Не знаю, вернулся бы я назад в своих поисках идеальной красоты в перспективе монитора, если б не Дашенька. Но Дашенька меня вовремя подхватила. Она меня осторожно выпутала из паутины мировой сети, взяла за руку и вывела на полный жизни школьный двор.
Она приходит ко мне на занятия по итальянскому и по истории. Недавно ей исполнилось шестнадцать, и она торопится поделиться со мной своим жизненным опытом, а я отвечаю на ее невинно-нечаянно-интимные вопросы, которые она в меня вкалывает, как иголки в подушечку.
Порой Даша говорит, что ей нужно обдумать что-то важное, – и она смотрит на близкие холмы на окраине города и рисует в тетради гибкие линии. Насколько свободно ее познание горизонта от моего случайного взгляда? Насколько точно рассчитано движение руки? Я добавляю несколько штрихов к ее волнистому рисунку. Даша невольно и неловко закрывает тетрадь. Потом смеется. Мой голос затихает в шуршаньи страниц. Смех же девушки звонок, как летящий с горы камень.
Иногда ей нравится, что я отгадываю ее слова по движению губ. «Noli me tangere» – «Не тронь меня». Накормить мою страсть к познанию девочки трудно, и Даша приносит мне горшочек с «вечным хлебом» – тестом, которое совершенно, как в сказке, растет само по себе, и можно быть сытым каждый день. Смелым движением она ставит мне на полку редкую книгу по истории пыток - рядом с обнаженными и обожженными ею в духовке фигурками умирающей от змеиного яда Клеопатры и одичавшего Ланцелота.
Тут же - чаша Грааля, которой не должен касаться смертный. Даша пока бессмертна. Она определяет ей место в глубине полки. Она подталкивает ее все дальше – в пыль. У меня на полке – пыль веков. Я слишком нетерпелив. Я беру чашу в руки и рассматриваю ее. В одном месте замечаю отпечаток пальчиков. Изучаю его под лупой. Отпечаток и на теле Клеопатры. Рисунок тот же. Такой же отпечаток на странице о самой страшной пытке.
«Кем бы вы хотели, чтобы я стала?», – спрашивает меня Даша.
«Птицей».
«А еще?»
«Ящерицей».
Зарешеченная свобода спортивной площадки, игривый узор решетки на окнах школы. Прежде, чем вернуться к уроку, Дашенька опять окидывает взглядом холмы на окраине города. Несмотря на школьные запреты, на ней нет ученической формы. На ней джинсики и маечка с плотно прилипшим к груди, придуманным ей стихотворением о ящерице - ящерице, прилипшей к горячему камню.
И снова – день пришествия. Можно ли привыкнуть к подарку, если дарят - наступление дня? Даша дарит всю себя с серьезностью человека, который верит в милость судьбы. Она дарит мне себя улыбкой, реверансом девятнадцатого века, взглядом в зеркало, надписью на новой маечке. Точным броском через комнату она отправляет на кресло свой мобильный телефон и, решительно присев на корточки, расшнуровывает кроссовки. Я их поднимаю и ставлю повыше, подальше от непредсказуемой кошки, которая трется о мои ноги. И босиком, танцующей походкой, Даша идет по паркету. Я гляжу на отраженье ее ног. Там, в зазеркалье, все можно начать сначала и назвать иными словами. Там все забывают и все прощают к утру нового дня, там можно вечно грешить, оставаясь святым.
Никто не услышит того, о чем мы с ней переговорили за два года. Познание мира неотделимо от сближения – и отдаления. Познание мира – это познание того, что случается впервые. Учитель и его ученица предстали б под пером ловкого эссеиста в отблесках взаимного познания, подобных отблескам костра на стенах древней пещеры.
Даша идет по паркету, но не к зеркалу…
Неповторимый, чуть насмешливый, взгляд ученицы настраивает меня на серьезно-торжественный лад, который придает особое своеволие желаниям и поступкам героев легенд. Приближение событий основано на древней науке, не знавшей различий между историческим описанием и поэзией, между мифом и тем, что принято называть правдой.
Перед началом урока Даша встает вплотную к столу, поправляет и завязывает в узел густые темные волосы. Она закидывает назад ручки в браслетах и выгибается смелой дугой, открывая прелестный животик. Она завязывает волосы и украдкой рассматривает фотографии ню на стенах. Дашенька знает, что я слежу за ней, но не выдает этого ни одним движением. Возможно, в этом ей помогает шпилька, которую она плотно зажала губами. Невольная грация секундного равновесия на тонкой проволоке чувств.
«Dimmi, che cosa volevi
a quell’ insolita ora?»
«Senza paura sdraiarmi
sulla bianchissima pietra
sotto gli astri d’estate
stringermi con le ascelle
a quel rasoio di sasso
e scivolar sulla pancia
al chiar di notte d’argento
una lucertola esser».