Действие 2.
Гостиная в квартире Стреховых.
Петр Сергеевич и Алексей сидят за столом. На столе бутылка водки.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Вот мы, комсомольцы 30-х годов, водки не признавали вовсе. Мы пили один только квас и занимались спортом. Кто стрельбой, кто греблей, кто в футбол мяч гонял. Антон Кандидов – вратарь республики! Знаешь такого? Вот какими мы были!
АЛЕКСЕЙ. Это правильно. Ну, давай, дед, выпьем за это по маленькой. (Наполняет рюмки). За комсомольцев 30-х годов!
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Будем здоровы!
Чокаются. Закусывают огурцами.
АЛЕКСЕЙ. Хороши огурчики! Гораздо вкуснее, чем с рынка.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Еще бы! Ляпуновские! Ляпуновские огурчики еще и при царе считались самыми лучшими.
АЛЕКСЕЙ. С такими огурчиками спиться можно.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Ляпуновка всегда славилась своими огурцами и девками. Девки у нас были – ну, просто огонь. Нарасхват шли. Из других деревень всегда ляпуновских невест сватали. А парни ляпуновские всегда были самыми боевыми. Еще когда кулачные бои устраивали, то против ляпунов никто выстоять не мог – ни барковские, ни харинские, ни дьяковские. Вот так-то, Леха! Знай и помни!
АЛЕКСЕЙ. Ну, дед, давай еще по одной. За ляпунов!
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Сейчас, конечно, деревня наша уже не та, не та. Колхоз развалился, работы нет, народ от безделья самогон гонит. Клуб и тот не работает. Эх! Если бы Глеб увидел все это собственными глазами, то, конечно, расстроился бы. А Жоржик – ничего себе, крепкий парень. Как он тогда лихо стакан самогонки оприходовал! Все его сразу и зауважали.
АЛЕКСЕЙ. Что в этом такого? Я тоже так умею. Ну, давай, дед, поднимай свою чарку.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Ну, ладно. Для запаха можно еще немного выпить.
Чокаются. Звонок в дверь.
АЛЕКСЕЙ. Кто-то пришел. А нам как раз третьего не достает.
Алексей выходит, возвращается со Славой. Тот держит в руках гитару.
СЛАВА. Здравствуйте, Петр Сергеевич!
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. А, это ты Слава? Проходи, садись с нами за стол, попробуй вот малосольных огурчиков. Ляпуновские. Короли огурцов.
СЛАВА. Большое спасибо. Вот, шел мимо, решил зайти. А Аси дома нет?
АЛЕКСЕЙ. Ее пока нет.
СЛАВА. А когда она должна придти?
АЛЕКСЕЙ. Наверное, скоро. Можешь подождать, если хочешь.
СЛАВА. Спасибо. Ну, как съездили в Ляпуновку?
АЛЕКСЕЙ. Нормально. Ни разу даже не застряли.
Я посетил родимые места,
Ту сельщину, где жил мальчишкой,
Где каланчей с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста...
Так, что ли, дед? Знаешь, чьи эти стихи?
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. А то? Это Сергей Есенин на родину вернулся. А у нас в Ляпуновке храм начали потихоньку восстанавливать. Может, и крест на колокольне поставят снова.
СЛАВА. Ну, а ваш француз как? Выдержал поездку?
АЛЕКСЕЙ. Жора-то? Вообще – прикольный малый. Тамошних мужиков в «сику» обчистил за милую душу. Ляпуны его сильно зауважали.
СЛАВА. Понятно. А это что у вас такое?
АЛЕКСЕЙ. А вот догадайся сам.
Слава берет в руку рубель, делает им несколько взмахов, как саблей.
СЛАВА. Такой штуковиной, наверное, хорошо можно мозги кому-нибудь вправить. Бац – и башки нет. Напрочь можно отшибить.
АЛЕКСЕЙ. Нет, Слава, это вовсе не для того, чтобы по башке бить. Это рубель, такой деревянный утюг. Его в крестьянском быту раньше использовали для разглаживания льняных тканей.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. И для накатки кож тож.
СЛАВА. А, понятно. А вы, я смотрю, все пьете? Опять, смотрю, бутылка на столе.
АЛЕКСЕЙ. Разве это называется пить? Так, потребляем немного – в косметических количествах. Исключительно ради запаха.
СЛАВА. Хотите свежий анекдот про алкашей?
АЛЕКСЕЙ. Ну, давай. Только если неприличный, то лучше не надо.
