкому журналу), живется намного кислей.
А наш приятель, который сидел между нами, шутил, разглагольствовал, фотографировал всех группами и поодиночке, в сотый раз ничего не заметил (хотя мы крепко дружим уже шесть лет, и он хорошо знает мою жизнь), и меня это ничуть не удивило, и Вас не удивит, потому что именно с него списан образ Дениса из рассказа «Бюро», и это его сущность. А теперь мне не пишется и не рисуется, потому что снова внутри грусть ("Здравствуй, грусть!"), а до следующей экскурсии осталось пять дней, и маршрут еще не намечен.
Скоро каникулы кончаются, начнется новый учебный год, возвратится из Москвы мама, и закрутит обычная круговерть, нудная и тоскливая с мелкими чувствами и волнениями ("...А он, мятежный, ищет бури...").
Вот и все. Мне было некому это рассказать. Теперь стало легче.
Пишите, а то Вы что-то в последнее время отлыниваете. Как Вы на самом деле живете?
Всегда Ваша Л.