Глава 9. Никогда-никогда никого не любите.
...Мне хватает одиноких ночей до конца недели. В пятницу, возвращаясь с биржи, я чувствую, как не хочу идти домой... Ноги сами несут меня к подъезду Кирилла. Мне не приходится нажимать кнопки домофона: из подъезда выходит молодая женщина, она оставляет мне открытую дверь и нежный шлейф аромата хороших духов – они пахнут цветущим яблоневым садом с тонкой ноткой ванили, и дразнят воспоминания прошедшего детства, это запах весны и пасхальных праздничных куличей. Женщина потрясающе хороша собой. Тонкое, чарующее лицо... Броские брови, пушистые ресницы, влажно мерцающие темные глаза... Пухлые губы... Богатая россыпь длинных каштановых, с рыжим отливом волос по плечам... Высокая, отличная фигура... короткая серебристого цвета куртка-разлетайка из щипаной норки... обтягивающая короткая юбка... черная, кожаная... Какие-то необыкновенные сапоги из мягкой кожи – высокие, ботфорты, на шпильке... Она вынимает из большой сумки ключи от машины, щелкает... Негромкий писк отключенной сигнализации... Я невольно провожаю взглядом движение ее руки – огромный серебристый джип «Лексус» послушно ждет свою хозяйку.
Черт! Есть же на свете богатые люди, богатые женщины... Интересно, откуда они берутся? Как к ним приходят деньги? Почему одни бьются, как рыба об лед, в поисках заработка на хлеб, а другим так легко доступен весь мир мыслимых и немыслимых материальных благ?
Я захожу в лифт – здесь тоже пахнет ее духами... Запах ее духов неотступно преследует меня до самой двери квартиры Кирилла.
Он встречает меня в прихожей – на нем все те же синие джинсы и бежевый мягкий домашний свитер...
- Нюш... Нюша... – он обнимает и нежно целует меня. – Как хорошо, что ты, наконец, пришла... Голодная?
- Слона съем...
- Идем...
Он ведет меня на кухню. На столе пара чайных чашек, пепельница с окурком от тонкой длинной дамской сигареты со следами губной помады орехового цвета на белом фильтре...
Кирилл выглядит грустным и усталым. Он небрежно убирает посуду.
- Что-то случилось? У тебя неприятности?
- Да нет... не обращай внимания, я всегда расстраиваюсь после общения с Викой... Иногда мне кажется, что мне было бы лучше никогда не видеть ее... Я слабый человек – она предложила мне пожить в ее квартире, и я не смог отказаться...
- Она приходила за деньгами?
- Нет... Я же говорил, что она разрешает мне жить здесь бесплатно... Просто она делает вид, что приходит проверить, в каком состоянии я содержу ее жилье...
- А на самом деле?
- А на самом деле я не знаю, зачем... Мне тяжело общаться с ней...
- А как... у тебя получилось жениться на такой богатой женщине?
- Она не была богатой. Она была обыкновенной. Мы с ней в одной школе учились. Она меня из армии ждала, и ждала, когда я валялся по госпиталям... Четыре года ждала... Мы любили друг друга... У нас совместная дочь... Иногда мне и сейчас кажется, что Вика – единственная женщина, которую я люблю...
- Ничего не понимаю... так почему же вы расстались?
- Я потерял ее... Понимаешь, потерял! Все получилось так... так... она попала в аварию. Сидела за рулем нашей «копейки», не вписалась в поворот, стукнула чужую машину... Дорогую, «Ровер»... Та машина от удара сбила пешехода, старушку, хорошо, что не насмерть, ушибы, перелом ключицы... Приехала милиция, составили протокол, и Вика все подписала. Тут же... А подписывать протокол было нельзя, надо было доказывать, что старушка подслеповата, что вышла она на дорогу на красный свет, что получила травмы по собственной неосторожности...
Следователю было наплевать, как есть в протоколе, так и ладно... Мы наняли адвоката, тот через своих людей договорился с одним высоким начальником заменить протокол, и Вика пошла одна на переговоры... Вот тут-то все и началось... Он шантажировал ее. Можно сказать, поставил к стенке – или переспишь со мной и я закрою дело, или пойдешь в тюрьму. Маленький жирный ментовский урод... Самое страшное, что она все рассказала мне. Понимаешь, если б она сразу, там, в кабинете, уступила ему, отдалась, чтобы не попасть в тюрьму, и промолчала потом, как именно и за что ее отпустили... так нет же! Он отпустил ее просто так, не тронув, прекрасно зная, что она все равно вернется к нему и сделает все, что он захочет...
