Что-то

Григ Малян
 … куда струился дым сквозь пальцы
 – на Таити, или в Париж?..


Все выдумка – боги, небоскребы, большой взрыв. Расширяется вселенная, клубами дыма проникает в кабаки, пылью оседает на книжных полках, желтеет в семейных альбомах, заполняя себя ничем, наполняя себя лишь собою. Всё на круги своя!


Мы рассекаем облака, снижаемся, опускаемся с небес, чтобы прислониться к своим теням…


Выхожу из самолета, осторожно нащупываю ногой твердь, как Армстронг впервые коснувшись поверхности луны. Зачем я приехал, на что мне это сборище лицемеров? Конференции, доклады, участники. Этих не распнут, они тут свои апостолы, им не грозят обещанные пророкам гонения.


Подписываюсь, прохожу в зал заседаний. Мне не выступать, а чужой бред слушать совершенно неохота, как-нибудь продержусь до конца программы, а вечером улизну с официального приема и банкета, забьюсь в какую-нибудь кафешку или пивную.


Гостиница шикарная. Захожу в номер, сменяю галстук и сорочку на нормальное человеческое облачение.


Звонит телефон.

- Привет! Угадай кто!

Я узнаю. Знаю, что она живет в этом городе.

- Здравствуй, Мари. Ты как?- спокойно отвечаю я, словно обычному собеседнику.

Она явно преувеличивает свой восторг и удивление:

- Это столько-то лет спустя?! Я хотела тебе сюрприз преподнести, а ты… ну ты даешь, браво! Увидела твое имя в списках, я тут член оргкомитета… Да уж, какой там сюрприз, ну ты зануда!- хохочет она.

- Ну… - отвечаю я.

- Я же говорила, мир тесен - встретимся на банкете! Да, встретимся на банкете, буду ждать. Я буду в черном платье, учти это, когда будешь подбирать галстук.

- Черное платье с красной каймой, красное пальто, черная шляпка,- дополняю я.

- Ты зануда!- она продолжает смеяться. Я тоже смеюсь.

- Я не пойду на банкет,- говорю я.

-Почему?- в ее «почему» больше возмущения, чем вопроса.

Я представляю ее девичье лицо, потом осознаю, сколько прошло времени, и ее образ размывается, растворяется в неопределенности. Какая она стала? Я уже поседел.

- Почему?- повторяется у меня в голове.

- … Ладно, запиши тогда мой телефон, позвони, когда найдешь время,- она диктует. В ее голосе сквозит волнение, недоверие.

- Извини,- говорю я, опустив обращение.

Перед глазами снова возникает она, разрумяненная, в черном платье с красной каймой.

-… дай мне номер твоего мобильника, говорю,- слышу ее взволнованный голос.

- А, да, конечно,- я диктую.

Она вешает трубку, без всяких «пока - до свидания».
Я прикуриваю сигарету, подхожу к витринному окну.
Стемнело.


Стою у витрины. Кто-то из-за спины сует мне в рот зажженную сигарету, хотя в зале ожидания аэропорта курить запрещено.

- Ты что идиот что ли, скотина? Пошли давай, рейсов больше нет. Завтра придешь, вместе придем, слышишь?- Женька дергает меня, виснет на рукаве моего пальто.

- Да,- отвечаю я, имея в виду его «идиота и скотину».

- Ну, так давай, пошли, прошу тебя. Четыре дня, четыре дня! Без еды, без воды, без курева, да ты сдохнешь в этом холодильнике. …Она уже давно уехала поездом, автобусом, или чем там еще, ну или не уехала, и вовсе не уедет. Пошли, говорю тебе. Через несколько дней все утрясется, вот увидишь.

Он тащит меня мимо выстроившейся возле стоянки такси очередью, заталкивает в машину.

Дорога длинная, мы молчим. Водитель включает радио, хриплый бард напевает шансон. Странная погода – туман сжался, повис узким слоем на высоте фонарных столбов. В его розовой пелене расплываются белые силуэты фонарей.

В общаге светло, тепло.

На кухне никого. Кто-то позабыл на плите желтый эмалированный чайник. Он свистит, шумит. Пара становится все меньше и меньше, чайник замолкает. Все, конец его агонии. Откипел на кухне желтый чайник. Завтра на помойку!

В коридоре суматоха, студенты распевают свою: «Протопи…». В коридоре «белый свет», на дворе зима. Темно.


