ГЛАВА О ДРУГОЙ РЫБЕ
Ее звали Другая Рыба.
Она лениво лежала в луже. Летнее солнце ослепительно сочилось всевозможными солнечными зайчиками сквозь созвездия нависших над лужей лопухов. Лаяли собаки. Скрипели изгороди. Город вдыхал гарь собственных испарений в этот такой будничный и необычный день летнего солнцестояния.
Лето.
А ей было жарко и лениво. Большим ртом, с набухшими, словно чернослив, губами, она вдыхала разгоряченный воздух и вздыхала мечтательно и придирчиво, выбирая из вороха событий самые смачные подробности своей необычной биографии, о которой ежедневно трещали соседские кошки.
А ты все ждешь, что тебе подадут билет в светлое будущее,
на котором будет написано: «Проезд первым классом».
… Да, она вздыхала, вдыхала и ждала. Она была Другой рыбой.
БОЛЬШОЙ ХУДОЖНИК И ДРУГАЯ РЫБА
Она была Другой рыбой. Роскошной и, как ей всегда казалось, – экстравагантной. Причем экстравагантность эта зиждилась где-то на самом кончике ее хвоста, напоминающего китайский веер, на котором какой-то ведомый творческим надрывом художник вместо привычных цветов быстро набросал контуры иного, неведомого мира. Возможно, он нарисовал географическую карту другой планеты. Так не бывает? Отнюдь. Именно так все и было. И эти потусторонние знаки и имена, которые наша диковинная уроженка лужи не смогла бы расшифровать и за миллион лет (за отсутствием ключа), и были, собственно, предметом ее гордости.
- Изм, хорезм Зам-замма, - рассматривая хвост, периодически принималась тараторить Другая рыба, совершенно не понимая смысла этих слов, но сами звуки будоражили ее воображение.
БАБУШКИ - ПРАБАБУШКИ
ДРУГАЯ РЫБА ОТНОСИТЕЛЬНО ДРУГИХ РЫБ
ГЕНЕТИКА ОТНОСИТЕЛЬНО ТЕОРИИ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
ФАТАЛЬНАЯ ГЕНЕТИКА, ИЛИ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЕ ДРЕВО ПО ЗАКОНАМ КАРМЫ
А дело в том, что некий Большой Художник, некогда нарисовавший весь этот Большой Мир, начертил еще на шкуре ее пра-пра-бабушки узор непонятного свойства. Потом, много лет спустя, повинуясь кисти своего вдохновения, он вывел на шкуре Еще Одного Рыба пять квадратных точек и радугу слов о каком-то творческом восторге, (хотя… мы с вами тут тоже ничего не поймем, за отсутствием ключа). Затем, отбросив, отпустив свой вдохновенный шедевр в воды большой жизни, он предположительно занялся чем-то другим и совсем забыл о своем творении. Но так как перекрестки судеб всегда сходятся по заранее прочерченным линиям, вот однажды и произошло это метафизическое единение, результатом которого явилась наша экзотическая героиня.
Ну, чем, скажите, она могла быть еще так интересна? Чем таким, скажите, она отличалась от остальных рыб? Возможно, только тем, что у нее были тонкие щиколотки и летящая походка, которую какой-то олух назвал пружинящей. А так – ничего особенного. Например, она совсем не умела ловить мух или вилять хвостом, зазывая ушлого карася, чем, кстати, в совершенстве владели многие ее сверстницы. Она большую часть времени проводила за разглядыванием собственного узора и, повинуясь скорее наитию, чем какому-нибудь иному чувству, находила в нем все более и более усложняющиеся тексты.
- Зимбабве, зулус, Зараостра… - тараторила Другая рыба, погружаясь в пучину невыясненных причинно-следственных связей. И все это происходило до тех самых пор, пока в ее жизнь не ворвался (ввалился, вошел, предварительно постучав, заглянул на часок-другой…) Гдетомудрый Карась (что не равняется Премудрому пескарю ), и окончательно перепутал ход истории.