СЛАВА. Мужик приходит домой и говорит жене: «Угадай, что у меня в правом кармане на букву «п»?» – «Получка?!» – «Вот и не угадала, это пол-литра. А что у меня в левом кармане на букву «ы»?» – «На «ы»? Ы... Нет, не могу догадаться». – «Ыщё одна бутылка!»
АЛЕКСЕЙ. Ну, и вовсе не смешно. Просто, видно, у мужика норма такая – 2 бутылки.
СЛАВА. Ну, тогда вот еще один. Посмешней. Просыпается мужик утром с будуна, морда опухшая, голова трещит. Заходит в ванную, смотрит на себя в зеркало: «Ну?! Ну?! Ну-у-у???» Жена из кухни: «Коля, иди завтракать». Мужик: «О! Вспомнил! Коля!»
АЛЕКСЕЙ. Ну и чего здесь смешного? Мужик с похмелья плохо соображает. Так всегда и бывает. Сейчас опохмелится – и сразу поправится.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. А того мужика, правда, Колей звали?
СЛАВА. Ну, конечно. Вот ведь до чего пьянство доводит – тот алкаш даже имени своего уже не помнит. А вы все употребляете, употребляете, остановиться никак не можете. Еще, может, рассказать?
АЛЕКСЕЙ. Ну, расскажи, только воспитывать нас, Славка, не надо. Молод ты еще нас воспитывать. Смени пластинку.
СЛАВА. Ну, хорошо, тогда вот еврейский анекдот. Еврей спрашивает у раввина: «Что есть самое большое счастье?» Тот, подумав, отвечает: «Таки жить в этой стране». Тогда еврей задает новый вопрос: «А что есть самое большое несчастье?» На что раввин отвечает: «Самое большое несчастье – это иметь такое счастье!»
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Я чего-то не могу понять, и что здесь смешного? Почему сначала счастье, а потом несчастье? И почему еврей? При чем здесь еврей? Мы, комсомольцы 30-х годов, еврейских анекдотов не рассказывали вовсе, это тогда считалось как бы антисемитизьмом.
АЛЕКСЕЙ. Почему, почему? Не знаешь что ли, что Слава у нас – истинный ариец, к тому же наполовину хохол, а значит, антисемит в квадрате.
СЛАВА. Это только жиды так считают, если кто сказал вслух «еврей», значит, антисемит. Нет, Леха, я не антисемит, я ненавижу только жидов, а евреев где-то даже где-то люблю – особенно тех, которые у себя в Израиле ведут борьбу против палестинских террористов. Я и наших евреев тоже люблю, если они честные и порядочные евреи. Среди них тоже иногда встречаются настоящие патриоты. Тот же генерал Рохлин – за то его жиды и ненавидели. Жаль, не уберегся, а ведь мог бы стать нашим президентом.
АЛЕКСЕЙ. А масоны? Ты еще про масонов забыл сказать.
СЛАВА. Масоны? Этих я, естесссно, всех бы своими зубами загрыз.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Керенский тоже был масоном.
АЛЕКСЕЙ. Правильно, дед! Молодец, не забыл историю революции. (Славе.) Да, так за что ты, Слава, так масонов ненавидишь?
СЛАВА. За всё. Уже за то, что они из русского алфавита исключили «ять», им следовало бы яйца оторвать. А теперь и букву «ё» хотят, сволочи, ликвидировать. Вот им, а не букву «ё»! (Делает неприличный жест.)
АЛЕКСЕЙ. Ё-моё! За букву «ё», считаю, надо выпить.
СЛАВА. Откуда, скажите мне, у Баобаба миллиард долларов? Ясно дело – ограбил русский народ. Когда мы свергнем ненавистный оккупационный режим, то разберемся со всеми этими олигархами. Как сказал твой любимый Есенин, разберемся во всем, что видели, что случилось, что сталось в стране... Но только прощать не будем. Нет!.. Со всех спросим по полной мере. Вот собрать бы на лобном месте всю это разноплеменную сволочь – и плешивых в кепках и рыжих с чубчиками, и златоустов с черными мордами... И принародно головы им всем поотрубать топором. И по телевизору на всю страну показать. Вот тогда все в России почувствуют, что пришла настоящая русская власть.
АЛЕКСЕЙ. И много голов собираетесь так поотрубать?
СЛАВА. Сволочей, блин, развелось в России слишком много. Так что работа предстоит большая. Но мы работы не боимся. Надо будет головы посечь – посечем. Вот так-то. Ну, а что нового в Ляпуновке?
АЛЕКСЕЙ. Что нового? Цивилизация и в этот медвежий угол уже начинает просачиваться. Местные девки все ходят с голыми пупками, а парни начинают травкой баловаться.