Выхожу на улицу. Седовласый, наряженный в красное манекен закрывает за мной дверь. Чувствую, как со спины его недоброжелательный взгляд провожает меня до самого такси.

Чернокожий водитель, не оборачиваясь, отвечает на приветствие.

- Куда едем?- спрашивает он, слегка приглушив радио – там рэп.

- В кафе,- отвечаю я.

Он недоуменно оборачивается и кивает головой в сторону кафе в нескольких шагах от гостиницы.

- Да вон,- говорит он раздосадованно, но беззлобно.

Мне неловко. Я протягиваю ему чаевые, приоткрываю дверцу, выхожу из машины. Злорадный взгляд швейцара, вспорхнув, садится мне на плечи, хлестает, подтрунивает надо мной до самого кафе.


Кафе переполнено. В этот час меню пополняется, действуют ресторанные расценки. Мы с Мари смеемся над вытянувшимся лицом официанта. Он отошел от нас с неприкрытым сомнением в том, что мы в состоянии расплатиться. Мы шлялись весь день и вот только теперь собираемся утолить голод за все прошедшие и грядущие дни.

- Жанна говорит, что ты похож на священника, хи-хи-хи,- смеется Мари.- Вы все самоуверенные и застенчивые, хи-хи-хи, упертые как священники и нерешительные. Ты вот похож на свои провода, такой же тонкий, натянутый, дотронусь пальцем – током ударит, хи-хи-хи…

Я люблю ее болтовню. Она может так говорить и шутить бесконечно. Я ее не прерываю. Порой это ее раздражает, она бросает свое излюбленное «ты зануда» и тут же продолжает свой монолог.

- Я рассказывала тебе этот анекдот про корриду?- спрашивает Мари.

- Да, раз десять,- говорю я.

- Ну, ты зануда,- вздыхает она и тут же начинает его даже не рассказывать, а разыгрывать.

Официант уже принес первое. Суп стал остывать, но Мари не дает продохнуть. Сейчас пойдет по новому кругу - от апельсиновых деревьев Лорки до Зинаиды Вениаминовны, злобной и завистливой ведьмы, которая ведет у них английский.

- Погадай мне,- Мари повелительно протягивает свою руку.

- Левую давай,- говорю я с видом знатока и нежно беру ее ладонь.

Она серьезно и с интересом ждет моей сказки, а я мысленно кричу «я люблю тебя!», уверенный, что крик мой дойдет до нее по проводнику наших соприкосающихся ладоней. Кафе замерло, на столике стынет суп. Мари ждет моей сказки, а я молчу.

- Ты зануда,- сердится она, отнимает руку и, подражая плаксивому ребенку, сама читает собственную ладонь, - я останусь одна, как Зинаида Вениаминовна, я состарюсь, меня никто не будет любить, я превращусь в ведьму, хи-хи-хи, как Зинаида Вениаминовна.

Наконец, мы приступаем к супу. Мари, с набитым ртом, продолжает болтать, переходя от горизонтали Лорка-Вениаминовна к вертикали Достоевский-инопланетяне.

Официант приносит второе, с откровенным злорадством глядя мне в глаза – следующее блюдо – счет, все – мат.

- Знаешь, чего я хочу?- спрашивает Мари и показывает супницу.- Укради ее, пожалуйста, останется мне на память от тебя.

- Ты что, спятила?- возмущаюсь я. - Куда я запихну эту дурацкую жирную громадину? Спятила, да?

- Укради, пожалуйста. Если любишь – укради.

Ну что ж, во всем виноват Женька. Это он однажды проболтался Мари о нашей общаговской привычке тащить посуду из объектов общепита. И вот незадача – она поверила.

- Нож, вилку, солонку…- предлагаю я.

 Мари упирается как школьница:

- Я хочу большой любви, укради супницу,- и из глаз ее текут настоящие слезы.

Кафе уже пустеет. Дым сжался и тонким слоем повис под потолком, как тот туман по дороге из аэропорта.

Официант ловит мой зовущий взгляд.

- Что-нибудь еще?- спрашивает он.

- У вас есть суп? – спрашиваю я.

- Не понял,- откровенно выражает он свое недоумение, мысленно взглянув на часы.

- Суп, в большой фарфоровой супнице.

Я опустошаю бутылку виски, надеваю свой плащ, раскладываю по карманам пачку сигарет, зажигалку, телефон.

Официант возвращается со сдачей.

- Извините, как я могу расплатиться за побитую посуду?

Он изучает стол.

- Никак, все на месте.

- За супницу, если бы я ее разбил.