ГДЕТОМУДРЫЙ ЧЕРНЫЙ КАРАСЬ
А Черный Карась был чернокнижником. Да таким махровым, что на чердаках его черной души чертям иногда становилось тошно. Черными ночами сидел Гдетомудрый Черный Карась и чертил в своих тетрадях то чертиков, то человечков в четвертой четверти четвертого месяца. И вот как-то в четвертой четверти четвертого (а по-другому в 3.45) то ли чертики, то ли человечки выстроились в его схемах в какой-то непредусмотренной последовательности, что окончательно озадачило означенного карася, и он выскочил из дома, изрядно хлопнув дверью, в поисках неведомо чего.
И не далее двух кварталов отсюда он, в прямом смысле этого слова, сел в лужу, а точнее – присел рядом с нашей героиней, которая там «обиталась», если можно так выразиться. Потому что назвал ее про себя чертовски хорошенькой, и, похоже, ошибся – она была божественна.
- Чем занимаетесь, сударыня? – спросил карась, закатив глаза и дурашливо выпятив губы.
- Да вот, - неторопливо ответила Другая Рыба, - думаю.
- О чем, разрешите поинтересоваться?
- Мне нравится Пушкин, - все так же задумчиво произнесла Другая рыба.
- Позвольте! Да кому же он не нравится?! – съехидничал Карась.
- Так вот… Его строки «В чешуе, как жар горя…» - не замечая сарказма, продолжала собеседница, - «…33 богатыря…», - она еще на минутку задумалась, и категорически закончила. - Это – аллегория. Скорее всего, это восход солнца над морем. А если копнуть немного дальше, то эта картина напоминает начало мира. То есть, зарю человечества… А еще в них есть что-то от атлантов, которые позже (не исключено!) заняли в иерархической системе религиозных верований пост ангелов. То есть, это об Атлантиде, - закончила она уже совершенно нелогично, но середина рассуждений Черному Карасю очень понравилась.
Небезынтересно, – в одно слово подумал Черный Карась и решил приударить за Другой Рыбой в надежде: а вдруг еще что-нибудь неожиданное выплывет. Но так как сфера его интересов была очерчена только чернокнижными делами, то и подумал он о своем, о чернокнижном.
А наша героиня не то чтобы не разглядела этого далеко идущего коварства. Она даже не смогла бы такого предположить, потому что, постоянно плутая в дебрях своих действительно не-без-интересных (в одно слово) умозаключений, информацию о жизни черпала только из рыбьих сериалов, и коварство, как таковое, ей было неведомо.
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ДВА АНГЛИЙСКИХ ГЛАГОЛА
НЕОЖИДАННО СКЛЕИЛИСЬ В ОДНО СЛОВОСОЧЕТАНИЕ
И ПРОИЗВЕЛИ РАЗРУШИТЕЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ
Солнце клонилось к западу, предварительно покинув восток. Легкий бриз рисовал на лужной глади сентиментальную рябь. А Другая рыба меланхолично пускала пузыри, находя это занятие занятным, и думала о пространственно-смысловой взаимосвязи английских глаголов МОЧЬ и БЫТЬ, которые в русском языке принимают совершенно иные смысловые оттенки. Как раз в тот момент, когда еще раз появился Гдетомудрый карась, она думала о том, что английский глагол CAN – это, скорее, не глагол, а смысловой код, объединяющий 12 различных действий, векторно-расположенных по направлению к объекту, на которое это действие направлено, или от которого это действие исходит. Но эти все условия становятся очевидными и возможными только применительно к чему-либо. А безотносительно, то есть в своем безличном качестве, он – глагол теряет основу действия и приобретает неопределенность, что сродни отсутствию силы, заложенной в основу самого глагола. Затем, приклеиваясь к такому же однотипному в русском языке глаголу «быть», проявляется уже только в своих самых слабых извинительных формах, как-то «быть может» или «может быть».
- То есть- рождает уже совершенно слабые вариации, - закончила свои рассуждения Другая рыба и выпустила изо рта еще один умопомрачительный пузырь.
- Вам нравится? – помолчав, спросила она.
- Пускать пузыри?! Это вредит здоровью, - только и нашелся Черный Карась.
- Рыбнадзор предупреждает: пускание пузырей рассеивает внимание собеседника, - рассмеялась Другая Рыба.
- Действительно, глупость сморозил, - подумал Гдетомудрый Карась. - Просто я не пускаю пузырей…
- Почему? Ведь это так интересно и необременительно для бюджета?