СЛАВА. Когда мы придем к власти, мы с этой заразой покончим в один момент – всем, кто распространяет наркоту, будем яйца отрезать.
АЛЕКСЕЙ. Я эту песню, о том, что вы придете к власти, слышу уже не первый год. Что-то не очень верится, что у вас что-нибудь получится.
СЛАВА. Почему не верится?
АЛЕКСЕЙ. Да потому, что вы, истинные арийцы, сами между собой договориться не в состоянии. Никто так и не грызется между собой, как русские националисты.
СЛАВА. Это все следствие ущербного самосознания. Нам, русским, национальному самосознанию надо поучиться у евреев. Вообще в нашем народе слишком много балласта. Это и не люди вовсе, а просто биомасса. Совершенно не способны думать о судьбах нации. Им бы только водку жрать. Вот ты, Леха, чистокровный русак, с высшим образованием, талантливый, говорят, художник. А живешь – абы как, безо всяких принципов.
АЛЕКСЕЙ. Почему ж без принципов? У меня есть принципы.
СЛАВА. Назови хотя бы один!
АЛЕКСЕЙ. Ну, раз просишь... Первый: под вистуза ходят с туза, а под игрока – с семака. А вот второй: нет хода – ходи с бубей. Продолжить?
СЛАВА. Смотри, Леха! Когда совершится национальная революция, нам придется освобождаться от балласта. Пусть даже при этом население страны сократится наполовину, но зато останутся истинные арийцы. Вот ты, Леха, ответь, почему ты до сих пор не женился? Твой долг перед нацией – создать русскую семью и настрогать трех-четырех пацанов. Иначе Кавказ скоро всех нас задавит своей плодовитостью.
АЛЕКСЕЙ. А сам-то! Кто бы говорил! Смотри, будешь с этим тянуть – профукаешь невесту.
СЛАВА. Это ты об Аське что ли?
АЛЕКСЕЙ. О ком же еще? Смотри, сбежит с другим.
СЛАВА. Это с вашим французом она что ли сбежит? Когда он собирается в свой Париж?
АЛЕКСЕЙ. Вроде бы через неделю. А там – Бог его знает.
СЛАВА. Ну, неделю еще потерпим как-нибудь. Да и то, пора уж! Что-то застрял он в Москве. Или здесь у нас девушки лучше, чем в Париже?
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Жора говорит, что Москва немного похожа на Париж. Только у них там повсюду арабы, а у нас здесь повсюду кавказцы.
СЛАВА. Ничего, когда русские придут в России к власти, мы быстро наведем порядок в своем доме. Разберемся и с Кавказом.
АЛЕКСЕЙ. Ну, что, дед! Давай поднимай чарку за будущую национальную революцию. Раз Славка не пьет, придется нам за него отдуваться.
СЛАВА. Вместо того чтобы водку пьянствовать, я лучше вам сыграю на гитаре. Лады? (Играет на гитаре и напевает.)
Ой, да я, пацан-парнишка, я веселый, холостой? Ага!
Ой, да я молоденький, кудрявенький такой! Да, ой!
Ой, да водку, что ли, пить не научился я пока. Да, ой!
Ой, да выпью, что ли, лучше я литруху молока. Ага!
Ну, как вам песня?
АЛЕКСЕЙ. Сам что ли сочинил? Все «ой» да «ой».
СЛАВА. Ага! Надо же, блин, пропагандировать среди пацанов здоровый образ жизни.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Хорошая песня. Душевная. Мы, комсомольцы тридцатых годов, тоже любили хорошую песню. «Броня крепка и танки наши быстры!..»
Входят Ася и Жорж.
АЛЕКСЕЙ. А вот и наша АСЯ.
Жорж. Здравствуйте!
АСЯ. Здравствуйте. А, Слава! Ты здесь? Ты не меня ждешь?
СЛАВА. Тебя, конечно. Где ты была?
АСЯ. Мы с Юрой были в Бородинской панораме.
СЛАВА. С Юрой. Понятно. Ну и как вам, Жорж, понравилось в панораме?
Жорж. Франц Рубо, я считаю, совершил настоящий подвиг. Создать такую масштабную картину, при этом достоверную в историческом отношении...
СЛАВА. Понравилась, значит, панорама? Это хорошо, очень хорошо.
АСЯ. Конечно, хорошо. А почему ты говоришь об этом с какой-то ехидцей?
СЛАВА. Потому что это очень даже символично. Бородино – поле русской ратной славы, там в 812 году русские хорошо начистили морду французам. Недаром помнит вся Россия про день Бородина! Так ведь?
