… куда струился дым сквозь пальцы
– на Таити, или в Париж?..
Все выдумка – боги, небоскребы, большой взрыв. Расширяется вселенная, клубами дыма проникает в кабаки, пылью оседает на книжных полках, желтеет в семейных альбомах, заполняя себя ничем, наполняя себя лишь собою. Всё на круги своя!
Мы рассекаем облака, снижаемся, опускаемся с небес, чтобы прислониться к своим теням…
Выхожу из самолета, осторожно нащупываю ногой твердь, как Армстронг впервые коснувшись поверхности луны. Зачем я приехал, на что мне это сборище лицемеров? Конференции, доклады, участники. Этих не распнут, они тут свои апостолы, им не грозят обещанные пророкам гонения.
Подписываюсь, прохожу в зал заседаний. Мне не выступать, а чужой бред слушать совершенно неохота, как-нибудь продержусь до конца программы, а вечером улизну с официального приема и банкета, забьюсь в какую-нибудь кафешку или пивную.
Гостиница шикарная. Захожу в номер, сменяю галстук и сорочку на нормальное человеческое облачение.
Звонит телефон.
- Привет! Угадай кто!
Я узнаю. Знаю, что она живет в этом городе.
- Здравствуй, Мари. Ты как?- спокойно отвечаю я, словно обычному собеседнику.
Она явно преувеличивает свой восторг и удивление:
- Это столько-то лет спустя?! Я хотела тебе сюрприз преподнести, а ты… ну ты даешь, браво! Увидела твое имя в списках, я тут член оргкомитета… Да уж, какой там сюрприз, ну ты зануда!- хохочет она.
- Ну… - отвечаю я.
- Я же говорила, мир тесен - встретимся на банкете! Да, встретимся на банкете, буду ждать. Я буду в черном платье, учти это, когда будешь подбирать галстук.
- Черное платье с красной каймой, красное пальто, черная шляпка,- дополняю я.
- Ты зануда!- она продолжает смеяться. Я тоже смеюсь.
- Я не пойду на банкет,- говорю я.
-Почему?- в ее «почему» больше возмущения, чем вопроса.
Я представляю ее девичье лицо, потом осознаю, сколько прошло времени, и ее образ размывается, растворяется в неопределенности. Какая она стала? Я уже поседел.
- Почему?- повторяется у меня в голове.
- … Ладно, запиши тогда мой телефон, позвони, когда найдешь время,- она диктует. В ее голосе сквозит волнение, недоверие.
- Извини,- говорю я, опустив обращение.
Перед глазами снова возникает она, разрумяненная, в черном платье с красной каймой.
-… дай мне номер твоего мобильника, говорю,- слышу ее взволнованный голос.
- А, да, конечно,- я диктую.
Она вешает трубку, без всяких «пока - до свидания».
Я прикуриваю сигарету, подхожу к витринному окну.
Стемнело.
Стою у витрины. Кто-то из-за спины сует мне в рот зажженную сигарету, хотя в зале ожидания аэропорта курить запрещено.
- Ты что идиот что ли, скотина? Пошли давай, рейсов больше нет. Завтра придешь, вместе придем, слышишь?- Женька дергает меня, виснет на рукаве моего пальто.
- Да,- отвечаю я, имея в виду его «идиота и скотину».
- Ну, так давай, пошли, прошу тебя. Четыре дня, четыре дня! Без еды, без воды, без курева, да ты сдохнешь в этом холодильнике. …Она уже давно уехала поездом, автобусом, или чем там еще, ну или не уехала, и вовсе не уедет. Пошли, говорю тебе. Через несколько дней все утрясется, вот увидишь.
Он тащит меня мимо выстроившейся возле стоянки такси очередью, заталкивает в машину.
Дорога длинная, мы молчим. Водитель включает радио, хриплый бард напевает шансон. Странная погода – туман сжался, повис узким слоем на высоте фонарных столбов. В его розовой пелене расплываются белые силуэты фонарей.
В общаге светло, тепло.
На кухне никого. Кто-то позабыл на плите желтый эмалированный чайник. Он свистит, шумит. Пара становится все меньше и меньше, чайник замолкает. Все, конец его агонии. Откипел на кухне желтый чайник. Завтра на помойку!
В коридоре суматоха, студенты распевают свою: «Протопи…». В коридоре «белый свет», на дворе зима. Темно.
Выхожу на улицу. Седовласый, наряженный в красное манекен закрывает за мной дверь. Чувствую, как со спины его недоброжелательный взгляд провожает меня до самого такси.
