Запах Шанели, женский роман

ЗАПАХ ШАНЕЛИ

Ecco domani
Завтра здесь

Глава 1

От Ирины ушел муж. Случилось это так. Однажды зимним вечером она вернулась домой после работы... Дома, в передней, было темно. Дверь в комнату приоткрыта, видно, что шторы на окне не были задвинуты, в темных тенях угадывались горшки с цветами.
– Виталик! Позвала она.
– Мяу! С подоконника плавно спрыгнул рыжий кот Мурка. Мягко переступая лапами, он подошел к хозяйке и, изогнув спину, потерся о коричневый кожаный сапог.
Ирина пошарила рукой по стене, нашла шнурок от настенного бра и дернула его. Вспыхнул свет, осветил лежащую на тумбочке записку. У нее упало сердце. Не может быть, подумала она. Она развернула согнутый листок бумаги.
«Дорогая Ира. Я понимаю, это нечестно с моей стороны. Но я так больше жить не могу. Прости. Виталий»
Ирина положила записку обратно на стол, подхватила кота на руки, и, поглаживая его по рыжей шерстке, пошла на кухню, по дороге везде включая свет. В квартире никого не было. Слышно было только, как мурлычет Мурка. Она поцеловала кота в макушку и поставила его на табуретку. Потом вернулась в комнату, а оттуда прошла в спальню. Все вещи на месте – телевизор, стереосистема, компьютер, посуда в стенке. Дверца платяного шкафа открыта – деревянные плечики, с висевшей на ней одеждой сдвинуты вправо, левый угол зияет пустотой. Там висела одежда, принадлежавшая Виталию. Коробок с обувью тоже нет. Ирина прошла в ванную – так и есть, с полочки и из шкафчика исчезли его бритвенные принадлежности, крема, мужской специализированный шампунь. Антресоли она проверять не стала – и так понятно, что он забрал большой чемодан. Чемодан был хороший, английской фирмы Стенсон. Ирине стало жалко себя и чемодан, и она вернулась на кухню, чтобы выпить воды. Подошла к кухонному шкафчику, чтобы достать хрустальный стакан, и взялась за ручку. Слезы потекли сразу, потоком, застилая зрение.
- Не может быть, - плакала Ирина. - Это не могло случиться со мной. Я не могу остаться одна, мне не выжить, не пережить, как же я буду одна. Какой же он гад, как он смог, ведь мы были такая замечательная пара. Ирина всхлипывала, вытирала лицо руками, слезы лились опять, и она растирала их по лицу. – А-а-а-а.... Не могу.
Мурка спрыгнул с табуретки, подошел к своей миске. В миске ничего не было. Рыжий походил вокруг и начал требовательно мяукать.
 – Ну хорошо, хорошо, - сказала Ирина, подняв голову. – Сейчас я тебе дам чего-нибудь.
Она поднялась с пола, взяла со стола чистое кухонное полотенце, вытерла лицо и стала отряхивать брюки. Потом достала корм для кота. Кот принялся трескать Вискас, а Ирина, налив воды в стакан, присела на табуретку. Кот ел, полуприседая на передние лапы и подрагивая рыжим с белым кончиком хвостом.
– Я так и знала, - глубоко всхлипнув, сказала она Мурке. – Что он меня бросит. Какой же он гад. И Ирина опять заплакала.

Конечно, Ирина не знала, что муж ее бросит. Никто этого знать и предсказать не мог. Но когда это случилось, вдруг стали понятны все те непонятные полудогадки-полуощущения от того, что происходило в последнее время, которые трудно было перевести в слова или даже мысли. Они витали как бы в воздухе: в едва уловимых жестах, несказанных фразах, небрежном взгляде. Конфликт назревал постепенно, без видимых причин, без скандалов и без выяснения отношений. Но он был – и этого не признать было нельзя. Что-то происходило, но что – молодой женщине, двадцати пяти лет от роду, с экономическим образованием, успешной и привлекательной, до сего дня было непонятно. Можно сказать, что она была слишком увлечена собой и своими чувствами, чтобы видеть то, что есть на самом деле, – и это была бы правда, но не вся. Ее муж искренне заботился о ней, любил ее – как впрочем и она его. Они на самом деле были замечательной парой. Но со временем в их отношениях наметились трещинки, которые расходились зигзагами по самым существенным слоям их совместного существования. Незаметно разница в их социльном положении – она специалист с высшим образованием, он простой рабочий – стала чуствоваться, отдалять друг от друга. Работа занимала много сил и времени, возникали новые знакомства, новые возможности, приходилось выбирать не между тем, работать или не работать, а где работать и с кем. Возникали новые люди, новые знакомства, а вместе с ними складывался определенный круг общения и появлялись новые друзья.
Друзья мужа – люди строительных профессий, мужественные, открытые, предпочитающие реальную жизнь надуманной – не вписывались в компанию Ирины, интеллигентных и стремящихся к комфорту, стабильности, защищенности в завтрашнем дне, твердо стоящих на ногах. Этого не чуствовалось в первые месяцы их брака, когда они были поглощены исключительно друг другом. Им было неважно кто кем работает – работа была работой, а не признаком статуса. Они были молоды, счастливы, они были просто мужчиной и женщиной. Когда период влюбленности стал уходить – и невидимые силы потянули их в разные стороны - они решили, что настало время подумать о ребенке.
Двое соединяются для того, чтобы дать продолжение новому – в этом их понятие семьи совпадало. Но, увы, мать-природа, считала по-другому. Проходил месяц за месяцем, проходил цикл за циклом - все оставалось по-прежнему. Они ездили в отпуск, вместе проводили праздники, ходили в гости и приглашали к себе, обзаводились новыми вещами в квартиру и продолжали любить друг друга. Но постепенно из их отношений стала исчезать бережность. Внимание к партнеру сменилось привычкой. Обыденность втягивала в круговорот стирки, обеды, ремонты, планирование бюджета, уборки – то, без чего не мыслима обычная жизнь, но то, что выдавливает из себя романтику и нежность. И вот уже забытый звонок, обиженный взгляд, затянувшаяся пауза в разговоре... Им нужен был ребенок, в этом Ирина была убеждена. В этом был уверен и Виталий. Но ничего не происходило – несмотря на то, что и он и она были здоровы - и с этим они ничего поделать не могли.

Спала в ту ночь она плохо, часто просыпалась, и вспоминая, что произошло, начинала опять плакать. Потом засыпала, перед глазами мелькали неясные, тревожные видения, ненадолго она проваливалась в темноту сна, через короткое время просыпалась опять. На следующее утро она встала с больной головой и опухшими глазами. Час был ранний, идти на работу не хотелось, и жить тоже.
– Что же теперь делать, как жить дальше. Приближается Новый год, праздники. Наверное, его мать что-то наговорила против меня, то-то в последнее время он зачастил к ней. А может быть у него завелась другая? В голову лез всякий сумбур, мысли как и сны в эту ночь были отрывистые, не было цельности, ясности. Все случилось так неожиданно. Ирина, нечесанная, после сна, в одной рубашке пошла в прихожую. Кот спрыгнул с кровати и побежал за ней. Надо бы позвонить начальнику Андрею Борисычу, сообщить, что не придет сегодня на работу. Выйдя в прихожую, она увидела злополучную записку, валявшуюся на прежнем месте на тумбочке. Листочек выглядел весьма реалистично: слегка помятый, в синию крупную клетку, он никуда не исчез за ночь.

Позвонив на работу и отпросившись, Ирина провела в постели полдня, жалея себя. Ей было так одиноко, как никогда в жизни. Когда умерла мама, по крайней мере с ней тогда была сестра. Почему же он так поступил со мной, неотступно думала она. Почему, почему. Что я такого сделала, неужели я была плохой женой, неужели я что-то делала не так. Мысли крутились вокруг одного и того же, возвращаясь к исходному, проигрывая один и тот же сценарий. Чувство тоски было невыносимым до такой степени, что, казалось, начинал болеть мозг.
Ирина встала с постели только для того, чтобы достать валерьянку. Мурка сразу оживился, ему понравился запах; он так и лез, чтобы достать пузырек с каплями. Пришлось спрятать валерьянку в шкафчик на кухне, но кот все равно не успокаивался, и все ходил и ходил кругами. Ирина пробовала и кормить его, и выгоняла на балкон, но рыжий кот все равно скребся, требовал, чтобы его впустили, и начинал орать дурным голосом. В четыре часа дня Ирина все-таки не выдержала, накинула халат в цветочек, кое-как причесалась и, завернув кота в полотенце, пошла к соседям.

Виталий, небритый, со скомканной курткой под головой, лежал на верхней полке скорого поезда «Москва-Якутск», закинув руки за голову, и спал с открытыми глазами под мерное качание вагона. Его школьный товарищ давно звал на заработки в Сибирь. И вот он решился – резко, перед праздниками. В бригаде штукаторов-маляров, где он последние три года был за главного, дела не ладились, заказы поступали через раз. Клиенты попадались капризные, приходилось больше разговаривать, чем работать. Ребята терпели, надеялись на него, ведь не зря они его выбрали бригадиром. А он чуствовал, что не ладится у него и злился. Злился даже еще больше из-за их терпения. Вон у Саныча как хорошо получалось. Он с ребятами как надо, и с заказчиками мог. Жаль, ушел он – позвала жена в другой город, переехали они. А Виталию доставалось все тяжело, не было у него вот этой прямоты, ему бы посидеть, подумать, да сделать как надо, а не балагурить, подбадривая кого-то. А без этого работа не ладилась, ребята могли и сами все сделать, им подавай настрой. Не умел он вот этого: – Давай, родимые, а ну-ка, возьмемся-ка, ну и прочие-ка. Виталий чертыхнулся и перевернулся на бок. Да ладно, ребятам он все объяснил. Те поняли. А вот с женой было тяжело.
Ирина была интересная баба. Умная, образованная, самостоятельная. Любил он ее, грех скрывать. Дитенка бы вот ей – и все было бы как у других. Пеленки, распашонки, кашки-малашки. Она бы при деле, а не при работе, неужели он зарабатывал недостаточно. Нет, ей хотелось большего – диплом, видите ли, у нее экономиста-бухгалтера. Зря что ли она институт закончила. А что толку от этих институтов – одно название. Он бы тоже мог, вон и мать его всегда подначивала, да не надо ему. Скучно ему было сидеть за книжками, вычитывать теории, когда настоящая жизнь протекала мимо. Он бы и отцом был прекрасным – научил бы своего парня, почему-то ему казалось, что первый ребенок непременно должен быть мальчиком, всему, что знал. Молотком прибить гвоздь как надо, радио там починить, даже модные компьютеры он мог освоить, дай ему только время посидеть и подумать, что и как в этих машинах расположено. Но он все-таки больше к лесу тянулся, к живой природе – с деревом он ладил. А также покрасить мог, и по электричеству если надо. В квартире у Ирины он все делал сам. Кран там потек, или провод подсоединить.
Виталий повернулся на бок и больно стукнулся локтем. Он стиснул зубы и потер ушибленное место. Потом поправил куртку под головой, взбил ее, еще больше смял и улегся поудобнее, отдаваясь мерному покачиванию вагона, прислушиваясь к стуку колес. Пахло пылью, застоявшимся людским запахом – сколько пассажиров каждый год ездит в этих давно вышедших из моды вагонах не перечесть.
Мать-то плакала, когда узнала, что он собрался ехать, переживала - как же так, внезапно собрался ни с того, ни с сего. А ему все было ясно, объяснять только не хотелось – разве эти женщины понимают настоящих мужчин. То, что ему надо вырваться из привычной среды, понять себя, понять, что происходит в его жизни – почему он не может быть лидером, почему он не может быть отцом – это было не для обсуждения. Если он сам не знал почему, что он мог сказать другим. Отец-то понял сразу, даже без разговора. Сказал только, чтобы берег себя. Матери потом на кухне что-то долго втирал, успокаивал ее. И когда они оба вышли оттуда, зашли к нему, в его бывшую детскую комнату, ничего они там не переставляли после его переезда к Ирине, оставили как есть, и спросили как надолго он едет, он понял, что родители согласились. Как согласились когда-то, когда он привел к ним Ирину, яркую, черноволосую женщину с голубыми глазами, и сказал, что она будет его женой.
Он не был избалованным сынком – наоборот, в их семье не поощрялось безделье. От матери он взял умение заботиться о других, от отца навыки, позволяющие называться мужчиной. Но решение ему хотелось принимать свои - и его родители, умные люди, не сопротивлялись. Если бы еще Ирка, жена его, могла это понять. Может быть тогда бы он не сгреб необходимые вещи, рубашки там, штаны, бритву, поскидал в чемодан, накорябал записку кое-как, и свалил, пока ее дома не было. Но он не мог даже представить себе, как начать разговор. Как объяснить ей, что надо ему поехать. Вот надо было и все. Не хотелось ему скандалов, не хотелось упреков. Он бросал не ее, он убегал от себя. Терять ему было нечего – квартира Иркина, детей у них нет. Если бы были, он бы может и подумал на сто раз, ехать ли ему в какой-то лесоповальный поселок в сибирской глуши прочь от городского комфорта, подальше от родительского внимания и женской любви. Был ли это самообман, желание оправдать себя, может быть. Но что сделано, то сделано – и уже было поздно.
Внизу пассажиры зашуршали газетами, запахло жареной курицей.
- Сынок! Дедок в потрепанном пиджаке позвал его. – Присоединяйся к нам. Манька моя вон сколько с собой взяла, не осилить нам.
Виталий приподнялся на локте и посмотрел на откидной столик. Жена дедка, тетка в пушистой шали, разворачивала кульки один за другим.
– Отчего бы и нет, - хмыкнул он и стал слезать с полки.



Глава 2

Дверь на звонок открыл Дима, высокий стройный молодой и необыкновенно обаятельный гей. В белой футболке с коротким рукавчиком и голубых обтягивающих джинсах он выглядел просто неотразимо. За его спиной выглядывал Петя, его партнер.
- Хмда-а? Протяжно сказал он и высокомерно оглядел Ирину с головы до ног. – Чем могу помочь, мисс?
- Я вот кота принесла, - сказала Ирина. – Дим, выручи.
- Ну заходи, так уж и быть. Дима посторонился и впустил Ирину в квартиру. – Плохо выглядишь, случилось ли чего, - сказал он ей в спину.
Петя, блондинистый парнишка, ниже ростом чем Дима, в черных брючках и черной же футболке, протянул руки и взял Мурку под мышки, полотенце осталось у Ирины на руках. – Киса, киса, какая хорошая киса, - стал он гладить кота. Тот сразу изогнулся и начал урчать.
- Киса этот трансвестит. Кто же назовет нормального кота Муркой? Дима брезгливо сморщился.
- Дима, ну ты же знаешь историю. Мне принесли котенка, сказали, что это она... Начала было говорить соседка.
- Да знаю, знаю. Чай будешь пить? Ты чего не на работе? А где муж? Дима пошел на кухню, не дожидаясь ответов от соседки.
- Не знаю, - буркнула Ирина и поплелась следом.

У Димы всегда были наизготове печенья к чаю, он любил стряпать. Красиво уложенные в вазочку, они возвышались горкой над старомодным сервизом в крупную розочку. По краю фарфоровых чашечек шел золотой ободок, блюдечки рифленные. Изящная, тонкая работа. Наверное, достались от бабушки, думала Ирина, прихлебывая горячий черный чай без сахара, в то время как Дима разглагольствовал. Он все никак не мог успокоиться за эти сорок минут, пока они пили чай.
- Да козел он, этот твой муженек. Настоящий козел. Оставил такую красивую женщину. Дима выразительно посмотрел на Ирину, сидевшую у батареи, сникшую, в стареньком халате и едва причесанную. Он еще пожалеет! Пусть у него яйца отсохнут. Да и какой трус, уйти просто так, не объяснившись, не поговорив, не сказав последнее «прости». Мог бы дождаться тебя с работы, ужин бы приготовил, свечи зажег, то да се, дескать, милая, ухожу я... Неэстетично поступил! Нет, мне такие не нравятся. Дима поморщился и помахал ладонью, будто отгоняя муху.
- Я бы знаешь что сделал? Он грозно уставился на Петю. Петя жевал печенюшку и смотрел на Диму не моргая. – Я бы надел свое самое красивое платье, сел бы в такси и догнал бы его. Сказал все, что о нем думаю, дал бы ему пощечину, и укатил бы в Париж.
- Дима, опомнись, - устало сказала Ирина. – Ведь я не знаю, где он. Да и на Париж у меня денег нет. А вот пощечину бы дала с удовольствием, подумала она про себя. В платье, без платья ли. – И вообще, ребята, хорошо мне у вас, но мне надо идти. За рыжего спасибо. Кот довольный сидел на батарее, на постеленном ему там полотенце, и мурлыкал. Ирина запахнула халат, похлопала глазами – кажется, ресницы высохли – и поднялась со своего места. Халат висел на ней как тряпка, русые волосы взлохмачены.
- Ну давайте, мои хорошие. Ирина расцеловалась с Димой, потом с Петей. Люблю вас. Надо бы мне заходить почаще, да все занята была.
- Ну теперь тебя палкой не выгонишь! Печенья на тебя не напасешься. Дима сделал серьезное лицо.
– Иди, Ириночка, не обращай на него внимания. Петя обнял Ирину и опять поцеловал. – Иди, дорогая, о Мурке мы позаботимся.

Ирина вошла в свою квартиру. Все также пахло валерьянкой. Было серо и одиноко. Даже кота нет. Она прошла на кухню и встала у окна. Она повернулась и увидела кухню будто заново. Вот навесные шкафчики, там стоят стаканы и тарелки. Вот стол, в котором лежат вилки-ложки. Четыре табуретки. Шторы в полоску. Забытая кошачья миска. Полотенце, брошенное на полу.
Ирина прошла и села на одну из табуреток. Потом встала и достала чистый стакан из шкафчика. Пить не хотелось. Она размахнулась и швырнула стакан о стену. – Бум! Стена была бетонная, и тяжелый стакан с грохотом разбился. Несколько крупных осколков упало на кафель с глухим стуком. Ирина переступила их и пошла к телефону. Надо позвонить сестре.
- Светочка? А-а-а... Володя, это ты. Ну хорошо, я жду.
- Привет. Ирина глубоко-глубоко вздохнула и выдохнула в трубку: - Света, от меня ушел му-у-уж! Она набрала воздуха в легкие. Представляешь, взял и ушел... Что? Где я сейчас? Да, конечно, дома. Она всхлипнула. - Это так ужасно.
- Приехать к вам? Встречать Новый год вместе? Спасибо, родная. Целую.
Ирина положила трубку и вытерла тыльной ладонью слезы с глаз.
У нее была старшая сестра, которая жила в деревне с мужем и двумя детьми. Они не так часто общались, так как в основном Светлана была занята семьей, домом и огородом и в город приезжала не часто. Но она была единственно близким человеком, к кому Ирина могла обратиться за поддержкой. Уход мужа особенно был некстати перед праздниками - она неожиданно почуствовала себя такой одинокой и никому не нужной.

 Виталик перебрался к Ирине через три недели после того, как они познакомились. У нее была своя квартира, он жил с родителями. Это было логично – хотя родители его сопротивлялись, им не хотелось, чтобы Виталик так резко уходил. Они считали, что ему нужно закончить институт, и подумать о более серьезной карьере, чем работа простым штукатуром, а также не увлекаться женщинами старше его. Ирина была старше Виталия на два года. Изящная, не склонная к полноте, с черными волосами и голубыми глазами, она привлекла Виталия своей независимостью. После очередного тоста у общих друзей на день рождения они вышли покурить компанией. Виталий щелкнул зажигалкой, Ирина поднесла тонкую сигаретку, их глаза встретились – и все, Виталий потерял голову. В тот вечер он не мог оторвать глаз от нее – как она смеялась на шутки хозяина, как лихо танцевала, как кокетничала с ним же. Но развлекаясь, Ирина не забывала о своем достоинстве, держалась на дистанции. Она отклонила его предложение проводить до дому, уехала сама. На следующий день Виталий оборвал ей телефон, номер которого он добыл через жену друга, и она согласилась с ним встретиться. Виталий был в восторге.
Что-то случилось и с Ириной – она вдруг разглядела в простом парнишке молодого мужчину, увлекавшегося классическим роком и скалолазанием, открытого сердцем, заботливого к родителям и друзьям. Он ее водил в кино, в кафе, они просто гуляли по улицам города, ездили к друзьям – его, потом ее. Они все время смеялись – над всякой ерундой: над пролетевшим голубем, над пропущенной буквой в вывеске, над сморщенным старушечьим лицом в чужом окне... Занимались сексом – каждый день, по-разному, со страстью, один раз даже в кино на задних рядах, Виталик кончил тогда, когда включили свет, и он едва успел застегнуть ширинку. Они выбежали из пахнущего сыростью кинотеатра как будто за ними кто-то гнался, хотя их никто не заметил, добежали до угла, где был молочный магазин и начали хохотать как ненормальные, держась за угол здания. Виталий любил эту черту в Ирине, ее способность делать глупости, но при этом выглядеть такой серьезной. Она ценила в нем его искреннюю заботу о ней, его бесконечную доброту, ей казалось, что она встретила наконец того, кто будет заботиться о ней всегда. Отца у нее не было, мама умерла. Ей нужен был кто-то, кто любил бы только ее.
Познакомив Ирину с родителями, в тот же вечер Виталий торопливо сообщил, что он и Ирина будут жить вместе. Отец Виталия, военный в отставке, ничего не сказал, ухмыльнулся в усы, и подлил себе водки. После ужина на кухне мама Виталия, учительница английского, обняла Ирину и сказала, что она была рада познакомиться и спросила, умеет ли она закатывать помидоры. Ирина сказала, что нет, но рада была бы научиться. Через три дня Виталий с парой чемоданов и коробкой, где лежали диски и кассеты, переехал к ней. Свадьбу они назначили на конец июня.

 Снежные поля сливались с белым небом. Черные силуэты деревьев прорезали фон, горизонт почти не различим. Пригородный автобус бежал по зимнему шоссе без натуги, дорога накатанная, машин было мало.
Автобус встряхнуло на кочке, и пассажиры засмеялись. Пара бабулек с авоськами, возвращавшиеся из города с покупками и одинокий дедок с удочками. Поехал рыбачить. Делать ему дома нечего, жена умерла, дети выросли. А так приехать к приятелю, сходить за рыбкой, посидеть за бутылочкой. Либо наоборот – посидеть за бутылочкой, потом сходить за рыбкой. Простые, понятные действия. Ирине всегда казалось, что люди ведут жизнь в деревне намного проще чем в городе.
Мелькнул поворот, и с горы показался шпиль церкви с блестящим крестом на ней. Вот и Ратаново. Ирина подтянула к себе сумку, там лежали подарки для племянников, и приготовилась к выходу. Автобус прытко сбежал с горы, и остановился у белой, освещенной бледным зимним солнцем, церкви. Напротив стоял одноэтажный деревенский магазин, на обитой железом двери тяжелый засов. Ирина вышла из автобуса. Двери с пшиком закрылись, бабульки и дедок покатили дальше.
В камине уютно трещал огонь, отбрасывая красные отблески на брусчатые стены. Ирина, завернутая в плед, сидела в глубоком кожаном кресле с бокалом вина в руке. В углу переливалась наряженная елка, хозяйка постаралась нынче. Володя колдовал над ужином на кухне. Тема и Женя играли у себя в комнате, пробуя новые игрушки, что им привезла тетя. Светлана сидела напротив Ирины и вязала на спицах.
- А помнишь, как ты меня звала в школу, а я каталась с горки рядом с домом? Ты стояла и звала жалобно: «Ирк, ну пошли в школу, Ирк, ну пошли в школу.» А я на санки плюх и вниз... Ирина невесело засмеялась. Она все еще думала про уход мужа.
- Помню, помню. Помню также как ты уснула на новогодней елке.
- Когда это?
- Когда, когда. Неужели не помнишь? Светлана удивленно подняла брови. – Ну ты даешь. Мы еще с девченками собрались пораньше уйти с елки и пошли за одеждой. Заходим в классную комнату, а там ты спишь на куче шуб и пальто. Вот смеху-то было.
- Да ладно тебе... Ирина сделала глоток и задумалась. Ей было так хорошо – среди семьи, среди близких. Невзгоды внешней жизни отступили вдаль, остались за пределами этого славного домика. Никто не знает, что она здесь. Ее никто не может отыскать и причинить боль. Не о чем волноваться. Кроме того, почему же от нее ушел муж.
- Как твои мальчики? Ты не жалеешь, что они стали ходить в деревенскую школу?
Светлана ответила не сразу, сначала довязала ряд: - Ты знаешь, нет. Сначала я волновалась, как они адаптируются к коллективу, новой учительнице. Но их так хорошо приняли, и все как-то по-простому. Ребятишек в классе намного меньше, так что внимания к каждому ученику больше.
- Хорошо. Сказала Ирина, приподнявшись с кресла. – Слушай, а где наш семейный альбом? Ты, кажется, его хранила в книжном шкафу?
Светлана кивнула головой, и Ирина пошла в другой конец комнаты. Проходя мимо простенка, она заметила небольшую фотографию в рамочке. Простая, черно-белая, они изображала молодую пару, стоявшую на берегу моря.
- Послушай, неужели это мама?
- Да, - отозвалась со своего места ее сестра, не отрываясь от вязания.
- А это кто? Неужели... Ирина приблизилась вплотную к фотографии. – Светка, где ты отыскала эту фотку? Мама на ней такая молодая. Купальник на ней смешной. А это кто рядом с ней?
- Ириш, это наш папа.
- Папа? Отец что ли? Ирина сняла фотографию с гвоздика и пошла обратно к камину. – Света, ты шутишь что ли. Какой такой папа, мы ведь его в глаза не видели. Он же, кажется уехал в тайгу, когда мы были еще совсем маленькими, и пропал. И мама клялась, что ни одной фотки от него не осталось. Я все еще удивлялась, как так, ведь фотографы и тогда существовали.
Светлана отложила вязание и посмотрела на Ирину. У той было расстроенное лицо, она вглядывалась в фотографию и будто говорила сама с собой.
- Ириша, ну что ты как маленькая. Маме просто не хотелось никаких воспоминаний. Я потом, когда вещи после ее смерти перебирала, нашла много фотографий...
 - Ну, а что же ты мне-то не рассказала? Вот всегда ты так! С обидой сказала Ирина, и вдруг у нее на глазах появились слезы. – От меня муж ушел, и ты тут еще. Какие же вы все... Она села в кресло, положила фотографию на колени, и заплакала. Светлана подошла к ней и обняла за плечи.
- Ну перестань, родненькая. Ну что ты. Я же не специально. Я так и думала, что вот вы, то есть ты, приедете к нам на праздники, и я тебе покажу. А так звонить тебе, отвлекать от дел. Да и что тут такого – фотография да фотография.
- Да как же ты не понимаешь, - глухо, сквозь рыдания, сказала Ирина. – Это же наша история, наше прошлое, наша семья.
- Ну какое же прошлое, мы же настоящие. Живем вон, дышим. Ириша, это у тебя после мамы. Света прижалась к ней, обняла и стала тихонько раскачивать. – Ну успокойся, все будем хорошо. Мы же маму помним.
Ирина подняла голову. Заплаканные глаза смотрели серьезно.
- А как же отец? Ведь мы же практически ничего не знаем о нем.
- Ну почему не знаем. У мамы где-то сохранился адрес папиной сестры. Мы можем ей написать. Или она нам напишет. Она же раньше писала маме. Помнишь?
- Помню, - вздохнула Ирина.
Из кухни вышел Володя, плотный, с русыми редкими волосами, мужчина.
- Ну что, сестренки? Обнимаетесь? А у меня ужин готов. Свет, ты за мальчишками сходишь или мне подняться? Сказал он.
Света перестала раскачиваться и, вздохнув, ответила: - Схожу, конечно.
Ирина вытерла глаза, поставила фотографию на каминную полку и взяла пустой бокал. В сердце тоже была пустота.



Глава 3

Свадьба была в городском загсе. Гостей было не очень много – друзья Виталия с бригады, его родственники, с ее стороны сестра с семьей, коллеги. Выпили как водится шампанского, закусили шоколадом, и под торжественную речь работницы загса жених поцеловал невесту, бракосочетание состоялось. Виталий подхватил Ирину в белом длинном платье на руки, понес к выходу, к тяжелым дубовым дверям, здание загса когда-то было купеческим особняком, вынес ее на улицу и поставил бережно на тротуар. Она как только коснулась белыми туфельками земли, ухватилась за сбившуюся фату, намереваясь поправить ее, и оперлась на его руку. В этот момент общий друг, у которого они познакомились два месяца назад, попросил сделать улыбочку и сфотографировал их любительской камерой. Его снимок вышел удачнее, чем все те пятьдесят официальных у профессионального фотографа, который долго всех мучал в специальной комнате с велюровым зеленым занавесом, заставляя позировать, комбинируя свидетелей с женихом и невестой, родителей с женихом и невестой, просто родителей, просто свидетелей. Они все так устали от этих перемещений и вымученных улыбок, что были рады, когда все закончилось.
После церемонии по традиции поехали в Городской сад к монументу Второй мировой войны, возложили цветы к вечному огню, а оттуда в Ратаново. У белой церкви с позолоченным крестом они опять пили шампанское, болтали, принимали поздравления от собравшихся деревенских жителей, и грозились сбежать с собственной свадьбы. Но уезжать никак нельзя было – в ресторане их ждали гости, надо было возвращаться в город. Мама Виталика очень переживала за горячее, рвалась на кухню, а отец ее останавливал, усаживал на место, и подливал красненького. Остальным гостям все очень понравилось, говорили тосты, много танцевали, пели песни.
На второй день Виталий и Ирина поехали опять в Ратаново, к Светлане на блины. Так как мамы не было, старшей сестре пришлось играть роль тещи. Она настряпала их целую гору, по какому-то специальному рецепту, что ей дала деревенская соседка, и очень сошлась с мамой Виталика. Володя развлекал его отца, он всегда отличался гостеприимством. Засиделись допоздна, их потом уложили кого куда. Виталия с Ириной положили в большой комнате, на раскладном диване, он скрипел, они шептались, хихикали, но ничего такого не осмелились делать, решив, что у них теперь много времени, практически вся жизнь. Главное, они уважили родственников, пусть спят спокойно. Повозившись, они уснули в обнимку, Ирина положив голову Виталию на плечо, он приобняв ее левой рукой.