- Так… - неопределенно протянул Черный карась и неожиданно ретировался, потому что после этих странных разговоров он почувствовал себя уже как-то совершенно неуютно. Но в чем проявляется это «неуютно», Гдетомудрый Карась разобраться так сразу не мог, поэтому и решил благополучно сбежать для того, чтобы порассуждать на досуге о причине и следствиях всего происшедшего.
Но пока он добирался до своего чердака, его настиг целый рой мыслей, до такой степени четко сформулированных и настолько ему не свойственных, что Гдетомудрый Черный Карась даже решил, что стал жертвой неведомой ему магии или некоего краеугольного закона мироздания, наступившего ему на пятки (хвост, иную часть тела…). Потом Гдетомудрый Карась внезапно прозрел и понял, что единый Закон Мироздания сформирован двумя постулатами, но не помнил, какими. Мало того, он чувствовал, что ответ на этот вопрос находился где-то рядом, почти на поверхности. Но доплыть до него Гдетомудрый карась не мог. Ему мешали то рифы, то мелководье. Потом громадная полосатая акула учила его произносить по буквам английское слово «YES». И в этот самый момент, когда Гдетомудрый Карась осознал всю необоснованность и несправедливость происходящего, он проснулся. В своей кровати. На улице светило неласковое солнце. А Гдетомудрый Карась, закутанный в плед по самые уши, допивал кипяченый рыбий жир и смотрел доверчивыми глазами на заштатного доктора Сизова Сазона Сазоновича.
- Эдак, батенька, и концы можно отдать, - говорил доктор, а в больной голове Черного Карася фраза доктора снова приняла неожиданный окрас. Он вспомнил, что «Отдать концы» (или нечто аналогичное) произносят моряки, когда покидают гавань и уходят в открытое море. Откуда такой фатализм у моряков? - меланхолично думал Черный Карась, и на его глаза наворачивались слезы.
- В вашем зрелом возрасте так волочиться за молоденькими рыбами непростительно, - продолжал увещевать его доктор. А Гдетомудрый карась пытался понять, кого и за какие такие прегрешения корит Сазон Сазоныч.
Но из дальнейшего монолога доктора Гдетомудрый Карась узнал о себе столько нового, что позже, уже несколько придя в себя, расценил все следствием какой-то неведомой болезни, которая вот так внезапно свалилась на него и погрузила в воды Стикса. Иными словами: «Начисто отшибла память».
Как выяснилось, едва покинув Другую рыбу, Гдетомудрый Карась, буквально через минуту неожиданно вернулся, прокричал: «Эврика!», и как последний Архимед плюхнулся в лужу рядом с Другой рыбой. Далее он что-то начал объяснять о Законе Всемирного Тяготения противоположного пола к противоположному полу. При этом он горячо объяснялся в любви Другой рыбе, обещая обрушить весь мир к ее ногам (плавникам, хвосту, иной части тела). Начал он с того, что нанял в ближайшей харчевне хор креветок и подписал с ними контракт, по которому те две недели обязаны исполнять любовные романсы. Что добросовестные креветки продолжают делать, и по сей день, а это очень беспокоит жителей окрестных домов. Далее он обещал увековечить образ Другой рыбы в мраморе. Для чего в ближайшие две недели ожидается баржа из Ливерпуля, груженная соответственно мрамором и известным скульптором. Далее… «Ну Вы сами посмотрите! – сказал доктор и развел руками. Посмотрев, Гдетомудрый Карась увидел в интерьере своего чердака существенные, но не очень понятные дополнения. Например, левую стену жилища украшала размашистая надпись:
«Под лежачий камень вода не течет». Чуть ниже лаконично объяснялось – «Закон Всемирного тяготения».
Стена напротив была украшена надписью: «Яблоко от яблони недалеко падает – Второй закон Всемирного тяготения». Рядом стояло три восклицательных знака.
Центральную стену занимал рисунок, где были изображены два сердца, пробитых одной стрелой, что при более трезвом взгляде на вещи, напоминало экзотический шашлык.
«Закон притяжения двух тел - частный случай Закона всемирного тяготения!» - гласила надпись под ним.
Доктор смотрел на этот вандализм сознания с немым укором, а Черный Карась скорее с ужасом и недоумением, так как даже не подозревал в себе подобной прыти. Мало того, он понемногу начал выздоравливать.