Жорж. Простите?
АЛЕКСЕЙ. Слава говорит, что в Бородинском сражении русские победили французскую армию.
Жорж. Пардон, позвольте! Мы все во Франции знаем, что сражение под Бородиным выиграл Наполеон. Оно во французской историографии называется «Батай де Можай». В этом сражении в полной мере проявился полководческий гений Наполеона.
СЛАВА. Ха! Наполеона! Фельдмаршал Кутузов победил, а не ваш Наполеон!
Жорж. Конечно, победил Наполеон. Раз русская армия отошла, значит, сражение выиграли французы.
СЛАВА. Никуда русская армия не отошла!
Жорж. Отошла. И Москву сдала. Да это у графа Льва Толстого в «Войне и мире» все подробно описано. Не помните, что ли?
СЛАВА. Леха, ну я, блин, просто не могу! Объясни, пожалуйста, французу, кто кого тогда победил!
АЛЕКСЕЙ. Конечно, мы победили. У нас каждый год в начале сентября на Бородинском поле устраивается театрализованное представление. Красотища необыкновенная! Развеваются флаги, маршируют полки, гремят пушки, несется конница... Если бы русские сражение проиграли, зачем бы мы стали сейчас устраивать такие представления? А?
Жорж. Но Москву русские сдали? Сдали или нет?
СЛАВА. При чем здесь Москва? Сдали – не сдали... Мы сейчас про Бородино говорим. Про то, как русские побили французов. Да это у нас каждый пацан знает. Забил заряд я в пушку туго...
Жорж. Я что-то не пойму. Если русские выиграли сражение, то почему отступили и Москву сдали? Где логика?
СЛАВА. Логика! При чем здесь, блин, логика? Это у Кутузова была такая стратегия – Наполеона заманить.
Жорж. Хороша стратегия. Вы «Войну и мир» почитайте, как раненых русских солдат и офицеров в Москве бросили на произвол судьбы.
АСЯ. В Бородинском сражении был смертельно ранен генерал Багратион. На панораме изображен момент, когда его увозят с поля боя.
Жорж. На панораме изображен решающий момент боя – атака французов на Семеновские флеши. Когда французы взяли эти флеши, русским пришлось отступить. (К Асе.) Ведь так рассказывала экскурсоводка?
АСЯ. Да, вроде бы так.
Жорж. И потом. По большому счету не так уж важно, кто тогда победил – русские или французы.
СЛАВА. Это еще почему?
Жорж. Потому что величие государства определяется не военными победами, а тем, оно способно или нет обеспечить интересы своих граждан – безопасность, духовные потребности, частную собственность...
СЛАВА. Типично жидовский взгляд на вещи.
АЛЕКСЕЙ. У нас родное государство способно только обувать своих граждан.
Жорж. Пусть хоть только обувает – и за то ему большое русское спасибо. Может быть, вы скажите, что это жидовский взгляд на мир... Понимаете... Мы живем в такое время... Мир стремительно меняется... На наших глазах рождается новая цивилизация. И она непременно будет строиться на приоритете личности. А в России, увы, нет традиций уважения к личности. Наоборот, во все времена те, кто пытался отстаивать человеческое достоинство, вызывали всеобщее подозрение или даже оказывались государственными преступниками.
АЛЕКСЕЙ. Это ты про наших диссидентов что ли?
Жорж. Да, их всех, наверное, можно назвать диссидентами – и князя Андрея Курбского, и Новикова, и Достоевского, и Солженицына, и многих-многих других... У русского диссидента Александра Радищева есть короткое стихотворение, всего две строки:
Я тот же, что и был и буду весь мой век:
Не скот, не дерево, не раб, но человек!
Видите, какие люди были раньше в России! Вот так они ценили свое достоинство!
Петр Сергеевич (стучит кулаком по столу). Но Бородинское сражение все равно выиграли русские. И в Париж потом вошли!
АЛЕКСЕЙ. Да, Жора, а как насчет Парижа? Париж русские заняли или нет? Я читал, что именно тогда в Париже и появились ваши знаменитые бистро – для быстрого обслуживания русских гусаров и казаков.
Жорж. При чем здесь бистро? Ты, Леха, еще бы и Крымскую войну вспомнил! Мы про Бородино говорили. Если уж пошло на принцип, то давайте разберемся в этом вопросе с точки зрения исторической правды!..
АЛЕКСЕЙ. Кому нужна твоя историческая правда? Ты лучше нам скажи прямо – ты сам, Жора, за кого? За русских или за французов?
