Леший
авантюрный роман
ГЛАВА 27
5 июля 2003 года, суббота
На рассвете сознание доцента Подковырова прояснилось. Открыв глаза, он увидел над собой доброе лицо бабы Нюры, спросил, который час, и потребовал подать ему козьего молока и профессора Лиховцева.
- Ишь, какой прыткий, - добродушно прошамкала хозяйка беззубым ртом. – Тольки очухался, а уж ему «подай». Погоди, я тебя перепеленаю…
Невзирая на вялые протесты больного, баба Нюра ловко осуществила свою затею. Она не спала всю ночь, сидя у одра криптозоолога, и наблюдала все стадии его выздоровления. До двух часов ночи, пока фельдшер пил коньяк, Акакий Сидорович потел, ворочался и стонал.
Потом, когда коньяк закончился, и доктор завалился на печь, у доцента начались галлюцинации, и он, перестав стонать, начал бредить: сначала шёпотом, а потом и вовсе криком. Баба Нюра напоила страдальца настоем одной ей известных трав, после чего недуг Подковырова стал сдавать позиции. К первым петухам жар спал, и больной уснул крепким младенческим сном.
Сейчас было уже без четверти десять. Весь лагерь был давно на ногах, но к больному никто не входил из-за густого перегарного смрада, исходящего от печи, на которой продолжал почивать фельдшер.
Участники экспедиции активно готовились к отъезду. Семья Лиховцевых занималась укладкой чемоданов. Фукс переносил снаряжение в баню. Он решил не брать в город ничего из того, что могло понадобиться впоследствии, когда экспедиция вернётся в Пёлдуши для осуществления второй попытки обнаружения снежного человека. Болотоход Фукс также решил оставить в деревне. По этой причине Вадим Ерофеевич тщательно упаковывал своё детище в брезентовый чехол и отчаянно грустил. Баба Нюра подошла к Марату и передала ему просьбу Подковырова.
- Спасибо, бабушка, сейчас мы придём… Илья Фомич, наш больной очнулся. Давайте послушаем, что он хочет нам рассказать.
Этнограф оставил свой чемодан и, опередив Фукса, первым ворвался в покои криптозоолога.
- Доброе утро, коллега! – прокричал профессор с порога.
В ответ с печи раздалось нецензурное ругательство. Фельдшер зашевелился, громко пукнул и перевернулся на другой бок. Лиховцев брезгливо поморщился и на цыпочках прокрался к кушетке Подковырова.
- Коллега, мне сказали, что вы пришли в себя, - произнёс этнограф шёпотом.
Акакий Сидорович был ещё очень слаб. Скрученный по рукам и ногам, он мог шевелить только губами и носом. Однако сознание доцента лучилось глубинной энергией. Мозг его работал также чётко, как механизм швейцарских часов.
- Здравствуйте, коллега, - произнёс он тихо, как и подобает тяжёлому больному. – Какой сегодня день?
- Отличный сегодня день! – ободряюще сообщил Илья Фомич. – Солнечный, безветренный, одним словом, суббота.
Криптозоолог сомкнул веки, произвёл необходимые расчёты и, вновь открыв глаза, сказал:
- Значит, пятое июля…
- Потрясающая ясность мысли! – обрадовался Лиховцев.
Радость этнографа заставила его превысить допустимый максимум громкости речи, на что пьяный фельдшер немедленно отреагировал весьма грубым замечанием. Профессора передёрнуло.
- Хотите на свежий воздух? – спросил он доцента.
В комнату вошёл Марат и ответил за больного:
- Разумеется, хочет. В такой атмосфере и абсолютно здоровый человек через полчаса может сделаться инвалидом. Илья Фомич, приготовьте, пожалуйста, раскладушку, поставьте её где-нибудь в тени, к примеру, под яблоней. А я вынесу больного…
- Сделайте одолжение, любезный, - прошептал криптозоолог этнографу.
- Это я мигом! – с воодушевлением откликнулся Лиховцев.
Оказавшись на свежем воздухе, доцент почувствовал прилив сил. Роскошный девичий румянец окрасил его впалые щёки. Ощущение полноты и неповторимости жизни вернулось к учёному и захватило его с неожиданной силой.