- Вашей жизнью,- шутит официант.

Улица пустынна. Я, покачиваясь, прохожу мимо пустующей стоянки такси, захожу в гостиницу.

- Как вы?- с усмешкой приветствует швейцар.

- Святой Петр, - возвращаю я, точно выругавшись.


Утро.

Свет падает мне в глаза. Солнечная комната как чистилище, если от похмелья нет иного средства кроме холодного душа, а я мерзляк.

- Эй!- Женька понял, что я уже проснулся, хотя глаза у меня еще закрыты.- Посмотри на меня, слышишь?

Он склонился надо мной, как врач над пациентом после операции, а подмышкой у него мои книги.

- Верну за тебя в библиотеку, они уже требуют.

Я прихожу в себя.

- Ну что они решили?- спрашиваю я безразлично.

- Все, собирай манатки. После заседания Ирина Владимировна плакала.

- А остальные?

- Какие остальные, козел? Ты больше не студент,- Женька пытается подавить слезы.

- Ладно, сгинь, отнеси мои книги.

Я поворачиваюсь к стене, натягиваю на голову одеяло.

- Твою мать!..- Женька всхлипывает как щенок.

Потом хлопает дверью. «Твою мать…» отдается уже из-за двери слабым, угасающим эхом.


Я выхожу на улицу, трещит голова. Продержусь до первого перерыва. Чашечка кофе поможет придти в себя.

- Доктор ээээээ…,- девушка из конторы по обслуживанию конференции уставилась в список и никак не может выговорить мою фамилию.- А Вы опаздываете.

Она ставит птичку перед моей фамилией и доброжелательно приглашает к машине.

- Спасибо, вы езжайте, я сам доберусь,- говорю я,- обещаю не опаздывать, а не то оргкомитет огорчится и взбесится.

Девушка хихикает. Они отъезжают.

Иду по улице, сворачиваю в парк. Парк чистый, ухоженный. На лужайке какой-то бритоголовый сектант предается детским забавам. Огромный воздушный змей танцует в воздухе, а бритоголовый старик передразнивает его, властно подергивая за нить.

- Харе Кришна!- приветствую я.

Старичок кивает в ответ на приветствие. Он настороженно и выжидательно смотрит на меня.

- Ангела заарканил?- спрашиваю я.

Он показывает рукой на змея и счастливо улыбается, змей замирает в воздухе.

Шагаю в сторону стоящего в траве барабана. Бритоголовый беспокойно следит за мной, таща за собой по воздуху пойманного ангела.

- Я люблю тебя,- говорю я и целую его.- Позвони, когда у тебя будет свободное время,- и, достав из кармана, показываю старику свой мобильник.

Старичок смеется, и я вижу его редкие зубы.

Ухожу, оборачиваюсь – бритоголовый иноверец сидит на барабане, одной рукой он удерживает за нить своего змея, а другой машет мне вслед. Змей покачивается в воздухе.

- Харе Кришна,- ухмыляюсь я себе под нос и иду дальше.

На бульваре шумно, многолюдно. Народные умельцы, художники, книготорговцы, перекупщики, шарлатаны и проститутки. В бесконечном ряду чередуются полотна души и духа, наркотики, оружие, восхитительные образы и зловонные тела.

Мы смешались с огромной толпой копающихся в навозе ротозеев, бомжей, одиноких, влюбленных, мечтателей и скряг. Это бульвар, где даже полицейский представляет собой и товар и произведение искусства.

Мы с Мари прогуливаемся по Арбату. Она прильнула к моему плечу и по ходу рифмует все, что попадается ей на глаза.

- Гениально, правда?- серьезно спрашивает она, пытаясь выяснить в какой именно степени мое блаженство определено ее стихами.

- Бездарный бред, ты не упомянула ту собаку, - шучу я, - а настоящий поэт сказал бы…,- и я пытаюсь срифмовать какую-то нелепость про собаку.

Она подхватывает рифму и продолжает стихосложение уже о непостижимых для нее квантах, мезонах, звездах, страшной силе и снова о любви и об Арбате.

- Видел, как я уместила твою вселенную в мой маленький Арбат, хи-хи-хи,- тычет она мне ладонью в глаз,- гениально, правда?

 Я целую ее. Мари неповторима.

- Дай денег,- внезапно останавливается она,- ну быстрее, дай денег, слышишь?

Она обыскивает мои карманы и забирает последние копейки, оставшиеся у меня на то, чтобы проводить ее до общаги и вернуться домой.