Я был тогда моложе, глупее... Впрочем, я бы и сейчас поступил также... Словом, мы вместе решили, что ей придется принять его условия...
...Она вернулась подавленная и несчастная, ушла в душ, долго там мылась... Первый раз мы легли спать порознь – она сказала, что ей нужно остаться одной...
А на следующий день она ему снова понадобилась... Это потом до меня дошло, что она вообще понравилась ему. Понравилась – и все. И он стал искать повод, чтоб вызвать ее к себе и... Ну ты понимаешь. А она боялась попасть в тюрьму, и я боялся за нее, за дочь, и тоже терпел... А потом... Потом она сказала, что выходит за него замуж... Понимаешь – выходит замуж! Не то, что она его любит, не то, что он ей нравится, не то, что ей хорошо с ним, гораздо лучше, чем со мной – а просто – «выхожу замуж»...
Это было, как пропущенный в драке удар в голову – мгновенная потеря сознания, красное марево в глазах... Я бесился от бессилия, сходил с ума, я готов был его убить... Долго и придирчиво выбирал в рядах у крытого рынка кухонный нож, специально новый, чтоб не из дома... Помню, купил тесак не у крепко сбитого азера средних лет, у которого его выбирал, а на другом конце рядов, так чтоб продавщица, молоденькая рыжая веснущатая девчонка, не успела запомнить меня, чтоб мне не пришлось брать нож в руки (я боялся оставить на ноже свои отпечатки), чтоб она сама сразу завернула тесак в обертку... Нож я положил в портфель и пошел к отделению милиции, где он служил...
Я все рассчитал – он должен был выйти из отделения и пойти на обед... Понимаешь, я хотел убить именно его, а не ее... Я все еще считал, что причина в нем, что это он принуждает, заставляет ее быть с ним, что она против воли, из страха, уступает ему, а теперь и вовсе попадает в вечное рабство...
И вот, дождался... Я увидел их вместе: моя красавица Вика, и он, раздувшийся от важности рыбий пузырь, пивной бочонок на тонких ножках... И я вдруг увидел, как этот дутый шарик смотрит на мою жену... Понимаешь, он смотрел на нее с любовью! Не с чувством превосходства, не с чувством собственника – «Смотрите все, какую красотку я имею, как хочу!» - нет, он смотрел на нее именно с любовью – с нежностью, с восторгом, с заботой... Это всегда видно, что именно мужчина чувствует или не чувствует к женщине, которая рядом...
Они спускались со ступенек перед входом в здание отделения милиции, он поддерживал ее под руку, так, словно она была хрустальная, словно он боялся ее уронить... Так, словно она была воздушная – только отпусти, и она исчезнет вдали, как подхваченный ветром пушистый зонтик отцвевшего одуванчика, и он боялся ее упустить...
А еще... Я вдруг увидел ее лицо... Оно светилось! Она была счастлива рядом с ним! Ей нравилось, что он рядом, что все смотрят на них! Она купалась в чужих любопытных взглядах, и ее лицо озарялось улыбками! Я так давно не видел ее такой радостной! Она лгала мне о своих чувствах ко мне и к нему... Лгала! Но почему она это делала? Жалела меня? Боялась сказать правду?
- Скажи... А этот ментовский начальник... Он ведь не только в вашем деле согласился помочь... Наверняка постоянно со всех берет взятки... Он богатый?
- Да... Он очень богатый человек. И мне было бы проще, если бы... если бы я был уверен, ЧТО ОНА ВЫБРАЛА ЕГО ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ИЗ-ЗА СТРАХА, ИЗ-ЗА ДЕНЕГ... Нет, пойми, здесь другое – она именно ЛЮБИТ его... Если б она его не любила – она бы не пустила меня в эту квартиру, он же знает, что я здесь живу, что мы видимся. Она бы приходила ко мне спать... Сколько я знаю таких молодых пар, которые живут за счет старого глупого влюбленного осла! Жена тянет с такого деньги, и развлекается со своим дружком за мужнин счет. А тут... Тут все не так, все всерьез...
- И ты бы смог с нею спать?
- Да нет, не смог... Но мне бы душу грело, что она променяла меня на деньги... А так, получается, что не променяла, а разлюбила... Понимаешь? РАЗЛЮБИЛА!
«Хм... – думаю я. – Интересно, ушла бы Вика от Кирилла, если бы он был так же богат, как этот продажный мент? А я? Я люблю Кирилла, или всего лишь использую его для своего физиологического удовольствия? Где грань, отделяющие одни чувства от других? Или никакой грани нет, есть всего лишь клубок всех мыслимых и немыслимых человеческих чувств, из которого время от времени, в зависимости от обстоятельств, выглядывает кончик-хвостик то одного чувства, то другого?» От собственных мыслей мне становиться не по себе.