- Друзья мои, - обратился он к собравшимся вокруг раскладушки участникам экспедиции, - со мной произошло невероятнейшее приключение. Я обязан рассказать вам о нём в мельчайших подробностях…
И Акакий Сидорович поведал соратникам о своём удивительном видении. В подробном своём рассказе учёный не утаил деталей. Он честно поведал и о собственном страхе перед лицом смертельной опасности, и о своём мужественном решении посвятить последние секунды жизни служению науке, выразившемся в фотографировании разъярённого средневекового воина. С особой гордостью Подковыров поведал о трусливом бегстве варвара.
Удивительная исповедь криптозоолога взволновала аудиторию. Каждый из слушателей отнёсся к рассказу учёного по-своему. Наиболее консервативную позицию заняла Любаша, посчитавшая видение Подковырова чистой воды галлюцинациями больного человека.
- Скажите, Акакий Сидорович, а этот ваш гладиатор, убегая, не оставил экскрементов? – спросила она язвительно. – А то можно было бы сделать химический анализ…
Илья Фомич зашипел на дочь раненой гадюкой. Такое неуважение к научному подвигу коллеги профессор считал недопустимым. Люба замолчала. Егор, питавший склонность к романтическим мечтаниям, тоже не одобрил поведения подруги. Рассказ Подковырова зажёг в юноше пламя околонаучной эйфории. Живое воображение будущего сантехника нарисовало эпическую картину бескомпромиссной схватки со средневековым богатырём. В роли положительного героя Егор увидел себя, облачённого в доспехи древнерусского витязя. Вооружённый булатным клинком и пудовой палицей, он яростно сражался с варваром за честь дамы своего сердца и почти одержал победу, когда Люба своим ядовитым замечанием рассеяла приятное видение в дым.
Благородный порыв Мензуркина остался без удовлетворения.
- Коллега, вы сохранили плёнку? – озабоченно спросил Акакий Сидорович.
- Она в надёжном месте! – положа руку на сердце, заверил доцента этнограф. – Ваш рассказ, коллега, поражает воображение! Как вы считаете, что бы это могло значить?
- Понятия не имею, - огорчённо признался Подковыров. – Знаю одно: это был не сон. Нужно немедленно проявить плёнку!
- Да, конечно, мы сегодня же сдадим её в проявку, - пообещал Лиховцев. – Марат Арнольдович, как вы считаете, когда мы сможем быть в Санкт-Петербурге?
- Всё будет зависеть от того, как быстро вы уложите вещи. Я готов отправиться немедленно. Дорога займёт три-четыре часа.
- Люба, собирай чемоданы! Егор, ты готов? Боже, я ещё не уложился сам! Что же мы стоим? Скорее за работу!..
Провожали экспедицию всей деревней. Колышкин слёзно молил бабу Нюру присматривать за «Дельфином». Уезжая, он оставлял в Пёлдушах немалую частицу самого себя. Профессор Лиховцев напоследок расспрашивал племянников деда Евсея, пытаясь разузнать их мнение по поводу привидевшегося криптозоологу таинственного воина. На вопросы этнографа братья отвечали невразумительно. Илья Фомич считал, что они темнят, не желая открывать правду.
Это его раздражало, но он надеялся пролить свет на эту тёмную историю, проявив фотографическую плёнку. Марат Арнольдович пообещал скоро вернуться и провести в деревню электричество. Баба Нюра дала постояльцам козьего молока и яблочный пирог. Мензуркин подарил хозяйке свою удочку.
На том и распрощались.
Время не терпит вакуума. Три часа вынужденного бездействия в пути следовало наполнить смыслом. Участники отложенной экспедиции затеяли научную дискуссию. Речь, разумеется, пошла о происшествии на кедровом острове.
- Всё это странным образом отдаёт мистикой, - пожаловался Лиховцев. – Никак не укладывается в голове… Вы, коллега, значит, утверждаете, что он был похож на викинга?
- Мне так показалось, - неуверенно произнёс Подковыров.
- Илья Фомич, а кто такой викинг? – спросил Мензуркин.