Когда утром следующего дня Ирина проснулась, в доме было тихо. Володя уже уехал на работу, мальчишки еще спали. Пахло свежесваренным кофе. Ирина решила еще понежиться в кровати, на свежих простынях, под теплым одеялом. За окном было светло, не столько от утреннего солнца, сколько от выпавшего за ночь снега. Она представила себе деревушку, покрытую снегом, и ей стало весело. В детстве в такие дни они быстро набрасывали на себя курточки и айда на улицу, играть в снежки. Свежий снег не успевал слежаться, пушистый, он распадался в руках; они его просто разбрасывали, зарывались в него, возились как щенки, строили лабиринты, и валялись до изнеможения, до угара, когда щеки начинали гореть, вся одежда становилась мокрой, хоть выжимай, а через несколько минут начинала подмерзать, и все тело тогда стыло, хотелось еще валяться и играть. Мать выходила на улицу и звала домой, укоризненно отчитывая за вид, но не очень сильно, иногда даже потешаясь над ними, над их счастливыми рожицами.
- Доброе утро, не спишь? Приоткрылась дверь и вошла Светлана. Ирине показалось, что сестра пополнела. Она подошла к кровати, в руках у нее был сверток. – Я не успела обернуть красиво, но, думаю, ты простишь. Она улыбнулась.
– С Новым годом.
Ирина присела в кровати, и развернула сверток. Там лежали духи, Шанель № 5. Она поднесла запечатанный флакончик к носу и принюхалась. Пахло свежо и элегантно.
- Ну как? Спросила Светлана. Она прямо так и светилась от довольства.
- Пахнет Роллс-ройсом. Не из нашей жизни. Сказала Ирина. Она опять принюхалась. – Где ты их достала? Ведь они такие дорогие. Классика.
- Места знать надо. Дай понюхать. Светлана взяла флакончик из рук Ирины и закрыла глаза. – Боже, какой запах. Ириш, цени сеструху.
- Ценю, конечно, ценю. Ирина поцеловала сестру в щеку. – Ну давай сюда обратно. Мои духи. Они обе засмеялись.
- Слушай, ты уверена, что не хочешь остаться у нас. С кем ты будешь там, в городе...
Ирина обняла сестру, и погладила ее по плечу.
- Нет, не уверена. Но мне лучше поехать... Я так думаю.
- Ну как знаешь, - вздохнула Светлана. - Пошли тогда пить кофе?
Она встала с кровати и, увидев халат на кресле, схватила его и кинула в Ирину.
Ирина поймала халат и подумала про мужа: «Интересно, где он сейчас. Понравились ли бы ему духи. Наверное, нет, он никогда не любил роскоши.»
- Иду, Светик, иду, - ответила она сестре.

В город Ирина возвращалась с твердым намерением провести новогоднюю ночь дома. Ей было приятно побыть у сестры в гостях, но в последнюю минуту она передумала оставаться у них. Не могла толком объяснить почему, но скорее всего ей не хотелось, чтобы ее жалели. Муж ушел, она осталась. Звонить и разыскивать она его не собирается, его записке она поверила сразу. Устроится как-нибудь. А может нагуляется и вернется. Она сердилась на него за такой необдуманный поступок. И не просто сердилась – обида засела в сердце как заноза.
До дома она добралась быстро, пересев с автобуса на маршрутное такси. Стояла суета, прохожие сновали туда-сюда с елками, авоськами, там и сям висела праздничная мишура, флажки. Отчаянно пахло апельсинами. Наверное, это был самый продаваемый продукт в тот день.
На звонок Ирины дверь в этот раз открыл Петя. Голубенькая рубашечка в мелкую клеточку необкновенно подходила к его глазам.
- А, при-и-вет, - протянул он. – Ты за Муркой? Мы думали, ты вернешься завтра. Дима взял его на прогулку. Ну ты заходи, чего стоишь на пороге.
- Как это на прогулку, - ошалело спросила Ирина, автоматически отряхивая перчаткой мокрую шубу.
- Ну так. Взял поводок и повел гулять во дворе. Не видела разве?
Иногда Ирину удивляла Петина простота. Она сразу представила высокорослого Диму, ведущего на поводке рыжего кота. Ей стало смешно.
- Петь, ну вы даете. Ладно, как вернется, пусть принесет его ко мне. Я дома сегодня. Будем с Муркой Новый год встречать.
- Как? И ночь тоже? Петя вдруг оживился. – Слушай, раз ты дома. Может в театр хочешь сходить? У нас тут два пригласительных, но мы решили не идти. У нас тут своя компания собирается, - он кокетливо улыбнулся. – Ну знаешь сама... Шоу будет называться «Серебряная луна». Мы до последнего момента не знали, соберемся или нет.
Ирина взяла плотные квадратики бумаги и покрутила в руках.
- Так их же два.
- Вот видишь, это знак! Не раздумывай, бери пока дают. Глядишь, кого встретишь.
Дверь открылась и в прихожую вошел Дима в черном пальто и с Муркой на руках.
– Чего встала, кота на поводке не видела? Он, как всегда, в грубоватой манере начал шутить.
- Дима, ты неотразим. Но кота, конечно, ты зря...
- Ничего подобного! У нас с ним был успех! Забирай котяру. Петька тебе, смотрю, уже билеты всучил? Пра-а-авильно... Нечего дома сидеть в новогоднюю ночь.
Ирина замялась. – Да собственно говоря, я хотела одна побыть... Открою шампанское...
- Ну да, - перебил ее Дима, - а коту валерьянки в чашку.
- Да и чего я одна попрусь-то...
- Да там маскарад, никто тебя не узнает. Новогодний маскарад в драмтеатре. Все посетители будут в масках. Разве Петя тебе не сказал?
Последний Димин пассаж озадачил Ирину, она так и стояла с котом на руках, с ошейника которого свисал поводок, и с пригласительными в руках.
- Ну хорошо, забирай свой поводок, да пошла я. Подумаю. Счастливо вам повеселиться при голубой, то есть серебряной луне!
Она пошла с Муркой домой, и ребята закрыли дверь. Они потом весь вечер обсуждали свою хорошенькую соседку, от которой ушел муж, и строили разные догадки почему она вернулась из деревни перед самым Новым годом. Эта веселая парочка из всего могла сделать историю, и они решили, что у Ирины завелся тайный любовник, только она им не сказала, кто и как выглядит. Они решили, что это должен быть высокий блондин с хорошими манерами, знающий французский. Им никогда особо не нравился Виталий.

Они были женаты шесть месяцев, и им все было внове – их первые визиты к друзьям в качестве пары, покупка нового дивана, первый отпуск, проведенный вместе. Ездили они к морю на две недели. Виталий обгорел на солнце в первый же день. Ирина обдирала тонкие полоски прозрачной омертвевшей кожи с его спины, ругаясь и смеясь одновременно. Он переворачивался на красную спину, хватал ее, она отбивалась и хлопала его по плоскому животу. Железная кровать с продавленным матрасом в дешевом арендованном домике не была широкой, повозившись, они принимались ласкать друг друга. Простыни мялись, пропитывались соленым потом, пахло морем.
За временем они не следили – они были предоставлены самим себе, спешить было некуда. Целых две недели южного солнца, фруктов на завтрак, соленого ветра. И секса – безумного, дурашливого, свободного от условностей. В перерывах парочка ходила в прибрежные кафе или на море купаться. Съездили на пару экскурсий – для того, чтобы потом показать фотографии родственникам, отчитаться о поездке – и решили, что древние развалины и ботанические сады их не интересуют.
Утром Ирина поднималась рано, ей нравилось безлюдье на берегу, она долго гуляла по сырому песку, потом возвращалась в домик, и варила кофе себе и Виталику. Он спал долго, просыпался, жмурился, искал ее глазами, на лице плясали веснушки. В постели, влажный от пота, с облезшей кожей на спине, с рыжеватыми волосками на груди, он выглядел таким привлекательным, таким родным - мужем. Она любила его всего, со всеми его веснушками, обгорелой спиной, привычкой поздно спать. Когда у них будут дети, они будут похожи на него, думала она.


Глава 4

Запах валерьянки за два дня выветрился. В квартире было все также пусто, но уже не тревожно, и вещи не выглядили так сиротливо. Мурка побежал на кухню, проверять свою миску, а потом вернулся в комнату и забрался на диван. Ирина проверила сообщения на автоответчике – среди прочих было и от Антонины, школьной подружки. «Вот с кем можно пойти встречать Новый год в театре!», подумала Ирина. «Как же я про нее забыла. Ведь Антонина давно в разводе, и я сильно сомневаюсь, что она кого-то себе нашла за эти две недели, что мы не общались.» Она тут же перезвонила Антонине, но как только та ответила, Ирина положила трубку. Ей вдруг расхотелось разговаривать, ведь прежде, чем пригласить пойти куда-то вдвоем, надо было объяснить, что произошло, и почему Виталика нет в городе. А объяснять ничего не хотелось.
Ирина забралась на диван с ногами, потом прилегла рядом с котом. Рыжий мурлыкал, лежа на боку, только беленький кончик хвоста слегка подрагивал. Она гладила кота по мягкой шерстке и думала о том о сем, пока не задремала. Снилось ей что-то странное, бесформенное, будто огромный кусок ваты или, лучше сказать, войлока. Она тыкалась в него, ворсинки щекотали ноздри, она пыталась отодвинуться, глотнуть свежего воздуха, но материя обволакивала ее, накрывала с головой, было темно и не очень страшно, но душно. Раздирала войлок ногтями, но он становился эластичным как целофан, и упруго натягивался, отпружинивая назад, в пустоту, туда, где ничего не было. Ирина неслась в эту пустоту, проваливалась, лихорадочно пытаясь зацепиться за что-нибудь устойчивое, хоть за волосинку из материи, но она рвалась, расходилась с треском на продольные полоски, эти соединительные нити становились все тоньше и тоньше, пока не начинали резать руки. Она расцепила пальцы, решив, что с нее хватит, и лучше провалиться в тартарары, чем терпеть эту боль. Скользнув по гладкой поверхности, она упала в черную пустоту.

Ту новогоднюю ночь они решили провести вдвоем. Их приглашала к себе Светлана в деревню, родители Виталика, друзья, они всем сказали нет, спасибо, мы вдвоем. Накануне поехали на дачу за елкой. У его родителей была кооперативная дача, там никто не жил зимой, дом стоял заколоченный. Они добрались на утреннем автобусе, добежали до ворот и позвонили в звонок. В сторожке на въезде в кооператив спал пьяненький дядя Ваня, сторож. Он нарочито громким голосом спросил через домофон, кто там балует, и они захихикали, задурачились как дети. Это мы, мы - Виталик и Ирина, прокричали они. Шел мокрый снег. Несколько елок росло за домом, и родители им разрешили срубить одну, маленькую. Надо было достать инструмент, раскопать снег и управиться пока стояло солнце. Виталий натянул старенькую телогрейку и полез в сугробы, Ирина за ним. В старенькой курточке с кожаными заплатками, которую носила его мама лет двадцать пять назад, она выглядела потешно и все время размахивала длинными рукавами как арлекин, делая жалобные глаза. Помощи от нее толком не было, муж управился сам. Вырыл яму вокруг дерева, отряхнул ветки от снега, и прицелившись, ударил топором раз, потом два. Желтые щепочки рассыпались полукругом, смешались со снегом, посыпались зеленые иголки. Бедная елочка, покачала головой Ирина. И полезла помогать Виталию тащить елку за толстый конец. Он ее отгонял, она прыгала рядом, потом все-таки ухватила за верхушку. Бережно приподняв деревце, они понесли его как добычу, в дом. На крыльце долго топали, отряхивали с себя снег и древесный мусор, вязали елку припасенными веревками.
До вечернего автобуса было часа полтора, печку разжигать не имело смысла. Они решили подождать в домике. Было холодно, неуютно, и немного страшно. Ирина все время прислушивалась на воют ли волки. Виталий над ней смеялся и называл трусихой. Прижимал к себе, залезал холодными руками ей под свитер, и она визжала не столько от холода, сколько от неожиданности. Они долго целовались. Терлись холодными носами, и притворялись, что они эскимосы.

На столе стояли салаты и апельсины в вазе. Бутылка шампанского дожидалась в холодильнике. Виталий пришел с работы вовремя, но пахло от него водкой. Отмечал с бригадой, весело сказал он. Работать в тот день не стали, гоняли туда-сюда, потом сели посидели. Он прошел в комнату, включил телевизор. Ирина ушла в спальню и закрыла дверь. Он потом долго стучался и просил прощения. Это была их первая ссора.
Дуться долго Ирина не могла. После часа упорного стука, она все же открыла дверь. Виталий притащил хрустальные бокалы, разлил теплое шампанское, они пили его маленькими глотками, сидели на кровати и прислушивались к работающему телевизору в комнате. Когда забили куранты, он поцеловал ее, от него пахло апельсинами, повалил ее, стал снимать платье, она не стала сопротивляться, ей не хотелось портить праздник, пусть будет так как будет, ведь они же муж и жена.

Проснулась она резко, открыв глаза. Кота на подушке уже не было, в квартире было сумеречно. Закатное солнце заглядывало в окно, и желто-розовые полоски света отражались в шторах. «Новогодний вечер в театре!» Вдруг прорезала мысль. «Надо собираться.»
Ирина встала с дивана и пошла за платьем. Оно висело новое, укутанное в целофан, на внутренной стороне двери в спальне. Парчовый серебристый верх и черный низ из тафты с выбитыми на ней цветами, нижняя юбка из жесткой черной органзы. Она заказывала это платье у знакомой портнихи. Наконец наступил случай надеть его.

В театральном холле было ослепительно светло, в контрасте с темной ночью на улице. Ирина приехала в театр на такси, в бархатных туфельках пробежала по снегу к парадному входу, и на мгновение ей стало страшно, когда она взялась за ручку тяжелой двери. На улице никого не было. Такси отъехало и растворилось в зимней ночи, других машин или пешеходов не было видно. Местная драма светилась изнутри, но, когда Ирина вошла в холлл, там никого не было. Она в недоумении обернулась - привычный зал, в котором обычно толпился народ, сдавал одежду в гардероб, поправляя прически и галстуки перед высокими зеркалами, готовился к встрече с искусством, был пуст. Вдруг она услышала шевеленье за гардеробной стойкой – отттуда бабулечка в вязаной шали манила рукой. Ирина прошла через холл, в котором висели портреты артистов и артисток, а в углу стояла высокая пальма, украшенная дождиком, сняла шубку и перекинула ее через стойку.
- Иди, деточка, наверх, там уже и столы накрыты, - прошамкала бабулька в шали.
Все было странно в эту ночь – и то, что Ирина вдруг оказалась одна, и ее новое нарядное платье, которое, впрочем, неплохо смотрелось в театральном интерьере, черная маска на глазах, надетая впопыхах (Петя одолжил), и тишина в холле, даже эта бабулька. Запах новых духов тянулся шлейфом, распространяя изысканный, чудный аромат. Было предвкушение праздника.
- Какая у вас красивая прическа, - сказала администратор, низкорослая женщина в костюме в мелкую клеточку. На ней была маска поросенка из папье-маше, такая какие дают детям в детских садах поносить на утренниках. – Проходите за столик номер семь. Она махнула рукой в сторону зала. Там за столиками сидели люди в масках. Кое-кто был в костюмах, но в основном в масках, по типу венецианских, расшитых перьями для дам или расписанных разными красками для мужчин, или детских, купленных в универмаге, простеньких, изображающие животных. Публика пестрая, так или иначе приближенная к театральной богеме. Сами артисты, не занятые в сегодняшнем шоу, их супруги, поклонники, художники и спонсоры.
Ирина прошла между столиками, улыбаясь и кивая головой на приветствия. Самое забавное, что ее никто не знал, и она никого не знала, но так или иначе все предполагали, что все должны быть знакомы. Можно было различить полную фигуру директора театра, Вячеслава Станиславовича, его правую руку Кирилла Ставинского, и, конечно, ведущие актеры выдавали себя яркой жестикуляцией и отработанными позами. В художественно-театральной среде немало людей нетрадиционной сексуальной ориентации, и неудивительно, что ее соседи получили приглашения на этот праздник. Наверняка, главный дизайнер или, может быть, простой осветитель оказались в одной компании с Димой и Петей, и таким образом они оказались причастны к этому кругу. Ирина усмехнулась про себя, а к какому же кругу принадлежит она? Ориентация у нее вполне традиционная, художников она практически не знала, актеров раньше видела только на сцене. Ее работа никак не предполагала общение с богемной тусовкой, она работала бухгалтером в компании, занимающейся поставкой промышленного оборудования в предприятия пищевой промышленности. Андрей Борисович, ее босс, был человек серьезный, с большим опытом работы в производстве. Но кто знает, может быть и он получил приглашение. Ирина оглянулась – да нет, не помнит она, чтобы их контора делала спонсорские отчисления в театральный фонд.
- Чего желаете? Спросил подошедший к столику официант.
- Каберне, пожалуйста, - немного подумав, сказала Ирина. К столику приближались пара мужчин и женщина, они намеревались устроиться здесь же. Женщина была в ярко-зеленом платье, а мужчины в темных дорогих костюмах. У всех на глазах были простые черные маски.







Глава 5

- С наступающим, миледи. Так мы с вами в одной компании? Спросил ее один из мужчин, постарше. – Как вас зовут?
- Соня, - сказала Ирина. Так звали ее маму.
Мужчина хитро улыбнулся. – Ну меня-то вы, наверное, знаете.
Ирина-Соня не была уверена что да.
- Константин. Имя было настоящее – конечно, это был Макаров. Директор самой крупной в городе компьютерной фирмы. Она видела его по телевизору не раз. Всегда элегантный, энергичный и умеющий убеждать.
- А это моя жена Лилечка. Константин представил женщину в светло-зеленом платье. Белые обесцвеченные волосы аккуратно уложены, в ушах блестят бриллиантовые серьги.
- Здравствуйте, милочка. Она присела рядом с Ириной. – Какие у вас замечательные духи. Я их очень люблю. Лилечка не сказала названия духов, предполагая, что это и так понятно. Это было что-то новое в системе координат Ирины, где вещи придавали их владельцам статусный оттенок. А она-то наивная думала, что это просто классика в парфюмерном производстве. Хорошие французские духи, в 1920 году созданные русским парфюмером Эрнестом Бо, прославившие владелицу компании Коко Шанель. Ему удалось воссоздать запах чистоты, который она так любила еще со времен молодости, проведенной в монастыре.
- Вадим, - второй мужчина представился сам. – Вам здесь нравится? Послышался легкий акцент, имя было русское.
- Да, - коротко ответила Ирина. Маски скрывали глаза, все трое в этой компании выглядели как члены мафии, может быть благодаря отличным костюмам и манерам.
- Говорят, будет шикарное представление. Лилечка взяла книжку меню и стала обмахивать себя будто веером. – А потом танцы.
- Повеселимся от души, - поддержал ее Констанстин.
Официант принес бокал вина Ирине и стал записывать заказ от гостей. Джентльмены решили заказать на весь столик, включая Ирину.
– Шампанского побольше! Потребовала Лилечка.
Разговор за столиком завязался легко. Ирина не сразу откликалась на имя «Соня», но потом привыкла и вошла в новый образ. Болтали о разном, не о работе и не о личном. Ее это раскрепощало, не надо было что-то выдумывать. Вадим ухаживал за ней, подливал вино, и, когда началось новогоднее представление-капустник, она была в прекрасном настроении, праздничном, именно таком, которое и должно было быть в эту ночь. Константин оказался остроумным собеседником, распространял обаяние на всю компанию. С ним было легко. Вадим больше помалкивал, но иногда вставлял какие-нибудь замечания. Ирина привыкла к его акценту и уже не замечала.
Артисты были в ударе – они играли как бы для себя, зная, кто примерно в этой компании. Обстановка была интимная, не сценическая. Что-то вроде утренника для выросших детей. По сценарию Снегурочка и Серый волк должны были встретить Новый год в лесу, и когда часы начали бить двенадцать, гости встали и присоединились к тостам. Через большие колонки раздался бой курантов, все кричали ура и обсыпали друг друга конфетти, пакетики которого были заранее положены на столики. Ирина обняла своих новых друзей - Константина, Лилю и Вадима. Они поцеловались, шутили с другими, публика расходилась и ночь обещала быть веселой. Праздничная атмосфера завораживала, давала новые ощущения, и обещала несбыточное счастье в новом наступившем году.
Представление плавно перешло в танцы, слегка притушили свет, зажглись огромные цветные шары, все переливалось и сверкало. Наряженная елка ростом под потолок мигала огоньками. Артисты в костюмах и масках сошли со сцены и присоединились к веселящимся, обсыпали всех конфетти и бросали серпантин.
Ирина давно так не танцевала, а может быть ощущение, что она одна, никто ее не знает, и она никого не знает, придавало ей энергии. Платье удачно подчеркивало фигуру, она раскраснелась, ей делали комплименты, она в ответ шутила, говорила дерзости. Ее пригласил Константин, потом молодой человек в маске жирафа и полосатом шарфике. Вадима не было видно. Лиля танцевала с Кириллом Ставинским. Всем было весело, настроение в зале царило благодушное, праздничное, умиротворенное.
Натанцевавшись, Ирина решила пойти в буфет и освежиться. В театральном буфете царил полумрак. По портативному телевизору шел «Голубой Огонек». Бармен, молодой парнишка сидел на стуле, взвалив одну ногу на другую. На витрине с подсветкой красовались пирожные и коньяк. Она попросила апельсиновый сок со льдом. Окинув взглядом столики при баре, она заметила Вадима, сидевшего в углу.
- Вы что здесь делаете? Спросила Ирина-Соня, подойдя к нему, держа в руке высокий стакан с высовывающейся оттуда пластиковой трубочкой. – Все веселятся в зале.
- Мы с Игорем смотрим телевизор.
Ирина не сразу сообразила, что Игорем звали бармена.
- Присаживайтесь, - Вадим пододвинул стул.
Ирина занервничала. С какой стати ее занесло в компанию Вадима, одиноко сидевшего в буфете. О чем им говорить в эту прекрасную новогоднюю ночь.
- Какая красивая композиция, - она осторожно потрогала веточки пихты, усыпанные пластиковыми крошками, в новогоднем букете, стоявшем на столе.
Глаз Вадима из-за маски не было видать, он не улыбался и не шутил как час назад. Ирина наклонилась и взяла трубочку зубами, наблюдая за ним. Потом спросила:
- Вадим, с вами все в порядке?
- Соня, - помолчав, произнес Вадим. - Я хочу сделать вам предложение.
Ирина насторожилась, явно он хотел сказать «предложить». Но что именно?
- И какое же? Кокетливо спросила.
- Я вам заплачу.
Ирина едва сдержалась, чтобы не дать ему пощечину. Она моментально сообразила, о чем говорит Вадим, но не могла понять, при чем тут деньги. У нее все вдруг смешалось в голове – она, Ирина, вдруг стала Соней, театр, такой странный ночью, новогодняя ночь, в которую вдруг она оказалась одна, ее соседи подсунувшие пригласительный на празднество, бабулька в шали, машущая рукой из гардеробной. Где же Виталик. Где же ее муж. Она совершенно одна.
- Вадим, о чем вы говорите? Ирина отпила из стакана. – Я не понимаю.
- Я хочу чтобы вы поехали со мной. Тысяча долларов.
Ирина поняла, что это была не цена за номер в гостинице. Это была ее цена.
- Тысяча?!
- Соня, вы хотите больше? Я вам дам больше. Но я хочу чтобы вы поехали со мной, красивая незнакомка. Вадим вдруг стал разговорчив.
Ирина не знала, много это или мало. Сама по себе тысяча долларов это много, но за то, чтобы провести ночь с неизвестным... С каждой минутой эта ночь становилась страннее и страннее.
- Пять. Или, знаете что, хороший мой, давайте десять. Для круглого счета.
- Но у меня нет столько с собой наличных.
- А тысяча есть? Вы что, так и путешествуете налегке. Ирина чуствовала, что ее начало заносить. – Вы что думаете, приехали к нам в Россию, и ...
- Я русский. Сказал Вадим. За маской мелькнул что-то вроде злобы. Мои родители покинули Россию, когда я...
- Вы едете или нет, Соня? Он нетерпеливо стукнул пальцами по столу. Игорь продолжал смотреть бормочущий телевизор, из холла глухо доносился шум веселья - на другом конце театра публика праздновала наступление Нового года.
- Нет. Ирина резко поднялась со своего места, подхватив подол своего нарядного платья. – Идите вы к черту.
- Подумайте, - спокойно ответил Вадим.

Ирину трясло. Она решила не возвращаться в зал, праздник был испорчен. Ей не хотелось видеть Константина и его лощеную жену Лилечку. Чужие люди. Вадим этот приедет и уедет, а ей здесь жить. Маскарад, не маскарад, но не продаваться же каждому встречному. Маски снимутся, воспоминания останутся. Чертовы Дима и Петя, подсунули ей билеты на этот вечер. Или так принято в этой среде – богема и есть богема. Нет никаких представлений о порядочности, о морали, о семейных ценностях.
Она спустилась в гардеробную. Бабулька в шали, отложив сложенную пополам газетку с кроссвордом, подала ей шубу. – Вас ждут снаружи, - сказала она.
- Да они что, сговорились. Или он тут всех купил? Ирина сердито натянула шубку и сухо кивнула бабульке головой.
На улице было морозно, рассвет еще не наступил. У театрального подъезда стоял черный мерседес. Рядом с мерседесом стоял Вадим. Без маски, в свете фонарей, его лицо выглядело бледным. Наверное, встретив его где-нибудь на улице, она бы узнала его все равно.
- Соня, - окликнул он ее. – Подождите. Я хотел с вами поговорить.
Ирина сердито пошла по тротуару, едва расчищенному. Ноги в туфельках замерзали. Вадим шел за ней.
- Соня, вы меня не поняли. Я хотел, чтобы вы поехали со мной. Просто так. Мы бы купили еще шампанского...
- Неужели так принято в вашем кругу, что для того, чтобы девушка поехала с вами, вы ей предложили деньги? Ведь, кажется, это называется определенным словом. Ирина задохнулась от возмущения. Она остановилась, начала говорить и забыла, что у нее замерзли ноги. – Или так много девушек, которые поедут с вами куда угодно, только потому что вы ездите на мерседесе, и тысяча долларов для вас это ничто!
Вадим тоже остановился и смотрел Ирине в лицо, казалось, впитывая взглядом каждую черточку. Маску она сняла еще в гардеробной.
- Какие у тебя красивые глаза, - он наклонился и поцеловал ее в губы. – Ты необыкновенно красива. Он начал ее целовать, а она, продолжая говорить, отворачивала лицо, избегая его жадных губ.
- Да пустите же меня, наконец! Ирина отпихнула Вадима. – Мне надо идти.
Вадим отстранился. – Ты уверена? Спросил.
- Вот, возьми мою визитную карточку, - сказал он. – Позвони мне. Он подошел к краю тротуара и, увидев желтый огонек такси, махнул рукой. Машина подъехала, он галантно открыл дверцу.
– Езжай. Замерзла совсем.

Белые звезды неровно мигали в черном небе. Виталий посмотрел на них в последний раз и отбросил окурок. Он мелькнул красной точкой и тут же исчез в морозной темноте. Виталий поежился и пошел обратно в приоткрытые двери. Над входом в рабочее общежитие едва светила лампочка. В коридоре было пусто, на обшарпанных стенах виднелись скабрезные надписи. Он прошел в комнату, которую делил на двоих с другим парнем, Рафиком из Узбекистана. Рафик спал, прикрывшись тонким войлочным одеялом. Виталий скинул унты, которые ему выдали вместе с другой униформой и, не раздеваясь, лег на кровать. Спать не хотелось.
Кажется, все устроилось, как он и загадывал. Товарищ принял его в лесоповальную команду, обещал хорошо заплатить. Днем они валили лес, потом пили водку. На следующий день повторялось. Ребята собрались разные, другие, чем в бригаде, но такие же простые. Много было из соседних республик – татары, узбеки, казахи. Разговаривали в основном матом, курили крепкий табак. Сибирь, однако. Коренных сибиряков было мало, в основном наемные, сезонные рабочие.
- Ты че, не спишь, да? Спросил Рафик сонным голосом, приподняв голову. – Свет выключи, а.
Виталий встал с кровати, протопал к косяку и щелкнул по выключателю. Постоял у окна, позырил в окно. Темнота. Сибирь была большая, чужая и недружелюбная. Она ему не нравилась. Ребята травили разные байки - о пропавших без вести, лагерниках-людоедах, охотниках за золотом. Ржали.
Ужасно захотелось маминых огурцов. Взять бы один, надкусить пупырчатый, хрустнуть как следует. В местном ларьке продавали трехлитровые банки, в которых плавали водянистые круглые ломти с расползшимися мутного цвета семенами, которые и огурцами-то было стыдно назвать. А еше он скучал по Ирке, по ее мягкому телу, по ее гладким волосам. Но претензий предъявить некому, довольствуйся чем есть. Виталий прошел к кровати и лег. Раздеваться не стал.