Чернокожий водитель, не оборачиваясь, отвечает на приветствие.
- Куда едем?- спрашивает он, слегка приглушив радио – там рэп.
- В кафе,- отвечаю я.
Он недоуменно оборачивается и кивает головой в сторону кафе в нескольких шагах от гостиницы.
- Да вон,- говорит он раздосадованно, но беззлобно.
Мне неловко. Я протягиваю ему чаевые, приоткрываю дверцу, выхожу из машины. Злорадный взгляд швейцара, вспорхнув, садится мне на плечи, хлестает, подтрунивает надо мной до самого кафе.
Кафе переполнено. В этот час меню пополняется, действуют ресторанные расценки. Мы с Мари смеемся над вытянувшимся лицом официанта. Он отошел от нас с неприкрытым сомнением в том, что мы в состоянии расплатиться. Мы шлялись весь день и вот только теперь собираемся утолить голод за все прошедшие и грядущие дни.
- Жанна говорит, что ты похож на священника, хи-хи-хи,- смеется Мари.- Вы все самоуверенные и застенчивые, хи-хи-хи, упертые как священники и нерешительные. Ты вот похож на свои провода, такой же тонкий, натянутый, дотронусь пальцем – током ударит, хи-хи-хи…
Я люблю ее болтовню. Она может так говорить и шутить бесконечно. Я ее не прерываю. Порой это ее раздражает, она бросает свое излюбленное «ты зануда» и тут же продолжает свой монолог.
- Я рассказывала тебе этот анекдот про корриду?- спрашивает Мари.
- Да, раз десять,- говорю я.
- Ну, ты зануда,- вздыхает она и тут же начинает его даже не рассказывать, а разыгрывать.
Официант уже принес первое. Суп стал остывать, но Мари не дает продохнуть. Сейчас пойдет по новому кругу - от апельсиновых деревьев Лорки до Зинаиды Вениаминовны, злобной и завистливой ведьмы, которая ведет у них английский.
- Погадай мне,- Мари повелительно протягивает свою руку.
- Левую давай,- говорю я с видом знатока и нежно беру ее ладонь.
Она серьезно и с интересом ждет моей сказки, а я мысленно кричу «я люблю тебя!», уверенный, что крик мой дойдет до нее по проводнику наших соприкосающихся ладоней. Кафе замерло, на столике стынет суп. Мари ждет моей сказки, а я молчу.
- Ты зануда,- сердится она, отнимает руку и, подражая плаксивому ребенку, сама читает собственную ладонь, - я останусь одна, как Зинаида Вениаминовна, я состарюсь, меня никто не будет любить, я превращусь в ведьму, хи-хи-хи, как Зинаида Вениаминовна.
Наконец, мы приступаем к супу. Мари, с набитым ртом, продолжает болтать, переходя от горизонтали Лорка-Вениаминовна к вертикали Достоевский-инопланетяне.
Официант приносит второе, с откровенным злорадством глядя мне в глаза – следующее блюдо – счет, все – мат.
- Знаешь, чего я хочу?- спрашивает Мари и показывает супницу.- Укради ее, пожалуйста, останется мне на память от тебя.
- Ты что, спятила?- возмущаюсь я. - Куда я запихну эту дурацкую жирную громадину? Спятила, да?
- Укради, пожалуйста. Если любишь – укради.
Ну что ж, во всем виноват Женька. Это он однажды проболтался Мари о нашей общаговской привычке тащить посуду из объектов общепита. И вот незадача – она поверила.
- Нож, вилку, солонку…- предлагаю я.
Мари упирается как школьница:
- Я хочу большой любви, укради супницу,- и из глаз ее текут настоящие слезы.
Кафе уже пустеет. Дым сжался и тонким слоем повис под потолком, как тот туман по дороге из аэропорта.
Официант ловит мой зовущий взгляд.
- Что-нибудь еще?- спрашивает он.
- У вас есть суп? – спрашиваю я.
- Не понял,- откровенно выражает он свое недоумение, мысленно взглянув на часы.
- Суп, в большой фарфоровой супнице.
Я опустошаю бутылку виски, надеваю свой плащ, раскладываю по карманам пачку сигарет, зажигалку, телефон.
Официант возвращается со сдачей.
- Извините, как я могу расплатиться за побитую посуду?
Он изучает стол.
- Никак, все на месте.
- За супницу, если бы я ее разбил.