* * *
...Я провожу у Кирилла всю ночь. Вечером, мы ложимся с ним спать в обнимку, совершенно невинно, словно брат и сестра... Я понимаю, что взволнованному Кириллу после встречи с Викой не до меня. И мне даже не обидно – мне все равно хорошо спать с ним, ощущая сплетение рук и ног...
Лишь под утро, сквозь сон, я понимаю, что Кирилл все-таки хочет меня... Я радостно отдаюсь воле его желаний, от каждого прикосновения Кирилла мое тело излучает волны блаженства, я тону, я растворяюсь в физическом ощущении счастья... Мы забываем обо всем на свете и безумствуем, предаваясь плотским утехам... Господи! Разве есть на свете что-то важнее и лучше, чем эта безумная, пьянящая, счастливая близость мужчины и женщины?!
В шесть утра Кириллу надо быть на автовокзале – он уезжает проведать родителей. Мы выходим с ним вместе из дома, и я снова медленно бреду по пыльным лестничным пролетам в свою общежитскую комнату и лениво думаю о том, что Вика – полная дура, раз смогла променять страстного нежного Кирилла на какого-то жирного мента... Прихожу, и тут же стелю себе на диване постель – сейчас завалюсь досыпать...
* * *
...В дверь моей комнаты стучат. Смотрю на часы – всего лишь девять. Кто бы это мог быть с утра пораньше в субботу? Я выныриваю из-под одеяла, набрасываю дежурный халат, и, спросонья, молча открываю дверь. На пороге стоит... Виктор! Утро, а от него уже разит спиртным, крепким табаком и каким-то больничным запахом.
- Пустишь? – спрашивает он.
- Нет!
- Пустишь... – его нога застревает на пороге, не позволяя мне захлопнуть дверь.
Виктор бесцеремонно вваливается в комнату.
- Ну, надо же, одна... - удивленно бормочет он, окидывая взглядом пустой диван.
- Да... тебе повезло, была бы не одна – так тебя бы в шею вытолкали...
- Да ладно... – он вытаскивает из внутреннего кармана куртки начатую бутылку водки. – Стаканчик дашь? Не из горла же мне пить...
- Пей из горла. Не дам.
- Ишь... Гордая стала...
Он подходит к кухонному шкафчику, вынимает из него пару чашек, наливает в одну водку. – Будешь? Тебе налить?
- Нет, не буду...
- А я выпью. У меня горе... – он плюхается на стул.
Должно быть, он ждет, что я поинтересуюсь, чем же он так опечален, что с утра пораньше безудержно пьет. Я знаю, что Виктор не алкаш. Да, выпить он не дурак, может, не пьянея, пить долго. Но – не алкаш. Или все-таки спился за те два года, что я не встречалась с ним?
- Даже не спросишь, какое...
- Захочешь - скажешь сам.
Какое-то время он молчит, тяжело посапывая, словно горе его так велико, что его невозможно описать словами.
- У Марьи Леонидовны рак... Вчера операцию сделали... Удалили кучу всего по-женски... – он всхлипывает.
Я тут же вспоминаю унылое лицо его супруги – пожилой, блеклой, изнеможденой домашней работой и двумя дачами женщины. Вот оно что! Мне искренне жаль его жену.
- Сочувствую... Дай Бог ей здоровья...
Виктор всхлипывает. Пожалуй, он все же прилично пьян.
- Таня... Ну, ты же понимаешь... Ты это... пожалей меня... мы с ней и так два месяца не жили... Мне женщина нужна, я долго без бабы не могу...
- Виктор, тебе не стыдно?
- Что естественно – то не безобразно... – на его лице появляется пошлая пьяная улыбка.
- У тебя жена в больнице, после операции, а ты к посторонней женщине пристаешь!
- Тю... Это ты-то мне посторонняя? Да ты у меня полжизни украла, мы же с тобой е...! Я тебя, как облупленную, голую во всех местах знаю! Посторонняя...
Я у него украла полжизни! Я!.. Но это же он украл у меня полжизни... Я потратила их на него, а не на тех мужчин, за которых могла бы выйти замуж, от которых могла бы нарожать детей... Или мы вместе украли друг у друга восемь лет других, более счастливых возможностей?
Виктор ставит пустую чашку на стол, его руки обхватывают мои плечи и больно их стискивают. Я зло вырываюсь:
- Отвянь! Еще раз прикоснешься – череп раскрою! - хватаю с полки старый массивный чугунный утюг.
- Да не бойся, не трону... Я же не насильник какой...