- Средневековый скандинавский воин, - ответил этнограф. – Историки часто ассоциируют викингов с морскими разбойниками. Викинги – отщепенцы, бандиты, вышедшие из варягов.
Между прочим, Рюрик, основатель древнерусского государства, тоже был из варягов… Викинги были очень воинственны и не желали добывать средства к существованию торговлей либо земледелием. Занимались викинги набегами на чужие территории и грабили мирных жителей и торговые караваны. Грабежами они занимались в начале средних веков, затем, по мере укрупнения отрядов, перешли к завоевательным войнам и даже основали некоторые государства. Викинги обладали лютым нравом и боевой доблестью. Особой жестокостью и беспощадностью отличались так называемые берсерки. Существует поверие, будто эти викинги доводили себя до состояния безудержной ярости путём поедания сушёных мухоморов, содержащих, как известно, глюценогены…
- Чухонцы, значит, - понимающе кивнул Мензуркин. – Никогда бы не подумал. С виду такой миролюбивый народ…
- И что же ваш средневековый поедатель мухоморов делал на болотах Ленинградской области в двадцать первом веке? – саркастично спросила Люба. – Что, заблудился в лесу тысячу лет назад и до сих пор не может выйти к своим?
- А я вот думаю, - вступил в беседу изобретатель, - что за тысячу лет любой бандит умер бы если не от голода, то от старости уж точно, даже если бы питался одними мухоморами…
- Возможно, это был не викинг, - примирительно сказал Акакий Сидорович.
- Тогда кто? – удивился этнограф. – Описанная вами одежда и вооружение никак не могут соответствовать нарядам современного населения, даже самого отсталого.
- А, может, там кино снимали, – выдвинул версию Егор, – и это был артист переодетый?
- Зачем же артисту кино нападать на Акакия Сидоровича с мечом? – возразил этнограф.
- Это абсолютно исключено! – сказал Колышкин. - Авторитетно заявляю, что никакая киногруппа не в состоянии добраться до того острова без моего болотохода.
- А я уверена, что это был просто страшный сон, привидевшийся доценту от высокой температуры, - с усмешкой сказала Любаша. - Акакий Сидорович, вы, часом, не кушали сушёных мухоморов?
Дерзкое замечание дочери этнограф встретил очередным шипением.
- Люба, ты ведёшь себя непочтительно! – возмущённо заявил Илья Фомич.
- А что я такого сказала? – оборонительно произнесла Любаша.
- Ах, профессор, оставьте Любу в покое, - попросил криптозоолог великодушно, - в конце концов, она всего лишь ребёнок…
Марат в споре участия не принимал, но мысленно был солидарен с Любой в оценке происшествия. В мистику путешественник не верил принципиально, а версия галлюцинаций воспалённого болезнью мозга криптозоолога казалась ему наиболее вероятной. Впрочем, разубеждать в чём-либо учёных не входило в планы Фукса. Наличие версий, какими бы нелепыми они ни казались, было Марату только на руку, ибо такие версии лишь подогревали интерес этнографа к проблеме. Этнограф играл ключевую роль в планах Фукса по получению гранта Королевского общества, и он готов был согласиться с любой гипотезой профессора, лишь бы он не отказался от участия в дальнейших исследованиях.
- Марат Арнольдович, - обратился к шефу изобретатель, - а с моим «Дельфином» точно ничего не произойдёт?
- Не беспокойтесь, Вадим Ерофеич, мы будем его навещать, - пообещал Марат.
- Надо подготовить болотоход для эксплуатации в зимних условиях: утеплить кабину, установить отопитель салона и обогреватель ветрового стекла…
- Не беспокойтесь, любезный, я предоставлю вам такую возможность. До зимы у нас, почитай, ещё полгода. Сделаем всё как надо…
Колышкин успокоился и начал думать о предстоящей встрече с супругой. Думы инженера носили невесёлый характер, и тому имелась веская причина. Жена изобретателя была женщиной своенравной, вспыльчивой и совершенно далёкой от проблем науки, техники и технологий. Увлечение безработного мужа техническими изобретениями она не приветствовала, а за длительные отлучки имела обыкновение провинившегося супруга лупить предметами, совершенно для этих целей не предназначенными. Вадим Ерофеевич не любил таких встреч, и вообще к сценам физического насилия относился крайне отрицательно.
