Самой интеллигентной учительницей в нашей школе считалась Географичка, потому что после каждого своего "б л я д ь" она - извинялась...
География в средней школе заканчивалась на довольно ранней стадии, но кружева на блузках Географички и её низкий грудной голос, звучащий, как сонм труб духового оркестра преследовал нас еще много лет, до самого выпуска, ибо Географичка была класснухой у соперничавших с нами "а-шников".
В процессе той борьбы в ход шли все методы, - и просьбы к главному чтецу нашего класса, прямо перед районным конкурсом, помочь переставить цветочные горшки со "случайным" вываливанием земли из горшка на его накрахмаленную манишку, и обвинения в применении "****ских" методов при выступлении девочек нашего класса с танцами народов мира и воздействии ими, этими методами, на мужское жюри..
Ну, ****ские - не ****ские, но черные колготки были тогда в полном запрете не только у Географички, но и у нашей Любови Андреевны, Любаши, преподавательницы русского языка и литературы.
Более того, когда в школу пришла первая девица в блескучих и до изумления прозрачных черных колготах, которые хорошо были видны из под предельно короткого и, на всякий случай, прошлогоднего платья (чтобы уж наверняка - о ч е н ь короткого) до самой верхней резинки, - после начала таких провокационных событий Любовь Андревна собрала немедленно комсомольское собрание, явка на которое была объявлена обязательной и "непримкнувшим" двум, как они думали, счастливцам (один из них был жестко исключен после просмотра фильма по Медведеву о похождениях героев Белохвостиковой и Михайлова в конце войны, а потом и сильно после неё, - важен для парня там был эпизод, где герой идет по улицам Западного Берлина, а вокруг - неведомые нам, до той поры, ПАНКИ со сбритыми висками, огромными "петушиными" коками и прочем наглядном "оборудовании".
Вот на следующий день после этого фильма наш парень и подкоротил себе височки, на самую малость - как оказалось, достаточную, чтобы исключить его из такой важной части школьной жизни, как комсомол. От помещения в спецшколу восьмиклассника спасла лишь родная тётка - завуч школы по прозвищу Конь-голова).
Собрание началось со вступительного слова класснухи на тему "Капиталистические ****и и как они портят нашу духовность гадкими джинсами и, прости господи, колготками".
Литераторша отличалась замечательной подборкой вырезок из наших и чуждых нам журналов на любую тему. Быстрый поиск по каталогу своих вырезок позволял ей подготовиться хоть к прилету польских швейниц, приехавших по обмену опытом на нашу швейную фабрику (впоследствии оказавшихся венгерскими кондитершами), хоть к выступлению на партийной краевой конференции на тему сбора зерновых в странах социалистического лагеря.
Потому изложение ею вышеуказанной темы было наглядным и позитивным, ибо в колготках, аналогичных тем, что были надетых на нашей Лене (надо признать, через несколько лет действительно ставшей "плечевой" проституткой без четырех передних зубов ("А так удобнее работать" - бесхитростно призналась она Лёхе-Снайперу, когда тот заехал ненадолго в родной городок) - что еще раз говорит о высокой прозорливости партейных товарищей с литературоведческим образованием!) мы могли лицезреть массу, несомненно чуждых, но страшно привлекательных нам лиц (ну, не столько л и ц, сколько других частей тела, несомненно более важных для наших жаждущих взоров) женскага пола из модных польских журналов и неведомо как оказавшихся у Любаши капиталистических..
Польские дамы, надо признать, ничем не уступали закордонным в своей привлекательности, проигрывая, разве что, слишком закрытыми верхними частями предметов женского белья. На капиталистических пленительницах такового часто не было вообще (Любаша предусмотрительно заретушировала разные откровенные места, но для чуткого мальчишеского глаза, научившегося успеть за мгновение, что на пляже хватает дамскому пальчику, чтобы поправить лямку купального лифчика, рассмотреть весь предмет страсти - хватило и намеков).
После обличений и слез, после выступления комсомольского секретаря школы - Витьки, который, собственно и лицезрел первый Ленку в этих самых колготках, больше не наблюдая на ней ничего, - после признаний еще двух обладательниц похожих криминальных вещей (одна, например, призналась в наличии в её гардеробе, - о боже! - аж двух чулок с резинками и кружевами на них), после всего этого само- и извнеизоблачения, опять, по сигналу Любаши, встал Витька и жестко заявил, что с теми, кто носит такие, непризнанные приличными людьми, вещи - а равно и проклятые джинсы, которые позволяют себе только самые грязные отщепенцы в далеких штатах, отродье, собиратели падали и прочие непризнанные в обществе люди (в принципе, нам было достаточно утверждения, что таким отщепенцам за такие джинсы ни за что не дадут такие чаровницы, как на вырезках Любаши - этот аргумент, увы, не прозвучал, но именно он бы стал убойным для нас, с нашими регулярными мечтательными поллюциями), - "Вся эта джинса, - как презрительно скривив губы, выразился Витька. предвкушавший вечером залезть в "почти новые" братовы Ливайсы и повести свою Ленку на променад поглубже в темный парк, где он еще пару раз отдаст должное её колготкам, - Весь этот смрад и боль нашего светлого коммунистического будущего, - добавил он с профессиональным презрением , - Пусть убирается из нашей жизни!
У Ленки на лице было написано:
- Ну и дрочи себе тогда сам, раз такой правильный и присунуть толком не умеешь..
Больше в школу в черных колготках до самого выпускного никто из девиц, увы, не приходил. Наши поллюции потеряли что-то значимое и дорогое.
А Географичка восхищенно сказала в преподавательской комнате Любаше , - Ну и послушные ****и у вас, Любовь Андреевна, - я извиняюсь..!