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Да, отвечай, ты за кого? За большевиков али за коммунистов?
Жорж. Я? Я – за Интернасьональ!
АЛЕКСЕЙ. Ну, молодец! Тогда подсаживайся к нашему столу. Выпей с нами русской водочки.
Жорж. По стограммухе? Я – с удовольствием! Наливай, Леха, всклень!
АЛЕКСЕЙ. Вот это по-нашему! Ты, Жора, смотрю, быстро осваиваешь нашу русскую жизнь.
Жорж. Стограммуха. Это слово я сам придумал. По-моему, звучит красиво: стограммуха. Да, Ася?
АСЯ. Конечно, очень даже метко.
АЛЕКСЕЙ. Тебе, Ася, капнуть в рюмку? Выпьешь с нами по чуть-чуть?
СЛАВА. Да, выпейте, выпейте! Отравитесь своей водкой. И для полного счастья закусите еще лягушатиной!
АСЯ. Слава! Ну, как тебе не стыдно! Ну, что ты изображаешь из себя!
СЛАВА. Мне стыдно? Почему это мне должно быть стыдно? Почему тебе самой нисколько не стыдно?
АСЯ. А что я такого стыдного сделала?
СЛАВА. Я тебя здесь жду, а ты неизвестно где пропадаешь, неизвестно с кем, неизвестно чем занимаешься. И вчера вечером тебя тоже не было.
АЛЕКСЕЙ. Милые бранятся – только тешатся. (Жоржу). Давай, выйдем на лестницу, покурим, пока они выясняют отношения.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. А я, кхе-кхе, пойду, что ли, прогуляюсь немного, разомну ноги. С вашего позволения пойду немного проветрюсь.
АСЯ. Да, конечно, сходи, дедушка погуляй. Погода хорошая.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Так я пошел?
АСЯ. Иди, дедушка, иди.
Жорж, Алексей и Петр Сергеевич уходят.
СЛАВА. Может, Ася, тоже выйдем на улицу, погуляем немного?
АСЯ. Мне не хочется. Я устала.
СЛАВА. Мне, Аська, надо с тобой очень серьезно поговорить.
АСЯ. Ну, так говори. Только не размахивай руками.
СЛАВА. Где ты была вчера вечером?
АСЯ. Только не устраивай, пожалуйста, здесь сцен ревности! Мы с тобой пока что еще не муж и жена.
СЛАВА. С французом встречалась? Да?
АСЯ. Да, мы с Юрой ходили в театр.
СЛАВА. Ах, с Юрой! Я смотрю, этот француз зря времени не теряет. Ты с ним, наверное, уже и целовалась?
АСЯ. Ну и что? Это же ничего не значит.
СЛАВА. А что тогда вообще значит? Целовалась – и ничего не значит! Может быть, ты с ним и спала? И это тоже ничего не значит?
АСЯ. Очень глупо.
СЛАВА. Это не ответ.
АСЯ. Если хочешь, то отвечу. Это тоже ничего не значит.
СЛАВА. Значит, спала? Да? Что молчишь?
АСЯ. С какой стати я должна что-то объяснять?
СЛАВА. Значит, считаешь, что не должна. Значит, Аська, ты меня больше не любишь?
Ася подходит к Славе.
АСЯ. Дай, Славик, я тебя, поцелую. (Целует).
СЛАВА. Ну, поцеловала. А на мой вопрос можешь ответить?
АСЯ. Да, Слава.
СЛАВА. Да?.. Что значит – «да»? Спала? Да?
АСЯ. Да – значит, что я, Слава, тебя, наверное, больше не люблю.
СЛАВА. Так. Понятно. Значит, сконнектилась с французиком? Да? Ты что, Аська, влюбилась что ли в него?
АСЯ. Я не знаю сама. Я теперь не знаю, как это – любить. Когда я тебя любила, то знала, что люблю. А теперь не знаю. Не приходи ко мне, Слава, больше, хорошо? Не надо тебе приходить...
СЛАВА. Раньше ты почему-то по-другому говорила. Помнишь, Ася, прошлый май? Как ты в первый раз пришла ко мне? Я думал, у меня сердце разорвется тогда от счастья. Разве тебе было плохо со мной? Ну, скажи!
АСЯ. Ах, Славик! К чему все это вспоминать! Было – не было... Мы тогда были такими глупыми...
СЛАВА. А сейчас ты стала вдруг умной? Да? Я никак не могу врубиться, зачем тебе все это нужно? Жорж через неделю уедет в свою Францию. Что ты думаешь, что он возьмет тебя с собой? Щас! Жди! Останешься тут ни с чем, как самая последняя дура.