Глава 6

После Нового года начались будни. Ирина ходила на работу, после работы заходила в магазин, покупала немного продуктов, шла домой, включала телевизор и механически ела. Кот крутился вокруг нее, требовал внимания, и иногда она с ним играла. Брала пустой стерженек от пишущей ручки и бросала на пол. Кот подхватывал стержень лапкой, стараясь его зацепить, и подкидывал в воздух, а потом, изогнувшись, прыгал вслед. Ирина смотрела на него, и забывала про кипящий на плите чайник, подскакивала, когда слышала истошный свист, вода бурлила, переливалась через край, капли падали на плиту и отчаянно шипели. Она отставляла чайник, выключала плиту и шла обратно в комнату, ложилась и смотрела в никуда. Ей никто не был нужен.
Однажды вечером позвонил Андрей Борисович, ее шеф. Он срочно уезжал из города утром следующего дня и ему надо передать кое-какие важные финансовые документы для Веры Васильевны, главного бухгалтера. Не могла ли Ирина встретить его и забрать бумаги, спросил он. Почему бы и нет, пассивно ответила Ирина. Приезжайте ко мне, Коммунистическая, 86. Восьмой этаж, дверь слева.
Звонок в дверь раздался через сорок минут. На пороге стоял Андрей Борисович с черным портфелем в руках, без шапки, дорогая дубленка широко распахнута.
- Можно, - спросил он.
- Конечно, заходите, Андрей Борисович. Ирина в халатике в цветочек, волосы затянуты простой резинкой в конский хвост, посторонилась, давая ему пройти. Широкая фигура босса сразу заполонила прихожую, человек он был солидный.
Алексей Борисович отдал ей бумаги и объяснил, что с ними делать. Основные инструкции Вера Васильевна, старший бухгалтер, уже получила, так что ей не о чем волноваться. Просто передать завтра утром. Сейфам он не доверяет, а Ирина знает что делать.
- Ирина Алексеевна, я все хотел тебя спросить. У тебя все в порядке? Что-то ты невеселая в последнее время. Андрей Борисович вытер пот со лба.
- Андрей Борисович, да что вы. Я даже не понимаю, о чем вы говорите. Конечно, все в порядке. Ирина немного слукавила, когда сказала это. Ей нравился ее шеф, он был человек серьезный, женатый и работала она у него уже давно, сумела убедиться, что он не только болеющий за свое дело, но и просто порядочный человек.
- Иринушка... Андрей Борисович вздохнул. – Ты меня прости, старого дурака. Где у тебя муж-то? Он стал закрывать портфель, и никак не мог попасть защелкой в проем. Шея покраснела, ему было жарко. – Ну отдашь все, как я тебе сказал, да? Он взял портфель подмышку и повернулся к двери.
- Да, конечно, отдам. А муж от меня ушел, - спокойно сказала Ирина, протягивая руку к двери, намереваясь ее закрыть. – Вы дверь-то подъезда захлопните, Андрей Борисович.
Мужчина обернулся, лицо налилось краской.
– Что ж ты не сказала сразу, Ирина Алексеевна?
- А смысл, Андрей Борисович? Чтобы меня начали жалеть? Чтобы наши женщины начали обо мне судачить? Да, собственно говоря, и вам какое дело? Ирина опустила руку. - Это моя личная жизнь. Работу я свою знаю, все делаю как надо. Вас что-то не устраивает? Она сердито посмотрела на своего начальника. Тот шмыгнул носом. Он был похож на большого ребенка. Наверное, мама его звала Андрюшенькой.
- Ну ты того, не кипятись. Просто я... – Ты мне нравишься, Ирин. Я знаю, это плохо. Жена у меня женщина замечательная, мы с ней двадцать пять лет вместе прожили... Можно я шубу сниму?
Ирина кивнула головой. Андрей Борисович снял дубленку, и она указала ему на вешалку, на свободный крючок. Он повесил дубленку, поставил портфель на пол, вернее, уронил его, и так его там и оставил. Они прошли на кухню и сели за стол.
- Андрей Борисович, ну что вы такое говорите? Вы же понимаете, что это невозможно. У нас с вами разница лет какая. Ирина спохватилась и спросила. – Может быть вам воды? А то вы весь красный.
- Давление у меня, - Андрей Борисович согласно кивнул и откинулся на спинку стула. – Давай воды, леду, если можно.
Ирина прошла к холодильнику, Андрей Борисович оглядел кухню.
- Так одна теперь? Справляешься? Поди тяжко. Одной-то непросто.
- Да ничего, получается пока. Ирина принесла стакан с водой и поставила перед Андреем Борисовичем. Он отпил из него большими глотками и поставил назад.
- Ну в общем, Ирин, я тебе уже сказал. Решай сама. Я поехал в Рыбино на несколько дней. Там у нас заказ крупный, ты знаешь. Я бы тебе зарплату сразу повысил. Да могу и главным бухгалтером сделать, Васильевну поставлю в другой отдел. Мне много-то не надо... Согласна?
Ирина смотрела на Андрея Борисовича и медленно покрывалась пятнами. Так вот зачем он приехал к ней домой. То-то, она думала, предлог какой-то странный. Документы-то она передаст, куда ж она денется. А вот все остальное...
- А что если – нет?
- Ну на нет и суда нет. Работай. Андрей Борисович пожал плечами. - Но лучше, если да. Я не обижу.
- Я знаю, - сказала Ирина.
После ухода начальника она крепко заперла дверь и поставила себе чай. Заварила крепкий, душистый. Позвала Мурку, выложила ему остатки кошачьих консервов. Выпила чашку, потом налила другую. Визит Андрея Борисовича ее позабавил. Она пришла в хорошее настроение, чего у нее давно уже не было. Надо бы убраться в квартире и полить цветы, решила она.

- Бей его дуплетом!
Константин стоял, опершись на кий, и подбадривал Вадима, присматривающегося к шару. Три широкие лампы висели над широким бильярдным столом, освещая зеленое сукно. Они играли в «восьмерку» в американском клубе Б-52.
- Прежде чем наклониться над столом, прими решение, - спокойно сказал Вадим.
- Опять ты со своим Бирном. Бей, тебе говорят, дуплетом! Горячился Константин.
- Хей, хлопец, - позвал он бармена, стоявшего за стойкой, - сделай-ка ему «отвертку», может оживиться. Он подмигнул.
Вадим наклонился над дубовым столом, прицелился и не ударил, а двинул – четко, уверенно - кием по шару. Шар покатился по прямой к лузе и упал.
– Восьмой, - сказал он.
- Стас, гляди, че делает, партнер-то наш... Совсем меня разорил, - притворно завздыхал Константин и повернулся к мужчине, стоявшему неподалеку и наблюдавшему за игрой.
- Ладно, давайте выпьем что ли.
 Они прошли к столику и сели.
Подошла высокая длинноногая блондинка в короткой красной юбке и белом передничке. Прямые волосы свисали до плеч, черты лица безукоризненные. Она улыбнулась Константину и поставила перед ним хрустальную пепельницу.
- Спасибо, Катя.
- Хороша? Константин хлопнул ее по круглой заднице и пьяно подмигнул товарищам. – Моя красотка. Она хихикнула.
- Вадь, а ты че грустный-то такой? Спросил Вадима Стас. - Родину покидать не хочешь? Он оглянулся на Константина.
- Да нормально все. Хорошо повеселились. Вадим улыбнулся.
- Ты давай, приезжай почаще. Мы тебе столько тут баб найдем... Не то, что в вашей Америке – глаз не на кого положить. Константин громко засмеялся. – Так, Стас?
- Так, - ответил тот.
Блондинка принесла пиво. Константин оценивающе посмотрел на нее и спросил: - Катя, ты мне вот что скажи. Вот видишь, господин сидит. Он кивнул головой в сторону Вадима.
Катя посмотрела на Вадима долгим взглядом. В лице у нее выражалось то ли уверенность, то ли безразличие.
- Нравится?
Катя застенчиво улыбнулась: - Ну что вы такое говорите, Константин Аркадьевич...
- Ну вот поехала бы ты с ним, если бы он тебе предложил... Скажем... - тысячу зеленых... Погулять там при луне, шампанского выпить...
- Да я бы и без тысячи поехала, - засмеялась Катя. – С таким красавчиком.
- Ну хорошо, детка, иди, иди. Константин повернулся к приятелям с довольной улыбкой. – Ну что, видали, мужики? Ничего нашим бабам не надо, и без бабла за тобой побегут... А с баблом все-таки интереснее...
Вадим и Стас переглянулись и одновременно улыбнулись.

Молодая женщина вышла из подъезда здания и направилась прямиком к станции метро. Проехав несколько станций, она вышла на Знаменской и пройдя по улице Столыпина, оказалась в маленьком переулке, где и находилось кафе, в котором она договорилась встретиться с Антониной, школьной подругой, после работы.
- Ты куда пропала, мать? Рыжеволосая стройная Антонина в элегантном шерстяном костюме вышла навстречу Ирине из-за столика, раскинув руки. Разведенная владелица цветочного салона выглядела потрясающе. – Ну садись, рассказывай. Что произошло? Куда пропала?
Они обнялись, поцеловались, и Ирина, заказав чашку каппучино и пирожное наполеон, начала рассказывать. Антонина охала, ахала, подпирала щеки руками и делала круглые глаза. Потом доставала сигареты из сумочки, щелкала зажигалкой, прикуривала, и слушала, пока наконец пепел не начал падать с кончика сигареты, и она тогда спохватывалась, стряхивала в простенькую пепельницу, и опять принималась ахать.
- Ну у меня все намного в жизни проще, - сказала она по окончании рассказа Ирины на вопрос о себе. – Я дама свободная, независимая. Вот уже пять лет, - и она засмеялась. – Бери с меня пример. Мужиков как грязи, только успевай подбирать. Я тут одного автогонщика заарканила. На гонках деньги гребет лопатой. Она облизнула губы. – Обещал свозить на Майорку. Думай, подруга, думай. Есть тебе от них польза есть. Или нет.
- Антонина, ну что такое ты говоришь, - поморщилась Ирина и отпила из белой чашечки. – Ты стала такой циничной.
- Ой, Ирк. Это ты только сейчас заметила. А раньше, когда с Виталиком носилась в розовых облаках и квартирку свою на его зарплату обустраивала, ты меня не видела и не слышала. Антонина хищно улыбнулась, она была похожа на лисицу, которая поймала хорька. – Теперь вот и ты поняла, что к чему. Не так ли?
- Так, - вздохнула Ирина.
- Потому ты меня и позвала, - Антонина заключила фразу. – Ну ладно, рассказывай, что стряслось-то. Что муж бросил, это понятно, но что-то тебя еще мучает, подруга...
- Ты понимаешь, Тонь, мне начальник откровенно предложил пойти к нему в любовницы. А он мне как отец, я его столько лет знаю. Такой мужик, казалось, порядочный. Да мало того, еще предложил за это должность главного бухгалтера...
Антонина смотрела на Ирину с непониманием.
- И ты что – отказалась?
- Да нет, вернее, да, но в общем, уехал он из города. И мне так нехорошо от одной мысли, что вот он вернется, и мне надо будет что-то ему сказать.
- А что говорить, зарплата у главных ого-го какая...
- Тонь, да как ты можешь! Я не могу даже представить, как я сяду в кресло Веры Васильевны... Она же в своем кабинете хозяйка. Все там устроила. Цветы, фотографии внуков... Ой нет, я даже говорить об этом не могу.
- Ты, матушка, не кипятись. Кресло, фотографии. Не делай ты из этого личной трагедии. Наверняка, эта Вера Васильевна села в свое кресло, подставив одно место тому же твоему боссу. Антонина, проговорив это, тут же потеряла интерес к разговору.
- Ты мне лучше скажи, нет ничего более интересненького? Духи у тебя какие-то новые, - Антонина потянула носом, - Хм, что-то знакомое. А я вот себе сумочку от Луи Виттона отхватила. Она потянула сумку за ремешок, чтобы показать Ирине.
- Ну что же мне делать-то, скажи мне, - в отчаянии проговорила Ирина. – Иначе я работу потеряю.
Антонина обиженно остановилась, она так хотела похвастаться новой сумкой. А тут какие-то дурацкие разговоры про Иркиного босса и его главбуха.
- Ну в любом случае ты что-нибудь потеряешь. А что, выбирать тебе...
Антонина потянулась за пальто. Ирина задумчиво посмотрела в окно.
- Ладно, спасибо, что пришла. Рада была тебя видеть. Она повернулась к Антонине. – Ты меня извини, что я так эмоционально. Уход Виталика, да еще вот это...
- Ну не плачь, не плачь. Мы все через это проходим, рано или поздно, - Антонина снисходительно улыбнулась. – Вот и ты в наших рядах.







Глава 7

До приезда шефа оставалось два дня. На работе дела шли спокойно, в начале года всегда так. Торопиться особо некуда, и Ирина, можно сказать, скучала, если бы ее не точила одна мысль. Какое решение ей принять, как ей быть с предложением Андрея Борисовича. Работу она свою любила, как-то очень удачно нашла сразу после окончания института. Коллектив хороший, дружный, и платили неплохо, стабильно. По сравнению со многими компаниями, «Интекс» держался на плаву вот уже столько лет, и во многом благодаря умной политике Андрея Борисовича, который умел просчитывать многие шаги наперед и всегда ценил своих людей. Ресторанный бизнес развивался, то и дело в городе появлялись новые кафе, клубы и рестораны, и им всем требовалось оборудование для пищевой промышленности. Поставки шли как из других городов России, так и из-за границы. Главное было найти золотую середину между качеством и себестоимостью оборудования, а также наладить бесперебойный сбыт, чтобы оборудование не залеживалось на складах и шел постоянный круговорот средств. Бухгалтерский отдел укомплектован профессионалами: либо старые кадры, переучившиеся на курсах квалификации, либо молодые специалисты, как Ирина, получившие экономические дипломы по новым программам в институтах. Их всех объединяла работа, ощущение стабильности и надежности в этом сложном мире, где все менялось с каждым днем, многие компания развивались, потом разорялись, люди теряли работу и пребывали в постоянном поиске.
У Ирины опыта выживания не было, все в ее жизни до сего момента шло достаточно гладко. Она закончила экономический институт в своем же родном городе, по рекомендации преподавателей ее взяли в «Интекс». Через год в компании друзей она встретила Виталика и они решили пожениться. Квартира у нее была своя, досталась от мамы. Со временем Ирина сделала там ремонт, во многом ей помогал Виталик... И вот все рухнуло. Муж от нее ушел, а теперь вот висит реальная угроза потерять стабильную и хорошо оплачиваемую работу.

- Ирина, как ты себя чувствуешь? Спросила ее Вера Васильевна. – Уже лучше?
Ирина вздрогнула и поежилась. Как же ей было неловко разговаривать с этой пожилой, но всегда энергичной женщиной, обожающей своих внуков и комнатные фиалки. Что же она сделала такого, что ей приходится чуствовать себя виноватой.
- Кажется, лучше.
- Ирина, Андрея Борисыча нет, и работы у нас не так много в этом месяце, если хочешь, можешь уйти пораньше опять, - сказала главный бухгалтер.
Ирина улыбнулась и кивнула головой. Может быть, это была не такая плохая идея. Вместо того, чтобы томиться в душном офисе, почему бы не прогуляться по свежему воздуху. Можно походить по магазинам, там должны идти хорошие распродажи...
- Спасибо, Вера Васильевна, - сказала она.

День стоял солнечный и снег кое-где даже подтаял. Блики отражались в витринах магазинов, серые здания выглядели не такими хмурыми. С разноцветных вывесок свисали сосульки, прозрачные кончики которых блестели на солнце и снежные узоры на окнах переливались радугой. Дороги расчищены, тротуары истоптаны прохожими.
Ирина шла вдоль проспекта и любовалась пешеходами и снующими машинами. Город похорошел в последнее время – администрация вкладывала много денег в обустройство, и вот они - новые белые шары фонарей на чугунных ножках, фигурная тротуарная плитка, выровненные бетонные стены, широкие уличные вазоны. Открылось много новых магазинов, все они были украшены по-праздничному, на новогоднюю тему – снегурочки и деды морозы, снежинки и шары, сказочные теремки и снежные бабы. В одной витрине на белой вате лежали разноцветные стеклянные шары, в другой на серебряных нитях висели сосульки, где-то стояли деревянные фигурки, или цветочные композиции, увитые гирляндами. Оформители вкладывали выдумку в каждую витрину, стараясь создать праздничное настроение и привлечь как можно больше покупателей.
Ирина подошла к высокому каменному зданию, на первом этаже которого располагались дорогие бутики. Один из них, «Белая Камелия», торговал элитным женским бельем, и она там еще ни разу не была. В огромных стрельчатых окнах красовались манекены, на которых были красные кружевные трусики и пеньюары, а на головах шапочки с белыми помпонами как у заграничного Санта-Клауса. Она толкнула входную дверь с наклейками Виза и Мастер Кард, и вошла внутрь. В зале с высокими потолками было тихо и просторно как в музее. Между окнами висели огромные фотографии, изображающие красоток в соблазнительных позах, они зазывно улыбались, на их безупречных телах белье едва угадывалось. Между колоннами стояли низкие стеклянные витринки, где и лежала продукция Белой Камелии. Все очень дорого, безупречно и стильно. Ирина гуляла от колонны до колонны, присматривалась, приценивалась, и никак не могла решить, куда же ей надевать такие роскошные вещи. Особенно ей понравился коротенький розовый пеньюар с белой меховой отделкой. Она попросила у продавца каталог, и нашла эту вещь на модели. Девочка с короткой стрижкой выглядела как симпатичный эльф, вернее, эльфиня, на которой пеньюар смотрелся как коротенький развевающийся плащ. Сквозь шелковую ткань просматривалось тело, под пеньюаром ничего не было. Умеют же они создать образ, усмехнулась Ирина. Она отложила каталог, взяла пеньюар в руки и поразилась насколько невесома ткань...
- Вам нравится? Послышался знакомый голос.
- Заверните, пожалуйста. - сказала она продавцу, молоденькой девушке, не поворачивая головы. Та кивнула согласно и начала оформлять покупку.
Ирине заставила себя поднять глаза и встретить тот внимательный взгляд. Не улыбаясь, она ответила:
- Здравствуйте, Вадим.
Глаза у Вадима были карие, обрамленные темными ресницами.
- Вот, пожалуйста. Продавец протянула Ирине красный фирменный пакет с завернутым в блестящую бумагу пеньюаром. – Чек внутри пакета, сказала девушка и профессионально улыбнулась. – С праздниками.
Ирина взяла пакет и посмотрела на Вадима.
- Ну что, вас подождать или вам нужны услуги в выборе элитного женского белья?
- Можете идти, - сказал Вадим. – Я вас догоню.
Ирина сердито дернула пакетом, и пошла к выходу из магазина. «Да как он смеет! Таскается по магазинам элитного женского белья, наверняка, своей жене закупает, и еще смеет заигрывать с незнакомками!» Ей было неприятно, что она сердится. Надо бы успокоиться, зайти в «Шоколадницу», съесть пирожное. Эта глупая встреча ничего ей не дала, кроме раздражения. А в ее ситуации ей из себя выходить нельзя. Никто о ней не подумает, кроме самой себя. Так что вперед – пирожное, и домой. Дома ее ждал кот и... все. Послезавтра приезжает шеф, и надо будет как-то выкручиваться перед ним. Если она скажет «нет», она потеряет работу. Если она скажет «да», она потеряет себя. Ирине стало жарко. Но деваться ей некуда было, других вариантов у нее не было. Помочь ей некому, муж ее бросил. Если бы только у нее был ребенок... Ей стало жаль себя. Так жаль, что уже и пирожного расхотелось.
- Ну вот я вас и догнал, - послышался голос Вадима. – Так и знал, что далеко не уйдете. – Соня, вы плачете?
Он тронул ее за рукав песцовой шубы. Она дернулась.
- Да что с вами, неужели это я причина ваших слез?
Ирина вытерла перчаткой слезы под глазами и улыбнулась Вадиму.
- Да нет, конечно. Вы меня простите.
Он улыбнулся ей в ответ. Солнце уже опускалось, стало темнеть. Блики с окон пропали, и похолодало.
- Зайдем в кафе? Предложил Вадим.
Ирина согласно кивнула и они зашли в крутящиеся двери «Шоколадницы».

- Так, значит, вас зовут не Соня? А вам так шло это имя! Смеялся Вадим. – Я уже привык называть вас Соней... Ну что ж, а меня зовут Вадим Станиславович Тальберг.
Они сидели в кафе, пили кофе и болтали. На улице наступил вечер, зажглись огни. Можно никуда не торопиться и наслаждаться отдыхом. Ирине давно не было так спокойно...
- Так почему же вы решили вернуться в Россию? Ирина отставила чашечку с кофе и положила подбородок на скрещенные ладони.
Вадим прикрыл глаза на секунду, ресницы взмахнули как крылья черной птицы. Ему очень шла эта темно-синяя рубашка, пахло от него дорогим одеколоном. Он был весь такой иностранный, с хорошими манерами. Но в то же время русского происхождения, это подкупало.
- Россия сейчас другая страна, чем была раньше, когда мои бабушка и дедушка уехали. Мы в семье всегда говорили по-русски. И когда начались изменения в стране, я решил, что настало мое время.
- Хорошо... Протянула Ирина.
- А вы любите Россию? Спросил Вадим.
Ирина растерялась. Ее никто никогда об этом не спрашивал. Все вокруг нее жили, работали, устраивали личную жизнь и другими вопросами не задавались.
- Я здесь родилась... Ответила Ирина очень тихо. - У меня сестра в деревне живет. Хотите, поедем к ней на выходных? Неожиданно для себя она сказала. Ей на миг стало страшно.
Вадим покачал головой: – Не могу. Я уезжаю завтра.
- Куда? Разве вы не насовсем приехали?
- Нет. Только по бизнесу. А так я живу в Штатах...
Ирина поджала губы.
- У вас там есть жена?
- Нет, я не женат. Но у меня есть две собаки. Вадим достал бумажник и раскрыл его. – Вот их фотография. Эта порода называется бигль.
Ирина с интересом посмотрела на биглей. Ушастые, с пятнами морды смотрели прямо на нее. Позади собак виднелся большой дом.
- Ну что, мне пора идти, - сказала она и вернула фотографию.
- Давайте я вас подвезу. Вадим поднялся вместе с ней.
Они вместе вышли из кафе и отправились на стоянку у метро, где он припарковал мерседес. Оказывается, машина была Макарова, он дал ее на время Вадиму. Ехали они молча, Ирине разговаривать не хотелось, Вадим больше вопросов не задавал. За окном сгущались сумерки.

Ирина вышла из машины и пошла, не оглядываясь, к подъезду. Они вежливо попрощались - она пожелала ему счастливого полета домой. Ее завтра ждала работа, та же рутина, та же тоска на сердце. Выпить чашку чая на ночь, покормить Мурку, посмотреть вечерние новости.
Звонок в дверь раздался неожиданно громко, тогда, когда Ирина уже лежала, укутанная пледом, перед телевизором, с Муркой на коленях, урчавшем умиротворенно. Кот соскочил на пол и пошел к двери, задрав хвост. Наверное, это Петя пришел, подумала Ирина и нехотя поднялась с дивана.
– Иду, - крикнула она.
Прежде чем открыть дверь, она посмотрела в глазок. За дверью стоял Вадим. У него в руках был большой красный пакет с узорной надписью «Белая Камелия». Ирина прислонилась лбом к двери и закрыла глаза. – Стоит ли, боже. Она сосчитала до пяти и отомкнула замок.
- Как вы меня нашли? Спросила она притворно удивленно.
- Я спросил у вашей соседки, которая выгуливала пуделя. Можно войти? Вадим был без пальто, в одной рубашке. Пакет он поставил на пол. – Это ваше.
- Ах да... Я совсем забыла... Ирина засмеялась. - А почему вы без пальто?
Вадим пожал плечами и не ответил.
- Вы торопились? Ирина начинала ерничать. Так она всегда делала, когда начинала сердиться. – Торопились отдать мне пакет? Ну что вы молчите?
Вадим взял Иринину руку и поцеловал.
- Ирина, вы прекрасны.
- Ну что вы делаете, - рассердилась окончательно Ирина. – Почему вы постоянно говорите либо загадками, либо глупостями. И вообще вы завтра уезжаете.
- Я приеду. Вадим притянул Ирину к себе и прижал к груди. Рубашка была тонкая, и пахло приятным. Она наклонила голову, и он поцеловал ее в шею. Потом погладил по груди, мягким круговым движением так, что грудь сразу напряглась, и он сжал ее легонько. Ирина не сказала ни слова, ей захотелось, чтобы он ее поцеловал. Вадим развернул ее за плечи и слегка навалился на нее. Ирина откинулась на вешалку, шуба поддерживала ее, не давала упасть, пушистый мех ласкал кожу сквозь халат.
Он прижимался к ней все сильнее, его поцелуи становились все настойчивее. Молодая женщина не сопротивлялась, только немного уперлась ему в плечи, и отвоевав немного пространства, развязала поясок халата...

Через час Вадим уехал. Сходил в ванную, привел себя в порядок, и даже выпил чашку чаю. Погладил на прощанье Мурку и поцеловал Ирину в губы.
Она не стала ничего спрашивать, ни про то, когда он приедет назад, ни про то, когда они еще встретятся. Просто закрыла за ним дверь, и опустошенная, обмякшая упала в кровать, не забыв поставить будильник. Спала она в ту ночь крепко.



Глава 8

Начальник из командировки вернулся на день раньше. Ирина наливала себе кофе из стеклянного кофейника, когда услышала его громкий голос. Зайдя к бухгалтерам, он радостно здоровался со всеми. Она вышла из комнаты с дымящейся чашкой кофе в руках и с улыбкой на лице.
– Ну как вы съездили в командировку, - спросила она.
- А, привет... Ирина Алексеевна. Толстый Андрей Борисович обернулся и подмигнул ей. - Нормально. Ты как?
- Спасибо, хорошо. Ответила Ирина, прошла на свое место и села за компьютер.
- Ты зайди потом ко мне на минутку, - бросил ей начальник, выгружая пакет бумаг перед Верой Васильевной. Главный бухгалтер принимала из его рук папки и складывала в стопки. Называла она его при этом Андреем.
До обеда оставалось двадцать минут, когда Ирина, положив отчет в пластиковую желтую папку, пошла в кабинет к начальнику.
В предбаннике сидела секретарша Люся. Она печатала на компьютере и согласно кивнула Ирине головой на ее молчаливый вопрос.
- Можно? Ирина приоткрыла обитую кожей тяжелую дверь с металлической табличкой с надписью «Директор».
- Заходи... Принесла чего?
- Да вот здесь отчет о поставках, надо, чтобы вы посмотрели.
- Ну давай его сюда. Андрей Борисович взял из ее рук желтую папку и положил, не открывая, на стол, рядом с другими папками. Слегка откинулся и, выдвинув ящик из стола, достал плоскую бархатную коробочк, протянул Ирине: – Это тебе.
Потом встал из-за стола и грузно прошел к застекленному шкафчику. Открыл дверку, достал бутылку коньяка и два толстеньких бокала.
- Ну давай выпьем за мое возвращение. Он плеснул коньяк сначала в один бокал, потом в другой и протянул напиток Ирине, которая остолбенело держала коробочку в одной руке.
Она взяла бокал осторожно, слегка его покачала, размазала желтую жидкость по стенкам, и поставила на стол из ясеня, стоявший тут же, у шкафчика.
 - Андрей Борисович, вы меня простите...
- Ты днем поди не пьешь... Ну это ничего... Шкатулочку-то открой...
Ирина открыла крышечку – на синем бархате лежали золотые серьги с рубином. Тяжелые кровяные капли в дорогом орнаменте. Драгоценный камень сверкнул под светом люминсцентной офисной лампы, красная тень легла на золотую вязь отделки.
В дверь постучали. Андрей Борисович не успел ответить, дверь открылась и вошла Вера Васильевна. Ирина резко захлопнула крышечку и спрятала ее за спиной.
- Вер, тебе чего? Я занят. Зайди попозже.
- Вера Васильевна! - вскрикнула Ирина. Главный бухгалтер остановилась и удивленно посмотрела.
- Вера Васильевна, мы уже закончили, вы не уходите, пожалуйста. Ирина жалобно запричитала. – Вам, Андрей Борисович, спасибо. Вы очень подробно мне объяснили, что делать и как.
Она схватила желтую папку со стола и пошла навстречу главному бухгалтеру. Пожилая женщина, посмотрев на Ирину, на ее пылающие щеки и раскрытую черную коробочку, в которой лежали серьги, пропустила ее к выходу. Ирина выскочила как ошпаренная из кабинета. Люся обернулась и удивленно посмотрела Ирине вслед.
Ирина шла обратно в свой кабинет и сгорала от стыда. «Доработать день, и все, сверлила одна мысль. Лишь бы доработать этот день.»
Вера Васильевна из кабинета директора не вернулась в бухгалтерский отдел, ушла на обед. В офисе было тихо, Ирина сидела перед комьютером и пыталась привести мысли в порядок. Раздался звонок внутреннего телефона. Звонил Андрей Борисович, Люся тоже ушла на обед.
- Ирина Алексеевна, зайди ко мне, - послышался властный голос.
Когда Ирина зашла к Андрею Борисовичу в кабинет, начальник сидел нога на ногу на кожаном диване, верхняя пуговица рубашки растегнута, узел галстука ослаблен.
– Присаживайся, он похлопал одной рукой по дивану. – Чего запаниковала-то? Мы с Верой старинные друзья, она все понимает. Жене моей слова не скажет...
Он взял Ирину за руку и положил себе на ширинку. Она почуствовала плоть сквозь брюки. Молодой женщине стало неприятно и она отдернула руку.
- Андрей Борисович, я не могу. Вы же директор...
Он ухмыльнулся: - Не только, я еще и мужчина... - Иди сюда. Он навалился тяжелым потным телом на нее. Ирина пыталась отодвинуться в угол дивана, он сграбастал ее и попытался снять с нее юбку.
Она оттолкнула начальника изо всех сил, вскочила на ноги и крикнула:
- Да как вы смеете! Я же к вам относилась как к отцу! И нервными движениями стала поправлять юбку.
Андрей Борисович сел, откинувшись прямо, продолжая тяжело дышать.
 – Иди, работай, - сказал он и поправил галстук.

Вечером того же дня, когда до конца рабочего дня оставалось десять минут, Ирине принесли конверт от директора. Там лежало официальное уведомление об увольнении и какого числа можно получить последнюю зарплату. Она собрала свои вещи, положила в рабочую сумку, и перекинув шубу через руку, пошла в кабинет начальника. Люси не было на рабочем месте. Дверь в кабинет была открыта... Когда она прошла к столу Алексея Борисовича и положила коробочку с серьгами на стол, он ничего не сказал и даже не поднял головы.

Самолет взмыл в воздух и начал набирать высоту. Вадим сидел у иллюминатора, закрыв глаза. В соседнем кресле парнишка в желтой курточке читал книжку о гангстерах в твердой обложке. Стюардесса шла по проходу и проверяла, у всех ли пристегнуты ремни.
Странной получилось поездка. Он всегда покидал Россию с облегчением. После нескольких недель, проведенных там, он начинал скучать по дому в Вирджинии, по своим псам, обустроенной и комфортной жизни. Его раздражала российская суетливость, показуха, заносчивость и вранье. Деньги делались большие, в развлечениях недостатка не было, но ощущение было, что вот наступит завтра и все кончится. Но как только он приезжал в Америку, через некоторое время его охватывало чувство тоски, тянуло обратно, в компанию Макарова, где было шумно, постоянно крутились девицы, они делали дела, играя в бильярд или охотясь, пили водку и были мужчинами.
- Shit, - чертыхнулся Вадим про себя и открыл глаза.
- Извините, вы что-то сказали? Парнишка удивленно на него посмотрел. Наверное, родители соскребли последние деньги и отправили в Америку учиться.
- Ничего, ничего. Сказал Вадим и опять закрыл глаза.
Ему приснился запах. Это была Шанель № 5. Классический запах, присущий дорогим женщинам. Женщинам, которые ездят с шофером, и которые спят обнаженными. Экстравагантные, знающие себе цену, не признающие компромисса. Ничего не делающие для того, чтобы быть привлечь к себе внимание, они всегда популярны. Источник их силы в них самих. И они знают это. Ему снилась Соня.