Мари тащит меня за собой сквозь толпу, собравшуюся вокруг трубача, и бросает деньги в его шляпу.

Мы долго стоим и слушаем игру. Собравшийся, без конца аплодируя, не дают уставшему трубачу уйти, хотя его шляпа давно уже переполнена.

Мари выводит меня из толпы. Mы продолжаем гулять.

- А знаешь отчего умер Есенин?- вдруг погрустнев, серьезно спрашивает она.

Я пожимаю плечами.


Льет дождь. Я люблю бродить под дождем, прямо по лужам, не обходя их.

Начинают загораться неоны. Их свет отражается на мокрых тротуарах, ручейками струится вдоль мостовой.

Я смотрю в зеркало воды. Кто-то, похожий на меня проходит по перевернутому городу – то же лицо, та же одежда, походка. Наложение наших шагов охраняет нас от ужаса падения в зазеркалье.

- Знаешь отчего умер Есенин?- спрашиваю я его.

Он пожимает плечами. Мы шагаем дальше спаренными, сопряженными, волоча за собой нашу общую тень, протаптывая друг другу дорогу, каждый, шлепая по лужам своего мира.

Останавливаюсь у супермаркета, смотрю на часы. Проверяю телефон, пропущенных звонков нет.

Ну что, вернуться в гостиницу, сменить сорочку-галстук на нормальное человеческое облачение? Пора бы выпить.

- Суп?- по-свойски спрашивает официант.

- Нет. Это было давно.


Я сижу в одиночестве. Женька приводит к нам Игорька, кое-как пристраивает его на диване. Игорек обаятельно улыбается. Он весь в грязи, от него жутко воняет. Синяков и ссадин столько, что видно, тут одним сегодняшним днем не обошлось. Многие уже заживают, но вот над бровью - свежая кровь. Он уже пьян. Когда это успел?

- Сам пришел?- спрашиваю я Женьку.

- А то! Вахтерша не впускала,- и хохочет.

Игорек наш однокурсник. Его дурацкая курсовая потрясла профессоров. Ученый совет включил ее в исследовательскую программу института, выделил финансирование. Теперь он в ссылке, совершает глубоководный эксперимент в Ледовитом океане. Два раза в год он на несколько дней возвращается на сушу -отчитываться по результатам. Берет такси из аэропорта – и прямиком по адресам старых любовей и приятелей.

Говорят, однажды муж одной из его любовниц спустил Игорька вниз головой по мусоропроводу. Правда это или нет, не знаю, сам он никогда не отрицает подобные истории – «красиво!» - говорит он.

Мы открываем бутылку водки, пьем. Его речь постепенно обретает членораздельность.

- Когда я прихожу, вы немного радуетесь. Когда я ухожу, вы грустите немного. И это немного значит для меня намного больше, чем...,- Игорек напрасно тщится найти в свох лединах что-то дорогое, чтобы завершить сравнение.

- Вот хрен неправильный!- говорит Женька.

- Ага!- подтверджаю я.

Игорек беспомощно улыбается, вцепившись за повисший в воздухе стакан.


Бутылка опустошена.

Я оплачиваю счет, надеваю плащ, раскладываю по карманам пачку сигарет, зажигалку, телефон.

- Прощай,- говорю я официанту.

- Всего доброго,- отвечает он.

- Супница дороже жизни,- говорю я ему.

- Знаю,- отвечает он.

Я вновь прохожу мимо пустынной стоянки такси. Желание что-то где-то разрушить-уничтожить верным псом плетется за мной следом.

Я захожу в гостиницу.

- Здравствуй, Святой Петр,- приветствую седовласого швейцара в красном.

- Здравствуй, Иуда!- приветствует он меня в ответ.

- Вот и все,- говорю я и шагаю к лифту.

- Иуда, все выдумка – боги, небоскребы, большой взрыв,- кричит он мне вслед.

Утро. Стою у витрины зала ожидания аэропорта. Мое отражение накладывается на мир.

По соседству со мной целуется молодая парочка. Им, наверное, лет по семнадцать-восемнадцать.

- Извините,- обращаюсь я к ним.- Вы поэтесса, а вы физик?

- Еще чего? Хорош сказки рассказывать.- прыскают они и вновь возвращаются к своему занятию.

Нас приглашают к полету.

- Так прощай, старик, бритоголовый иноверец. Ты, поймавший своего ангела, держи его покрепче, не отпускай эту нить и помни, я люблю тебя.


 17.09.2006