АСЯ. Это мое дело.
СЛАВА. Я вообще не могу понять, что ты в нем нашла. Что это за пацан, у которого пучок на голове? А? Извращенец, наверное, какой-нибудь.
АСЯ. Это тебя, Слава, не касается.
СЛАВА. Почему же не касается? Мы же с тобой, кажется, собираемся пожениться.
АСЯ. Да собирались. Целый год собирались. И долго ты еще намеревался так вот собираться?
СЛАВА. Нет, давай больше не будем откладывать. (Обнимает Асю.) Поцелуй меня, и все забудем. Хорошо?
АСЯ. Пусти, Слава, сюда могут войти.
СЛАВА. Пусть! Ты моя невеста, пусть все знают.
АСЯ. Пусти! Всю блузку измял!
Ася отталкивает Славу. Входят Жорж и Алексей.
АЛЕКСЕЙ. Ну, как, поговорили? Мы вам не помешаем?
АСЯ. Нет, что вы, что вы, конечно, нет. Я пойду, поставлю чайник. Юра принес очень вкусный торт с фруктовым желе. (Выходит.)
СЛАВА. Слушай, Леха! Будь друг, выйди тоже на минутку. Я хочу с Жоржем парой слов перекинуться, поговорить за жизнь.
АЛЕКСЕЙ. Ладно, я выйду. Но только, Славка, чтоб без эксцессов! Ты понял?
СЛАВА. Ну, что ты, Леха! Все будет тип-топ.
АЛЕКСЕЙ. Ну, смотри! (Выходит.)
СЛАВА. Ну, вот. Теперь можно спокойно поговорить. Ты не возражаешь, Жорж, если мы с тобой поговорим немного за жизнь?
Жорж. Слушаю тебя, брательник.
СЛАВА. Жорж! Ты нормальный парень, в реале, поэтому скажу тебе по-простому, по-пацански. Ты напрасно, Жорж, сюда ходишь. Ничего здесь тебе не светит. Мы с Асей дружим уже давно и мы с ней собираемся пожениться. Уже в этом году... Или, в крайнем случае, в следующем. И это будет правильно. Русские девушки должны выходить замуж за русских. Так что не надо тебе, Жорж, сюда ходить, только зря смущаешь девушку. Ты понял? Ну, что ты уставился на меня, как баран на новые ворота?
Жорж. Почему баран? Зачем ты, Слава, так сказал? Ты хочешь меня оскорблять, да? Я ведь могу и ответить. Ты... Как это? Сам козел!
СЛАВА. Что? Что ты сказал? Ну, брат мусью, теперь, блин, держись. Ты мне за оскорбуху ответишь конкретно! Я сейчас тебе рога выпрямлю.
Входит Ася.
АСЯ. Мальчики! Что вы! Мальчики! Слава! Прекрати сейчас же! Слава! Не смей! Ай! Юра!
Слава подступает к Жоржу, бьет его кулаком по лицу, тот хватает со стола рубель и бьет им Славу по голове. Слава падает.
АСЯ. Ой! Юра! Что ты наделал! Ты его, кажется, убил! Леша, Леша! Ну, где же ты? Леша! Беги сюда! Скорей!
Вбегает Алексей.
АЛЕКСЕЙ. А? Что? Что случилось?
АСЯ. Ой, Леша! Юра, кажется, Славика убил.
АЛЕКСЕЙ. Ё-моё! (Присаживается к Славе). Нет, кажется, еще дышит. (Жоржу). Чем это ты его так? Рубелем?
Жорж. Как мне эта штука под руку попалась, не понимаю сам.
АСЯ. Ой, что теперь будет!?
АЛЕКСЕЙ. Что, что! Дай скорей воды!
Ася подает стакан с водой. Алексей набирает воду в рот и выдувает ее на лицо Славы. Слава испускает стон.
АЛЕКСЕЙ. Очнулся? Ну, слава Богу, живой и почти что невредимый! Зубы целы? Глаза глядят? Встать можешь?.. Вот вам и «Батай де Можай»!
Алексей поддерживает Славу, тот с трудом встает.
СЛАВА. Ну, француз, молись! Сейчас я буду делать из тебя лягушачью отбивную.(Берет в руки рубель и делает энергичный взмах.)
АЛЕКСЕЙ. Славка, брось! Да брось же – тебе говорят! (Пытается отнять рубель у Славы.)
АСЯ. Слава, прекрати! Прекрати сейчас же! Ты слышишь! Уймись, дурак! Уходи! Уходи сейчас же! Видеть тебя больше не могу!