Вечером того дня, когда ее уволили, Ирина шла по утоптанному снегу, возвращаясь домой. В домах светились окна, за окнами шла жизнь. Кто-то накрывал на ужин, кто-то смотрел телевизор, кто-то проверял у детей уроки. На улице было пустынно, к вечеру похолодало. Она зашла в подъезд и подошла к почтовому ящику. Железная входная дверь тяжело приоткрылась, сначала забежал пудель, а потом зашла соседка, тетя Маня.
- Здравствуй, Ирина. А ты что же нам деньги-то за уборку подъезда не отдаешь? Вот уже второй месяц пошел... Я тебе и записки оставляла, и в дверь стучала. Спросила соседка.
- Деньги? Сколько я должна? Ирина полезла в сумочку за кошельком.
- И кстати, тебя спрашивали вчера ночью... Высокий такой симпатичный молодой человек... А Виталик-то когда приедет?
Ирина сунула деньги тете Мане в руку и кивнула головой: - Скоро.
Она уже и забыла, что пару недель назад разговаривала с соседкой и сказала ей, что Виталий уехал в срочную командировку. Не говорить же ей, что муж ее бросил.
Поднявшись к себе на восьмой этаж, она с удивлением заметила воду на полу. Струйка бежала из ее квартиры. Она подбежала к двери, кое-как открыла, замок заедал, и распахнула ее. Вода бежала из кухни, пол был залит, ковер промок, Мурка сидел на подоконник и отчаянно замяукал, когда увидел хозяйку. – Боже, что же делать-то, - Ирина метнулась к соседям. На трель звонка открыл Дима, в махровом халате.
- Ты чего хулиганишь? Мы отдыхаем.
- Димочка, мне нужна помощь, я не знаю, что делать. У меня кран прорвало в кухне.
- Петя! Крикнул Дима в комнату. – К тебе пришли.
Вышел Петя, в кое-как натянутых джинсах. Он подслеповато щурился, будто после сна. Выслушав Ирину, он пошел назад в комнату и вышел оттуда через минуту в простых тренировачных штанах.
- Ну пошли к тебе, посмотрим.
Вода бежала из трубы, не сильно, но уже успела залить все вокруг. Главное, не затопить соседей, думала Ирина.
- Давай гаечный ключ.
- Какой гаечный ключ?
Ирина удивилась, ей не приходило в голову, что нужен какой-то инструмент, чтобы прекратить поток воды. И где искать его, инструментами всегда занимался Виталий.
- Ну нужно закрутить потуже шайбу, и тогда не будет течь. Ремонт тебе все равно придется делать.
- Петя, а разве у вас нет гаечного ключа? Спросила с изумлением Ирина.
Петя замялся и не ответил. В квартиру зашел Дима.
- А к тебе соседи с нижнего этажа идут, - весело произнес он. Он смерил взглядом Петю, и задержал взгляд на его штанах.
- А я даже не знал, что у тебя такие есть. Выглядишь как ... пидар.
- Господи, Дима, ну что ты такое говоришь, - попыталась сделать ему замечание Ирина. Тут вошли соседи с нижнего этажа - молодая пара, они недавно вселились в квартиру на нижнем этаже. Девушка, увидев что происходит, спросила, где у Ирины телефон и кинулась набирать номер аварийной службы. Парень побежал к себе за гаечным ключом.

Уставшая после уборки, выяснения отношений с соседями, переговоров с аварийкой, и обиженная на Диму с Петей, что не смогли ей толком помочь, Ирина лежала на диване с полотенцем на голове. Мурка ходил голодный, она так его и не покормила. Зато кран ей починили, хотя сказали, что надо ставить новый, который, как выяснилось, будет стоить в четыре раза дороже чем старый. И тут зазвонил телефон.
Ирина взяла трубку и вяло произнесла: - Але.
- Ириночка, это я. Елена Валерьяновна.
Ирина моментально узнала голос свекрови.
- Ты меня прости, дорогая... Я знаю как тебе больно. Свекровь всхлипнула.
- Виталик просил тебе передать, что он любит тебя.
- Елена Валерьяновна...
- Нет, правда-правда. И мы тебя любим, мы всегда с Демьянычем тебя любили.
- Я верю вам, - у Ирины не было сил говорить и она произносила слова с трудом.
- Виталик мальчик хороший, ты пойми его. Он молодой, ему нужно реализовать себя. Он скоро вернется, вот увидишь...
- Хорошо. Простите, мне надо идти.
Ирина положила трубку на рычаг. Подлец, сволочь, какой же он сволочь. Оставил ее, она потеряла из-за него работу, ей приходится бороться с трудностями, о которых она раньше даже и не знала, ее некому поддержать.
- Ненавижу! Она упала лицом на подушку и разрыдалась.

- Деточка, не плачь. Ну поднимайся же, иди сюда. Мама тянула ее за руку, отчаянно ревущую от боли. Ссадина на коленке выжигала слезы из глаз, они падали крупными солеными каплями на рану, жгли еще больше. Ирина сидела на траве, размазывала грязные сопли по лицу и ужасно страдала.
- Ну не реви, не реви. Мама присела на корточки рядом с ней и поднеся уголок белого, с синими узорами, фартука к ее глазам, начала вытирать слезы. Ткань пахла корицей. Малюсенькие коричневые песчинки специи взметнулись в воздух. Ирина сморщила нос и чихнула. Мама засмеялась и отстранивалсь, но не опустила руки. – Все бактерии распугала, сказала она. – Если будешь так долго реветь, то всю синеву глаз выплачешь. Никто тебя любить не будет. Пойдем, я тебя умою. А может ты хочешь пирожок с яблочной начинкой? Ирина втянула носом. Она погладила девочку по голове. - И вообще – ссадина на коленке это такая ерунда по сравнению с мировыми проблемами. Ирина подняла голову – перед носом пролетала бабочка. Желтые крылья отбрасывали тень на зеленую траву. Толстый жук полз по травинке. Травинка наклонилась, изогнулась дугой. Жук дополз до середины и свалился на землю. Ирина засмеялась. – Вот и славно, деточка. Вот ты уже и улыбаешься. Мама потрепала ребенка по взъерошенным волосам.




Глава 9

Когда Вадим вышел из ванной, Карен уже лежала в кровати. Белые завитки локонов спускались по плечам, подчеркивая загар. Красный рот улыбался, обнажая перламутровые зубки. Она придерживала одной рукой простынь из шелка на груди, другой подоткнула мягкую ткань под бок, так, чтобы видны были соблазнительные изгибы фигуры. На ней ничего не было, он знал об этом, и эта мысль его возбуждала сильнее, если бы она сразу открылась перед ним. Но он не торопился, ему хотелось насладиться зрелищем. Он подошел к кровати и посмотрел прямо на нее.
Карен поймала его взгляд и, смотря ему в глаза, уверенно откинула простынь. Тяжелые искусственные груди лежали на теле как два выращенных в лаборатории бриллианта – безупречной формы, дорогие и блестящие. Она повела плечами и груди слегка зашевелились.
– Нравится? Спросила она по-английски.
- Вау, - ответил он.
Она счастливо засмеялась и придержала свою драгоценность снизу, приподняв так, чтобы видны были ребра. Потом опустила ношу и призывно улыбнулась.
Вадим развязал пояс халата.
- Только осторожно, - сказала она. – Они стоят целое состояние.
Он забрался на кровать и залез на нее. Пахло дешевой цветочной парфюмерией. Каким гелем для душа она пользуется, подумал он. Карен притворно застонала, глаза у нее были открыты. Вадим отвел взгляд и ткнул ее хорошенько, посильнее, так, чтобы ей стало больно. Она застонала еще сильнее. Вадим разозлился. Он вложил всю силу в свои движения, чтобы поскорее избавиться от этого чувства. Карен стала извиваться и приговаривать: - О, май рашн лавер. Вадиму было не до этого, злоба охватила его, он потерял себя в ней, и ему хотелось только одно – чтобы все это поскорей кончилось.
- Американская сучка, - проговорил он по-русски.
- Что? Карен посмотрела на него ясными глазами. – Мне надо в ванную. Она оттолкнула его потного, уставшего, свесила ноги с кровати, и подхватив простынь, пошла, покачивая бедрами. Вадим остался лежать на темно-синих простынях.

Наступила весна. Солнце растопило снежные кучи, прохожие расшаркивали грязь. К вечеру все примерзало, на следующий день начиналось тоже самое. Но с каждым днем солнце светило все жарче и уже показались зеленые почки на деревьях, стала пробиваться свежая трава сквозь прошлогоднюю пожухлость.
Ирина шла по центральной улице города – она только что побывала на очередном интервью по поводу работы. Контора этого предприятия находилась в отдаленном районе, и она долго плутала среди складов, пытаясь найти нужное здание. Кабинет директора напоминал тоже склад – темный, пустой. Сам директор, молодой полноватый мужчина, сидел за столом в противоположном углу комнаты и ей пришлось сидеть на неудобном стуле, далеко от собеседника. Приходилось напрягать голос, чтобы отвечать на его вопросы, так как акустика была плохая, и ответы получались глухими, терялись в стенах.
Это было не первое ее интервью, она побывала уже на многих. Мелькали стены разных офисов и зданий, лица потенциальных работодателей, и их помощников, описания обязанностей различались, но не сильно, все было одинаково привлекательно и одинаково отвратительно. Ей не везло с работой. Каким-то образом, ей, молодому специалисту, с дипломом высшего образования, с опытом работы в престижной фирме, бездетной, ответственной и готовой практически на любые условия – отказывали. Отказывали по-разному – не перезванивая в назначенное время, письменно, на фирменном бланке, по телефону голосом секретаря.
Виталик так и не приехал. Елена Валерьяновна перезванивала еще раз или два, пыталась разговаривать с невесткой как прежде, но Ирина замыкалась, неохотно отвечала на вопросы, и всегда находила повод, чтобы прервать общение. Ей ничего от этой семьи не было нужно.
У Ирины было немного сбережений, они потихоньку таяли. Ей никогда в голову не приходило, что с ней могло случиться что-то подобное – ее оставит муж, она потеряет работу – и поэтому она никогда ничего не откладывала, несмотря на приличную зарплату. Ей казалось, что у нее всегда будет все хорошо.
Про эпизод с бывшим боссом Ирина старалась не вспоминать. Когда ей позвонила Антонина, она ей так и сказала, что переступить через себя не смогла. Антонина выслушала с сочуствием, назвала дурой, и самодовольно заключила, что вот так она и будет мыкаться, со своей непонятной и необъяснимой простым людям гордостью. Нынче это не модно. Про себя она рассказала сногсшибательные новости – в одном кабаке она встретила скульптора, он лепит натуру и предложил ей позировать. Эту скульптуру, слепленную с нее, Антонины Красинской, под названием Безумное желание, он собирается выставить на международной выставке в Амстердаме, куда они поедут вместе. Так и быть, Ирине она привезет какой-нибудь сувенир. Вот у меня всегда есть кто-то, готовый целовать мой бутончик любви, при этих словах Антонина хихикнула. Ирина представила хитроватую лисью мордочку, пушистые ушки стоят торчком, и она ужасно напоминает ее подругу, непробиваемую Красинскую.
И вообще, приходи на открытие выставки в городском музее, сказала Антонина. Называется она «Весенние эротизмы», там будут все видные люди города. Не так часто в городе проводится что-то по-настоящему интеллектуальное и с глубоким смыслом. Мы с Ерусланом там будем. Фуршет, шампанское и бутерброды с икрой. Приходи, поболтаем.
Ирина скептически выслушала про «глубокий смысл» эротической выставки, но из любопытства решила сходить. Да и Антонину она давно не видела. Что же до икры, то она ее не ела. Ей казалось, что она слишком пахнет рыбой.

Экономически они жили трудно – мама работала одна, и зарплата воспитательницы детского сада не была такая уж высокая. София Павловна Летова вечерами шила на машинке, подколов черные волосы на макушке шпильками, ловко выстрачивая швы на чужих брюках, блузках, нарядных платьях, и не унывала. Она любила маленьких детей, много читала о развитии детей в раннем дошкольном образовании и всегда говорила, что будущее человека закладывается в первые три года. Если маленькому ребенку дать всю силу любви, то он вырастет успешным и творческим человеком. Своих девочек она обожала. Старшенькая Света была с ленцой, хорошо училась, и могла часами сидеть с куклами и медвежатами, наряжая их и прихорашивая. Младшая Ирина предпочитала носиться на улице, водилась с мальчишками и частенько забывала делать домашние уроки. Мама хорошо готовила, особенно ей удавались пельмени. Делали они их все вместе – на кухне, очистив стол от всего лишнего. Она посыпала стол мукой, плюхала на него комок теста, проминала несколько раз и начинала отрезать маленькие колбаски. От них она отделяла маленькие кусочки, каждый кусочек раскатавала скалкой в кружок и бросала его дочкам по очереди. Из большой эмалированной чашки девочки подхватывали вилками розовые кусочки фарша с белыми прожилками сала, складывали на кружки, аккуратно поднимали края и тщательно залепливали. Каждая старалась перещеголять другую. Мягкие пельмени складывались на присыпанной мукой поднос, накрывались пленкой и отправлялись в морозилку. Это было очень удобно – придти со школы, вскипятить воду в кастрюльке, бросить соли, лаврового лица и, отколупнув замерзшие лопухастые пельмени, бросить их комком в бурлящую воду. Они потом расплывались, отделялись друг от друга, и сварившись как следует, всплывали на поверхность.
Дочки росли самостоятельные. Не беспокоили Софию Павловну, когда она читала или отдыхала. Помогали по хозяйству, рано научились ходить за продуктами. В дом к ним приходили разные люди – коллеги, подружки, девчонкины школьные друзья, а также клиенты, для которых она шила. Мужчин она не избегала, но замуж повторно не вышла. Говорила, а зачем, когда нам и так хорошо. Так они и жили маленькой дружной семьей – три женщины, одна большая и две маленькие.

- Люси, привет. Как поживаешь? Ой, спасибо, у меня все хорошо. Да, я замечательно, абсолютно замечательно поживаю, - раздался голос Карен из ванной. Она болтала с подружкой по мобильному телефону. – Ты знаешь, у меня тут бойфренд новый, он русский, можешь себе представить? Да! И я тоже. Это что-то... Она захихикала. – А еще я купила себе новые джинсы, ну где где, все там же, в молле. И мы собираемся ехать на Гавайи. Ему очень понравилось, да... Ну я тебе говорила, что всем мужикам нравится одно и то же. Ты себе тоже сделай. Не пожалеешь! Отбою не будет, я тебе точно говорю. Ты купила себе новую машину? И что? Супер! Фотки скинь, посмотреть. Ну все целую, обожаю тебя. Бай.
Карен, потряхивая расчесаными локонами, вошла в спальню, почмокала губками: – Я тебя люблю, Вадим.
Он усмехнулся. Ох, уж эти американские женщины, к делу и без дела заявляют, что они тебя любят. А сами думают только про свои тряпки, титьки и что они получат при разводе.
С Карен они встретились несколько месяцев назад в ночном клубе. Длинноногая блондинка была студенткой отделения «Общественные Связи» в университете Колумбия. Стали встречаться, ходить по ресторанам. Несколько раз она пропадала без объяснений и не звонила ему. Но потом появлялась как ни в чем ни бывало, и они продолжали отношения. С ней было легко, она трещала как попугай, была доступна, и в то же время знала, что хотела.
Вадиму было под тридцать, его личная жизнь несколько раз заходила в тупик. Несколько неудачных романов, разбитое сердце, потом опустошенность. Через какое-то время он перестал придавать большое значение свиданиям: женщины менялись, суть оставалась та же. Брюнетки, блондинки, маленькие, высокие, худые, полненькие, они слишком были заняты собой. Так говорили его американские приятели – все женщины заняты исключительно собой.
Вадим родился от русских родителей, чьи бабушки и дедушки когда-то эмигрировали в Америку, бежав от советской власти. В семье говорили по-русски и сохранили традиции. Его мама пекла куличи на Пасху, рецепт которых она переняла от своей мамы, и раз в год устраивала Рождественский вечер, приглашая многочисленных знакомых. Среди них было много американцев, так или иначе интересующихся Россией, но в основном очарованные гостеприимством и дружелюбием хозяев. Отец у него был физиком, востребованным специалистом, и смог дать единственному сыну хорошее образование, отправив его в один из престижных американских университетов. Отучившись в Беркли в Калифорнии, Вадим вернулся на восточный берег, поближе к родителям, и быстро нашел работу в финансовой компании. Когда случилась перестройка в России, он решил непременно поехать в страну предков и нашел ее неповторимой, полной очарования, уникальной страной, предоставляющей массу возможностей. Родителей увлечь своим интересом к новой России он не смог, в своем возрасте они предпочитали не терять иллюзий. Сын и не настаивал. Особых причин для разногласий в семье не было и создавать лишнее беспокойство было не в его натуре. Быстро став самостоятельным, хорошо зарабатывая, он мог позволить себе принимать независимые решения. Купив большой дом в Вирджинии, он окончательно отделился от семьи.
- Послушай, мне надо идти, - сказала Карен. – Позвони мне завтра, ОК?
Вадим кивнул и не стал ее уговаривать задержаться подольше. В американском обществе было непринятно кого-то уговаривать, если они заявляли, что им надо идти. Он накинул халат, проводил ее до входной двери, чмокнул на прощанье. Карен села в новенькую хонду и укатила. Вадим вернулся в дом и прошел на веранду, где стояла клетка с собаками. Выпустил их. Два бигля выскочили и, завиляв хвостами, бросились лизать его на радостях. Вадим засмеялся и обнял преданных собак.
- Ну что, пойдемте гулять? Спросил он и потянулся за поводками, высевшими тут же на гвозде, рядом с клеткой.



Глава 10

Нарядная публика толпилась в широком вестибюле городского художественного музея. Все ждали, когда откроются двери центрального зала. Ирина сняла с себя жакет, решив остаться в открытом бюстье, чтобы соответствовать общему стилю, и не выглядеть слишком формально. Прошла к боковой двери, туда, где собрались художники и окружающая их свита. Антонина, в красном длинном платье, с золотой сумочкой и распущенной копной рыжих волос, помахала ей рукой.
- Позвольте вам представить, моя подруга Ирина Козырцева! Она кокетливо улыбнулась и затем по очереди представила ей своих новых друзей.
– Художник-график Хворостов. Прыщавый юноша нечленораздельно что-то пробормотал. – Живописец Юра Лепшин. Мужчина средних лет мило улыбнулся, блеснув очками. – Поэт Паня Гриб. Длинный молодой человек слегка качнулся в знак приветствия.
- И, наконец, - Еруслан Алтуфьев! Антонина радостно воскликнула, и подтянула за руку маленького щуплого человечка с сердитым взглядом. – Еруслан, это моя подруга Ирина, про которую я тебе столько говорила.
- Здайстуй, коротко сказал Еруслан и пожал Ирине руку. Рукопожатие было крепкое, уверенное.
- Ой, кажется, начинается. Антонина нервно оглянулась. Публика зашевелилась в волнении. Двери открылись и всех пригласили войти.
 Еруслан и вслед за ним Ирина, Антонина, поэт Паня Гриб, живописец Лепшин, график Хворостов среди прочей нарядной публики пошли в залу. В центре залы красовался большой черный рояль, рядом с ним скромно примостилась директор музея, маленькая сухонькая старушка. Она покашляла и сказала:
- Дорогие мои.
Публика затихла и приготовилась внимательно слушать.
- В наше время, когда стали открыты границы не только физические, но и культурные, мы стали более свободными и раскрепощенными, в искусстве появилось много новых тем и сюжетов. Избавившись от коммунистических догм, мы открыли для себя большой и увлекательный мир, в котором есть место многому. Прежде всего – свободе человеческих отношений, ... Директорр музея прикрыла глаза и выдохнула:
- ... где немалую роль играет мир секса.
Хворостов хихикнул, его одернул Лепшин.
- Художники воспевали женское тело с незапамятных времен, как источник вдохновения. Женщина как притяжение всех сил являлась предметом множества работ. Ею восторгались, ее осуждали, ее возносили на пъедестал, и ее же уничижали. Она была богиней, она была мадонной, она же была ведьмой, источником войн и разрушений. Елена Троянская, Юдифь, Мона Лиза, Мадонна Сикстинская – вот одни из самых известных образов...
Публика стала переминаться с ног на ноги.
Директор музея приоткрыла глаза и продолжила:
- Сегодня мне выпала честь открыть выставку в нашем музее, посвященной весне, поре расцвета и любви. Наши местные художники любезно предоставили множество интересных работ, посвященной тематике «Весенние эротизмы»...
Художники выходили в круг и кланялись. Потом старушка взмахнула рукой, и торжественное открытие эротической выставки состоялось. Все стали растекаться по залам, разглядывать чуднЫе скульптуры и картины. Официанты в белых рубашках и черных галстуках-бабочках разносили шампанское и маленькие сэндвичи.
Ирина отделилась от компании Еруслана и пошла в соседний зал. Там стояли деревянные фигурки обнаженных моделей в разных позах. Вместо лиц были плоские поверхности, каждая фигурка походила на остальные. Она остановилась у композиции, изображающей переплетенные две фигурки, одна в другой как ветви деревьев. Наверное, это была пара – мужчина и женщина, слившиеся в порыве. Но четко обозначенных половых признаков не было, одни лишь намеки на то, что должно быть гениталиями. «Плохо не разбираться в искусстве», подумала Ирина.
К ней подошла Антонина и заговорщически подмигнула. Ее больше интересовали посетители, чем выставленные образцы искусства. Она знала многих – в основном по газетным фотографиям и телевидению. Было много известных людей – из сферы бизнеса, политики... Она ткнула бокалом с шампанским в сторону одной пары – он в темно-синем костюме, она в лиловом платье с открытой спиной. Ты знаешь, кто это, спросила она.
- Знаю, - сказала подруга. – Это Константин Макаров с женой Лилей. Директор компьютерной фирмы «Мартиник».
Антонина изумленно на нее посмотрела.
- Откуда ты их знаешь?
Ирина пожала плечами и сказала: - Мы вместе встречали Новый год в городском театре.
- И ты мне не сказала? Антонина сделала большие глаза. – Что же ты помалкивала?
- А зачем мне надо было говорить? Удивилась в свою очередь Ирина. – Что мне от них надо? И тебе они зачем?
Услышав такую ересь, Антонина поперхнулась шампанским.
- Ирка, да у тебя же великолепный шанс изменить что-то в своей судьбе. Иди, напомни о себе. Потрещи об искусстве, сделай глазки. Глядишь, связи новые появятся, новые контакты. С работой утрясется...
- Да не умею я, Тонь. Ни спать с начальниками, ни строить глазки...
- Не строй из себя дуру только. Ну не получилось первый раз, получится другой. Что – убудет от тебя? А так по крайней мере, хоть попробуешь...
Антонина достала пудреницу из сумочки и, взяв Ирину за подбородок, повернув к себе, попудрила ей нос. Ирина сморщилась и чихнула. – Тонь, ну ты что делаешь-то!
Антонина подтолкнула ее слегка в спину и сказала: - Ладно тебе, иди.

В комнате было темно. На плоском экране телевизора шириной в стену мелькали кадры из фильма Челюсти. Герой бросал желтые бочки в пасть этой твари, а она изворачивалась, выплевывала их и опять нападала. Лилась вода, кораблик болтало в море, люди погибали, не было видно конца этому кошмару. Стивен Спилберг сумел здорово передать чувство безнадежности – когда борьба с акулой-людоедом превращается в затяжную и приобретает высокий смысл. Преследования монстра как неизбежность судьбы. Вадим глотнул пива из банки и потрепал за ухом одного из биглей, сидевшего рядом с креслом. Пес поднял голову и внимательно посмотрел на хозяина, потом положил голову на скрещенные лапы и прикрыл глаза.
А в России еще лежит снег, подумал Вадим. В Вирджинии климат намного теплее, и снег выпадал редко. Позвонить Макарову ли, спросить как дела. Он потянулся за телефоном, уронил банку с пивом, оттуда полились остатки жидкости. Вадим чертыхнулся и пошел на кухню за бумажными салфетками. Он терперь не мог беспорядок.

Несмотря на живость характера и оптимистическое отношение к окружающему миру, В Софии Павловне чуствовался надлом. Сидя над книгой, она могла уставиться про несколько минут кряду на одну и ту же страницу, задумавшись о чем-то своем. Иногда она тихонько плакала у себя в спальне, думая, что девчонки ее не слышат. Света и Ирина никогда об этом ей не говорили и не спрашивали лишних вопросов. Они росли, развивались, познавали жизнь, и, копируя мать в жестах, словечках, манере одеваться, не вдавались в подробности ее личной жизни. Им было достаточно того, что мама всегда была рядом с ними, всегда поддерживала и отдавала все свое время им, двум сестренкам. Ее личная жизнь была их жизнь.
Войдя в подростковый возраст, они стали ближе к матери, занимая косметику и наряды, украшения. Им было о чем поговорить. Она охотно давала советы, выслушивала девичьи переживания, и делилась секретами. Конечно, в той мере, насколько это могла себе позволить женщина советского воспитания. О сексе они не говорили. Но как оставаться привлекательной даже в ежемесячные периоды, или как выстраивать отношения с противоположным полом – пожалуйста. Моралей София не читала, она их терпеть не могла. Но грозилась, полушутя-полувсерьез, отлучить от себя, если будут вести себя как непорядочные. Главное – получить образование, говорила она. А там к вам потянутся приличные парни, и у вас всегда будет выбор. Так оно и случилось – сначала Света, потом Ирина поступили в институт. Благо, в собственном городе был выбор.
Про отца Соня не рассказывала. Это была тема табу. Она охотно говорила про родителей, своих студенческих подружек, поклонниках. Но только не про мужа. Он был историком – это они знали. Знали также, что познакомилась она с ним на поэтическом вечере, в то время они были в большой моде. Знали, что она его любила... Почему он поехал в тайгу, и как пропал – такими вопросами они не задавались. Пропал, значит пропал. Жаль человека. И вот эта жалость не давала им расспрашивать мать – зачем травить ее сердце...

Ирина подхватила бокал с шампанским с подноса, проплывавшего мимо, и пошла сквозь толпу, неторопливо по пути разглядывая выставленные работы. Приблизившись к Макарову с женой, она вдруг сообразила, что как же он ее узнает. Ведь последний раз, когда они виделись, все были в масках. В том числе и она. А она не такая уж известная персона, да и представилась другим именем... Она задумчиво остановилась перед картиной, на которой полыхало огненное божество в виде женщины с распущенными рыжими волосами. Волосы завививались как языки пламени, и она сворачивалась как тлевшая бумага. Линии тела были прорисованы четко и с большим изяществом.
К картине подошли Макаров с супругой. Лилечка взглянула на Ирину, и потянув носом воздух, сказала: - Извините, вас не Соня зовут?
- А, миледи! Приятно вас видеть снова... Сказал Константин.
Ирина улыбнулась в ответ: - Здравствуйте. Как вы поживаете?
- Спасибо, все хорошо... Как вам нравится эта выставка? Лилечка взмахнула густо накрашенными ресницами. – Необычно, правда?
- Необычайно свежо! Сказала Антонина, подскочившая сзади.
- Тоня, - попыталась ее одернуть Ирина.
- Константин, - Макаров вышел вперед и протянул руку Антонине. – А это моя жена Лилия. Лиля сверкнула сережками и сказала: - Очень приятно познакомиться.
 Когда они отошли, Ирина изумленно выставилась на Антонину. Та пожала плечами как ни в чем ни бывало и потащила подругу смотреть эротические картины.

У подъезда стояла скорая. На крыльце перешептывались соседи. Все будто чего-то ждали. Ирина, с ключом от квартиры в руке, который она достала заранее из сумочки, когда подходила к подъезду, обратилась к соседке с пятого этажа с вопросом. Оказывается, один из соседей – молодой, потасканного вида, человек, который всегда коротко кивал Ирине при встречах, когда они поднимались вместе в лифте – был наркоманом. У него случилась «ломка». Мать вызвала скорую, и его должны были увезти. Слухи были, что он вынес из дома все, что можно было. Бедная женщина, работавшая учительницей русского языка и литературы в средней школе, тянулась как могла, покрывала его долги, платила огромные деньги за лечение. Сын держался, потом срывался опять, пропадал из дома, терял очередную, с большим трудом найденную, работу. Его находили знакомые в злачных местах, приводили домой невменяемого, обросшего, с равнодушными глазами, в которых были точки вместо зрачков. Он отлеживался тупо перед телевизором и курил сигарету за сигаретой. Периодически вставал, уходил на кухню, возил прокопченной обожженной миской по плите, вводил коричневую жидкость в вену, перетянув сгиб локтя резиновым шлангом, и прикрыв глаза, впитывал в себя дурноту. Иногда так его, сидящего на табуретке, находила мать. Отводила в постель, он просыпался, плакал, просил прощения, потом опять засыпал. Так продолжалось, пока не заканчивался запас наркотиков или денег. И вот очередная «ломка» - везут в наркологическое отделение местного госпиталя.
Ирина слушала его историю и не могла понять, как она раньше этого не знала. Жили они в одном подъезде, наверняка, скорая приезжала не раз. Она просто не замечала – чужой беды, чужого горя. Ей стало стыдно. Она хотела пройти в дверь подъезда, но тут дверь распахнулась сама, и вынесли на носилках бедного соседа, он был сам на себя не похож, зубы стучали, его перетянули простынями, глаза закатаны. Ирины прошмыгнула мимо, в еще открытую дверь. Когда зашла в лифт, почуствовала слабый запах уксуса.



Глава 11

Они поднялись к Ирине, и Лиля по-хозяйски в сапогах прошлась по квартире, остановив взгляд на полке с Ириниными книгами и коллекции жуков и бабочек, которая осталась от Виталика.
- Одна живешь? Спросила гостья.
- Одна, - откликнулась Ирина. Она хозяйничала на кухне, решив сделать бутерброды. Кажется, она переела пирожных в кафе, и ей было нехорошо от сладкого.
- Хорошо... Это хорошо, что одна. Лиля взяла русско-английский словарь с полки и полистала его. – А я вот нет. А чувствую, что да.
Ирина вошла в комнату.
- Извини, я не слышала, что ты сказала. Пойдем на кухню, поедим?
Лиля уверенно прошла на кухню.
Они сели за стол, и Ирина налила чаю.
- Так что ты сказала, что живешь не одна? Насколько я знаю, вы же с Константином Аркадьевичем женаты...
- Ну да... Вторым браком.
Лиля призналась ей, что сразу поверила Ирине, что та порядочная девушка, не то, что эти шалоболки, с которыми ей приходится общаться, и уверила ее, что им надо чаще встречаться. Ей нужна настоящая подруга, с кем она могла бы вот так запросто пить чай и разговаривать о настоящей жизни.

