- Ты - не красивая, ты – пикантная. Убери челку со лба, она закрывает брови. Брови подчеркивают глаза. У тебя красивые глаза, и улыбка, - женщина лежала под клетчатым пледом, ее тонкая, почти прозрачная рука тянулась к пепельнице. Длинный столбик пепла падал на ковер, и разлетался серыми легкими хлопьями, - я сама любила подшармить в свое время, - продолжала женщина, - и подцыганить. Видела платье? Это цыганское, я в нем танцевала. Как же я любила танцевать! Мы ходили на танцы, меня приглашали наперебой. А однажды, перестали. Может, не то было настроение и кокетничать не хотелось, только удивилась, что же никто не приглашает? Грустно было. Домой шла и думала, что ушло что-то такое, что никогда не вернется. Старость – страшная штука.
- А он мне говорит: ты такая красивая, ты – самая-самая! – задумчиво произнесла ее собеседница, откинувшись в кресле-качалке, - знаете, ни один мужчина не был так благодарен мне после близости. У него такое лицо – такая нежность! Я даже испугалась. Думала, кончил мужик, и не надо ему. А тут – другое. Это выше слов. Такие моменты запоминаются навсегда.
- Как же тебя не любить? Ты – интересная, умница. Да, будешь писать, обязательно это добавь, про мужскую благодарность, в этом что-то есть – образ, понимаешь?
- Понимаю.
- Я с мужем прожила сорок лет. В восемнадцать за него вышла. Четырнадцать лет, как его нет со мной, - женщина сел на кровати, закурила, ее глаза блестели влажной нежностью, - я знала только одного мужчину – своего мужа. До сих пор его люблю, - женщина вздохнула, - на даче соседи жили – душа в душу, а потом, на старости лет он влюбился в молодую, забрал свои вещи и ушел. Я подумала, что не пережила бы, если бы мой муж ушел к другой, а так – ушел туда – мне легче.
- Если бы ушел к другой, то лучше бы он умер? Да?
- Да. Лучше бы умер.
- А я не знаю. Мне его не жалко будет отпустить к другой. Значит, с другой ему лучше, чем со мной. Нет, я не хотела бы, чтобы он умер. Я хотела бы, чтобы он был счастлив, пусть не со мной. И не пыталась бы вернуть, - собеседница решительно потушила сигарету в пепельнице, до краев заполненной окурками.
- На свете есть одна неизбежная и высшая справедливость – та, что мы все когда-нибудь будем там. Все остальное – несправедливо, - женщина провела рукой по подушке, расправляя складки, - прости, я лягу, - она легла под клетчатый плед, - я скоро уйду.
- Мне ваш рассказ понравился про брошенку, которая в деревню к брату приехала и подарки городские в сено зарыла. А брат не знал и ругался после ее отъезда, что, мол, приехала с пустыми руками. А потом пошел на сеновал и нашел все. А новый рассказ закончили? Про наркоманов?
- Нет. Времени нет. Старость – страшная штука. Борись, что хватит сил. Не поддавайся. Немощь придет. Страшно. Зависимость. Сын говорит: табак и эмансипация тебя сгубили, - женщина улыбнулась и потянулась за сигаретами.
- Вы напишите еще что-нибудь, есть же сюжеты?
- Все это было, было… Я завещаю тебе свое цыганское платье, сын будет знать, скажу ему. Ты такая пикантная женщина, дай Бог тебе счастья! Ты – не красивая, но то, какая ты – лучше всякой красоты. Ты почти такая же, как я.
Пепел струился по ковру серыми легкими хлопьями.