Я смотрю на его лысеющую голову, одуловатое морщинистое небритое лицо, искаженное неприятной гримасой, на грубые руки, пальцы с плохо обрезанными, словно обкусанными ногтями, под кромками которых запеклись черные полосы грязи, на мятые лоснящиеся брюки, пухлое брюшко, пузырем нависающее над ними... Он весь какой-то потертый, неопрятный, неухоженный... От него пахнет резким потом, немытым пожилым телом... Он постарел, осунулся... Пятнадцать лет разницы... Чувствительно. Да нет же, он всегда был таким, просто раньше я не хотела это все замечать...
Я ставлю утюг на место, Виктор снова садиться на стул, прикладывается к чашке.
- У тебя кто-то есть... Ты изменилась с тех пор, как ушла с завода... Похорошела... Я видел тебя на днях в городе – красивая, зрелая, довольная собой сучка, которую мужики долго и с чувством е... Меня аж как кипятком обдало – волной к тебе потянуло...
- Забудь... Допивай свою водку, и уходи... Проживу и без тебя, и без завода... А супруге твоей я сочувствую. Потратить свою жизнь на такого неблагодарного кобеля, как ты – тоскливо...
Похоже, от выпитого Виктора совершенно развезло.
- Танюха, перестань меня воспитывать... Пошли лучше в постель... – он кивает на диван... – У тебя же все готово...
- И тебя совсем не смущает, что у меня есть другой мужчина?
- Па-адумаешь... Мужчиной больше, мужчиной меньше... Я же к тебе со всей душой пришел... Вот, посмотри...
Он вдруг начинает расстегивать брюки и пытается мне продемонстрировать размеры своих «душевных» хотений.
Боже мой, и этого мужчину я любила? Из-за него рыдала по ночам, мечтала родить ему ребенка, выйти за него замуж? Это я караулила его у проходной – только чтобы увидеть, как он идет с работы? Это я, стиснув зубы от боли, отдавалась ему на заднем сидении его старенького «Москвича»? Это я, с завистью слушала чужие бабские сплетни – «А он меня... а я ему... а тут.. и...», и все думала, почему, почему я люблю Виктора до безумия, до умопомрачения, всякий раз по первому его зову ему отдаюсь, но никак не могу понять, что же хорошего, кроме боли, находят женщины в физической близости с мужчиной?
Я смотрю на его жалкие манипуляции – он все же смог расстегнуть брюки, приспустить трусы, и даже обнажить свою «хотелку».
- Вот видишь – со всей душой, - бормочет он, тиская себя рукой.
Меня начинает душить смех.
- У тебя вся душа на кончике х... помещается?
Мой смех действует на них обоих отрезвляюще – х... вянет и виснет, Виктор краснеет и тушуется...
- Ну, ты и стерва стала... совсем стерва... а я все равно тебя хочу... – пьяно бормочет он.
Теперь, он если и хочет меня, то исключительно мысленно. Если его слова и не идут вразрез с его желаниями, то уж его нынешним физиологическим возможностям они совершенно не соответствуют.
- Ладно, пообщались, и будет... Иди к детям, в семью...
- К детям... – передразнивает он меня. – Ты думаешь, детям нужны отцы? Ты глубоко ошибаешься... Им только деньги нужны из отцовских карманов... Заболею, в больницу забудут прийти... – бормочет он. И вдруг валиться на пол. Я пугаюсь, кидаюсь к нему щупать пульс – да нет, все в порядке, он сонно сопит, его сморило... И тут до меня доходит, что всю ночь Виктор проторчал в больнице, возле жены, что он устал как собака, что его подкашивает страх будущего одиночества, и он пришел ко мне, к своей бывшей любовнице, пожаловаться на жизнь... Что ему так хотелось, чтоб ему посочувствовали, его пожалели, его приласкали... Чтоб уже сейчас у него был свой запасной аэродром, куда он тихо спланирует после смерти жены... Пришел, потому что ему больше не к кому идти... Не к кому...
Интересно, как бы я себя повела, случись это два года назад, пока мы не расстались? Неужели бы сочувствовала ему и строила планы на будущее, и с нетерпением ждала своего «звездного» часа – свадьбы с Виктором?
«Ладно, пусть спит...» – думаю я. Кое-как стягиваю с него ботинки и куртку. У меня нет ни сил, не желания перетаскивать его на диван – я поступаю проще, подпихиваю ему под голову думку и набрасываю на него плед. Он сначала сопротивляется, а потом с удовольствием обнимает подушку и на его лице сонном лице появляется улыбка.
«Машенька... Машенька... Я так тебя люблю...» – сонно бормочет он имя жены.