 На выставке Лиля пригласила подруг на чашечку кофе в кафе в центре города на завтра. Антонина отказалась, отговорившись делами. Просидев два часа в кафе, одуревшая от крепкого кофе, Ирина предложила поехать к ней. Лиля была на своей машине.
Ауди поджидала на боковой улочке, небрежно припаркованная. Лиля пощелкала ключом издалека, и машина попикав, разблокировала двери. Они сели в кожаное, ароматное нутро, и поехали через город в тот район, где жила Ирина. Лиля вела машину уверенно, изредка обгоняя другие машины, которых было не так уж и много, час пик еще не начался, и задавала вопросы пассажирке. Где работает, где живет, какие магазины она любит, смотрела ли она то кино. Кажется, ей было интересно с Ириной. Ирина отвечала охотно, и в свою очередь пыталась что-то спрашивать про Лилечку, но она отвечала односложно, или не отвечала совсем, сделав вид, что занята дорогой. Добрались до Ирининого дома они быстро, и Ирина, слегка поколебавшись, удобно это или нет, предложила Лиле подняться к ней. Лиля без сомнений подхватила белую кожаную сумочку с сиденья, и попикала ключами, закрыв машину.
Они сидели у Ирины на кухне и пили чай с бутербродами.
- Таскается Макаров много... Изменяет мне. Лиля нахмурила четко очерченные бровки, в ушках качнулись перламутровые сережки. – Надоело.
- Неужели? Ирина не нашла ничего глупее, чем сказать именно это. А что еще прикажете говорить, когда тебе открывают душу.
- А ты думала? Лиля надкусила бутерброд и положила обратно на тарелку. – Я к этому привыкла, уже столько лет вместе. В глазах у нее мелькнули слезы.
Вдруг в светской даме Ирина увидела несчастную женщину. Ей захотелось утешить Лилечку, и она не знала как. Может быть отвлечь ее от дурных мыслей?
- Лиля, мне горько слышать это... Наверное, вам это так тяжело... Вы кушайте, кушайте. Ирина пододвинула большую тарелку с бутербродами. Ей было неудобно, что вот так, полузнакомая женщина раскрывает свои семейные тайны. А может быть это уже и не тайны давно? Человек в городе известный, явно, если что происходит, то потом разносит молва. Это только Ирина, вечно занятая собой, ничего не замечает.
- Лиля, а вы не знаете, что с Вадимом?
Лиля посмотрела на Ирину, прищурившись, будто она не могла сразу вспомнить, кто это. И через секунду она сказала:
- Да звонил он как-то мужу, буквально на днях. Сказал, что скоро приедет опять. Красивый мужчина, да?
Она улыбнулась. В ее словах не было ничего кроме простой константации факта.
- И богат. Свой дом. Все время звал нас к себе, да мы что-то так и не собрались. Любит независимых женщин.
Она оценивающе посмотрела на Ирину.
- Ну вот как ты, например.

В баре было шумно, накурено. По пяти телевизорам, висевшим в ряд, шел баскетбольный матч. Здоровые негры в длинных майках скакали с мячом и, размахивая длинными руками, забивали его в сетку.
Официантки в белых обтягивающих футболочках с пятнами от кетчупа и горчицы сновали с подносами, на которых на больших тарелках лежали гигантские гамбургеры и куриные ножки.
Их было четверо - Тим, Джим, Эд и Вадим. Они собирались раз в неделю по четвергам на пиво. Смотрели спорт по телевизору, заказывали по порции острых куриных крылышек или чипсов, пили пиво и трепались. Все было просто, без изысков. Познакомились они в футбольной любительской команде. Парни молодые, с амбициями. Ездили на дорогих машинах, зарабатывали прилично, но не выделялись. В Америке свои способы обозначить свою принадлежность к определенным кругам, но чаще всего это происходило с возрастом. То, что у Вадима был свой дом, было скорее исключением, чем правилом. Его холостые приятели снимали квартирки, весело проводили время и не желали заморачиваться даже намеками на оседлость. Тратились на машины, компьютеры, дорогие игрушки. Им все еще было по двенадцать-тринадцать в душе, простодушные американские тинейджеры, которые не желали взрослеть как можно дольше.
Джим рассказывал про то, как он провел эту ночь. По его словам звучало, что он непрерывно, все восемь часов занимался сексом. И его неутомимая подружка Сюзи что только не вытворяла. Эд кивал в такт, Тим и Вадим посмеивались.
- Ну что, Вадим, как твоя новая подружка, - спросил Тим, обтирая острый соус с пальцев об кучу бумажных салфеток, лежавших на столе. Куриные косточки горкой высились на тарелке, запачканной жиром.
- Это какая? Спросил Эд. – Дороти? Эд был типичный американский толстяк. Но на футбольном поле бегал на удивление быстро.
- Да нет, - сказал Джим. – Карен, кажется, ее зовут. Он тоненько засмеялся.
Тим ткнул его грязными пальцами в бок.
- Заткнись, не тебя спрашивают.
- Карен Уайт? Блондинка с локонами и титьками по сюда? Эд хлопнул себя ребром ладони по толстому животу. – Хоть и не свои, но такие сладкие.... Он облизнулся.
Вадим прищурился и посмотрел на Эда через стакан с пивом. В красной жидкости физиономия приятеля стала еще шире.
- А ты откуда ее знаешь?
Эд смутился. Ему не хотелось портить отношения с другом, он был человеком хоть и недалеким, но добрым.
- Ну может это другая Карен Уайт...
Джим подскочил на месте. – Нет, нет, давайте уж выяснять!
Он повернулся к Вадиму. Вадим сдвинул брови и сердито посмотрел в ответ.
- Да оставь ты его в покое, - Тим взял за плечо Джима и развернул к себе. – Пей пиво. – Вадим, не обращай на него внимания.
- Да нет, я в порядке, - сказал Вадим. – Ну если титьки... То это она. Белые локоны, загорелая как негр.
- Ага, - поддакнул Эд. - Трахается она хорошо. Она меня далеко завела, мы с ней и на Карибы ездили, и куда только я ее не водил. Раскрутила она меня хорошо... Ну может тебе с ней повезет.
Вадим представил толстого Эда, лежавшего на тоненькой Карен. Ему стало неприятно. Видение покачалось перед глазами и исчезло.
- Еще слово, и... Вадим приподнялся над столом. Он готов был врезать Эду в нос. Эд сдвинул брови и стал похож на бульдога.
- Эй, погоди, погоди, - придержал его Тим за рукав. – Релакс, ребята, релакс. Ну что вы из-за бабы...
Он повернулся к пробегающей мимо официантке и сделал знак жестом. Еще четыре пива.
- Ура-а-а! Закричала толпа из бара. Детройские «Пистонс» сравняли счет.

Ирина пошла провожать гостью в прихожую, и открыв дверь, обнаружила за ней Петю, соседа, который собирался позвонить в дверь, но не успел. Петя обворожительно улыбнулся Лилечке, ее бриллиантовым сережкам, и галантно посторонился, пропустив гостью к лифту. Лилечка кинула взгляд небрежный взгляд на мальчика и процокала каблучками. После того как лифт съехал по шахте, он с изумлением спросил у Ирины, кто это дама. Она отмахнулась от его вопроса, и спросила, зачем он к ней приходил.
- Дорогая Ирина, к тебе приезжала сестра! Она сказала, что у вас объявился отец! Радостно сообщил Петечка. Изумленная Ирина приоткрыла дверь квартиры, запихнула высунувшегося Мурку обратно ногой и пригласила соседа войти.

Мама умерла в городской больнице. Светлана к тому времени уже закончила библиотечный факультет государственного университета и вышла замуж за Володю, начинающего инженера. У них родился Женечка и они только-только купили дом в Ратаново. Ирина жила в городе и училась на экономическом. После занятий бежала домой, ухаживала за матерью – высохшей и почерневшей, готовила ей, покупала лекарства и никогда не думала, что все может враз кончится. Когда врачи сказали, что у Софии Павловны рак матки, сестры испугались, но не поверили – а вернее, не приняли новость как неизбежную реальность. Болезнь развилась мгновенно – так быстро, что после нового года мама уже бросила работу, легла в постель и больше не вставала. Им казалось, что это временно, они приложат все усилия – финансовые, моральные, духовные – и мама оживет, станет прежней веселой Сонечкой. Но день шел за днем, ей становилось хуже, она стонала ночью, днем молчала, и становилось все яснее, что ей не выжить. Им тогда здорово помог Володя. Он проникся их ситуацией, взял на себя ответственность за ребенка, за дом, отправлял Светлану в город помочь сестре. Он же предложил перевезти Софию Павловну к ним в Ратаново на лето, когда теще стало хуже. Его здравый смысл подсказывал, что она не жилец, так пусть хоть на свежем воздухе побудет. Расцветали пионы, это было начало лета.
Светлана тихонько плакала, когда складывала белье и книжки для мамы в большую дорожную сумку. Ирина собирала лекарства – пачки таблеток, стеклянные пузырьки - в отдельную коробку, туда же положила мамину записную книжку. Таксист терпеливо ждал, когда они все усядутся – скрюченная от боли больная женщина и Ирина на заднем сиденье, Светлана на переднем. Тронулся с места – за окном проплыла детская качеля и горка, стоявшие у них во дворе с незапамятных времен - и Соня заплакала. Младшая дочь погладила ее руку и прошептала:
- Мам, ну ты чего, это же только на лето. Будешь с Женечкой водиться.
Мать кивнула головой, достала платочек, приложила несколько раз к глазам. Светлана обернулась, обхватив рукой спинку сиденья, и укоризненно на нее посмотрела. - Ну ты что как маленькая, мы же тебе родные. Пожила с Иришкой, теперь у меня. Тебе понравится, - самоуверенно сказала она.
Когда Ирина вернулась домой, в городскую квартиру, то не могла понять, что же изменилось. Каким-то образом она упустила тот момент, когда она повзрослела и стала ответственной за маму. И вот теперь, когда ее нет, ее страшно не хватает. Не хватает не так, как когда-то она уезжала к родственникам на несколько дней, или даже отпуск, а так будто она уже никогда не вернется.
Когда Софии Павловне стало плохо, из Ратаново ее увезли в городскую больницу. Пробыла она там недолго, всего несколько дней. Ирине позвонили на работу – а она устроилась на лето в кафе официанткой подработать – и сказали, чтобы срочно приезжала. Она сняла через голову фирменный фартук, скомкала его, бросила в угол и выскочила на улицу, ища глазами свободное такси. Светлана и Володя приехали следом. В палате было тихо, шторы на окнах приспущены, августовское солнце едва пробивалось. Мама лежала на больничной кровати с железной спинкой, спокойная, умиротворенная и чужая.
Глава 12

Светлана, не застав сестру дома, позвонила в дверь соседям и спросила, не знают ли где Ирина. Молодые люди приняли участие, сказали, что нет, не знают, но обязательно сообщат соседке, что к ней приезжала сестра, даже можно вот сумку оставить, и можно ли поинтересоваться, что случилось. Светлана сказала, что, дескать, у нее кой-какие новости и она приехала в город, чтобы поговорить с Ириной. Если ее нет, то она тогда пойдет по магазинам и вернется попозже. Почему она не позвонила предварительно по телефону, никому в голову спросить не пришло. Ирина слушала сбивчивый рассказ возбужденного Пети, когда из поднявшегося лифта вышла Светлана и подошла к ее квартире. Тут же вышел Дима, он пошел за Петей, и увидев Светлану, радостно заулыбался, узнав ее. Они все одновременно вошли в прихожую к Ирине, у нее стало тесно в квартире, как давно не было. Пете собрался уже уходить домой, но Диме захотелось остаться, узнать, что за новости принесла Светлана и посмотреть как Ирина это вопримет. Светлана начала снимать пальто, мальчики бросились к ней поухаживать, и получилась еще большая толчея. Ирина, рассердившись, выгнала соседей. Мурку выпроводила обратно в комнату, а Светлану провела на кухню, где у нее еще оставались бутерброды, и чай не остыл.

- Света, что случилось? Спросила сестру Ирина. – Ты даже не позвонила перед приездом. Переполошила всех.
- Ирина, нам позвонил отец!
Светлана сталаралсь держаться спокойно, но ее состояние выдавали раскрасневшиеся щеки. Она села за стол, и стала механически есть оставшиеся бутерброды с сыром – один за другим. Ирина посмотрела на нее с укоризной и налила чаю в белую кружку.
- Какой отец? О чем ты? Так, дорогая, рассказывай, что случилось.
Светлана перестала есть, вздохнула и начала рассказывать.
Она занималась стиркой, когда Володя позвал ее к телефону. Обтирая мокрые руки об фартук, она взяла трубку. Алло, сказала она. Это твой папа, сказала трубка приятным баритоном, из Вашингтона. Что за шутки, рассердилась Светлана. Перестаньте хулиганить. Нет, нет, это на полном серьезе, ваш отец, - сказал голос. - Ваше имя Светлана Алексеевна Козырцева? Да, ответила она. – А это Алексей Миронович Козырцев. Я звоню из Вашингтона. И хотел бы с вами встретиться. А где Ирина? Опешившая Светлана не знала, что сказать. Она махнула Володе, подозвала его к телефону, дала ему трубку и сказала: - Я не могу справиться с этими хулиганами. Разберись ты. И пока Володя разговаривал, она стояла неподалеку, делая вид, что протирает пыль с книг...
Как выяснилось, этот голос на самом деле принадлежал их отцу. Он профессор российской истории в университете в Вашингтоне. Уехал он в Америку давно, после рождения дочерей. С семьей отношения не поддерживал, но часто вспоминал Соню, их студенческие годы. Он очень сожалеет, что так получилось. Новость о том, что Сони не стало в прошлом году, обескуражила его. Голос замолчал, потом вежливо попросил Светлану опять к телефону. Она подошла, и дрожащими руками взяла трубку.
- Светочка, прости меня, дочка. Я понимаю, какой шок это для тебя. Как жаль, что нет мамы... Можно я вам перезвоню еще раз?
Светлана дала ему номер домашнего телефона Ирины и попросила перезвонить туда на следующий день. Она решила приехать к сестре и обсудить волнующие новости, а там уже разбираться вдвоем как им быть. Всегда спокойная Светка вдруг проявила необычайную для нее активность.
Сестры сидели, пили чай и говорили. Они вспоминали маму Соню, их детство, и практически не говорили о звонке. Факт, что отец жив, здоров и работает в американском университете, поразил их больше, если бы им кто-то сообщил, что их отец спился или его убили. Им всегда казалась правдоподобной легенда о пропавшем в тайге человеке, то, что им когда-то сказала их мать. То, что она могла соврать, им не приходило в голову...
Ирина отставила чашку с чаем и пошла в прихожую к зазвонившему телефону.
- Ириночка, это папа.
- Здравствуйте, Алексей Миронович.
- Пожалуйста, не называй меня так. Я понимаю, как вас со Светланой должно быть больно. Я все прекрасно понимаю. Может быть поэтому через столько лет решил позвонить...
- Как вы узнали наш телефон?
- Мне сказала Нина, сестра. Деточка, прости меня. И Светочка пусть простит. Я долго не решался...
- Что вы хотите от нас?
Ирина нахмурила брови и глянула на Светлану, вышедшую из кухни. Та кивнула.
- Я хочу, чтобы вы приехали ко мне. Посмотрели, как живу, познакомиться с моей семьей. Ирина, я оплачу все расходы. Пожалуйста, не отказывайтесь.
- Алексей Миронович...
- Ирина, я вас умоляю. Приезжайте вдвоем со Светланой. Ради мамы...
- Но...
- Знаю, знаю. Я старый дурак, бросил вас когда-то. Но дайте же мне шанс!

Ирина положила трубку, и посмотрела на Светлану.
- Ну что? - спросила та.
- Он хочет, чтобы мы приехали к нему в Америку.
- Я не могу... Светлана разочарованно пожала плечами. - У меня семья... Она весело взглянула на младшую сестру. - А вот ты можешь поехать! На несколько недель. Представь, что это отпуск.
- Хочу ли я... Ирина вздохнула. – А ты хочешь?
Старшая сестра помолчала и сказала: - Знаешь, Ириш, честно сказать – хочу. Пусть он когда-то бросил маму, и она тянулась как могла, тянула нас, двоих девок, работала в детсаду, пробивалась. Но она никогда не была озлобившейся на других. Вспомни – у нее всегда были подруги, ее всегда окружали люди.
- Да я понимаю... Ирина подошла к окну и задернула шторы. - Ну что – на боковую? Она прошла в комнату, стала разбирать диван и доставать из стенки свежее белье.
- Я вот знаешь, чего понять не могу. Почему для того, чтобы людям признать свою вину, надо, чтобы прошло много-много лет? Дверца шкафа громко хлопнула.

Вадим проснулся резко, будто и не спал вовсе. Прямые солнечные лучи падали ему на лицо, жалюзи были открыты. Спальня отделана в современном стиле, минимализм во всем. Стены выкрашены однотонной краской, дорогое постельное белье, пара черно-белых фотографий над кроватью.
Прошло две недели с того памятного вечера в баре. Он никак не мог избавиться от навязчивого видения – толстый Эд на тоненькой блондинке с большими грудями - преследовавшего его с момента, как друг рассказал ему про свою связь с этой студенткой. Ему было неприятно поймать себя на мысли, что ему было неприятно. Дело было не в Эде и даже не в Карен. Ему осточертела эта небрежность в отношениях, когда вот так запросто можно услышать что-то о женщине, с которой ты спишь. Как будто ему плюнули в лицо.
Карен то ли чуствовала его состояние, то ли была занята своими делами, но не звонила ему. Вадим сам позвонил ей накануне вечером, и услышав сладкое «Хай, как ты поживаешь, сладкий, хочешь встретиться», сказал ей, что все кончено. Она закудахтала что-то про планируемую поездку вместе на Гавайи в весенние каникулы, он не стал слушать и положил трубку. После разговора ему стало легче.
Вадим сел в кровати, потянулся – солнце светило как ненормальное – и решил ехать в Москву. Спрыгнул с кровати и прошел к ноутбуку, валявшемся на кресле. Открыл его, набрал сайт для заказа билетов на самолет, и проверил есть ли билеты на пятое апреля. К тому времени он как раз утрясет с работой.

Похороны были простые, на деревенском кладбище. Родственников было немного, еще меньше друзей. Нужно было время, чтобы сердечная боль утихла, и не было ничего лучше, чем окунуться с головой в работу. Ирина прекрасно защитила диплом. Но ей долго снились тяжелые, обрывающиеся сны, и все время чуствовалась пустота. Как-то вдруг не стало самого близкого человека – а вместе с ним ушла целая жизнь. Оборвались связи с прошлым, оборвались связи с настоящим. Они с сестрой написали всем, чьи адреса нашли в маминой записной книжке. Кто-то ответил с соболезнованиями, кто-то пропал навсегда. Они остались одни, сами по себе и их семья распалась на две равнозначные доли – им предназначено продолжать род. Мама была тем звеном, что держала их, делала детьми, младшими по чину, по званию. Пока она была жива, они считались за последующее поколение. Сейчас же они за главных, за старших.
Новую роль они восприняли по-разному: уже имея ребенка, старшего Женечку, Светлана вжилась сразу, начав опекать младшую сестру. Вскорости последовало рождение младшего Темы. Ирине это далось намного сложнее. Она была студенткой, жизнь вокруг нее продолжалась, подруги звали на вечеринки, за ней ухаживали. Но тоска по матери не давала ей по-настоящему отдаться развлечениям, раскрыться. Даже принимая ухаживания, она держалась на дистанции, никогда не делала первого шага, и на все предложения сразу отвечала «нет», не думая.
Как-то на выходные она приехала к Светлане в Ратаново. Дело было летом, она только вышла на работу в «Интекс». Было жарко, лениво. Племянники играли в песочнице, она качалась на самодельной качеле, которую соорудил Володя для сыновей, и читала книжку. Скрипнула калитка, в сад вошла девочка, дочка соседей, в простом ситцевом платье, босые ноги обиты пылью, жиденькие волосенки распущены по плечам. Прижимая к груди рыжий пушистый комочек, она спросила, можно ли ей увидеть тетю Свету. Ирина перестала качаться, подняла голову от книжки и спросила, а зачем тебе. У меня есть кошечка, и ее никто не берет, ответила девочка. Наша Василиса окотилась месяц назад, маманя сказала, что потопит всех. А я ее упросила оставить хоть одного, обещала, что найду кому отдать. Ирина поднялась с качели и подошла к девочке. А разве ты не хочешь оставить ее себе, спросила Ирина. Хочу, ответила девочка. Но маманя ругается, говорит, что хватит им трех кошек.
Ирина взяла комочек из рук девочек - из тщедушного тельца свесились четыре лапки. На головенке торчали волосики, усы топорщились как антенны. Глазки жмурились от солнечного света. Пальцами она чуствовала ребрышки, сожми, и жизнь из них уйдет. Ей стало страшно.
Я возьму ее, сказала она. И назову Муркой, хорошо? Девочка улыбнулась. Конечно. Только дайте мне рубль, говорят, надо заплатить, если что берешь, а то жить не будет. Ну хорошо, засмеялась Ирина, сейчас я тебе вынесу рубль. Она пошла вместе с кошечкой в дом, нашла старую вязаную шапку среди барахла в сенях и положила туда приобретение. Когда она вышла в сад, девочка сидела в песочнице вместе с Женей и Темой и помогала им строить куличи. Ирина протянула ей бумажный рубль. Девочка взяла купюру, аккуратно разгладила, и сложила пополам, положила в карман ситцевого платья и спросила, можно ли ей неможко еще поиграть с мальчиками.




Глава 13

Народу в этот час в большом книжном магазине «Барнс энд Ноблз» в центре Вашингтона было немного. Они стояли на экскалаторе, который медленно полз на верхний этаж, и разговаривали. Он, длинный худой, с седыми волосами, небрежно заправленными за уши, и она – его дочь. То, что она его дочь, было видно по сосредоточенности взгляда, которым она смотрела в никуда при разговоре, по очертаниям лица, напоминающим его, вытянутое, но сглаженное женственностью и неброским макияжем, по комплекции – меньше его на голову, пропорции те же, вытянутые, не склонная к полноте, и манере одеваться. Оба были в чем-то небрежно-удобном. Говорили они про недавно вышедшую книгу модного автора. На стенах магазина висели огромные постеры, рекламирующие издание. На нижнем этаже продавались журналы и путеводители. На верхнем сосредоточена литература разных жанров. Там же располагалось кафе. Туда они и направлялись.
Ирина приехала в Вашингтон весной, когда цвели тюльпаны. Разноцветные цветочки ровными рядами стояли вдоль дорог. Было прохладно, ей сказали, что так бывает перед началом цветения вишни. Город ей показался простым: серые скучные здания, много парков, немного старинных церквей. Намного было интереснее в Джорджтауне, где жил ее отец, Алексей Миронович Козырцев со своей подругой Линдой, средних лет американкой чешского происхождения с короткими обесцвеченными волосами. Дома они говорили по-английски, и Ирине приходилось напрягаться, чтобы участвовать в беседах за столом. В целом ее приняли тепло, отвели спальню с обоями в розовый цветочек и отдельной ванной наверху, и показали, где все располагается. Дом у отца был среди таких же, старый, в три этажа, с небольшим палисадником, но очень ухоженный, тщательно выкрашенный светло-синей краской и обнесенный ажурной железной изгородью. Гулять по Джорджтауну было одно удовольствие: дома радовали необычной архитектурой, улицы чистотой, и тут же – множество ресторанчиков, бутиков, античный магазинчиков и выставочных залов. Отец уезжал утром в университет, читал лекции по русской истории и проводил семинары, Линда работала маркетологом в фирме в самом центре Вашингтона. Все было просто, понятно, по расписанию и необременительно.
Встреча в аэропорту была напряженной – Ирина волновалась перед встречей с отцом, которого она не помнила. Но он оказался простым, очень вежливым профессором университета, прекрасно говорящим по-русски. Он подошел к ней такой длинный, худощавый и очень знакомый. Постаревшая копия того молодого человека с фотографии на стене в доме у сестры. Обнял, прижал к себе, и сказал: «Здравствуй, дочка». Ирина, уставшая от длительного перелета, не сопротивлялась, сказала: «Хай», и, подхватив чемодан и сумку, они пошли в сторону общественного гаража, где отец припарковал свой крайслер.
Почему-то она боялась, что он будет с ней разговаривать по-английски. Но на чужой язык он переходил только с Линдой или окружающими, с дочерью говорил по-русски. Это сближало их, придавало интимность разговорам. Она рассказывала отцу про маму, сестру, их простую, незамысловатую жизнь. Отец плакал, когда она говорила про маму. Он выглядел таким естественным в американской среде, его теории западного развития российского истории нашли отклик в научной среде, его статьи и книги публиковали на английском. Но его дочери жили в России, и пришло время им встретиться.

Вадим жал на кнопку звонка, не отрываясь. В подъезде было тихо, по дороге сюда он никого не встретил. Зайти к Ирине он решил после недолгого раздумья, сразу по приезду в город. Рассказ Лилечки о новой подруге напомнил ему о случайном знакомстве на новогоднем вечере в театре, и он решил испробовать шанс. Что и как он скажет, его волновало меньше всего, главное – действие. На звонок никто не отвечал.
- Вы чего это тут трезвоните? Из соседней квартиры выглянул высокий парень. – Ее нет. Уехала она.
Вадим перестал жать на кнопку и повернулся к парню. Дима, это был он, смотрел на Вадима с прищуром.
- Куда она уехала? Вадим сделал шаг по направлению к Дима.
Дима осторожно попятился за дверь.
- Вы чего это...
- Как это уехала? Озадаченно спросил Вадим.
- А вот так – к отцу в Америку, - выкрикнул Дима и захлопнул дверь.
Вадим зло стукнул кулаком по стене и пошел к лифту. Он мог поверить услышанному. Так ему и надо.
Дима постоял за дверью в своей квартире, прислушиваясь. Когда лифт уехал, он открыл дверь, понюхал воздух, уловил запах хорошего одеколона, высунул язык и, кривляясь, сказал: - Сам дурак.
В кафе они взяли кофе, круассаны и уселись за столик у перил, за которым открывался вид на нижний этаж. На противоположной стене были нарисованы портреты писателей, а под ними подписи – Набоков, Фолкнер, Марк Твейн, Лев Толстой, Диккенс... Они были изображены за столиками в кафе, в руках газета, или чашка кофе, или трубка в зубах... Живые люди, которые жили так же, как все остальные, посещали рестораны, ходили на работу, если она была, читали новости и писали о воображаемом, о том, что не существовало, создавая своими талантом другой, выдуманный мир.
- Папа, - Ирине каждый раз приходилось делать усилие, чтобы произнести это слово. – Скажи мне все-таки, почему ты оставил маму? Это была запрещенная тема, которую она никак не могла поднять. Но здесь, в кафе среди чужих людей, в атмосфере полуреального-полувыдуманного мира, где правит фантазия, она вдруг расслабилась, и вытолкнула из себя этот вопрос, который сидел у него в голове все это время, пока она гостила у отца.
Алексей Миронович склонил голову.
- Мне непросто ответить, Ириночка. Видишь ли... Мы были молоды, глупы. Твоя мама хотела семью, детей, мне нужно было делать карьеру. В Советском Союзе было непросто жить, ты знаешь это. Это сейчас они открыто говорят про преследование ученых, про насаждение коммунистических дом в головы людей. А тогда – это была черная, угрюмая страна, где если ты не соответствовал общим стандартам, тебя прятали в психушку или отправляли в тюрьму по ложному обвинению. Я, историк по образованию, был особенно подвержен опасности вляпаться в нечто подобное. Я не мог открыто говорить про то, что я думаю о течении русской истории, о политической системе, воцарившейся в моей стране. Российской истории не было, была советская. Либо российская под советским углом. А таким как я, кто считал, что у России был шанс пойти по западному пути...
Профессор увлекся.
- Папа, я тебя спросила о маме, не о политике. Ведь она была живой, чувствующей женщиной. Она любила тебя...
- Ириночка, дочка моя.
- Папа, ответь мне! Ирина нетерпеливо стукнула стаканчиком кофе.
- Ирина, может тебе еще кофе взять? Не сердись, дорогая. Я сейчас возьму еще кофе. Высокий седой профессор поднялся и пошел к прилавку. Плечи были согнуты, будто на них лежала вся история Российской Империи в двадцати томах.
Ирина откинулась на кресло и отставила ногу. Какая к черту история, при чем тут история, когда они, две маленькие девочки росли без отца, их мать им врала, из страха, что что-то нехорошее с ними случится, про какую-то тайгу, где-то там, в Сибири. Вот это темный лес, черный, мрачный, с затхлым запахом лес, даже не лес, а болото, где все погрязло – человеческие отношения, любовь, забота, мораль.
Отец вернулся, и поставил пластиковую чашку на стол. Приподнял крышечку, оттуда пошел пар. Ирине он протянул шоколадку, с фирменным лейблом магазина.
- Ирина. Я сделал плохо. Я удрал как последний трус. Я слишком был занят собой. Но я был молод! Профессор начал горячиться. За это волнение его любили студенты, на своих лекциях он говорил об истории как о живом существе.
- Пойми, я был молод. Я не думал о детях, я не думал об ответственности. Мне стыдно признать это, но я признаю это. Я любил Сонечку, она была удивительная женщина, мягкая, заботливая, с длинными черными волосами и светлыми глазами. Удивительно красива. Но этот страх, что у меня не будет работы! Я был как в клетке! И таких как я, было много.
- В общем, ты сбежал, папа, - сказала Ирина, развернув шоколадку. – И оставил нас – ради истории, ради себя. Она надкусила кусочек.
- Ирина, ну может быть не будем продолжать? Я каюсь, я искренне каюсь, что так сделал. Но ты тоже должна понять... Профессор опустил седую голову.
- Я понимаю, - вздохнула она. – Я все, папа, понимаю.
- Ирина, знаешь что? Отец поднял глаза. Веки были набухшие, уставшие. Наверное, непросто столько времени проводить над книгами. - Я тоже понимаю, что тебе тяжело. Но давай так – вы со Светочкой потеряли маму. Но вы обрели меня. Я обещаю о вас заботиться.
- Как? Когда мы уже выросли, у нас свои жизни, семьи, карьеры...
- Если вы со Светочкой хотите, вы можете переехать в Америку...
 Ирина посмотрела на отца, ей стало его жалко.
- Папа, Россия сейчас другая. Это совершенно другая страна, я же тебе рассказывала. Почему я должна уезжать? Это в ваше время были коммунисты, преследования, общий дурдом. А сейчас... Да и что я буду делать здесь, в незнакомой мне стране. Я и английского-то не знаю. Где я буду жить? Не с твоей же женой...
- Как знаешь. Профессор вздохнул.
 Ирина согласно кивнула, и они стали собираться на выход.