Впрочем, насколько жена инженера была вспыльчивой, настолько же она была и отходчивой.
Простив заблудшего супруга и приняв от него извинения, она имела обыкновение мужа приласкать и накормить вкусным обедом. За то Колышкин жену и любил.
Сегодняшний день был особым. Вадиму Ерофеевичу суждено было явиться домой не просто с покаянием, а, против обыкновения, ещё и с солидной получкой. Фукс уже рассчитался с инженером за болотоход, выдал щедрые командировочные, и Колышкин задумал сразить супругу грандиозным букетом из гладиолусов, которые, как ему было достоверно известно, она предпочитала всем остальным цветам. А ещё надо было купить детям торт, а для себя – новый осциллограф.
Занятый думами о домашних делах, инженер незаметно выпал из общей дискуссии. Научный диспут, между тем, зашёл на новый виток.
- А что если это было привидение? – перекричал всех Мензуркин. – А что? Я в кино видел, что всякие древние покойники иногда по ночам встают из могил и ходят в тех местах, где их когда-то грохнули. Это всё оттого, что душа у них не находит успокоения…
Любаша захохотала и дала короткий комментарий:
- Детский сад, трусы на лямках…
- Юноша, научный мир в своих суждениях не опирается на суеверия, - назидательно изрёк Лиховцев. – Ваше предположение вздорно.
Обидевшись, Егор замкнулся в себе, решив, что не предложит неблагодарным слушателям больше ни одной стоящей идеи.
Лишённый свежих гипотез Мензуркина, диспут стихийно зашёл в тупик. Оба учёных сошлись во мнении, что до проявки плёнки нет смысла продолжать дискуссию. Для окончательных выводов недостаточно вводных данных. В этой связи решили выпить чаю из термоса и измерить температуру тела криптозоолога. Для этого больного пришлось частично распеленать.
- А знаете, я чувствую себя значительно лучше, - с воодушевлением заметил Подковыров, освободив руки от простыней. Бабушкина терапия оказалась достаточно эффективной.
- Вы хотите сказать, что не поедете в больницу? – спросил этнограф.
- Пожалуй, я предпочёл бы лечиться амбулаторно.
- Возьмите градусник, - предложил Илья Фомич. – Если температура в норме, то я не стану возражать.
Температура доцента оказалась нормальной.
- Что ж, тем лучше, - сказал Лиховцев удовлетворённо. – Марат Арнольдович, вы слышали? Акакий Сидорович не ляжет в больницу. Так что отвезите его, пожалуйста, домой.
- Как скажете, профессор, - легко согласился Фукс. – Между прочим, мы уже подъезжаем к границе Санкт-Петербурга. Видите, на горизонте уже маячат повелители полосатых жезлов? Это пост ГАИ. Так что скоро все будем дома, господа!
- Гип-гип-ура! – воскликнула Любочка воодушевлённо.
Долгожданный Питер неумолимо надвигался на путешественников всей своей железобетонной громадой. Первый этап экспедиции подходил к концу. Несмотря на то, что своей основной цели исследователи достичь не сумели, никто из них не назвал бы миссию полностью проваленной. Колышкин успешно испытал свой уникальный механизм в болотно-полевых условиях, этнограф приобрёл первый экспедиционный опыт, Егор повзрослел, а криптозоолог набрал множество вещественных доказательств. Никакой пользы из путешествия не извлекла для себя лишь профессорская дочь, но и она не считала экспедицию неудавшейся – хотя бы потому, что её научная составляющая была Любе совершенно безразлична. Не имел причин для уныния и организатор затеи – Фукс. Всё мероприятие прошло под его контролем, в строгом соответствии с его стратегическими планами. Марат Арнольдович и не рассчитывал на моментальный успех. Его завлекал сам процесс. Марату даже было приятно, что путь к достижению главной жизненной цели оказался усеянным труднопреодолимыми препонами. Лёгкая победа привела бы лишь к разочарованию. Покуда маячила на горизонте заветная цель, жизнь путешественника сохраняла смысл.