СЛАВА. Ага... Так... Значит, меня ты прогоняешь? А его оставляешь? Значит, я должен сейчас уйти, а он остается. Понятно. Смена караула.
АСЯ. Ты сначала научись себя прилично вести, а потом уже приходи.
СЛАВА. Нет, милая моя, если я сейчас уйду, то больше уже не приду. Никогда. Ты меня поняла, Аська?
АСЯ. Поняла, поняла.
СЛАВА. Ну, раз так... Тогда адью, Аська! Пардон, оревуар, как говорят у вас в Париже.
АСЯ. До свиданья, до свиданья!
СЛАВА. Ну, я тогда пойду. (Ощупывает голову). Ох! Проклятый француз! Врезал бы тебе сейчас по-русски... если бы не Аська.
АЛЕКСЕЙ. Что, Слава? Что-нибудь с головой не так?
СЛАВА. Да, кружится, проклятая, маленько.
АЛЕКСЕЙ. А тошноты нет?
СЛАВА. Не могу понять. Может, и есть. Вроде бы немного погано, просто отвратительно, а так вроде бы ничего. Жить можно.
АЛЕКСЕЙ. Так, понятно. Сотрясение мозга средней тяжести. Надо обратиться в травмопункт. Давай я тебя провожу. Хорошо еще, что Жора тебе рубелем плашмя врезал. А если бы ребром? Ой-ой-ой что тогда бы было!
Алексей и Слава уходят.
АСЯ. Ушли. Оба.
Жорж. Вы сердитесь на меня, Ася? Да? Я сам не понимаю, как все это произошло.
АСЯ. Нет! На вас, Юра, я не сержусь. Вы ни в чем не виноваты, это все Слава, конечно, это он первый начал.
Жорж. Я не знаю, почему он вдруг начал драку. Он очень странный. Нервический какой-то. Слава... он ваш... друг?
АСЯ. Да... Мы со Славой... дружим с детства. Почему вы считаете, что он странный?
Жорж. Русский, а против водки. Не совсем полноценный пацан, да?
АСЯ. Нет, он просто идейный, как это понятнее сказать... В общем, он называет себя русским националистом.
Жорж. А, понимаю. Значит, Слава – фашист, да?
АСЯ. Не знаю, как там у вас во Франции, а у нас в России слово «фашист» звучит как ругательство.
Жорж. Нет, Ася, я не хотел сказать о нем плохо. Он, наверное, хороший пацан. Только немного со странными идеями. Он решил ударить меня в глаз не по злобе, а по шизухе. Так это будет по-русски? Да?
АСЯ. Ах, да, вам, Юра, тоже ведь досталось. Как вы себя чувствуете... после всего этого?
Жорж. Немного голова кружится, а так все очень... даже... хорошо...
АСЯ. Вон под глазом синяк уже начинает расплываться. Будет заметно. Что я маме скажу? Как все это нелепо! Но вам же, Юра, тоже требуется медицинская помощь. Сейчас я вами займусь, сейчас я вас немного подлечу.
Жорж. Ради этого, Ася, я готов хоть каждый день получать синяки и шишки. Ей-богу.
АСЯ. Сейчас больное место смажем фастум-гелем, лейкопластырем залепим – и все будет хорошо. Вот так.
Ася отрезает лейкопластырь, приклеивает его к щеке Жоржа.
АСЯ. Ну, ничего страшного, даже красиво. Главное, глаз остался цел. А синяк этот быстро пройдет. Будете мазать по утрам фастум-гелем – и все будет в порядке. Что вы, Юра, так странно смотрите?
Жорж. Я смотрю, какие у вас красивые руки.
АСЯ. Руки – как руки. Обыкновенные.
Жорж берет руку Аси в свои руки.
Жорж. Вот этот пальчик как называется? Мизинчик?
АСЯ. Да, это мизинец.
Жорж. Ах, какой милый пальчик. Так и хочется его поцеловать. (Подносит руку Аси к губам и целует.)
АСЯ. Ой! Что все это значит, Жорж?
Жорж. Ах, Ася! Очень вас прошу, не называйте меня так! Мне больше нравится, когда вы называете меня Юрой. Ведь Жоржем звали убийцу Пушкина, так ведь?
АСЯ. Да, Жорж, то есть Юра. Но вы не ответили на мой вопрос. Зачем вы это сейчас сделали?
Жорж. Я это сделал потому... что у вас удивительно милые пальчики. Вот этот пальчик называется мизинчик. А этот пальчик? Анонимный?