Глава 14

На черном мраморном столе догорала красная свеча. На ужин Линда подала фондю – растопленный сыр и к нему кусочки сухого хлеба – к нему сухое белое вино. В этот вечер был гость – ассистент профессора Алексея Мироновича Рон Бейкер, молодой американец в клетчатой рубашке и с короткой бородкой. За ужином говорили по-английски. После ужина решили пить кофе. Рон, увлеченный русской историей, жарко спорил с профессором, он доказывал, что если Россия переймет западные методы управления государством, то там все наладится автоматически. Профессор ухмылялся, тряс седыми волосами и говорил, что это не все, надо еще учитывать культурно-географические факторы.
Ирина гордилась своим отцом – он был такой уверенный в своих рассуждениях и ей нравился Рон – своей увлеченностью, своей открытостью. А еще он был такой забавный в своем американском простодушном убеждении, что можно понять другую культуру, прочитав несколько десяток книжек и написать несколько научных работ на тему. Темы темами, но есть живые люди и есть такая вещь, как другая культура. Но мысли эти были невнятные - так, после хорошего ужина, в семейной обстановке, под воздействием вина даже не думалось, а мечталось, плавало что-то такое в воздухе. Ирина не была историком или политиком. Она была обычной русской женщиной, проживающей свою судьбу, мечтающей найти покой, стабильность – в семье ли, работе ли – полуплывущей по течению, полусопротивляющейся обстоятельствам, делая то, что ей подсказывало сердце, то что делало ее такой русской, такой непосредственной, такой ошибающейся, и такой какая она есть.
- Кофе, я забыла про кофе! Линда подскочила и направилась на кухню. – Я сейчас вернусь. Алексей Миронович прервал очередное доказательство о влиянии российской монархии на развитие исторических циклов, и предложил ей помощь. Она отказалась, но напомнила мужу о том, чтобы он не забыл достать ликер к кофе. Компания расстроилась ненадолго, всем нужен был передых в дискуссии. Рон и Ирина остались вдвоем. Рон застеснялся, он не знал, как обратиться к Ирине и нарушить тишину. Она решила его выручить и спросила по-английски, почему он решил выбрать в качестве исследования такой предмет, как русская история. Он заулыбался и начал рассказывать ей, что его всегда восхищали русские художники, Кандинский, Шагал, а еще как он любит русский балет, и когда случилась перестройка, он решил, что он обязательно должен заниматься тем, что любит, и выбрал специализацию по российсклму направлению. В американских универститетах существует такая система – студенты изучают практически одни и те же предметы в течение первых двух лет и имеют право выбирать любые курсы, какие им захочется. Поэтому у него было много времени подумать, а когда он взял свой первый курс по русской истории и познакомился с профессором Алекс Козирсефф, он сразу понял, что это его.
- He is so passionate about everything! I like it! Рон щелкнул пальцами. Он был такой американский в своих жестах и клетчатой рубашке.
Ирине было приятно слышать про отца такие отзывы. Ей было приятно находиться среди таких умных, вежливых и страстных людей. Ей было хорошо здесь, в доме у отца, профессора русской истории в престижном американском универстите.
- Когда ты ехать домой? Рон немного знал русский язык, это было частью его учебной программы, и он иногда его использовал.
- У меня осталось несколько дней, - ответила Ирина. Ей стало немного грустно.
Отец вернулся с толстопузой бутылкой Бейлис в руках.
- Ну как вы тут? Он начал разливать по маленьким стопочкам маслянистую жидкость. – Линда сейчас принесет кофе.
- Профессор Козирсефф, вы имеете очень красивую дочь. Рон взял свой стопарик и поднял в качестве тоста.
Ирина усмехнулась. Американцы, оказывается, тоже умеют говорить комплименты. Она взяла стопарик и улыбнулась мужчинам.
- Дорогая Ирина. Можно я вас пригласить завтра на ужин? Рон широко улыбнулся, руки у него слегка дрожали. – Я знаю один очень хороший итальянский ресторан.
- Конечно, Рон. С удовольствием. My pleasure, - сказала Ирина.
Линда внесла поднос, на котором стоял кофейник с горячим кофе, молочник и чашечки. - Here is a coffee! - радостно возвестил Алексей Миронович.

Вадим гнал черный мерседес как сумасшедший. За окном машины мелькали столбы. Дорога в аэропорт была пустынная, машин попадалось мало.
Лиля, прижатая к пассажирскому сиденью ремнем безопасности, увещевала его.
- Послушай, ты только приехал. Какой смысл лететь назад? Макаров жутко рассердится, когда узнает, что ты сорвался с места. Вы же с ним еще контракт не подписали...
Вадим выехал на левую полосу, дал газа и обогнал новенькую тойоту.
- Ну уехала она в Америку – так вернется же. Или это в тебе русская кровь проснулась?
Лиле смешно стало при этой мысли, и она рассмеялась.
Вадим покосился на нее.
- Прости, Вадим, - Лиля полезла в сумочку за платочком. – Я к тебе очень хорошо отношусь, ты наш с Макаровым друг. Но ты вырос в Америке, и некоторых вещей не понимаешь...
- Каких вещей? Не отрывая глаз от дороги, спросил Вадим.
Показался поворот и знак о снижении скорости. Он сбавил скорость, но как только вышел на прямую, опять нажал со всей силы педаль газа.
- Ну... От девушки ушел муж... Она страдает. Ваша мимолетная встреча была под давлением обстоятельств. Неужели ты серьезно думаешь, что она помнит тебя?
- Я ей напомню, - сказал Вадим.
- Так не говорят у нас. Лучше сказать, я напомню ей нашу встречу.
Лиля опять засмеялась. Мерседес качнулся в сторону, она замолчала.
- Ну хорошо... Делай как знаешь. Телефон ее отца у тебя есть.
Вадим благодарно кивнул головой. Волосы растрепались.
Лиля отвернулась и посмотрела в окно.
- Машину только не разбей, мне ее вести назад. Макарову я все объясню, так и быть. Мне бы ваши проблемы...

Сердце Ирины не выдержало - поздно ночью она позвонила в Россию. Там было утро. Сначала сестре. Потом соседям. Петя ответил сонным голосом, не сразу сообразил, кто это. Но, узнав Ирину, почему-то бросил трубку, и она в недоумении поалекала несколько раз, прежде чем услышала голос Димы. Со всей ему присущей вальяжностью он сказал:
- Да... Кремль слушает.
- Хватит придуриваться, Дим. Расскажи лучше как Мурка.
- А это кто? Товарищ Буш? Товарищ Путин изволит отдыхать.
Ирина начала сердиться.
- Ты мне скажи, что у вас там происходит, как дела, как погода...
- Погода у нас замечательная... Одуванчики цветут... А к вам, дорогая, заходил один мужчина...
У Ирины похолодело внутри. «Неужели Виталик», подумала она. И тут же сердце скакнуло от радости.
- Такой экспрессивный, я бы сказал, брутальный. Мы с ним очень мило пообщались... Он мне рассказал про себя...
- Погоди, погоди, Дим. Какой такой мужчина, что ты городишь?
Ирина догадалась, что это был Вадим.
- Темноволосый, с карими глазами, хорошо одет?
- Это твой тайный любовник? Дима явно хотел сегодня ее вывести из себя. – Ты мне скажи, это твой тайный любовник?
Но поделать на таком расстоянии Ирина ничего не могла и, поблагодарив Диму за новость, отключилась. Она не была уверена, что рада слышать, что к ней приходил тот русский американец - с течением времени она успела подзабыть новогоднюю встречу. Слишком много в ее жизни произошло событий, чтобы помнить о каких-то брутальных мужчинах. Эпизод в прихожей она старалась не вспоминать. Было да прошло, было да прошло.

Самолет рейса Москва – Вашингтон несся сквозь белые облака над океаном. В бизнес-классе было тихо, спокойно. Стюардессы раздавали одеяла пассажирам. Представительный молодой человек отказался и спросил, ожидаются ли какие-нибудь возможные погодные помехи для того, чтобы самолет прибыл не вовремя. Стюардесса, молоденькая девочка в синей униформе и пилотке, улыбнулась и уверила, что все в порядке. Небо над восточным берегом американского континента чистое, и задержек не должно быть. Она положила одеяло на свободное кресло рядом с пассажиром и предложила ему расслабиться – лететь предстояло еще добрых семь часов. Молодой человек поблагодарил ее и откинулся в кресле, не закрывая глаз.



Глава 15

В то субботнее утро она вышла из душа, напевая, с обернутым полотенцем вокруг влажного тела. С мокрых волос капала на плечи вода, было щекотно и пахло очень хорошо. Пахло лавандой, свежестью, чистотой. Настроение у нее было прекрасное.
Ирина подошла к белому шкафу с широким встроенным зеркалом и развернула полотенце. Молодая обнаженная девушка с мокрыми волосами смотрела на нее. Ирина улыбнулась ей и, наклонив голову, встряхнула волосами и обернула полотенцем. Открыла дверцу шкафа и достала длинный белый махровый халат. Накинув его, она не сразу завязала широкий пояс, а повернулась в профиль и критически посмотрела на себя в зеркало. Неплохо, подумалось ей.
Ирина запахнула халат и завязала пояс. Пора идти завтракать.
- Айрин, свежий кофе! Позвала ее по-английски Линда, и протянула чашку с дымящимся напитком. – Я делаю бельгийские вафли, тебе одну или две? Кружка была неизящная, повседневного обихода, таких она много видела в магазинах, их часто продавали в качестве сувениров. Американский дизайн.
- Одну вафлю, пожалуйста. Спасибо, Линда.
Она села за стол, на столе стояла вазочка со свежими тюльпанами. Красные лепестки извивались на кончиках, зеленые стволы дышали упругостью.
- Эй, тебя к телефону, - позвал ее отец. Он подошел к ней, в простом тренировочном костюме, еще тяжело дышавший после утренней пробежки, поцеловал в лоб и протянул трубку с антенной. Ирина взяла телефон. Рону не спится...

Вадим был уверен, что Ирина согласится с ним встретиться. Он объяснил ей, что был в России, потом вернулся назад, и вот хотел бы встретиться снова... Он попросил разрешения за ней заехать через полтора часа. Она, после недолгого раздумья, согласилась. В конце концов, он был единственный ее знакомый в Америке, которого она знала по России и ей очень хотелось поговорить с кем-то, кто знает русский язык.

После завтрака отец и Линда сели в большой спортивный крайслер и уехали за продуктами. Ирина помедлила немного, потом поднялась наверх, к себе в спальню, и достала из косметички квадратный флакончик духов. Шанель № 5. Открутила золотую крышечку, приложила палец к отверстию бутылька, потом наклонила его и, ощутив на пальце жидкость, растерла ее между указательным и большим пальцами. Пахло чисто и дорого. Она потрясла пальцами, в воздухе распылились частички химиката. Новый год, серпантин, снег, мужчина в маске. И она – несчастная, потерянная, случайный гость на этом празднике жизни. Все изменилось с того вечера – она стала мудрее, спокойнее, научилась принимать решения сама. Пусть эти решения не всегда верные, но они ее. Судьба помогла ей обрести отца, друзей. Поможет ли она обрести новую любовь, она не знала.

Раздался гудок машины за окном. Она отодвинула белую кружевную занавеску и увидела улыбающегося Вадима, сидевшего в зеленого цвета машине с откидным верхом. Он заметил ее и опять посигналил. Ирину вдруг охватило волнение. Она спустилась вниз и вышла на крыльцо.
- Какая красивая машина! Привет! Ирина искренне восхитилась автомобилем Вадима. Цвет был не просто зеленый, а металлик, с отблеском.
- Это Форд Мустанг. Американская классика.
Вадим похлопал машину рукой. Загорелый, в рубашке-поло и кепке, натянутой на глаза, которую американцы называют бейсболка, он излучал довольство и радость от встречи с Ириной. – Convertible.
- Садись, - сказал он, потянувшись к противоложной стороне и распахнув дверцу.
Ирина ловко забралась в машину, и достала шелковый платок из сумочки.
- Хорошо, что захватила с собой платок, - засмеялась она.
Вадим наклонился к ней, и поцеловал в щеку: – Я так рад тебя видеть.
Она повязала платок вокруг головы, и Вадим нажал на газ. Мимо поплыли разноцветные таунхаузы Джоржтауна, облитые солнцем, с распустившимися тюльпанами в палисадниках. Замелькали вывески уже известных ей магазинов и ресторанов... Народу было много на улице, многие с покупками в руках, или просто прогуливающиеся по солнечным улицам, сидящие в уютном французском кафе на углу... Машины заполонили узкие старинные улицы, суббота. Им понадобилось время, что выбраться из Джорджтауна, попетлять среди серых зданий Вашингтона и выбраться на окружную дорогу. С нее они съехали на 66-й хайвей, ведущий в глубь штата Вирджиния. Она была рядом, стоило переехать мост через реку Потомак.
На большой скорости сильно обдувало ветром, и Вадим закрыл верх машины, как только они выбрались из городка. Ирина благодарно на него посмотрела.
- Ну что, куда поедем? Спросил Вадим. – Ко мне? Я покажу тебе, где я живу.
Он ловко вел машину, и легко завязался разговор. Ирина рассказала ему, что приехала навестить отца. Вадим показывал ей окружающие достопримечательности и давал краткие справки о том, что они проезжали. Это местность пропитана историей, сказал он. Знаменитые американские деятели, президенты всех поколений...
Город скоро кончился, пошли маленькие провинциальные городки, за ними фермы. Зеленые поля растилались вдоль дороги, небо было чистое, ясное. Машин было немного, обычный субботний траффик. Иногда их обгоняли большие траки, огромные такие вагоны, прицепленные к кабине, на боку у них написаны разноцветной краской названия компаний. Ирина пугалась, а Вадим над ней смеялся.
Над хайвеем висели зеленые вывески, указывающие сколько миль оставалось до каких городов, и номера съездов. По-английски они назывались exits. Коричневые вывески попадались реже, на них были названия музеев и парков.
- Давай съедем с дороги и купим воды, - предложила Ирина. - Ужасно хочется пить.
Они выбрали ближайший съезд, проехали по крутому повороту и съехали на боковую дорогу. Местность как местность, ничего особенного – те же поля, небольшой лесок, редкие жилые домики. В центре этой деревушки пара закусочных, магазинчик по типу сельпо, бензоколонка. Изредка попадались жители - простые, отличающиеся от интеллектуальной публики в Джорджтауне, похожие на фермеров и рабочих. Вадим заехал на бензоколонку заправиться, припарковался у аппарата. Ирина вышла из машины и пошла в магазинчик за водой. Прилавки, заваленные всякой всячиной в ярких упаковках, политические новости по телевизору, пара замызганных стульев и стол. Она прошла к застекленному холодильнику, достала запотевшую бутылку воды и прошла к прилавку. Толстая неряшливая тетка в грязном переднике недоверчиво взяла деньги, сунула в кассу, отбила со звоном сдачу и протянула чек.
Когда Ирина вышла из магазина, Вадим был уже в машине.
- Что за глушь... Недовольно сказала Ирина по-русски. – Она на меня посмотрела так, будто я инопланетянка.
- Ты и есть, - улыбнулся Вадим. – Садись в машину.
Они отъехали от бензоколонки и свернули налево. Проплыли частные обшарпанные дома с крылечками, на которых громоздился всякий хлам. Потом начался лесок, за ним потянулись фермы. Никаких указателей на главную дорогу не было.
- Вадим, тебе не кажется, что мы едем не в ту сторону? Забеспокоилась Ирина. - Я не вижу никаких знаков, одни сараи. И как же здесь пустынно... Что они делают тут в субботу? Никогда не думала, что в Америке есть такая глушь...
На пригорке показался амбар, огромное сооружение, с покатой крышей. Доски от дождя и времени потемнели, сияли дыры. На крыше едва угадывалась надпись, намалеванная коричневой краской, облупившаяся во многих местах. В таких амбарах раньше хранили табак, и названия компаний писали огромными буквами, чтобы было видно издалека. Вадим подвел машину к амбару и заглушил мотор.
Вокруг никого не было, стояла тишина. Голубое небо над головой, зеленое поле, и они вдвоем в его машине. Был солнечный день.
- Я скучал по тебе, - повернулся к Ирине Вадим и взял ее за руку. – Действительно скучал, Соня. Иди сюда.
Он притянул ее к себе и поцеловал. От него пахло свежестью с едва уловимой примесью терпкого мужского запаха. Ирина положила одну руку ему на плечо, другой погладила по щеке. Гладко выбритая, кожа так и скользила под пальцами. Она взяла кепку за козырек, приподняла ее, сняла с головы и забросила на заднее сиденье. Чистые темные волосы слегка курчавились, несколько мокрых волосинок прилипло ко лбу. Как же она скучала по нему. Губы впились в губы. Вадим удерживая Ирину на руках, сдвинулся по сиденью, подальше от руля. Его руки скользнули ей под юбку. Она перекинула одну ногу через его бедра и уселась верхом, продолжая целовать. Колени уперлись в кожаную спинку сиденья.
- Погоди, - прошептал Вадим. – Сними это. Он потянул ее джемпер вверх, Ирина не стала упираться и подняла руки, освобождаясь от одежды. Откинув джемпер назад, он расстегнул бюстгальтер и освободил грудь. Бюстгальтер снимать она не стала, он так и остался поверх груди. Вадим принялся целовать отяжелевшую плоть, лаская губами соски. Ирина застонала и уперлась руками в сиденье.
Вадим оторвался от ее груди, и судорожно принялся нашаривать молнию на джинсах, полулежа на сиденье. Ирина слегка приподнялась на коленях, дав ему немного пространства, ее обнаженная грудь уперлась ему в лицо.
Он освободил джинсы, и Ирина опять села на него. Опустилась со всего маху на него, потом поднялась, и опять опустилась. Вадим удерживал ее за бедра, поддавая ритмично в ответ. На лбу у него выступили прозрачные капельки пота.

Остаток пути ехали молча. Из деревушки они выбрались достаточно быстро, свернули по той же дороге, но только направо. Ирина пила воду из бутылки и смотрела на проплывающие за окном пейзажи. Вадим держал руки на руле, изредка посматривая на нее. И улыбался. Он выглядел таким счастливым.
В его городке было прилично – чистые улицы, магазины, старинные каменные дома. Они остановились у супермаркета, ему надо было докупить свежих овощей и хлеба к ланчу. Ты же обедаешь со мной, сказал он. А потом я тебя отвезу домой.
Галька зашуршала под шинами, когда они въехали к нему во двор. Двухэтажный белый особняк в федеральном стиле красовался в окружении кустов азалии. Навстречу выбежали два пса, лопоухие, с черно-белыми пятнами по коричневому телу. Обнюхав Ирину, они успокоились и убежали в сад. Вадим выгрузил продукты из бумажного пакета на гранитный прилавок, и стал доставать посуду из застекленных матовым стеклом шкафчиков. Ирина прошла по дому – все было дорого, современно и просто. Много пространства, дышалось легко. Неужели он живет здесь один, подумалось ей. А, впрочем, почему бы и нет, американский стандарт.
Обедать они сели в застекленной веранде, где стояла плетеная мебель. Было очень уютно. Вадим сервировал салат по-калифорнийски – зеленые листья салата, красные ломти помидоров, сыр под смешным названием «голубой», немного изюма и, конечно, кусочки спелого авокадо. Вадим ловко орудовал большим поварским ножом - этот салат он научился делать в Калифорнии, пока учился в университете.

Они пили холодное белое вино и болтали. Ни о чем. О его студенческих годах, об ее институтских подружках. О погоде здесь, и погоде там. О собаках, которые крутились тут же и подставляли головы Ирине под руку, напрашиваясь на ласку. Они говорили о разном, кроме одного – почему Вадим ни разу ей не позвонил с того момента, как они встретились в магазине Белая Камелия. Но это было уже неважно...

Ирина посмотрела на часы. Она совсем забыла, что сегодня вечером у нее назначена встреча с Роном в итальянском ресторане.
- Мне надо ехать...
Вадим поднялся. – Обещай мне, что завтра мы встретимся.
- У тебя красивый дом, - сказала Ирина.
Вадим приобнял ее за талию и прошептал в ухо: - You are so beautiful… Мне нравится запах твоих духов. Обещай, что ты всегда будешь со мной.
Ирина развернулась и посмотрела ему в глаза. Она была очень серьезной, когда сказала ему:
- И ты больше не будешь мне предлагать деньги?
- Нет, конечно, нет, - Вадим схватился за голову. – Пожалуйста, забудь это. Это было глупо, я признаю...
Ирина усмехнулась и слегка отстранилась. – Вадим, мне надо ехать. Отвезешь?
- Конечно, - сказал он.
Когда он высадил ее перед домом отца, она вежливо попрощалась с ним и обещала, что непременно перезвонит сама. Вадим в ответ просигналил и стал сдавать назад, потом развернулся и покатил на своей спортивной машине по узкой улочке Джорджтауна.



Глава 16

- Виталик, деточка, когда ты приедешь домой? Елена Валерьяновна сидела у кухонного стола, судорожно сжимая телефонную трубку двумя руками.
- Он сказал - скоро, - она повернулась к мужу. Ее глаза сияли. Александр Демьянович посмотрел на нее исподлобья и сильнее вжал окурок в пепельницу.
Сын позвонил неожиданно, в воскресенье днем. Они не поехали в тот день на дачу, решили остаться дома. У Александра Демьяновича оставались дни от отпуска, можно было съездить среди недели, когда не так переполнены дороги машинами и автобусами с дачниками. Сезон посадок был в разгаре.
- А как у вас там с питанием? Наладилось? Елена Валерьяновна почти кричала в трубку. Сделала голос потише и уже спокойнее сказала:
- Ну хорошо, сынок, хорошо. Мы тебя любим и очень-очень ждем.
Она посмотрела на мужа.
- Ты разговаривать будешь?
Александр Демьянович взял трубку и, прокашлявшись, сказал нарочито бодрым голосом:
- Тополев слушает. А, Виталий, здравствуй. Ну что, домой, мать сказала, собираешься? Это хорошо. А че голос-то веселый? Вдарили, говоришь… Хм. А не рановато ли… Александр Демьянович посмотрел в окно. На балкон залетел воробей. Сел на перила, попрыгал, и, вертанув хвостиком, улетел.
- Ты там смотри, не увлекайся… Сибирь дело такое – многих губила. Ты лучше того, давай приезжай поскорее. Мать вон убивается как.
Елена Валерьяновна, сидела также у стола, прижав кулачок к губам и думала о чем-то своем.
- Дай мне его, - очнулась она. Александр Демьянович протянул ей трубку.
- Слышь, Виталик. Я звонила… Ну ты знаешь… Она тебя ждет. Правда, правда. У нее там трудности с работой были, я знаю. Потом куда-то пропала, я дозвониться не могла. Но если ты как следует подойдешь, поговоришь…
Муж укоризненно на нее посмотрел:
- Ты что такое говоришь? Оставь парня в покое.
Елена Валерьяновна отмахнулась от него. Сменив тон, она опять запричитала:
- Ой, сынок, ладно, не буду, не буду. Целую тебя.
Положив трубку, она сердито посмотрела на Александра Демьяновича. Он отвернулся, сделал вид, что заинтересовался заголовком статьи во вчерашней газете, лежавшей тут же, на столе.
- Ладно, давай пить чай, - Елена Валерьяновна грузно поднялась и пошла за чайником.

На ужин с Роном Ирина не пошла. Позвонила ему и вежливо отказалась. Даже причину не стала называть – она сегодня не может, простите уж. Затем весь вечер провалялась с книгой в руках до того момента, пока ее не позвали к ужину. Отец вошел к ней в комнату и спросил, все ли у нее в порядке. Да, ответила она, счастливо улыбаясь, я в полном порядке. Алексей Миронович был рад видеть дочь такой счастливой. Он очень переживал, понравится ли Ирине в Америке, не будет ли она скучать. Он приносил ей книги по истории, где были и его статьи, на английском, рассказывал о своей работе. Они все еще держались на дистанции, но уже не было той ожесточенности и отвращения, какие прозвучали в голосе Ирины, когда она первый раз ответила на его звонок.
Ей было немного жаль покидать Америку. Она привыкла к Джорджтауну, его праздничной суете, освещенным ярким солнцем улицам, к центру Вашингтона, где монументов было больше, чем людей на улицах, к гладким дорогам, по которым неслись с огромной скоростью машины и траки, к расстилавшимся вдоль дорог зеленым фермам и маленьким городкам, где неторопливая жизнь ничем не отличалась от той, что течет в захолустной российской глубинке.
Ирина думала про Вадима. Закрыла глаза и представила его карие с черными зрачками глаза, внимательно смотревших на нее. Он прижимал ее к себе, не давал уйти, не давал пошевельнуться. Даже на расстоянии она чувствовала крепость его объятий. Он ничего ей не предлагал – ни денег, ни развлечений, ни подарков. Не держал ее и не настаивал, чтобы она осталась, когда уходила... Шептал комплименты, ласкал ее нежно и - оставлял ей право принимать решения самой. В те несколько встреч, что у нее оставалось до отлета в Россию, они узнали друг друга, насколько это было возможно. Не торопя время и события, они говорили обо всем, смаковали каждое слово, каждый жест, каждую паузу. И только в постели страсть настигала их - они овладевали друг другом будто не виделись сто лет, и, вылив чувства, распавшись по кровати как две половинки яблока, дышали тяжело, умиротворенно.
Отцу она не стала говорить про связь с Вадимом. Он был занят лекциями в университете, и Линда, его подруга, вопросов лишних не задавала. В последние дни на американской земле Ирина жила будто во сне – плывя, растворяясь в новых ощущениях, купаясь в давно забытом чувстве соединения с другой душой, проживании одного мига вместе. Она скучала по этому чувству, но не признавалась себе в этом, с того момента, как от нее ушел муж. Она никому не рассказывала, как ей было страшно приходить в опустевшую квартиру, готовить ужины на одного человека, сидеть вечерами перед телевизором в темноте. Закрывая дверь за соседями, она оставалась сама с собой. Целуя подруг на прощанье, она уходила в никуда. Разговаривая с сестрой, она завидовала ее семейному счастью и стабильности, не давая себе в этом отчет. Проходя интервью на работу, она думала не о том, что ей не везет с работой, а о том, что некому рассказать про дурацких директоров и их глупых секретарш, и какого цвета были стены в кабинетах...
Она стала другая... Жажда жизни проснулась в ней, пробилась ростком, настойчиво забарабанила в грудь, печенки. Наверное, так колотит кулачком созревший плод в утробе матери, требуя к себе внимания, заявляя о себе – я здесь, я готов, выпустите меня наружу. У нее не было детей, она сама еще была полуребенком, полудевочкой, но новое чувство пробудило в ней новые черты – женщины, которая потеряла любовь и нашла ее. В том ли человеке, который ей был нужен, или другом, она еще не знала.

- Рейс семьсот пятьдесят первый задерживается, - проскрипел голос в динамиках.
Светлана вздохнула и посмотрела на маленькие, из финифти, часики. Тема, в легкой курточке и кепочке набекрень, сидел рядом на жесткой аэропортовской скамейке и читал книжку. Володя с Женей пошли за газетами. Это было уже второе объявление за последние три часа. Они с мужем и детьми приехали в аэропорт утром, поставили машину на платную стоянку и вот маются теперь.
- Ну что, на сколько сказали задерживается? Володя подошел к ней и протянул бутылку с соком. Он специально отпросился с работы по просьбе жены, чтобы поехать в аэропорт встретить ее сестру, прилетавшей из Америки.
- Да нет же, ты же слышал... Светлана поправила свитерок на Жене. Открыла бутылочку с соком и протянула Теме. Женя стал прыгать на одной ноге.
- Жень, перестань, - одернул его Володя. – Ты уже большой, хватит.
- Не кричи на ребенка, - Светлана потянула Женю за руку и посадила рядом с собой. – Он не виноват, что самолеты задерживаются. Правда? Она ласково погладила сына по русым волосам.
- Мама, а правда, что у нас теперь есть дедушка? Женя прильнул к матери.
- Правда, - серьезно ответил ему Тема. – Он живет в Америке и работает в институте.
- Не в институте, а в университете, - поправил его Володя.
- Ну скорей бы уж он прилетел. Иришу охота посмотреть... Она почти оттуда не звонила, все новости приберегла на приезд. Хоть бы фотографии привезла побольше, - Светлана сказала мужу.
- Ну будет вам о чем поговорить. Вези ее к нам в Ратаново на три дня и трещите там сколько угодно, - Володя добродушно ухмыльнулся.
- Да нет, если только она сама захочет... Светлана прервала сама себя и прислушилась к объявлениям по громкоговорителю. – Тише, кажется, объвляют посадку нашего рейса.
- Пошли, ребята, - Володя взял за руку соскочившего со скамейки Тему. Светлана подхватила сумочку и Женю. Они всей семьей дружно двинули в сторону указателя «Для встречающих пассажиров».

Ирина, в голубых джинсах и белой джемпере, с новой стрижкой, вышла вместе с другими пассажирами из секции, где она получала багаж, толкая тележку с чемоданами перед собой. Светлана узнала ее первая и побежала к ней. Володя с мальчиками остался позади. Ирина бросила тележку и кинулась обнимать Светлану. Они были так похожи – несмотря на то, что Светлана была полнее и выше.
Подхватив тележку вдвоем, они все вместе пошли к выходу. Ирина была страшно рада видеть близких, племянников, она соскучилась по России, семье. Володю обняла с теплотой, поцеловала мальчишек и сказала, что привезла им кучу подарков. Она была такая свежая, необычная, полная впечатлений.
Ну что, едем к тебе, спросил Володя, усаживаясь за руль. Чемоданы были в багажном отделении машины, мальчишки со Светланой сидели на заднем сиденье, Ирина впереди. Конечно, ответила она. Едем ко мне, будем пить чай и я вам все расскажу и покажу. Света, протянула она, мне так понравилось в Америке! Ее сестра засмеялась, она знала, что ее младшая поменяет свое отношение. Она изменилась, это точно.
До дому добрались они быстро, всю дорогу проговорив, сбиваясь то на одно, то на другое. В основном говорили женщины. Володя спокойно рулил, смотрел то на дорогу, то в зеркальце, в котором отражались все его родственники, и ухмылялся, думая о чем-то своем.

- Да ладно тебе, не грузись, - Володя подхватил чемодан и втащил его в лифт. Ирина хотела ему помочь, но он ей не дал, и она тогда придержала двери лифта, чтобы он мог свободно зайти.
Светлана с мальчиками стояла рядом и наблюдала за суетой.
- Ты че там привезла-то, - заворчал Володя. – Кирпичи что ли.
- Володя, да у них колесики есть, можно же его вкатить. Ирина подхватила за ручку второй чемодан, Женя подскочил и спросил, можно ли ему помочь. Светлана сказала, что они с Темой поднимутся отдельно.
Лифт приехал на восьмой этаж, Ирина вышла первая и пошла к двери своей квартиры. Володя потащил чемодан из лифта. Двери стали закрываться, задели кожаные бока заморского чудища и опять открылись.
В подъезде ничего не изменилось, те же кирпичные стены, та же чистота.
Ирина открыла дверь квартиры, повернулась и спросила:
- Ну как вы там, справляетесь.
Володя помогал Жене справляться со вторым чемоданом и не сразу ответил. Ребенок бросил ручку чемодана, посмотрел на кого-то, кто стоял за спиной Ирины, и радостно сказал:
- Ой, здравствуйте, дядя Виталий.
Ирина обернулась – на пороге, в одних трусах, стоял муж.