- Вашей жизнью,- шутит официант.
Улица пустынна. Я, покачиваясь, прохожу мимо пустующей стоянки такси, захожу в гостиницу.
- Как вы?- с усмешкой приветствует швейцар.
- Святой Петр, - возвращаю я, точно выругавшись.
Утро.
Свет падает мне в глаза. Солнечная комната как чистилище, если от похмелья нет иного средства кроме холодного душа, а я мерзляк.
- Эй!- Женька понял, что я уже проснулся, хотя глаза у меня еще закрыты.- Посмотри на меня, слышишь?
Он склонился надо мной, как врач над пациентом после операции, а подмышкой у него мои книги.
- Верну за тебя в библиотеку, они уже требуют.
Я прихожу в себя.
- Ну что они решили?- спрашиваю я безразлично.
- Все, собирай манатки. После заседания Ирина Владимировна плакала.
- А остальные?
- Какие остальные, козел? Ты больше не студент,- Женька пытается подавить слезы.
- Ладно, сгинь, отнеси мои книги.
Я поворачиваюсь к стене, натягиваю на голову одеяло.
- Твою мать!..- Женька всхлипывает как щенок.
Потом хлопает дверью. «Твою мать…» отдается уже из-за двери слабым, угасающим эхом.
Я выхожу на улицу, трещит голова. Продержусь до первого перерыва. Чашечка кофе поможет придти в себя.
- Доктор ээээээ…,- девушка из конторы по обслуживанию конференции уставилась в список и никак не может выговорить мою фамилию.- А Вы опаздываете.
Она ставит птичку перед моей фамилией и доброжелательно приглашает к машине.
- Спасибо, вы езжайте, я сам доберусь,- говорю я,- обещаю не опаздывать, а не то оргкомитет огорчится и взбесится.
Девушка хихикает. Они отъезжают.
Иду по улице, сворачиваю в парк. Парк чистый, ухоженный. На лужайке какой-то бритоголовый сектант предается детским забавам. Огромный воздушный змей танцует в воздухе, а бритоголовый старик передразнивает его, властно подергивая за нить.
- Харе Кришна!- приветствую я.
Старичок кивает в ответ на приветствие. Он настороженно и выжидательно смотрит на меня.
- Ангела заарканил?- спрашиваю я.
Он показывает рукой на змея и счастливо улыбается, змей замирает в воздухе.
Шагаю в сторону стоящего в траве барабана. Бритоголовый беспокойно следит за мной, таща за собой по воздуху пойманного ангела.
- Я люблю тебя,- говорю я и целую его.- Позвони, когда у тебя будет свободное время,- и, достав из кармана, показываю старику свой мобильник.
Старичок смеется, и я вижу его редкие зубы.
Ухожу, оборачиваюсь – бритоголовый иноверец сидит на барабане, одной рукой он удерживает за нить своего змея, а другой машет мне вслед. Змей покачивается в воздухе.
- Харе Кришна,- ухмыляюсь я себе под нос и иду дальше.
На бульваре шумно, многолюдно. Народные умельцы, художники, книготорговцы, перекупщики, шарлатаны и проститутки. В бесконечном ряду чередуются полотна души и духа, наркотики, оружие, восхитительные образы и зловонные тела.
Мы смешались с огромной толпой копающихся в навозе ротозеев, бомжей, одиноких, влюбленных, мечтателей и скряг. Это бульвар, где даже полицейский представляет собой и товар и произведение искусства.
Мы с Мари прогуливаемся по Арбату. Она прильнула к моему плечу и по ходу рифмует все, что попадается ей на глаза.
- Гениально, правда?- серьезно спрашивает она, пытаясь выяснить в какой именно степени мое блаженство определено ее стихами.
- Бездарный бред, ты не упомянула ту собаку, - шучу я, - а настоящий поэт сказал бы…,- и я пытаюсь срифмовать какую-то нелепость про собаку.
Она подхватывает рифму и продолжает стихосложение уже о непостижимых для нее квантах, мезонах, звездах, страшной силе и снова о любви и об Арбате.
- Видел, как я уместила твою вселенную в мой маленький Арбат, хи-хи-хи,- тычет она мне ладонью в глаз,- гениально, правда?
Я целую ее. Мари неповторима.
- Дай денег,- внезапно останавливается она,- ну быстрее, дай денег, слышишь?
Она обыскивает мои карманы и забирает последние копейки, оставшиеся у меня на то, чтобы проводить ее до общаги и вернуться домой.