АСЯ. Этот палец называется безымянным.
Жорж. Этот палец специально создан Творцом для того, чтобы на нем женщины могли носить обручальные кольца. На многих языках он так и называется. На английском – ring finger, и на немецком тоже – Ringfinger. Как бы я хотел надеть колечко на ваш милый пальчик!
АСЯ. Ах!.. Я, кажется, не совсем вас понимаю, Юра. Ведь это... немного похоже на признание...
Жорж. Так оно и есть, АСЯ. Это признание... в моей любви к вам. Я, как это сказать... положил на вас глаз.
АСЯ. Ну, что вы, Юра, говорите! Какой вы, право... романтичный! Вы же меня почти совсем не знаете! А любовь – это такое ответственное слово. И потом... У вас же есть невеста! Да? Вы должны на ней жениться, когда вернетесь в Париж... Да?
Жорж. Моя невеста? Ах, да. Да, кажется, была невеста. Я про нее почему-то совсем-совсем забыл.
Ася (с выражением). Вот видите!
Жорж. Ничего я не вижу. Я ничего и никого не вижу, кроме вас, АСЯ. Какое у вас нежное имя, так и хочется его все время повторять... А пальчики на руках – это просто какое-то чудо... Так бы их все время и целовал...
Жорж подносит руку Аси к губам и целует.
Жорж. Какие милые и вкусные пальчики у вас на руках, Ася!
АСЯ. У меня и на ногах тоже есть пальчики. Вот.
Жорж. И, наверное, не менее лучше. Как бы я хотел их поцеловать – каждый пальчик в отдельности и все вместе.
АСЯ. Мой папа говорил мне, что если человек чего-то хочет очень сильно, по настоящему, то его желание непременно должно осуществиться.
Жорж встает на колени, целует ноги Аси. Ася гладит его по голове.
АСЯ. Ах, какой ты забавный! Ах, Юра!
Входит Петр Сергеевич.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Кхе-кхе...
Жорж быстро встает, отряхивает брюки.
АСЯ. А, дедушка, это ты? Нагулялся уже? Так быстро? Это мы с Юрой репетируем...
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Кхе... Вы репетируйте, репетируйте на здоровье... Я могу пойти еще погулять. Погода хорошая... И вообще... прошу меня извинить. До свидания...
Петр Сергеевич уходит.
Жорж. Какой у вас замечательный дедушка. Такой деликатесный...
АСЯ. Да, уж такой деликатесный, такой деликатесный, что даже немного галантерейный, сам на себя не похож. Я все ждала, он сейчас скажет: «Вот мы, комсомольцы 30-х годов, себе такого разврата не позволяли. Мы девушек целовали только в щечки».
Жорж. Ах, щечки... спасибо вам, Ася, что подсказали. Вы не будете против, если я их тоже поцелую? (Обнимает Асю, целует ее в щеки).
АСЯ. Мне кажется, Юра, это все как-то слишком быстро... Это просто какое-то наваждение. Я ничего не понимаю, что такое с нами происходит...
Жорж. С нами? Вы сказали – с нами? Позвольте мне в таком случае попросить вас – поцеловать меня. Всего один раз. Я очень вас прошу.
АСЯ. Ну, хорошо. Один раз.
Ася целует Жоржа. Он прижимает Асю к себе.
АСЯ. Ах, Юра! У меня отчего-то тоже голова кружится. Может, этого не надо?
Жорж. Но мне так хочется продолжить нашу... репетицию. Это так волнительно. Правда, я еще немного не понял, почему вы сказали, что мы репетируем. Что мы с вами репетируем?
АСЯ. Мы репетируем нашу будущую жизнь. Это значит, вы всю жизнь будете стоять передо мною на коленях и целовать мне ноги. Вы, Юра, согласны с такой перспективой?
Жорж. О, Ася! Конечно, я согласен, ma parole! Я готов всю жизнь целовать пальчики ваших прекрасных ног, Ася, ваши восхитительные ступни, ваши стройные голени, ваши... очаровательные колени, ваши... волнительные бедра...
АСЯ. Наверное, нам, Юра, можно уже перейти на «ты». Да?
Жорж опускается на колени, целует пальцы ног Аси, затем ее колени, затем продвигается с поцелуями все выше, забираясь под юбку...
Жорж. Да, «ты», конечно «ты». Ты – моя милая. Как восхитительно это звучит по-русски! Я готов целовать пальчики твоих ног, твои колени, ляжки, ягодицы... Я правильно называю это волнительное место?..
АСЯ. Ах! Ах!.. Ах!