Глава 17

- Ну что... Ирина прошла в комнату и села на диван. - Тебе есть что сказать?
Когда они все – Володя с чемоданом, Женя следом, потом Светлана приехали с Женей на лифте - зашли в квартир, Виталий ушел в спальню. Вышел оттуда в рубашке, накинутой на голое тело и подвернутых джинсах, поздоровался с родственниками жены. Они задерживаться не стали, торопливо распрощались. Светлана подхватила мальчишек и закивала головой. Сказала только, что они позвонят. Ирина удерживать их не стала, с изменившимся лицом поцеловала родственников, и они ушли.
- Ты с дороги голодная? Виталий стоял, облокотившись на косяк. Он сделал движение в сторону кухни. - Я сейчас что-нибудь приготовлю.
- Не надо. Ирина остановила его жестом. – Ты мне лучше расскажи, где ты был. И зачем вернулся.
Виталий почесал небритый подбородок. Выглядел он как нашкодивший кот.
- Я тебе все расскажу. Ты, главное, того, не заводись...
Ирина закинула ногу на ногу.
- А я и не завожусь. Ничего не осталось для завода. Ты думал, ты приедешь, а я тут вся в эмоциях? Ничего подобного. Проехали. Давно проехали. Еще с прошлого нового года, когда ты... Она с презрением посмотрела на мужа.
- А что я... сказал Виталий. – Я в порядке.
- Ну конечно, ты всегда в порядке! Потому что ты думаешь только о себе, сволочь такая! Ирина уже не могла сдерживать себя.
- Приперся как ни в чем ни бывало через... Она посмотрела на красивый японский календарь, висевший на стене. - ... полгода и говорит, что он в полном порядке!
- Четыре месяца прошло, - спокойно ответил Виталий. Он уже успел заправить рубашку и стоял, переминаясь босыми ногами.
- Видеть тебя не хочу, - зло сказала Ирина, встала с дивана и пошла на кухню. Там она загремела чайником, послышся звук льющейся воды.
Виталий зашел на кухню и сел на табуретку.
- Я тут цветы у соседей забрал. А кота не стал, они не дали.
- И правильно сделали, - Ирина сказала, не оборачиваясь. – Ну и надолго ты вернулся? Она стала доставать заварной чайник из шкафчика, неловко повернулась и чайник упал на пол. – Черт!
Виталий подскочил с табуретки и кинулся к жене. Она сидела на корточках, трясла пальцем, из которого текла кровь.
Он стянул полотенце, лежавшее на столе, и накинул на палец, сжав посильнее, чтобы остановить кровь. Ирина подхватила полотенце второй рукой и оттолкнула плечом Виталия. Он обнял ее, и она заплакала, уткнувшись ему в плечо.


Прошло три месяца, как Ирина уехала из Америки. Вадим гостил у родителей в их доме на берегу океана. Стояла влажная жара, дышать было тяжело. Одежда прилипала к телу, и только бриз с океана давал некоторое облегчение. Купаться он предпочитал рано утром, когда не было так жарко, а потом отлеживался в кондиционируемой тишине родительского дома. К вечеру температура воздуха спадала, они все вместе шли гулять на берег, а потом ужинали в просторной столовой.
Дом этот родители купили, когда Вадим был еще маленький, и приезжали сюда каждое лето. Тогда только начинали застраивать пустынный полуостров, принадлежавший штату Делавер – обветшавшие рыбацкие хижины сносили, а вместо них воздвигали белоснежные виллы, на пять или шесть спален с большими окнами и широкими верандами. Бум на недвижимость едва начинался, и Станислав Игоревич Тальберг не прогадал, когда вложил деньги в гламурный домик. Когда он с женой Мариной Львовной и сыном Вадимом не приезжали сами в океанский городок, они сдавали другим отдыхающим. Доход получался очень хороший. Белый песок, обрамленный каймой высокой травы, тянулся широкой полосой вдоль Атлантического океана. Волны омывали пляж. Ветер свободно гулял между домами не защищенными деревьями, пальмы в этой части Америки не росли. На главной улице шедшей параллельно берегой линии, строились магазины и рестораны. Центр полуострова Фенвик отвели шикарным высокоэтажным отелям, а при них стали появляться клубы и центры развлечений. Так зародился новый курорт.
Вадим приехал на несколько дней, затем он собирался обратно к себе, ждали дела. Работы было много – его финансовая компания заключила контракт с федеральным правительством и предстояла большая бумажная работа. Его это радовало, можно было не думать о личном. В личной жизни происходило что-то странное. После бурного романа с прелестной русской девушкой наступила неопределенность. Отгостив у отца, она уехала обратно в Россию. Он ей звонил несколько раз, она коротко отвечала, и клала трубку. Вадим терялся в догадках, что могло произойти, почему ее отношение к нему так резко переменилось. Он позвонил Макаровым, Константин отругал его за мальчишеское поведение, но сказал, что всегда рад видеть, а Лиля томно прожурчала, что к Ирине вернулся муж, о чем она его и предупреждала, тогда в машине, когда он как сумасшедший... Вадим оборвал ее и попросил Константина опять к телефону. Лиля не обиделась, отдала трубку мужу и сказала ему, что разбирался сам со своим американским партнером. Мужчины еще недолго поговорили. Вадим мог приехать в Россию опять только теперь осенью.

Как это бывает, одно событие тянет за собой другое. После того, как вернулся муж, не прошло и два дня, как Ирине позвонили и предложили хорошую позицию. Звонили из компании, где она проходила последнее интервью – от имени директора, кабинет которого был похож на склад. Но оклад был приличный, и обязанности шире, чем на прежней работе. Ее сделали маленьким начальником – теперь под ее руководством трудились две девушки. Ездить было далеко, с пересадками, и, посоветовавшись с мужем, Ирина получила водительские права, а потом купила себе поддержанную тойоту. Виталий был безумно рад потратить заработанные в лесоповальной конторе деньги на жену, согласившуюся принять его обратно. Сам же он вернулся в бригаду, на работе пропадал допоздна, и их семейная жизнь потихоньку входила в русло.
Огорчало одно – Виталий стал попивать. Было ли причиной их изменившиеся отношения или что-то другое, Ирина не хотела вникать. Раньше это тоже случалось, но после поездки в Сибирь стало происходить чаще. Приходил домой, небритый, с мутными глазами. Ирина сердилась, высказывала ему. Виталий чуствовал себя виноватым, приносил цветы, конфеты, и она его прощала. Ей было некогда разбираться в причинах его нового увлечения, новая работа затягивала и требовала внимания. Когда звонили его родители, она отвечала, что у них все хорошо.
Как-то в супермаркете она встретила Алексея Борисовича. Он был с супругой, незаметной маленькой женщиной, которую Ирина знала, но никак не могла вспомнить как ее зовут. Они вежливо поздоровались – бывший начальник коротко, с нейтральным выражением лица, его жена просто кивнула головой. Они выбирали колбасу в мясном отделе и выглядели милой парой – немолодые, прожившие много лет вместе. Ирина улыбнулась им и толкнула коляску, в которой лежали продукты, купленные на следующую неделю. Покупать ветчину на завтрак она передумала, направилась в молочный отдел, там был большой выбор сыров.
К Светлане она приезжала два раза. Один раз на день рождения ее младшего сына Жени, а другой в конце августа, в тот день, когда умерла их мама. Они вместе сходили на деревенское кладбище, постояли у могилки, с простым, выкрашенным серой краской памятником. Рябина разрослась, развесила ветки, за ними пряталась овальная фотография с черным маминым лицом. Ирина положила букет желтых роз, привезенных из города, на подножье памятника, туда, где были начертаны даты жизни и смерти, и они молча пошли по тропинке в сторону покосившихся железных ворот. По дороге им никто не попался, было тихо, и только вороны качались на ветках старых, толстых берез с облупившейся берестой.
Отец звонил несколько раз – как Ирине, так и ее сестре, удостовериться, что она добралась благополучно, без всяких проблем. Настойчиво приглашал Светлану в гости, и она обещала приехать всей семьей на следующий год, когда у мужа будет отпуск. Ирина показала сестре фотографии, рассказала о своих впечатлениях, и больше они к этому не возвращались. Будто перевернули страницу жизни.

В парикмахерской «Каприз» на Пушкинской пахло мокрыми волосами. В каждом кресле сидело по клиентке, парикмахеры работали изо всех сил. Ножницы щелкали, фены гудели, кто-то старательно накручивал бигуди. В среднем кресле от окна сидел Петя, замотанный в простыню как мумия, над его головой колдовал Дима. Синий профессиональный жакет сидел на нем безупречно. Отделяя прядки, обмазывая белой жидкостью и затем заворачивая в фольгу, он рассказывал Ритке, юркой конопатой парикмахерше, работавшей у соседнего кресла, историю про ворону, которую держал его дедушка.
- У дедушки была ворона – большая, ручная птица. Ворона ходила по столу, постукивая жесткими когтями, и умела разговаривать. Но понимал ее только дедушка, она сидела у него на плече, изредка разевала широко клюв и кричала: - Ка-а-ар!
- То есть как понимал? Он что, умел разговаривать по-вороньи? Ритка непосредственно удивилась.
- Не дергайся, - Дима посмотрел в зеркало на Петю. Петя похлопал глазами и ничего не сказал.
- Ну так я тебе говорю, - продолжил он. – Еще у него была собака по кличке Черныш. Он был такой весь влюбленный в ворону. И иногда за ней гонялся по двору. Ворона взлетала, коротко пролетала по двору и приземлялась опять у дедушки на плече. У вороны на ноге было серебристое кольцо...
- Дима, ты мне капнул за ворот. Жалобно сказал Петя.
- Ну зато будешь обесцвеченным не только на голове, но и еще кое-где, дорогой мой! Дима не замедлил ответить.
Ритка хихикнула. Она накручивала бигуди пожилой женщине, которой было не интересно слушать про ворону, она читала журнал «Приусадебное хозяйство».
- Дима, расскажи лучше про Мурку, - сказал Петя. – Как он...
- Это который у вашей соседки? Поинтересовалась Рита. – Кстати, как она?
– Мы с ней не разговариваем. Сказал как отрезал Дима.
- То есть? Совсем-совсем?
Дима сделал вид, что занят Петиной головой. Потом неохотно протянул:
- Приняла своего муженька... Сюсюкается с ним. Мурку нам не дает. Работой занята. О чем с ней разговаривать? Так, Петя?
Петя хотел кивнуть в знак согласия, потом передумал. Кожа на голове начало щипать от краски, и он заерзал на кресле.
- А ведь такой мужик к ней приходил! Красавец! Ну почти как я! Мы с ним так хорошо пообщались, он столько о себе рассказал... Что женщинам надо, скажи мне, а? Дима патетично взмахнул руками.
Женщина в бигудях кашлянула и закрыла журнал.
- Почти готово, - сказала ей Ритка. – Сейчас будем сушить.
- Ну так что? Он же ей муж, как не принять... А тот мужик еще неизвестно...
- Меня интуиция не обманывает! Дима завернул последнюю прядку и начал снимать простынь с плеч Пети. Петя облегченно повел плечами.
- Я сразу вижу если кто любит. Даже если они об этом не говорят. Так, Петя? Он подошел и поцеловал партнера в щеку, вытирая руки о рабочее полотенце. Петя скромно потупился.
Женщина в бигудях покосилась.
- Ну все с вами ясно, - сказала Ритка. – Идите уж. А то вон какая очередь...



Глава 18

Приглашения - на белой бумаге с тиснеными золотыми буквами – пришли за неделю до свадьбы. «Дорогие Виталий и Ирина, приглашаем Вас на наше венчание, которое состоится 15 октября в 2 часа дня в храме на Спасской. Еруслан и Антонина». На передней стороне открытки красовались два целующихся голубя, державших в лапах золотые кольца – одно побольше, другое поменьше, мужское и женское.
Владелица цветочного салона, рыжеволосая Антонина Красинская готовилась стать Алтуфьевой. Ее жених, художник-скульптор, низкорослый, самоуверенный тип завоевал-таки престижную премию на международной выставке в Амстердаме, в чем немалую роль сыграла страстность Антонины как модели. Она не стеснялась предстать обнаженной ни перед кем, но особенно перед художником, который восхищался линиями ее фигуры. Изогнувшись так, чтобы соски устремлялись в потолок, уперевшись локтями в мохнатый красный ковер, и закинув нога на ногу, скрыв самое интересное место, Антонина горделиво демонстрировала прелести своего роскошного тела. Где бы еще она смогла так самовыразиться – в полной мере, без риска вызвать ненужные толки, без обвинения в пошлости и разврате. Это была работа – работа для искусства, в котором она мало что понимала, но ценила известность имен, статус творцов, которые непостижимым образом из никого могли стать кем-то, и тогда вдруг появлялись деньги, слава, почет. Она искренне верила в то, что, если она вложит всю силу женственности и молодости в позирование для этого угрюмого, но энергичного скульптора, то их совместная работа непременно принесет успех. Так и случилось – члены амстердамского жюри, уловив флюиды, распространявшиеся от работы российского художника, оценив смелость представленного предмета и мастерство художественного воплощения, вручили нехилую сумму в тридцать тысяч долларов и диплом, свидетельствующий о том, что он стал победителем. Сей факт подогрел либидо творца, и освободившуюся энергию он изливал на свою подругу в оставшиеся дни в крохотной комнатке трехзвездочного отеля на Марникстраат за 50 евро в сутки, деньги на который она же ему и заняла перед поездкой. Окна выходили во двор, на воняющие прелой водой каналы и все время лил дождь. Антонина была в восторге – от неистовости Еруслана, от его покрытого темной порослью тела, от нидерландской столицы, от победы на выставке.
Вернувшись из Амстердама, Еруслан и Антонина купили квартирку неподалеку от Еруслановой студии на Коростылева, где он до этого не только работал, но и жил. Пожениться они решили в церкви, закрепив брак благословением Божьим. Художник глубоко верил. Антонина не сопротивлялась. После получения им приза, она укрепилась в мысли, что художники люди от Бога.

В храме было тесно. Гости набились в притвор. Обмен кольцами происходил в третий, последний, раз, и Ирина, приглашенная быть свидетельницей на свадьбе, переглянулась с Лепшиным, свидетелем, удостовериться, что все идет как надо. Живописцу в светском костюме было неловко, но он держался, и только очки поблескивали в сумраке церковного помещения. Пахло ладаном.
Пожилой отец Кирилл в золотом облачении и длинной черной бородой повел молодых, жениха и невесту, в центральную часть храма под пение «Слава тебе, Боже наш, слава тебе!» и поставил их на подножие аналоя. Антонина, в прозрачной фате, из-под которой выглядывали рыжие локоны, кокетливо приподняла шифоновый низ белого платья, опустилась на колени. Еруслан, в костюме-тройке и с отпущенной бородкой похожий на приходского учителя, задумчиво примостился рядом.
- Има-ши ли, Еруслан, произволение благое и непринужденне взяти в жены сию Антонину, в крещении Авдотью, ею же пред собою зде видеши? Нараспев произнес священник. Еруслан сказал: - Да.
Священник встряхнул бородой и сердито посмотрел на него:
- Не обещался ли иной невесте?
- Нет, - ответил жених.
Те же вопросы были заданы невесте. Антонина звонко произнесла сначала «да», потом «нет», и весело оглянулась. Гости зашептались.
- Т-с-с-с... Священник поднял голову и посмотрел поверх толпы. Не увидев ничего подозрительного – темные росписи на стенах, решетчатые окна в простенках – он опустил взгляд на венчающихся. Привычно начал читать молитвы на старо-славянском, для большинства собравшихся он звучал как тарабарщина. Среди потока речи можно было различить имена «Исаак и Ревекка», «Иаков и Рахиль», «Моисей и Сефора»... Наверное, эти люди жили благополучно в браке, догадливо шепнул Лепшин Ирине. Она улыбнулась глазами. Разговаривать во время церемонии нельзя было.
- На третий день был брак в Кане Галилейской и матерь Иисуса была там. Был также зван Иисус и ученики его на брак. И как не доставало вина, то матерь Иисуса говорит ему: вина нет у них. Иисус говорит ей, что мне и тебе, жено? – ещё не пришёл час мой... – послышалось. Читал помощник священника, молоденький парнишка с бледным безбородым лицом, пока отец Кирилл был занят с общей чашей. Молодым предстояло испить вина из нее сразу после череды молитв.
Свидетелям протянули тяжелые венцы. Широкие, из позолоченного металла, с выступающими зубьями, они были похожи на те, что носят короли в сказках. Лепшин примостился сзади Еруслана, короткий рукав пиджака задрался, обнажив волосатую руку, нести венец одной рукой ему было нетрудно в силу низкорослости жениха. Ирина взяла венец двумя руками, поблагодарила мысленно Светлану, посоветовавшей ей надеть высокие каблуки и подошла ближе к невесте, стараясь не наступать на подол нарядного платья. Антонина – Авдотья обернулась, и подтянула платье к себе, благодарно улыбнувшись подруге. Отец Кирилл взял за руки молодых, накрыл расшитым полотенцем, и процессия тронулась. Обходя вокруг аналоя, на котором стояли деревянный крест и большое, старинное Евангелие, они завершали обряд венчания. Ирина была так занята торжественным ритуалом, что не сразу заметила одного гостя, глядевшего не на жениха и невесту, а на нее. Священник мягко двигался в парадном облачении, расчерченным надвое черной бородой. Еруслан и Антонина с серьезными лицами, на которых лежала печать осознания ответственности момента, следовали за ним. Крэк, каблук сиреневой туфельки подвернулся, и Ирина покачнулась. Удерживая равновесие, она взмахнула венцом в сторону и едва не зацепила фату невесты. Отец Кирилл сверкнул на нее черными глазами. С богатого иконостаса воззрились святые всех мастей. Ирина поправилась тут же и пошла.
Отвлекшись на миг от происходящего, она обвела взглядом собравшуюся толпу. Прямо на нее смотрели знакомые карие глаза с темными ресницами. Вадим был в белой рубашке с темным галстуком. Рядом стояли Макаровы. Константин поддерживал Лилю под руку, она в умилении смотрела на процессию. Ирина знала, что Антонина пригласила и их, но как сюда попал Вадим? Размышлять было некогда, надо было идти, оставался еще один круг. Ирина нахмурилась, крепче вцепилась в золотой венец, руки начинали оттекать. – Ты в порядке? Прошептал Лепшин, глядя на нее с сочуствием.
- В полном, - ответила она.

Желтые листья шумели на деревьях во дворе церкви. Высаженные вдоль забора астры печально качали розовыми головками. Октябрьский день радовал теплом. Гости разбились на кучки, кое-кто курил, женщины обменивались впечатлениями от церемонии. Жених и невеста задерживались в церкви. Звонко бил колокол.
Лепшину и Ирине предстояло встретить заказанную машину у ворот, и проследить, чтобы все шло как надо, по запланированному сценарию. Виталий, в поношенной кожаной курточке поверх простенькой рубашки, встретил жену на центральном входе, подал ей жакет. Лепшин заговорил с ним, он был рад, что все кончилось. Виталий достал пачку сигарет и предложил живописцу. Ирина молча сошла со ступеней...
От кучки гостей отделился Вадим в накинутом на плечи дорогом пиджаке и направился к ней. Заметив его, она развернулась и пошла в другую сторону, к южным воротам, которые располагались за углом каменного здания. Туда был должен подъехать лимузин.
- Постой, - нагнал он ее. – Ты куда бежишь?
- Ты что, с ума сошел? Она зло посмотрела на него. – У меня здесь муж.
- Нам надо поговорить, - сказал он. – Пожалуйста.
Ирина оглянулась – в этой части двора никого не было, голуби ходили по каменной серой ограде. Колокол перестал бить.
- В среду, в пять часов вечера, в «Шоколаднице», - отрывисто произнесла она. – А сейчас оставь меня в покое. И не смей делать вид, что ты меня знаешь!
Вадим посторонился.
- Пожалуйста. Но я рад, что ты хотя бы разговариваешь со мной.
Из-за угла показался Лепшин.
- Ирин, ты где? Закричал он. - Машина подошла к северным воротам. Я уже ее встретил. Пошли давай. Еруслан и Тоня ждут нас.
Ирина махнула ему рукой.
- Ну иди же скорей! Нетерпеливо помахал ей в ответ Лепшин.
- Иду, иду, - сказала ему Ирина. Она бросила взгляд на Вадима и пошла к северным воротам. Вадим постоял немного и пошел обратно к гостям, которые начинали медленно расходиться по машинам.

Виталию на свадьбе у Антонины не понравилось. Он потом все высказал Ирине. И то, что невеста хихикала как дура, и гости все были какие-то странные, сплошные художники, ни одного приличного человека, и даже поп выглядел ненормальным со своей черной бородой. Ирина вяло оправдывалась – ну какая тебе разница, главное, что они счастливы, и как решили, значит, так и должно быть. В свою очередь она упрекнула мужа за то, что перепил в ресторане. Лепшин составил ему компанию, и вдвоем они быстренько наклюкались, благо, было чего от души, начали с французского вина, закончили водкой «Абсолют». Как тебе не стыдно, сказала она. Виталий сердито дернулся, замечание жены ему не понравилось. Он хлебал крепкозаваренный чай в одних трусах перед телевизором и ждал, когда на кухне в микроволновке разогреются купленные пельмени. Хоть бы приготовила чего, сказал он, не отрываясь от экрана. А то все время на своей работе пропадаешь, мужа, видите ли, у нее нет. Ирина посмотрела на него – она не узнавала Виталика, это был какой-то другой мужчина, озлобленный и старше. Неужели его так Сибирь изменила, или он всегда таким был, подумала она. Да и был он там недолго... Она закончила снимать косметику с лица, уставшая поднялась из-за туалетного столика и пошла в спальню. И что это за духи у тебя новые противные, вдогонку сказал ей Виталик.



Глава 19

На улице лил дождь как из ведра. Погода взяла свое во второй половине месяца – резкий ветер посдувал листья с дерев, нагнал туч, и сразу похолодало. Прохожие пробегали по улице с вывернутыми наизнанку зонтами, прятали носы в поднятые воротники плащей, и уворачивались от пригоршней мокрой листвы, разметаемой стихией. Вадим и Ирина сидели в уютном теплоте кафе. Она опоздала на полчаса, и когда зашла в кафе, отряхивая зонт, то сразу увидела фигуру Вадима у столика в углу. Перед ним лежала газета. Он задумчиво смотрел на стену. Лучшая защита нападение, решила Ирина, и подойдя к нему, не поздоровавшись, села на венский стул. На столе стояла керамическая пепельница, пододвинув к себе, она достала из сумочки пачку Мальборо, вытряхнула сигарету. Вадим пожал плечами и сказал:
- Если ты ждешь, что я тебе дам прикурить, так зря. Я не курю.
Ирина махнула официанту. Тот подошел, и поднес зажигалку к ее сигарете.
- Ирина, а ты изменилась. Вадим внимательно на нее посмотрел.
- Конечно, а ты думал. Прошло немало времени. Почему ты попросил встретиться?
- Почему бы и нет?
Ирина выпустила клуб дыма и покашляла. Как давно она уже не курила, и, пожалуй, не стоило начинать. Все это блеф. Она затушила сигарету.
- Зачем ты приехал?
- Меня пригласили Макаровы, - спокойно парировал Вадим.
- Славно. И что теперь?
Вадим взял чашечку и покрутил ее. Кофе давно остыло.
- Я хочу, чтобы мы были вместе.
Ирина то ли кашлянула, то ли выдавила из себя смех.
- Ну... Если ты не в курсе, то у меня есть муж.
- Но ты его не любишь! Голос Вадима поднялся на тон выше.
- С чего ты взял? Очень даже люблю... И он меня любит.
Вадим разозлился:
- Послушай, дорогая. Я понимаю, тебе пришлось не сладко, когда он свалил, оставив тебя в неизвестности. Тебе было нелегко в последнее время. Но если бы он этого не сделал, то наша встреча бы не состоялась. Мы встретились не случайно.
- Очень даже случайно, - пришел Иринин черед пожать плечами.
- А в Америке?
- Америка... Кстати, про Америку. Если ты хочешь быть вместе, это в принципе невозможно. Я Россию покидать не собираюсь. Так что шансов у нас – она покачала пальцем перед его носом - нет.
Ирина потянулась за сумочкой с таким видом, что ей пора уходить.
Вадим взял ее за руку.
- Прошу тебя, не убегай. Послушай немного. Да, мои предки эмигрировали, и мои родители никогда не были на их родине. Но я-то приехал. Я вкладываю деньги в развитие российской экономики, у меня появились здесь друзья. Сначала я не очень понимал, что здесь происходит, мне все было чужое. Кроме языка – но даже язык был другой, с новыми понятиями и выражениями, не теми, которые употребляли в моей семье. Но я это преодолел. Быстро освоился. Может быть даже чересчур быстро – и нахватал лишнего. Поверь, мне не совсем нравилось предлагать девушкам деньги за то, чтобы они со мной провели ночь, но так мне сказали, научили меня...
- Ой, можно подумать... Ирина скривилась. – Неужели в Америке по-другому, или что, российские девчонки другие... Что-то я твоей логики не пойму.
- Да нет же, - Вадим выглядел сбитым с толку. – Я хочу сказать... Ну глупость это, мужское чванливое чувство, что, дескать, можно предложить...
- А... Ну вот мы опять к этому пришли. Ирина поискала глазами официанта – что-то долго не несли ее кофе.
– И вот это мне, дорогой мой, не нравится, - сказала она, как отрубила.
- Ирина, милая... Вадим умоляюще на нее посмотрел. – Я прилетел из другой страны за тобой. Именно за тобой. Ради тебя. Я изменился. Веришь мне?
Он встал из-за стола и опустился на одно колено перед ней. Ирина испуганно отстранилась, потом схватила его за плечи, потянула за джемпер.
- Ты что, с ума сошел, - зашипела она. – На нас люди смотрят.
Вадим заулыбался.
- У нас в Америке так принято.
- Ну это у вас в Америке, а у нас в России за такие дела в психушку отправят! Ирина с досады стукнула его по плечу и отвернулась. Парни за соседним столиком засмеялись и показали пальцами в их сторону.
Официант принес чашку кофе и поставил на стол.
- Что-то еще? Спросил он Ирину и покосился на стоявшего на коленях Вадима.
- М-м-м... Нет, спасибо, - промычала Ирина. Вадим встал с пола, отряхнул брюки и опять сел на стул.
- Ну ты даешь... Где тебя таким манерам учили? Ирина дрожащими руками взяла чашечку и отпила глоток. Кофе был горячий, она поперхнулась и поставила чашку назад.
- Поехали в гостиницу? Предложил Вадим. – Нам все же нужно поговорить, я вижу. А здесь слишком много народу...
- Ну ладно, поехали, - Ирина поднялась и взяла сумочку. Пальто она не снимала.

... Они лежали на сбитых простынях, уставшие и молчиливые. За окном давно стемнелось, ветки под ветром били в стекло.
- Почему ты вернулся? Ирина повернулась на бок, и приподнявшись на локте, посмотрела на Вадима.
Он погладил ее по обнаженному плечу.
- Потому что я тебя люблю.
- А как ты меня нашел?
- По запаху. Вадим взял ее отросшие волосы и приложил к носу. Вдохнул, зажмурился и сказал: - Божественно.
Она откинулась на спину и сказала: - Врешь ты все. Села, подтянула коленки к подбородку и задумчиво произнесла: - Я не могу бросить мужа.
- Как знаешь... Вадим потянул простынь, завернулся в нее и встал с кровати.
- Что значит, как знаешь? А какого черта! Ирина вскочила на колени и вцепилась в спинку кровати. – Так значит, ты меня только для этого уговаривал? Она подскочила и начала метаться по комнате, собирая вещи – бюстгальтер, трусы, юбку, свитер. С грудой тряпок в руках упала в кресло.
- Ты чего бушуешь? Вадим с зубной щеткой выглянул из ванной. – Это гостиница. Тут кричать не принято.
- Пошел ты знаешь куда... Ирина стала одеваться. Ее била крупная дрожь.
Как она могла ошибиться, зачем она вообще потащилась в эту гостиницу, провались все пропадом, и муж, и все – все мужики, мысли толпились в голове.
- Я ушла, - одевшись, сказала она по направлению к ванной комнате. Ничего не произошло, в ответ тишина. Она взяла пальто, вышла из номера и хлопнула за собой дверь. Картинка, висевшая в коридоре, слегка покачнулась.

Светлана очень жалела сестру и переживала за нее. Она видела, что возвращение мужа не сделало ее счастливее, но ничего об этом не говорила. В редкие приезды Ирины они говорили о новостях, о работе, о мальчишках. Но не об Виталии. Изредка по телефону она разговаривала с отцом. Он интересовался внуками, мечтал их увидеть, и грозился приехать на рождественские каникулы, повидать их. Ему стало очень одиноко после отъезда младшей дочери, и хотя работа в университете занимала много сил и времени, он все чаще заговаривал с Линдой о возможной поездке в Россию. Линда поддерживала его, говорила, что это очень важно съездить на родину. Она бы даже поехала с ним, соглашалась Линда. Линда с уважением относилась к своему русскому пожилому бой-френду. Женщина самостоятельная, выросшая в Америке в эмигрантской чешской семье, она понимала его чувства. Обо всем этом Алексей Миронович Козырцев рассказывал Свете, и она мысленно воссоздавала образ этой женщины, которую она никогда не видела, но с удовольствием бы встретила. Почему бы вам и не приехать все вместе, отвечала она. У нас места всем хватит. Как Ирина, спрашивал отец. На это ей было сложно ответить, она просила перезвонить ей. Но он говорил, что она сильно занята с новой работой, новыми обязанностями, а ее муж почти никогда ничего не говорит, просто отвечает, что ее нет, и кладет трубку. А ведь она была такая счастливая в Америке, рассказывал Светлане отец. Она прямо светилась – я так думаю, не только потому, что рядом был я, старый дурак. Пожилой профессор коротко смеялся, потом голос грустнел и просил передавать всем большие приветы.