Мари тащит меня за собой сквозь толпу, собравшуюся вокруг трубача, и бросает деньги в его шляпу.
Мы долго стоим и слушаем игру. Собравшийся, без конца аплодируя, не дают уставшему трубачу уйти, хотя его шляпа давно уже переполнена.
Мари выводит меня из толпы. Mы продолжаем гулять.
- А знаешь отчего умер Есенин?- вдруг погрустнев, серьезно спрашивает она.
Я пожимаю плечами.
Льет дождь. Я люблю бродить под дождем, прямо по лужам, не обходя их.
Начинают загораться неоны. Их свет отражается на мокрых тротуарах, ручейками струится вдоль мостовой.
Я смотрю в зеркало воды. Кто-то, похожий на меня проходит по перевернутому городу – то же лицо, та же одежда, походка. Наложение наших шагов охраняет нас от ужаса падения в зазеркалье.
- Знаешь отчего умер Есенин?- спрашиваю я его.
Он пожимает плечами. Мы шагаем дальше спаренными, сопряженными, волоча за собой нашу общую тень, протаптывая друг другу дорогу, каждый, шлепая по лужам своего мира.
Останавливаюсь у супермаркета, смотрю на часы. Проверяю телефон, пропущенных звонков нет.
Ну что, вернуться в гостиницу, сменить сорочку-галстук на нормальное человеческое облачение? Пора бы выпить.
- Суп?- по-свойски спрашивает официант.
- Нет. Это было давно.
Я сижу в одиночестве. Женька приводит к нам Игорька, кое-как пристраивает его на диване. Игорек обаятельно улыбается. Он весь в грязи, от него жутко воняет. Синяков и ссадин столько, что видно, тут одним сегодняшним днем не обошлось. Многие уже заживают, но вот над бровью - свежая кровь. Он уже пьян. Когда это успел?
- Сам пришел?- спрашиваю я Женьку.
- А то! Вахтерша не впускала,- и хохочет.
Игорек наш однокурсник. Его дурацкая курсовая потрясла профессоров. Ученый совет включил ее в исследовательскую программу института, выделил финансирование. Теперь он в ссылке, совершает глубоководный эксперимент в Ледовитом океане. Два раза в год он на несколько дней возвращается на сушу -отчитываться по результатам. Берет такси из аэропорта – и прямиком по адресам старых любовей и приятелей.
Говорят, однажды муж одной из его любовниц спустил Игорька вниз головой по мусоропроводу. Правда это или нет, не знаю, сам он никогда не отрицает подобные истории – «красиво!» - говорит он.
Мы открываем бутылку водки, пьем. Его речь постепенно обретает членораздельность.
- Когда я прихожу, вы немного радуетесь. Когда я ухожу, вы грустите немного. И это немного значит для меня намного больше, чем...,- Игорек напрасно тщится найти в свох лединах что-то дорогое, чтобы завершить сравнение.
- Вот хрен неправильный!- говорит Женька.
- Ага!- подтверджаю я.
Игорек беспомощно улыбается, вцепившись за повисший в воздухе стакан.
Бутылка опустошена.
Я оплачиваю счет, надеваю плащ, раскладываю по карманам пачку сигарет, зажигалку, телефон.
- Прощай,- говорю я официанту.
- Всего доброго,- отвечает он.
- Супница дороже жизни,- говорю я ему.
- Знаю,- отвечает он.
Я вновь прохожу мимо пустынной стоянки такси. Желание что-то где-то разрушить-уничтожить верным псом плетется за мной следом.
Я захожу в гостиницу.
- Здравствуй, Святой Петр,- приветствую седовласого швейцара в красном.
- Здравствуй, Иуда!- приветствует он меня в ответ.
- Вот и все,- говорю я и шагаю к лифту.
- Иуда, все выдумка – боги, небоскребы, большой взрыв,- кричит он мне вслед.
Утро. Стою у витрины зала ожидания аэропорта. Мое отражение накладывается на мир.
По соседству со мной целуется молодая парочка. Им, наверное, лет по семнадцать-восемнадцать.
- Извините,- обращаюсь я к ним.- Вы поэтесса, а вы физик?
- Еще чего? Хорош сказки рассказывать.- прыскают они и вновь возвращаются к своему занятию.
Нас приглашают к полету.
- Так прощай, старик, бритоголовый иноверец. Ты, поймавший своего ангела, держи его покрепче, не отпускай эту нить и помни, я люблю тебя.
17.09.2006