Удивительно солнечный выдался день, пожалуй, один из жарких в этом июле. В полдень макушка лета искрилась и игралась всеми красками радуги, благоухали пряными ароматами травы на полях, монотонно жужжали пчелы, прицокивали в густой траве кузнечики. Татьяна шла по сельской дороге, поднимая пыль босыми ногами. Первая красавица на селе. Огромные голубые глаза, русая коса, певучий голос. Именно такими рисовали на своих полотнах великие русские художники деревенских Мадонн.
Тане было восемнадцать. Она жила с родителями, души не чаявших в своей единственной дочурке. Вечерами в сельском клубе она пела народные песни и думала, что когда-нибудь уедет в большой город, выучится на певицу, и будет выступать на радио. Танька была влюблена, тайно, конечно, той первой нежной любовью, что остается в памяти на всю жизнь. Объектом девичьего внимания был сосед Сашка, конопатый рыжеволосый мальчишка, осваивающий профессию тракториста и даже не подозревающий, что разбил уже одно юное сердце.
Таня шла по дороге и гадала на ромашке.
— Любит, не любит, плюнет, поцелует, замуж возьмет, к черту пошлет, — твердила она, как таблицу умножения, нехитрые слова, обрывала лепестки и мечтала. — Эх, а было бы такое волшебное поле ромашек, где все гадания заканчивались только свадьбой.
Задумавшись, она не услышала шум машины за спиной. Ей посигналили, она обернулась, улыбнулась. «Городские, наверное, на пруд приехали, жарко сегодня». Парни в машине предложили подвезти. Идти до села было еще далеко, и Татьяна доверчиво кивнула в знак согласия. Вдалеке уже виднелись очертания первых домов, когда водитель вдруг свернул в поле. Резко затормозил. Татьяна недоуменно улыбалась, но, видя перед собой озлобленные лица, почувствовала страх. Ее выволокли из машины. Тот, что сидел рядом с водителем размахнулся и ударил ее по лицу. Она упала на землю от неожиданного удара. Дальше Татьяна уже не чувствовала ни страха, ни боли. Солнце загораживали потные, озверелые лица молодых людей, которые методично насиловали ее, сменяя друг друга. Она сначала кричала, молила прекратить, но потом крик сменился хрипом, а затем и вовсе затих, слышалось лишь тихое поскуливание. Слева и справа качались на тонких ножках белые цветы.
Домой Таня добралась под вечер. Разорванный ситцевый сарафан, залитое слезами лицо, поцарапанные руки с землею под ногтями. Она мычала, пытаясь что-то сказать, и крепко держала в руках букетик полевых ромашек с оборванными лепестками. Ее долго водили по врачам, возили даже в город к знаменитому профессору, но она так и не заговорила. Мать украдкой плакала перед иконами, отец сбился с ног в поисках насильников, да так и не нашел. А еще в их доме никогда больше не появлялись букеты из полевых ромашек, один вид которых вызывал у Тани приступ истерики и судороги.