Ирина пришла в тот день так поздно, как никогда не приходила. Тихонько открыла дверь ключом и зашла в квартиру. Верный Мурка вышел ей навстречу и замурлыкал. В квартире было темно. Она не включая свет, сняла пальто, повесила на вешалку и прошла в комнату, с намерением лечь на диван. Кот побежал за ней.
Устроившись поудобнее, она закинула руку за голову. Свет включился неожиданно, прямо в глаза. Она зажмурилась и выставила руку перед собой.
- Ты что, сдурел? Сказала она, не отрывая глаз.
- Ты где была? Пьяный Виталий, шатаясь, стоял перед ней. В руках блеснул кухонный нож.
- Виталик, что с тобой? Ирина испуганно села на диване. Осадок от встречи с Вадимом испарился.
- Ты отвечай, паскуда, где была? Истерично крикнул муж. Обросший, он пах перебродившей кислятиной.
- Господи, да что же это такое... Она не знала, что делать. Надо его успокоить, а потом уже решать что делать, мелькнула мысль.
- Я... Я на работе была... Ирина почуствовала себя гадко, когда сказала это.
Он качнулся и сделал шаг по направлению к ней.
- Не подходи, - вскрикнула Ирина и откинулась на спинку дивана. – Я позвоню в милицию. Брось нож, идиот!
Виталий ощерился.
- Боишься? Правильно делаешь. Я тебе покажу кузькину мать...
Она поискала глазами телефон. Трубка стояла на подзаряднике в коридоре. Мобильный лежал в сумочке, которую она повесила на вешалку вместе с пальто.
- Виталий, успокойся, ровно сказала она. – Садись и давай поговорим.
Муж медленно опустился в кресло, продолжая сжимать нож в руке.
- Я была на работе, повторила она. - Задержалась, потому что у меня отчет. У меня очень большой объем материала, который надо подготовить. Как у тебя дела в бригаде?
Виталий потряс головой. Рыжеватые потные волосы разлетелись. В приспущенных носках, семейных трусах и с ножом в руке он выглядел как типичный алкоголик.
- Нормально все. Устал я чего-то...
- Ну иди ложись, я сейчас приду, - миролюбиво сказала Ирина. Она встала с дивана, подошла к Виталию и погладила его по плечу. Он облокотился на ее руку и закрыл глаза. Изо рта пахло. Она взяла нож из его ладони и положила на полочку в стенке, стоявшей рядом с креслом.
- Ну если хочешь, спи здесь. Она прислонила обмякшего Виталия к спинке кресла и пошла за пледом. Он потянулся и схватил ее за юбку.
- Не уходи, - сказал он сонно. – Я люблю тебя.

После того как Виталик уснул на кресле, откинувшись, с открытым ртом, Ирина прошла в ванную умыться и привести себя в порядок. Руки у нее тряслись, от пережитого волнения она не могла придти в себя. «Почему, Господи, ну почему ты не хочешь мне помочь?», посмотрела она в зеркало. Тушь размазалась, нос покраснел. «Ведь он любит меня, но что с ним происходит. Неужели в этом моя вина?», Ирина присела на край ванной. Слез практически не было, страшно разболелась голова. Ее затошнило. Она медленно сползла на коврик у ванной и приложилась лбом к холодной эмали. Тошнота не проходила. «Надо выпить холодной воды», подумала она. Начала вставать, спазмы охватили желудок. Она торопливо открыла крышку унитаза и наклонилась. Горечь ударила в рот, ее начало рвать.



Глава 20

На следующий день Ирина позвонила Антонине и, захлебываясь в слезах, рассказала ей, что накануне произошло. Звонила она с работы, в обеденный перерыв. Антонина была в подсобке, среди ящиков с цветами, она занимался инвентаризацией товара, пока не было покупателей. Пахло мокрыми розами. Погоди, сказала она, я сейчас вернусь. Она вышла на работу сразу после свадьбы, поездку в медовый месяц с Ерусланом они отложили на весну. Антонина подошла к двери салона, перевернула табличку на «Закрыто» и подошла опять к телефону. Выслушав берущий за душу рассказ о сцене с ножом, она помолчала недолго. Конечно, она знала, что все этим и кончится – ее непутевый Виталик рано или поздно должен был что-то выкинуть подобное. Она ему никогда не доверяла, и что в нем подруга нашла. Ладно, по-деловому посоветовала Антонина, не плачь, а делом займись. Позвони его матери, и предложи объединить усилия. Кажется, его пора лечить. У Еруслана есть знакомый, он заведующий клиникой в Подмосковье. Условия как в лучшем санатории, отдельная палата. Анонимно. Но это недешево...
В дверь салона кто-то затарабанил. Антонина выглянула из подсобного помещения – там стояли клиенты. Она совсем забыла, что должны были забрать юбилейный букет, сделанный на заказ. Ладно, мне надо идти, попрощалась она с Ириной. Помни, его надо лечить, еще раз сказала она подруге и положила трубку.

Скучала ли она по отцу, трудно сказать. Ирина никогда не знала его до той поры, пока незнакомый мужчина не позвонил и не представился – Алексей Миронович Козырцев. Родная фамилия прозвучала как чужая, имя ничего не сказало. В памяти раздел под названием «Мой отец» был пуст, как полка в «Детском мире». Мама им рассказывала, что невозможно было даже купить колготок, ничего не было. Чужие дяди и тети отдавали ей поношенное, выстиранное детское бельишко, аккуратные стопки кофточек, шапочек, ползунков. Она потом разбирала и – что-то оставляла, что было по размеру, что-то отдавала другим. Светлана помнила отца гораздо лучше – говорила, что у него сильные руки и уверенный голос. Но в лицо и она его не помнила, скорее это были штампы, то, что каждый ребенок хочет знать про своего отца. Иначе как жить, если у тебя нет защитника от внешнего мира, который может твердо сказать «Кыш!» темным, страшным силам и, если они подползут ближе, взять их руками и скрутить намертво. Так им, маленьким девочкам, казалось – отец, это тот, кто может совладать с тем, что их пугало. В реальности – по истечении четверти века – отец представился ей интеллигентным, очень заболтивым и нежным человеком, одновременно слабым и нерешительным. Голос у него на самом деле был уверенный, но только когда он говорил про свой предмет – историю, которую он знал прекрасно. Его знания были абстрактны, архаичны, взятые из учебников. Его сильные руки писали рецензии, лекции, тезисы – работали на благо той же истории. Он был прекрасным ученым, исследователем, преподавателем. Был ли он отцом, Ирина этого не знала. Она никак не могла для себя решить, стала ли их встреча контрапунктом, где пересеклись оба их голоса, ведущих одну тему, или это был случайный набор звуков. Она выросла, стала женщиной и обрела свое значение. Ей было что сказать. Ей было в чем его обвинить. Но прожить жизнь в обратном направлении уже было нельзя, и вернуть упущенное безотцовское детство тоже. Его книги по истории стали ей и Светлане сестрами – бездушными, многостраничными, таящими знание, но не душу.
Образ пропавшего героя, человека живого, настоящего, который хотел дать им себя, но не смог в связи с трагичной гибелью, сменился образом благополучного ученого, прожившего комфортную жизнь в чужой стране, но так и не обретшим семью. Он даже не родил другого ребенка.
Светлана звонила ей, передавала приветы от отца. Говорила, что он страшно по ним скучает, интересовался как у Иринки дела с работой, с мужем. В ее голосе звучала теплота, то, что грело Ирину всегда в старшей сестре – ее рассудительность, ее забота. Она умела принимать людей такими, какие они есть, видеть существенное. Не обремененная мыслями о карьере, она посвятила себя семье, своим мальчикам, и ее материнская любовь распространялась на окружающих в той или иной степени. Все люди дети, говорила она. Делала она это без назойливости, без желания поучить, выглядеть умнее, чем она есть. Простой библиотекарь, она была твердо убеждена, что людям нужны книжки для того, что провести вечер при лампе, узнать что-то доброе и светлое. Даже ученые, пишущие свои диссертации, являются детьми, открывающими мир. Поэтому и к отцу, профессору Козырцеву, она отнеслась снисходительно, с уважением. Она его тоже не знала как отца, но разговаривая с ним по телефону, вспоминая привезенные Ириной фотографии, воссоздавала образ, заполняла пустоту, где было место ей, ее сестре и их живому отцу. Светлана была рада, что у них появился отец – пусть поздно, пусть он живет на другом континенте, но лучше поздно, чем никогда. Мало того, у них появилось будущее – у ее мальчиков появился дедушка. А это так важно для развития юных душ – знать, что у тебя есть предки...

- Ведь это же ваш ребенок! Ирина повысила голос и тут же осеклась. Они с Еленой Валерьяновной сидели на лавочке в парке. Расстроенная Елена Валерьяновна теребила платочек в руках. Ирина сидела нога на ногу, сумка через плечо. Она почти не глядела на свекровь.
С деревьев слетали последние листочки: покружившись, они ложились на землю. День был прохладный, дождя не было; и они договорились встретиться в парке недалеко от новой Ирининой работы. Елене Валерьяновне было туда удобно добираться на метро. Повод для встречи был такой – Виталию, ее сыну, нужно была помощь.
После инцидента с ножом Виталий практически не выходил из квартиры – пил, ложился, спал, плакал, вставал, опять накачивался, и опять ложился. Ирина не знала, что делать. Через неделю она позвонила его родителям – те приехали, и по странному совпадению, Виталий оказался трезв в тот день, был одет, причесан, сказал, что на работе у них временный застой, не подвезли материалов на объект, поэтому он дома. Ирина с изумлением слушала его ложь. Когда она попыталась объяснить, ее слова потонули в смехе Виталия – он пригласил отца и мать пройти в квартиру, пошел на кухню ставить чай. Родители, помявшись, все-таки сняли верхнюю одежду, прошли в кухню и посидели полчаса. Ирина надулась, ушла в спальню, сидела там с Муркой в обнимку и злилась на мужа. Так ее подставить.
В понедельник она все же позвонила Елене Валерьевне и предложила встретиться. Сказала, что это срочно, вопрос жизни и смерти. И вот они здесь, на скамейке у фонтана, осенью он не работает, сидят и не понимают друг друга.
- Елена Валерьяновна, ну я же вам все объяснила – почему вы мне не верите? Ирина повернулась к свекрови – тушь у пожилой женщины размазалась, уголком платка она вытирала под глазами. – Это не моя вина, что Виталий бросился на меня с ножом. Он обманывает вас, не говорит всей правды. Но я-то вижу, что происходит – он как приехал, так все чаще и чаще приходит пьяным, грубит мне. Я даже где-то его понимаю – конечно, он не хочет выглядеть плохо в ваших глазах, боится. Но вы-то мне поверьте... Ирина крепче сжала ремень сумки.
- Ирочка, девочка... Виталий мальчик хороший, заботливый... Ты меня прости, но может быть ему не хватает твоего внимания? Ты тоже как приехала из Америки, так изменилась – новая работа, друзья... Я понимаю, встреча с отцом повлияла на тебя, но не настолько же...
- Елена Валерьяновна, вы о чем? Ирина настороженно посмотрела. – Вы хотите сказать, что Виталий начал пить, потому что я делаю что-то не так? Ну вы даете! Она горько рассмеялась. – И мой отец тут не при чем.
Дунул порыв ветра и разметал листья. Две женщины поежились одновременно, пора было расходиться.
- Я могу пообещать только одно, - сказала Елена Валерьяновна. – Я поговорю с Демьянычем, и мы потом тебе перезвоним. И, пожалуйста, не держи Виталика, если он захочет к нам приехать... Она не договорила – на лице Ирина появилась гримаса – сунула торопливо платочек в карман, поднялась со скамейки.
- Елена Валерьяновна... Я ни – ко – гда не держала Виталия. Он свободен идти когда угодно и куда угодно. Ирина едва сдерживалась, чтобы не заорать. Надо идти.
Она тоже поднялась.
- Ира, извини... Свекровь вздохнула. – Я не то ляпнула. Но я тебе обещаю, мы с папой поговорим, и тебе перезвоним. До свидания.
Ирина шла через парк и сердилась на саму себя. Похоже, она так и не смогла объяснить родителям мужа, что у их сына серьезная проблема. Почему-то они не хотят этого видеть, и во всем обвинили ее. А ведь она ни в чем не виновата. Или виновата? Ирина задумалась и замедлила шаг. Навстречу ей шла молодая женщина в желтом беретике и красной курточке, перед собой она толкала голубенькую детскую коляску. Мамочка улыбалась тому, что лежало в коляске и не обращала внимания на прохожих. Белые оборочки развевались из-под голубого покрытия от дождя, в пластиковом окошечке едва что-то можно было различить. Ирина представила себе крохотные пальчики, выглядывающие из пеленки и сморщенное личико с бессмысленным взором. Стеганое одеялко, крепко перевязанное голубой лентой. Женщина отвела взгляд от коляски – и они с Ириной переглянулись. В глазах женщины читалась гордость. Ирина коротко ей кивнула и торопливо отвела взор. Может быть и вправду ей надо больше проводить времени с мужем... Но как и когда... Эту неделю они практически не разговаривали, Ирину пугало его пьяное состояние, пустевшие бутылки из-под вина, его невнятная речь. Он становился чужим. Надо срочно что-то делать, сказала она сама себе. Нужны деньги – лечение дорого, и смогу ли я наскрести нужную сумму. Надо позвонить сестре, решила она.

Виталий сидел у Коляна. Они знали друг друга давно, работали вместе в одной бригаде. Маленький, щупленький, в потерханной одежонке, Колян был старше Виталия в два раза, его по отчеству никто не называл, он всем представлялся Коляном. Жил он одиноко, в маленькой комнатке в рабочем общежитии на дальнем конце города, жена давно от него ушла. В комнате не прибрано, пахло кислым. Мебель старая, собранная откуда попало, диван не застеленный, белье серое, давно не стиранное. Сидели они у колченого стола, на котором лежала нарезанная колбаса и стояла бутылка водки. Колян был рад приветить молодого товарища, ему жилось одиноко.
Они чокнулись - Колян икнул, Виталий зажмурился.
- Послушай, а чего она к тебе пристает? Колян хитро посмотрел на Виталия.
- А, не знаю... Говорит, что выпивать много стал... А разве я...
- Ни-ни. Колян помотал головой. - Ты нискоко.
Они налили еще по одной. Чокнулись, опрокинули в рот.
Виталий взял в руку бутылку: - Хм... Новосибирская...
- Чего хочет-то? Колян медленно жевал кусочек колбасы. Водка грела желудок.
- Лечить она меня хочет, вот чего... Виталий поставил бутылку на стол.
Колян наклонился к Виталию и потянул его за воротник к себе.
- А ты езжай... Сделай вид, что согласен и езжай. Чтобы отстала. Не боись...За бабки много не налечат. Зато отдохнешь...
- Да не знаю я... Виталий пожал плечами.
Он выбил сигарету из пачки и засунул в рот. Не поджигая ее, постукивая зажигалкой по столешнице, он смотрел, как Колян разливает остатки.



Глава 21

Декабрь подступил незаметно. Старинный русский город, расположенный в центральной части России, от которого до Москвы было меньше суток на поезде, завалило белым пушистым снегом. В нем было метро, на окраинах пускали черный дым фабрики и заводы, высотные здания прорезали центральные проспекты, а в узких боковых улочках, древних церквях и домах с наличниками жила история. Люди, жившие в этом городе, творили то, что потом назовут современным этапом истории России, не подозревая об этом, проживая день за днем обычную жизнь - ходя на работу, влюбляясь, расходясь, рожая детей. Уходит время, а вместе с ним люди, их чувства, их переживания, то, что наполняет реальную жизнь, то, что делает историю такой живой. То, что остается потом – отпечатки, отголоски, признаки когда-то произошедшего, то, от чего отталкиваются последующие поколения, придумывая свои книги. То, что называют будущим, происходит сейчас. Прошел еще один год двадцать первого столетия.

Ирина позвонила в дверь соседям. Она была в шубе, длинные черные волосы красиво оттенялись белым мехом. В руке - бутылка шампанского с золотой этикеткой на толстом боку.
- Возьмете Мурку? Сказала она, не здороваясь, открывшему дверь Диме. Старые джинсы и футболка заляпаны краской.
- Заходи, - пропустил он соседку в квартиру и оценивающе оглядел. – Хорошо выглядишь.
Она зашла, пахло свежей краской. В прихожей свисали обои.
- Вы что, делаете ремонт? Спросила она. - Давненько к вам не заходила.
- Да, а что? Дима настороженно посмотрел на нее. Он только что вернулся с работы, уставший, и ему было не до разговоров.
- Дима, мы с Виталием едем на каникулы.
- Ну. А мы при чем? Дима лениво потянулся.
Ирина протянула бутылку соседу. – Это вам с Новым годом.
- Подкупаешь? Дима усмехнулся и взял толстопузую бутыль. – Хм, французское... Петя-я-я!
Ирина села на табуретку, стоявшую тут же, у стены с ободранными обоями.
- Ты чего орешь? Кто там? Петя увидел Ирину и заулыбался. – А, это ты... Ты чего тут сидишь, проходи в комнату. Он отодвинул рулоны обоев в сторону.
- Она нам шампань приволокла. Хочет, чтобы мы ее кота – кастрата взяли. Дима подбоченился и театральным жестом указал на соседку.
Ирина взглянула на Петю. Она выглядела слегка уставшей, но глаза блестели.
– Петь, возьми Мурку. Мы с Виталей едем в отпуск. Пара недель, не больше.
Петя посмотрел вопросительно на партнера. Дима засунул бутылку под мышку, скрестил руки на груди и отвернулся. С торчащей бутылкой из-под мышки, в подвернутых джинсах и старой футболке он выглядел очень комично. Простая одежда делала его старше, похожим на высокого клоуна. Не хватало только румян на щеках и дурацкого колпака. По-мальчиковски угловатый Петя выглядел моложе и добрее.
- Конечно, возьмем. Где он? Неси его к нам, когда соберетесь ехать.
Петя подошел к Диме, взял из его руки бутылку с шампанским, поставил на столик в прихожей и ткнул кулаком в спину.
- Ну хватит дуться... Сказал он Диме, подмигивая продолжавшей сидеть Ирине.
Дима повернулся к ним, засунул руки в карманы джинс, покачнувшись с пятки на носок, ноги босые, и сказал:
- Ладно, черт с вами обоими. Я имею в виду тебя, дорогая соседка (он выразительно посмотрел на Ирину), и твоего мужа–алкоголика. Мы люди добрые, усыновим кого хочешь... Тащи своего кота – который как сирота при живых родителях! Бедный, бедный Мурка, никто его не любит, кроме нас... Он запел и пошел в комнату, оставив Петю и Ирину в прихожей. Они переглянулись и прыснули.
- Ну ты заходи если че, в любое время, - сказал оператор телевидения, молодой человек нетрадиционной сексуальной ориентации.
Ирина угловато поднялась с табуретки, обняла Петю и поцеловала его в гладко выбритую щеку. – Спасибо, Петечка.
Петя вытер щеку ладонью и закрыл за ней дверь.

Уговорить Виталия на лечение было бы непросто, если бы не помогло счастливое обстоятельство. Ирина обнаружила, что она беременна. Узнав эту новость, муж будто переменился – стал прежним, заботливым, нежным Виталиком, каким он был когда-то. С работы он бежал домой, притаскивал сумки с продуктами, и практически ничего не давал Ирине делать по дому. Она стала поправляться – и не столько из-за беременности, а сколько из-за того, что все вдруг успокоилось. Нервы пришли в порядок. Земля продолжала вращаться по орбите. Они стали разговаривать – как прежде – обо всем. О том, что произошло за день, о том, что случилось в жизни у коллег, о том, стоит ли им перекрасить комнату или оставить как есть, и когда им начинать покупать детскую мебель. О погоде, о политике, о ценах на продукты. О том, стоит ли им говорить эту новость до наступления праздников окружающим, они не говорили. Молчаливо, как-то сразу решили оба, что – нет. Долгожданное чудо нельзя было спугнуть, и рисковать этим они просто не могли себе позволить. Ради этого, ради их возродившейся любви Виталий согласился на лечение без слов. Было несколько раз, когда он задерживался на работе, приходил выпивший, но сразу ложился спать и никогда не скандалил. Ирина похорошела, ей на работе делали комплименты, она справлялась с обязанностями начальницы отдела так, будто ей ничего это не стоило. В ее глазах светилось счастье.

- Виталий, ты меня и правда любишь? Она сидела в кресле. На ней были кружевные трусики и розовый пеньюар с белой меховой отделкой, прикрывавший округлившийся живот. Виталий сидел на полу, положив ей голову на колени. Она гладила его по волосам. Волосы были чистые, он только что из душа. Гостиничный номер дешевенький, в маленькой гостиничке в провинциальном городке, где они остановились на ночь. Дорога предстояла длинная, до санатория еще ехать и ехать. Друзьям и знакомым они сказали, что едут на каникулы в Подмосковье...
- Давай считать, что это наш с тобой отпуск, в котором мы так давно не были. Произнесла Ирина. – Этот год был такой тяжелый для нас – и для тебя, и для меня. Нам нужно как следует отдохнуть, так? Она потянулась за стаканом, который стоял на письменном столике, Виталий поднял голову.
- Тебе воды? Сказал муж. – Я сейчас схожу. Он поднялся на ноги. Короткие трусы обтягивали атлетические мышцы. Трезвый и серьезный, он напоминал ей прежнего Виталика. Он все так же заботился о ней.
Муж пошел к маленькому холодильничку в крошечной прихожей, она перебралась с кресла на кровать. Все было миниатюрное в этом номере.
Простое войлочное одеяло кололо ляжки, и она забралась под простынь.
Виталий вернулся, поставил стакан с водой на тумбочку и лег рядом с ней, укрывшись одеялом. Обнял ее, подышал ей в шею. Стало теплее.
- Прости меня...
Ирина положила руку ему на плечо. – Я сейчас. Она выбралась из-под одеяла, обошла кровать, отпила воды из стакана, и посмотрела на мужа. Он внимательно следил за ней.
- Сними это, - попросил он.
Ирина медленно развязала атласные розовые ленточки и пеньюар соскользнул на пол. Красные кружевные трусики подчеркивали бедра. Тяжелая, с темно-коричневыми сосками, грудь. Молодое, красивое тело. А в нем бьется жизнь. Его жизнь. Она перелезла через мужа и легла под одеяло. Он повернулся к ней, приобнял: - Соскучился ужасно...
Она погладила его по веснушчатому носу.

Они ехали по заснеженной трассе со скоростью 110. Позади остался «Трактир», придорожный ресторанчик, дорогу обступили елки. За рулем была Ирина. Виталий сидел рядом, на пассажирском сиденье. Он держал карту на коленях и называл вслух деревни, через которые им предстояло проехать. Названия были смешные – Бирюково, Крюк, Перевичка... Они смеялись, как раньше когда-то, над каждым словом. Ирина старалась не отвлекаться от дороги, началась поземка, она включила дворники. Виталий приспустил окно, чтобы выкинуть окурок, сильный порыв замел пригоршню снега прямо ему в лицо. Они опять захохотали. День был серый, снежный, но им было хорошо друг с другом и никакие погодные условия не могли омрачить их приподнятое настроение. Оба верили, что их любовь вернулась, а что может быть главнее. Наверное, только ребенок. Их общее будущее.
Через час повалили густые хлопья. Дворники не справлялись, размазывали белую кашу по стеклу. Ирина скорость сбавлять не стала, машин на трассе было немного. Им осталось несколько часов до Липовцов, а там их должен встретить заведующий клиникой, они заранее обо всем договорились.
С боковой дороги выскочили синие жигули. Игнорируя знак, машина пронеслась вперед, на трассу. Ирина заметила ее, резко надавила на тормоз, и серебристая тойота закружилась на месте, завихляла на белой дороге, как раненое животное. Виталий откинулся на сиденье, взмахнул нелепо руками, в этот момент жигули врезались прямо в дверь, вдавили ее в салон, он навалился на Ирину. Она, судорожно цепляясь за руль, пыталась выровнять машину, но ее несло куда-то, машина была неуправляемая. Еще один удар – на этот раз о дерево, и Ирина провалилась в черную пустоту, туда, где ничего не было, даже снега.

Волны били о берег моря. Водяная масса накатывалась со всем мощью, приподнималась как зверь в прыжке – на мгновение замирала – и падала со своей высоты. Пена расходилась от удара по песку, покрывала черные и белые камни, мешала их с песком. Неслышная из-за шума волн, София Павловна Летова смеялась беззвучно. Видно было только как она открывает рот, закидывает голову и ее грудь сотрясается в смехе. Ей было весело от того, что ее муж, Алексей Миронович Козырцев, тянул ее за руку в сторону моря, но ей не хотелось купаться, было страшно и смешно одновременно.
- Мама, позвала ее дочь. - Мама. Мне нужна твоя помощь.
Соня услышала зов и перестала смеяться. Ее лицо посерьезнело, она оглянулась. Волны продолжали бить о берег моря.
- Мама, я здесь, продолжал звать голос дочери. - Ну иди же сюда, иди.
Соня пошла на голос, неуверенно ступая босыми ногами по мокрому песку. Песок пружинил, на нем оставались четкие отпечатки ступней. Волны тут же замывали их, затирали языком, и насыпали вперемешку мусор – веточки, ракушки, камушки. Солнца не было, было лишь море и камни.
Соня протянула обе руки вперед, ощупывая пространство в поисках дочери. Она шла как слепая, ориентируясь на голос.
- Я здесь, я здесь, - повторялось. За большим серым валуном сидела девочка. Черные волосы закрывали ей лицо. Она сидела на корточках, обняв себя за плечи, дрожа от холода. Одежда на ней была мокрая. Соня сняла с себя платье, оставшись в старомодном купальнике, и накрыла им девочку как одеялом.
- Перестань дрожать, сказала она. Не надо ничего бояться. В жизни абсолютно нет ничего чего можно бояться.
- А после жизни? Спросила девочка, все еще дрожа.
- Тоже не стоит. Видишь, здесь тоже самое. Все тоже самое.
- Но в чем тогда разница?
- В том, что это д р у г о е, ответила Соня. - Просто другое. Поэтому люди бояться смерти – они боятся другого. Они боятся незнакомого. Но ты смелая девочка, и ничего не боишься. Ведь так?
- Так, - кивнула головой девочка.
- Как тебя зовут? Спросила Соня.
- Ирина. Меня зовут Ирина. Я твоя дочь, - сказала ей девочка.
- Хорошо, тогда я буду твоей мамой. А это – она махнула мужу, подзывая его подойти поближе – твой отец. Мы будем тебя любить, и у тебя будет сестра. Мы все будем рядом.
- А можно у меня будет еще и кот? Спросила девочка.
- Конечно, засмеялась Соня. - Какая же семья без домашнего питомца. Я люблю тебя, дочка.

Елена Валерьяновна заплакала сразу, навзрыд. Уронила руки в раковину, прямо в горячую мыльную воду, в которой только что мыла тарелки, и закинула голову. Им позвонили из незнакомого городка в Московской области и сказали, что их сын погиб в автомобильной катастрофе на месте происшествия. Тело они могут забрать из городской больницы. Александр Демьянович растерянно положил трубку и растерянно посмотрел на жену. Потом подошел к ней и обнял за плечи.
Ирина открыла глаза. Больничный запах резко дал ей в ноздри. Пахло хлоркой. В палате никого не было, только она одна. Все белое – двери, окна, за окном, стены. Резко болела голова. В мозгу пронеслись обрывки воспоминаний. Дерево, руки Виталика, синие жигули. Она попыталась пошевельнуться и застонала. Все тело болело. Она положила руки на живот – он был такой же, выпуклый. Открылась тихонько дверь и вошла нянечка, худенькая сморщенная тетенька в белом халатике.
- Ой, глазки открыла, дивчина. Щас родню позову... Она вышла опять за дверь.
Вернулась, и вместе с ней зашли Светлана и Володя. Сестра в накинутом белом халате на шубу кинулась к ней, запричитала. Ирина осторожно отодвинулась.
- Прости, Ириш, я так переволновалась. Светлана стала вытирать глаза. - Нам позвонили, и мы тут же выехали. Я всю дорогу плакала, переживала за тебя.
- Что с Виталиком? Где он?
Светлана резко замолчала и посмотрела странно. Володя подошел к кровати и теребя норковую шапку-ушанку в руках, сказал:
- Он того... Погиб, Ирин.
Иринины глаза стали наполняться слезами. Она знала это, она поняла это сразу, как только он навалился на нее, удар был слишком силен, чтобы выжить. Как вот теперь жить ей без него... Его ребенок будет расти без отца. Ирина застонала. Светлана взяла ее за руку и стала гладить.
- Ириша, а у нас сюрприз есть... Один человек очень хочет тебя увидеть. Можно ему войти?
Ирина сглотнула слезы и кивнула.
В палату вошел Вадим. Черное пальто растегнуто, волосы взъерошены, он нетерпеливо кинулся к ней.
- Живая, живая, спасибо тебе, господи. Светлана отодвинулась, и Вадим, схватив руку Ирины, начал ее целовать. – Я молился, чтобы ты осталась в живых, дорогая моя, единственная.
Володя потянул жену за рукав, жестом показывая, что им лучше выйти из палаты. Ирина вздохнула и едва улыбнулась. Переломов не было, но любое движение доставляло боль.
- Хорошо, хорошо. Как ты меня нашел?
- Твоя сестра позвонила Антонине, узнать в какую клинику вы поехали, а она Макаровой. Я был в городе, я никуда не уезжал. Я ждал, когда ты примешь решение...
Ирина помотала головой.
- Но я не приняла никакого решения.
- Да. Но судьба сделала это за тебя, - улыбнулся Вадим и поцеловал ей руку.
В палату заглянули Светлана и Володя. Ирина слабо улыбнулась.
- Заходите уж. Позвольте представить, это Вадим Станиславович Тальберг, русский, который не желает жить в Америке.
- Да мы знаем, знаем, - смущенно улыбнулась Светлана.

Дима и Петя стояли перед ярко освещенной витриной магазина «Подарки». Хлопья снега кружились и мягко падали на землю. У Димы на руках был Мурка, с его шеи свисал поводок. Он оглядывался по сторонам, но не пытался сбежать. Рыжий с белым кончиком хвост выглядывал из-под Диминого рукава. Кот уже привык кататься у «папочки» на руках. Они разглядывали разноцветные коробочки, выставленные на стеклянных полках, красиво задрапированными золотистой тканью. Chanel, Lancome, Kenzo, Hugo Boss, Dolce and Gabbana, Armani – манили и обещали таинство чувств, пробуждая скрытое, затаившееся, то, что ждет удобного случая выйти на поверхность и удивить, ошарашить, заставить жить. Иллюзия насыщенности.
- Тебе какой нравится? Спросил Петя.
- Мне-то... Дима задумчиво посмотрел на коробочку. – Вон тот, в синей коробочке. А тебе?
- А мне в полосатой...
- Ну что, зайдем в магазин?
- Пойдем.
Дима с Муркой на руках и Петя пошли к дверям магазина. Приближался Новый год.


Декабрь 2006